Нет вестей с небес

Видишь: так горит вечность! Ничто не ново во мгле могильной ямы. © Гуахо "Сумерки (Для тех, кто уходит)"

В случае неудачи все закончилось бы очень быстро. Но тяжелая глыба ударила по ветке, которая тут же треснула, хрустнула, раскололась белесой сочной древесиной. Джейс дернуло куда-то вбок, вслед за бетонным блоком. Она упала на траву. Высота была небольшой, но запястья все равно оказались неисправимо вывихнуты. Хотя, может, знающие руки сумели бы их когда-нибудь вправить. От перелома уберегли разве только тугие веревки, которые девушка отчаянно теперь перепиливала об острые камни. К счастью, ей достаточно скоро удалось, относительно скоро. По сравнению с пережитым, это показалось самым легким делом. Всего лишь веревки, всего лишь снова вместе с руками. Но чего уже себя беречь? Пусть все тело изорвется клочьями, как клочья мяса, выдранные из груди друга. Точно пытались добраться до его сердца. Зачем им сердце понадобилось? Ведь даже не огненное. Они убили Оливера. Они разрывали его тело. Теперь там копошились беззаконные мухи, собирались вокруг все плотнее стервятники, которые разлетелись, услышав глухой звук падения. Джейс избавилась от пут, но подняться не смогла, став точно змеей, ползая по траве, извиваясь с искаженным лицом. Она не кричала — крик расходовал слишком много энергии — только снова просила душный воздух не покидать легких. Оценивала, что стало теперь с ее телом, пригодно ли оно вообще для будущей мести. Или чего уж… Жизни? Левая нога вообще не сгибалась, но вроде и не сломалась. Правая вела себя ненамного лучше, руки покрывали черные гематомы. И еще глаза болели. Вероятно, стали, как у вампира — вместо белков чернеюще-кровавая пелена. В ушах звенело, точно сотни колоколов сошли с ума, поглотив все звуки мира. Она поползла вперед, к лодке, которую они с Оливером бросили на берегу. Оливер. Он упал на траву рядом, вместе с веткой. Нет, она не могла позволить себе оставить его так. Среди мух и стервятников. Не так! Никогда! Последняя дань. Похороны? Что такое похороны? Проводы в другой мир. По всем правилам, чтобы дошел. Но если не осталось сил для правил, то неужели не дойдет, не примут? Да и куда примут? Смятение известково осыпало душу. Видения, мысли, легенды. Предатели. Кто такие предатели? И возможно ли искупить предательство? И что им называть. Его заставили — говорила одна Джейс, он предал — осознавала другая. Ему просто не хватило веры в ее силы, они бы прорвались, скрылись, сумели бы… Да что толку в сослагательном наклонении! В веру верить… сил нет. Джейс оттащила, сама едва передвигая ноги, тело Оливера к их деревянной лодке. Руки не слушались, но все-таки справилась с канатами, позволив стащить постылую петлю с его распухшей сломанной шеи, из которой неестественно торчали сквозь кожу позвонки. Лодка буксовала в иле, но, наконец, ее подхватила случайная волна. Затем Джейс налегла на весла. Каждое усилие и движение отзывалось болью, но она только глубже вдыхала, уже не скуля и не всхлипывая. Все же оставалась надежда, еще оставалась надежда. Она так за нее схватилась: Дейзи и Лиза. Они еще могли оказаться на острове. А если нет… Значит, месть Ваасу! Но он на данный момент интересовал меньше всего, хотя преследовал страшным образом бесконечного кошмара. Лодка пересекала реку, ее сносило течением, но старая карта указывала, что там ничего нет, по крайней мере, черный дым не вился поблизости. Старая карта только и осталась от всего, что ей удалось добыть за эти несколько дней ценой непомерных усилий. А на дне лодки неподвижно и безвольно лежал мертвый друг. Друг, даже если при жизни не был другом, друг, даже если предал от страха. Но такое ужасное слово, как предательство, совсем не вязалось с этим искаженным агонией лицом, так и запечатлевшим почти детскую растерянность. Большой ребенок, вот кем он так и остался. И все из-за родительской любви. В кого она порой нас превращает… Но без нее остается лишь стать чудовищем. Только как теперь встретиться с его родителями там, в другом мире, на большой земле? Девушка глядела на лицо Оливера, мертвое, искаженное, уже совершенно чужое и непохожее, но видела его живым. И не понимала, почему когда-то недолюбливала этого веселого и замечательного парня. Пусть и с массой недостатков, но он был живым. Пусть и предал, но ведь все равно оставался замечательным, наверное. Было бы у нее хоть немного больше сил. Может, стоило открыть огонь, едва завидев пиратов на островке. Но она в какой-то миг тоже поверила, что их пощадят. Или же это Ваас действовал на нее парализующе. Нет, у нее просто не было сил. Она посмела довериться. А ведь сотни раз себе твердила: все люди замечательные, но доверять никому нельзя. И вот она неимоверно остро ощущала все муки Оливера, как будто сама являлась палачом. Почему как будто? Ее сделали палачом. Наконец, лодка пристала к берегу. Настало время совершить обряд, отдать последнюю дань, ведь тем человек и отличается от животного. Он требует символов, он просит смыслов. И сходит с ума, когда его запирают в мире фикций. А здесь все казалось слишком настоящим. Обряд. Она не знала, какой веры сама, предполагала, что Оливер вообще не верил ни во что, слишком сильно его затянула воронка суеты, веселой, ужасной. Но сейчас и выбора-то не оставалось: вырыть могилу, как привыкли они, просто не хватило бы сил. Сложить костер на суше — устроить лесной пожар без знания местности да привлечь внимание. А нести с собой мертвое тело Джейс уже просто бы не смогла, ее и собственное едва слушалось. Она почти ползком обыскала берег и прибрежные заросли кустарника, нашла солому, в кармане джинсов Оливера отсыкала его зажигалку. Несмотря на то, что девушка сама едва держалась, а зубы отчаянно стучали, оставить Оливера на волю реке Джейс не могла. Обложила лодку соломой, надавила на крошечный рычаг зажигалки. Над плоским крошечным резервуаром с топливом каким-то чудом вскинулся язычок пламени. Вот так хватает всего одного нажатия кнопки, чтобы устроить мировой пожар. И целый мир сойдет на нет, точно пятно чернильное, набросок карандашный, и крона древа исчезнет, останется только обугленный ствол и помертвелые корни. Руки уже не дрожали, все вершилось верно и размеренно, хотя сама она стояла на грани миров. Может, потому и казалось, что готовится так к своим похоронам, точно это не Оливер перед ней лежал, а она на дне лодки, мертвая, окровавленная, с запавшим ртом. Такой хороший парень. Был. На земле. Такой веселый. И не важно, что он творил, ее сердце разрывалось от боли, стоило только представить, что дикие звери будут глодать его кости, точно останки безвестного… предателя. Сойти с ума проще, чем осознать, как назвать его побег. Но вот солома схватилась пламенем. А как бы Джейс хотела, чтобы он был другом, ее другом, потому что в мире живых она решила замещать отныне своего брата, жить за двоих, жить за него, потому что от нее ничего не осталось уже давно и почти осознанно. Но в итоге вот так жутко и чем-то похоже два друга встретились. Где? Где-то там, ведь не от обряда зависит, кто в какой мир попадет. А на Страшном Суде даже пепел вернется. И мертвые восстанут из гробов. Но что потом? Что, если есть еще одна глава, где все прощены? И что значит прощение?.. Желтая сухая трава съеживалась и чернела под первыми языками пламени. Джейс оттолкнула лодку от берега. Вот и все, точно в древних легендах, но никто не сказал, что угасла боль от ее преступления. Или как уж его назвать, для себя она четко решила, что совершила величайшее преступление, но все же… Нет, она не желала вспоминать, что пережила накануне. Она — пережила, а он — нет. И во всем виноват Ваас. Что он нашел в ней, чтобы оставлять каждый раз в живых, убивая по одному ее друзей? Что за адская игра? В кого он хотел ее превратить? Без цели, но точно доказывая себе что-то. Впрочем, разбираться в его мотивах казалось излишним, понимать врага опасно, ведь конечная цель — убить его. А если понять, то в решающий миг рука может и дрогнуть. Поэтому понимать нельзя, запрещено. Но ни вопросов, ни ответов, только река, только волны и горящая лодка, уносящая к океану через пороги и водопады. — Прощай, Олли, — тихо сорвалось с губ Джейс, точно осенний ветер, отсеченный оконным стеклом. — Покойся с миром. Огонь взялся за солому, потом за доски, вспыхнул пожаром. Вскоре лодка полетела вниз с вершины водопада. Девушка долго глядела вслед срывающимся в бездну потокам, что разбивались о камни, исчезая, дробясь радужными мостами, точно уходя в мир теней. И снова жгла утрата Райли. Теперь еще и Оливера, как будто одной молодой загубленной жизни оказалось недостаточно, дабы умилостивить прожорливое языческое божество. И во всех этих трагедиях был виноват он, враг. Глаза Джейс зажглись ненавистью, но не безумной, лишь проникнутой невероятной скорбью: «Ваас, вот теперь я объявляю войну! Настоящую войну! И не важно, выживу я или нет, не важно, остается ли хоть частица моей нормальности. Я буду бороться с тобой, я уничтожу тебя за все, что ты сделал с нами! Будь ты проклят! За все, что сделал со мной! Но… Почему они предают? Неужели он гипнотизирует их? Нет, этого не может быть». Тогда же вспомнилось то ли ее заблуждение, то ли истинная первопричина трагедий: она не отговорила брата. Во всем виновата она. И Ваас. И уж если эти две фигуры на арене чужих судеб приносили только смерть, то должны были уничтожить друг друга. Или хотя бы одна из сторон другую. Поверженным уже все равно, но Джейс не намеревалась проигрывать, потому что речь шла не о победе и не об игре. И даже не совсем о мести. Скорее, хотелось всеми силами остановить распространение зла, потому что лучше многих понимала: сначала Райли, теперь Оливер, а потом еще чей-то брат или друг. Но предательство… Или не предательство. Ведь сложно называть вещи, ведь все смещено, все понятно, только когда безопасно. Мыслить тяжелее, чем двигаться, поэтому она только пошла, спотыкаясь, хромая на обе ноги, обратно к деревне. Теперь у нее хватало ориентиров, правда, не была она уверена, что сумеет выбраться из чащи. Каждый шаг снова обещал стать последним, заставляя лицо искажаться от боли. Но это всего лишь тело просило снисхождения, а в душе разрывалось иное мучение.