Нет вестей с небес

Сильнее слов… © Пилот «Нет Дела До Всех»

Она ощущала, что у нее не хватает ни сил, ни времени, чтобы хоть кого-то спасти. Она — фальшивка, она бесполезна, она одна. И только словно сделалось темно, и точно за спиной из глубины сознания раздался отвратительный невеселый смех, издевка. Этот голос: «Ты слишком жалкий. Нет, жалкое…». Ваас! Распорядитель хаоса, повелевающий смертями на северном острове! Сдаться? Стать пешкой в его игре? Показать, как легко согнуть простого человека из «цивилизованного мира»? Самоубийство — самое трусливое, что она могла придумать, самое простое, доказывающее, насколько бессмыслен этот мир и все, что вершится в нем. И уж если он дал ей прозвище, значит, запомнил. Значит, не такая уж она жалкая. А это значит, что с ней приходилось считаться. И уж если она стала частью его игры, то не намеревалась следовать правилам. А самоубийство или нелепая смерть где-нибудь посреди джунглей означали бы апофеоз бессмысленности и пустоты. Доказать обратное всем, врагам и себе, и спасти друзей. Да, он говорил о предательстве… Пусть даже предательство, но она не намеревалась трусливо сбегать в объятия смерти или становиться чудовищем. Странно, что все его отрывистые непоследовательные слова ненормального в эту минуту обрели для нее странный, но вполне ясный смысл. Он просто считал, что ей давно пора сдаться после всего пережитого. Нет, доказывать теорию врага Джейс не намеревалась. — «Беги, ты слишком жалкий… Делать вид, что жаждешь смерти…», — прошептала Джейс, вспоминая, но глаза ее сощурились, она с отвращением опустила пистолет, не понимая, как пару минут назад чуть не вышибла себе мозги. Голос ее снова сделался низким и решительным. —  Нет! Я не жалкий! И ты признаешь это. Девушка снова поглядела вперед. Кладбище кораблей вполне ясно маячило в дымной дали. Но добраться засветло можно. — Оливер! Дейзи! Лиза! Вы не станете ничьими рабами! Слышите?! Не станете! Злость проясняла взгляд, ненависть, но «не слепая, не черная ненависть», «справедливая и подлинная», как пелось в балладе, что она не знала. Только потускневший взгляд ее зажегся, только руки снова обретали силу. Она обернулась на вышку, потом поглядела на корабли, которые так и маячили вдалеке, но с высоты казалось, что близко. И главное, что среди этих кораблей она теперь видела свой, то есть их, заветный. Пираты, кажется, хотели пустить его на металлолом. Время! Вот кто ее главный враг! Время. А неизвестность — вечный спутник жизни. Никогда не узнать, что случится в следующий миг. Да и боль не менее очевидное свидетельство того, что жив. Ваас! Отомстить Ваасу, спасти друзей. Спасти друзей, отомстить Ваасу. И глобальная цель всегда складывается из каждого шага вдоль по пыльной дороге. Простая цель. Главное — не забывать о своих простых целях, очень простых целях. Не жива, заполнена атомами, трихинам смерти. Но друзья-то еще были живы, может, в них трепетала настоящая жизнь. А она бы и зомби готова была мстить, предотвращать самый страшный исход событий. Она четко видела корабль. Возможно, ее сигнал бедствия мог спасти целый остров. А там бы на него прилетели войска, обезвредили бы пиратов. Хотя… Она слишком давно жила на этой земле, целых двадцать пять лет. Да, это давно, вернее, достаточно, чтобы понять: в мире сотни вот таких рассадников всех пороков и бедствий, и о многих из них даже знают, но почему-то ни у кого не выходит их оперативно ликвидировать легким мановением руки. То ли так сложно, то ли не нужно, то ли недосуг. Ведь каждому лучше в пределах своих границ, а так еще можно и соседа столкнуть, как велел Ницше: «Падающего толкни». Но о великом мировом зле не следовало думать, не сейчас. Да и зло жило в каждом, в том числе и в ней. И не умела она достаточно верить, чтобы не ненависть ее вела, не месть, не боль… Но что-то же вело! И главное, что вновь вело. Хоть что-то. Кто-то. Он. Враг! Ненависть к нему. Жажда отомстить ему. Размашистые линии этих слов, ощущения, стремления, точно удары каленого меча, отгоняли жвала ненасытных чудовищ из бездны. Джейс быстро спустилась с холма, снова прошла мимо двух убитых врагов и разбитой машины, но уже совершенно равнодушно. Не хватало ей времени, чтобы размышлять об ужасе убийства. Ужас преследовал ее, давил, кидал. Но она четко вспомнила — у нее есть цель. И никто не говорил, что всегда рассказывается, как достигать целей. Потом Джейс остановилась возле трупа одного из врагов, задумалась, заметив у него на поясе фляжку, понимая: «Там явно не вода». Не без омерзения сняла нежданную добычу с пояса. Открутила по резьбе железную крышку. Из темных недр небольшой емкости тут же донесся дух сивухи. — Ну, ладно! — сказала девушка, сжимая зубы, чтобы притупить обоняние. И предусмотрительно не касаясь губами краев фляги, попробовала мерзкое пойло, которое отдаленно напоминало виски. Когда-то она слышала, что спирт использовался во время боевых действий вместо капельниц с глюкозой. Вот так залить в человека несколько глотков, дать шанс выжить. Действовал вроде похоже, конечно, если бы не букет негативных последствий такого «лечения». Но за неимением лучшего такой метод эффективнее, чем ничего. Главное, что и сейчас сработал. Прокашлявшись, ощущая, как во рту все горит, Джейс поняла, что предобморочное состояние снова отменяется. Чего она и добивалась. Тем глупее теперь казался ее порыв покончить с собой. И все из-за какого-то головокружения! Да чаще всего кончают с собой не от ряда веских (или не очень веских) причин, а от последней капли в этой чаше печалей, капли, которая рушит равновесие предельного напряжения. — Деревня! Здесь деревня есть, — вдруг вспомнила она, что спасенный ею человек отправился куда-то в свою деревню. Но на дороге не обреталось его следов. Она спускалась к подножью, однако потом тропинка беспричинно оборвалась. Никакой деревни с холма не сумела приметить. Девушка с опаской сошла на траву, глядя под ноги, чтобы не наступить на змею. Змеи ведь нападают на таких крупных существ от страха, хотя, кажется, будто их кто-то научил быть такими беспощадно ядовитыми. — Не заблудись! — приказывала себе Джейс, надеясь по солнцу определить местоположение кладбища кораблей. Ржавые громады стояли в низине, в заливе, у подножья холмов, что шли в несколько уступов. Вероятно, остров формировался много тысяч лет назад извержениями вулканов. И то, что когда-то давным-давно вспенивалось уничтожающей лавой, ныне зеленело сотнями трав и деревьев, что давали пищу и убежище многим живым существам. Вот такие превращения. Хуже, когда наоборот. Иссеченные светом листья пальм твердели, подобно коре, а лучи все не клонились к закату, и в воздухе витали ароматы. Множество запахов и звуков, навитых друг на друга дрожаньем листьев и крыльев. И иссеченная судьба брела к обрыву дня, как пыль дорожная сминалась под подошвой при снисхождении с холма и в чащу, точно в замедленье времен и четких линий. Нечет-чет-нечет. Чет-нечет-чет. Поставленная за школьную оградку жизнь, а там и до кладбищенской оградки рукой подать. Не убежишь. И долго ли дымиться? Дым или жизнь? Ведь для кого — оградка, а кому — в волну. Как волны страшны, принимают все. В чужой стихии истлевать поленом без огня, или засветиться пламенем иного цвета. Ведь там, где цвет есть лимфа жизни снеговая в извечном лете, все иная. Но лишь бесцветье лет, и янтарь взглядов животных в клетках. И в уступах холмов, точно в ряде даров, маячили корабли среди рифов. Хоть с одного сумела бы послать сигнал. Она поверила. Она надеялась.