Нет вестей с небес

Остров не отличался засильем крокодилов, но реки здесь являлись одними из самых опасных мест, притягивая насекомых, мошек-кровопийц, хищников и пиратов, которые нередко возникали на лодках. Но насколько помнила Джейс, это была не река, а что-то вроде широкого мелкого ерика. Да, девушка однозначно помнила это место, в конце него на мели, где он пересох, она впервые уничтожила дикого пса и впервые видела стычку ракьят с пиратами. Это помогло понять, где она находится. Значит, дом дока и правда был близко. О том, как примет ее хозяин, она уже не думала. Проблемы с людьми стоит оставить на период, когда закончатся проблемы с природой. А то от жертв крокодила порой оставались только разрозненные части тела в его желудке. Джейс, внимательно поглядев на воду, перешла на другую сторону мелкой реки практически вброд. Мутная вода неприятно отзывалась на обожженной коже, видимо, втираясь взвесью песчинок. Девушка сжимала зубы, периодически резко выдыхая, жмурясь, мотая головой. Но шла… Больно. Часто бывает больно, а идти надо, потому что при остановке еще больнее станет. — Дом, где же этот дом, — кружила по пологому склону девушка, ища заветную знакомую тропинку. Издалека она слышала рычание леопардов, этот отзвук заставил ускорить шаг. В голове стучало тяжелым молотом так, что мысли вылетали. Только ощущение убийства в одиночестве вдруг начало накатывать, застилая глаза: «Слишком много крови… Слишком много». Она ведь убивала людей. Она, Герк, даже Дейзи! Что ощущала Дейзи? Неужели уже не думала об этом? Впрочем, может, и не думала. Она видела слишком много зла и подлости, чтобы сохранить хоть каплю веры в людей, хоть каплю сострадания к тем, кого она не знала лично. И так хотелось верить, что ее друзья ждут там, на холме, в доме мистера Алека. Вскоре девушка заметила знакомый водопад, вернее, реку, которая срывалась, змеясь узенькой лентой вдоль утеса, прямо в море. Значит, где-то должен был находиться дом союзника, может, мнимого. Может, вообще ее там поджидали пираты… Этого она бы уже не выдержала. Если бы еще и док предал… Она ему почему-то доверяла. Но ведь его принудили сотрудничать с врагом. Крайняя западная точка… Что, если она теперь шла прямо в лапы к врагам? Она шла вверх по склону, глотая раскаленный воздух, но на склоне он оживлял, он нес соленые капли моря, а в джунглях стоял сырой и затхлый привкус, тот воздух давил, отравлял, точно шипы зачарованной розы, что обречено выращивать Чудовище в ожидании своего угасания среди заколдованного замка… Джейс брела наверх, и помимо всех тревог, скорее, чтобы отвлечься от них, от ужаса убийств и смертей, она почти намеренно вспоминала того, кто пугал ее больше остальных, каждым появлением точно подбрасывая волной сильнейшего электрического тока, как молния, пропарывая насквозь все существо леденящим ужасом. И Джейс поняла, что ужас этот не столько перед врагом, не столько перед его мистической силой — да уж какой мистической — сколько перед осознанием того… что они в чем-то похожи. Она остановилась на миг, когда эта мысль пробурила себе лаз из подсознания, помотала головой, но мысль настойчиво требовала формулировки в словах, когда девушка двинулась, пошатываясь, дальше: «Тебя предали, Ваас, однажды тебя так предали… Меня тоже предали, родной брат, потом еще Оливер… И все же… Это я убила его. Я усомнилась на миг, что может прийти помощь. Но помощь и правда не пришла, откуда она могла прийти. А Райли… Он предавал меня всю жизнь, он разорил бизнес, он подставил бы меня, если бы мы попались на браконьерстве, я уже знаю… Но я все время оставалась рядом с ним, рядом с его предательством, проглатывала предательство за предательством, как давящие на сердце камни, которые никуда не деваются, потому что предательство невозможно простить, а чаще всего, и невозможно понять его причин. Но я оставалась, потому что любила брата, любила отца. До сих пор их обоих люблю». Погруженная в тревожные ожидания, Джейс подскочила, когда из кустов на нее с жалобным блеянием выбежал винторогий крупный козел с черной длинной шерстью. Животное выглядело одичавшим, но нападать не стало. Блеснув квадратными зрачками оранжевых глаз, пробежало мимо. Девушка помотала головой, успокоено выдыхая. Ей теперь на каждом шагу мерещилась опасность: вторые сутки без сна, раны, голод, который она ощущала общим подташниванием — все это подтачивало психику, с одной стороны притупляя восприятие действительности, с другой — болезненно обостряя. Вот и тропинка, деревянный настил, несколько старых столбов с натянутыми проводами. Когда по обе стороны дорожки, наподобие ворот, предстала сетка рабица, видимо, некогда обносившая все подступы к холму, Джейс поняла, что осталось каких-то пару шагов. Стоило только повернуть голову налево, чуть приподняв скребущий землю измученный взгляд, — и правда предстал двухэтажный дом, беленький, аккуратненький, с витражами. Подниматься становилось все сложнее, но повторять трюк с падением на пороге не хотелось. Девушка направилась уже не в дом, а в небольшой парник, который расположился поблизости. И не ошиблась: док колдовал возле железного стола в дальнем конце парника, напитанного удушающей смесью запахов пересыщенной влагой земли и всевозможных грибов, часть из которых принадлежала явно к семейству ядовитых, галлюциногенных. — Ого, снова ты! И снова побитая! — обернулся старик, протирая испачканные землей руки о свой халат-робу-рубашку зелено-серого цвета. — Док… У тебя пираты? — выдохнула девушка хрипом, не решаясь целиком заходить в парник, радуясь снаружи свежему бризу, налетевшему с океана, хоть этот ветерок пробрал ее новой волной дрожи. — Пока нет, я им сказал, что до конца недели ничего не придумаю… Да… Не придумаю. Я еще на себе не пробовал, хе-хе! — бормотал Доктор Э., странно поводя трясущимися морщинистыми кистями, обводя теплицу нефокусирующимся взглядом. — А что ты опять натворила? .. — Досадила Ваасу! — усмехнулась Джейс. И на ее губах снова заиграла улыбка, та самая, победная и отчаянная, с которой она летела вниз, прямо в воду. — Вот это да! Ему можно досадить? — склонил голову набок док, начиная тараторить нечетко. — Я думал, это у него развлечение такое… Ловить и отпускать, ловить и отпускать… Одного однажды отпустил, а он побежал, как побежал… А потом сидел у меня под пальмой, ну, там… внизу… Свихнулся… Да… А Ваас его нашел и выпотрошил… А другого отпустил недавно, ну, как недавно… Так на свою беду! Он теперь с ракьят против пиратов сражается… — потом вдруг точно вернулся к реальности. — А ты не с ними? — Оказалось, что нет. Ракьят считают меня проклятой. Вы же не суеверны? Док! У вас есть телефон? — из последних сил просила Джейс, успокаивая себя, что если прошла столько времени, не падая, то и сейчас выстоит пару минут, особенно если держаться левой рукой за косяк двери, а правой поддерживать ремень волочащегося по полу автомата. — Прослушивают его, наверное… Это заговор… Мы все под колпаком. — Док! Я обязана узнать, что с моими друзьями! Они считают меня мертвой! — Что делать… Все мы мертвы по-своему, — пожал плечами мистер Алек, глядя на свои растения. — Пурпурные, зеленые… «Проклятье! Опять он грибов обкурился», — раздраженно думала Джейс, но вспомнила то, что рассказал ей Уиллис про погибшую дочь доктора. Да, последний, видимо, умер вместе с ней, как Джейс вместе с Райли и Оливером. Но еще ровно половина оставалось живой. Дейзи и Лиза, да еще, может быть, Герк. Их судьба волновала, что позволяло остаться наполовину живой, да вторая половина уже не смущалась при убийствах любыми способами. — Э… Аптечку бы тебе сначала, — постучал по своей дурьей голове мистер Алек, и скоро повел неожиданную едва плетущуюся гостью на второй этаж. В той комнатке с фиолетовыми обоями и белой мебелью ничего не изменилось. Даже кубики на столе лежали в том же углу, а еще деревянные солдатики… Выцветшие смешные королевские гвардейцы в черных шапках и красных мундирах. Но Джейс-то теперь знала, что значат для свихнувшегося дока все эти бестолковые игрушки, на которых оставила отпечаток смерть. Вещи трагически погибших вообще спустя много лет ранят и ранят сердце воспоминаниями. Потому кто-то от них стремится избавиться, забыть эту боль, сохранив только светлую память о человеке, а кто-то бережет, будто эта память и есть эти вещи. Девушке становилось все более жутко и тоскливо в окружении игрушек мертвой девочки. Она знала, что где-то там, дома, остались такие же вещи Райли, наверное, и Оливера… Но она-то помнила именно вещи Райли, его игрушки, его футбольный мяч, его велосипед… И много-много фотографий, где они все вместе. Она, отец… И фотографии с соревнований, где она улыбалась или немного разочаровывалась, если проигрывала. Но она-то знала, что каждый проигрыш — тоже шаг к победе. Теперь каждая победа казалась шагом к пропасти. А от одного воспоминания о фотографиях, где они все вместе, где все хорошо, щемило сердце до безотчетного воя. И не знала, что теперь с этими вещами. Вроде вещи как вещи, но на них ныне тоже лежал отпечаток страданий. Впрочем, они остались там, в прошлой жизни. А док вот на остров сбежал от этой прошлой… Но утащил ее с собой. Но Доктор Эрнхардт по-прежнему знал свое дело, даже под грибами не забывал. Девушка ощущала, что снова ему доверяет, его помощи. А мистер Алек бубнил себе под нос, шепча ласково: — А ты так похожа на нее… Может, ты — она?.. И девушка едва догадывалась, что несчастный старик видит в каждой молоденькой девушке с пшеничными волосами свою дочь, которой не посчастливилось вырасти. Но его расколотый рассудок, исключая звено смерти, изменяя на что-то другое, порой выдавал новую невероятную историю, будто его дочь потерялась, убежала, была похищена и еще много небыли, сводившейся к тому, что она может вернуться однажды. Она вернется, надо просто подождать. И Джейс становилось почему-то стыдно, когда Эрнхардт улыбался ей, хотя понятно, что для всех остальных он не такой уж добрый старик, потому что не каждый будет торговать контрабандой, не каждый согласится сотрудничать с пиратами. А он согласился, наплевав на то, сколько чужих драм произойдут косвенно по его вине. И от осознания, кем является ее союзник, тоже делалось совестно. Понять можно всех. Но не простить и не оправдать. Совершенно всех понять. И Джейс осознала, что поняла даже Вааса, особенно четко мысли выстроились, промелькнув перед невольным провалом в забытье на пружинной кровати. Тогда ей казалось, будто она снова летит с обрыва, снова видит его лицо, которое вдруг отделалось от маски самодовольства… «Ты предал, ты сбежал… А я… Разве могла я бросить младшего, даже и с предательствами? Иногда хотелось, так хотелось уйти, а, скорее, просто исчезнуть. Исчезнуть, чтобы не думать, какой во мне дефект, что каждый раз напарываюсь на предательства. Но что бы я сказала тогда отцу? А себе? Но ты выбрал другое, ты выбрал ответить на предательство предательством, выбрал побег. У кого на сердце больший камень — еще вопрос… Какой же тварью ты стал из-за всего этого. И в кого превращаюсь я?» И то ли четкие мысли, то ли яркие пятна образов, то ли обрывки фраз: «Я никогда не пойму твои злодеяния, но я понимаю твою боль»… Злость, растерянность — все кануло, хотя она желала немедленно разыскивать друзей, но она верила Герку, верила мистеру Алеку наперекор разуму, который не позволял доверять, но когда усталость его отключает, приходится слушать сердце, которое порой намного четче передает порядок всех вещей…