Нет вестей с небес

Судьба моя — То улыбка, то оскал. Не тебя ли я искал? То ли выбор, то ли рок… © Йовин «Судьба моя»

«Не суди людей, не презирай. Зло злом называй, добро добром, но не суди. Презрением себя лишь унижаешь. От обвинений слепым к правде становишься», — но то лишь сны, опавшие росы, не дожившие до весны, съеденные, как ступени эскалатора, кромкой нового дня, еще одного дня ступора, что настал вслед за ночью в дозоре. Джейс видела на крыше человека с снайперской винтовкой, видела себя, словно со стороны, не мыслила, просто выслеживала врагов, не питая к ним уже и жажды мести. Некого стало защищать, некуда стремиться. Дейзи всеми силами не желала с некоторых пор расставаться с Герком, тревожно вздрагивала, когда оставалась одна, немедленно искала его взглядом на крошечной территории доков. Не от внезапной неземной любви или невероятной страсти — женщина просто не могла оставаться одна. Слишком много она себе теперь не могла простить, а рядом с контрабандистом вроде ни вины, ни прошлого не существовало. Он обещал будущее, беспорядочное и опасное, мотающееся по самым непредсказуемым уголкам мира, но будущее. И если Дейзи молча согласилась исчезнуть вместе с ним, то Джейс не представляла, зачем, куда и с кем она теперь отправится. Точно не домой, после всего произошедшего, пусть дома ее лучше считают мертвой. Но тошно становилось стать третьей лишней в тандеме Герка и Дейзи, таскаться с ними по миру. Существовал, правда, вариант после возвращения с острова отправиться, куда угодно, одной, поселиться в любой другой стране, заниматься чем-нибудь полезным. Но чем? Ничего не стало, ничего не хотелось, никакой идеал не грел… И сколько в небо ни смотри, грязь под ногами не станет облаками. Но хорошо, если это грязь дороги, а не марево дождевых облаков. Новый день принес на остров совершенно нетропический холод, не живительную прохладу, а именно какой-то пасмурный и душный холод, похоже, надвигался циклон, может, даже сильный ураган курился над горизонтом дымными облаками. И что-то еще надвигалось хуже тучи, но Джейс давила все предчувствия, потому что они ее не обманывали. И она уже боялась что-либо ощущать, особенно, когда над горизонтом одно из облаков показалось непростительно похожим на череп с ирокезом, точно в первую зарю приближения к роковому острову, только ныне девушка прекрасно знала, чей это силуэт ей мерещится всюду. Может, он был прав… Она обречена защищать тех, кто вечно от нее сбегает тем или иным путем. И так хотела подавить в себе горечь предательств — Райли, Оливер, теперь еще Лиза — а не удавалось. Списывала предательство Райли на его испуг и волнение за судьбу Лизы, предательство Оливера на то, что его накачали наркотиками и запугали, самоубийство Лизы на то, что девушка не захотела быть обузой от своей малой силы. И вроде бы тогда каждого можно понять… Понять. Вааса тоже поняла. Но толку-то! Если бы понимание спасло хоть кого-то от его зла. Понимание постфактум, после слома личности — пустая болтовня, бездействие, практически равно непониманию. Какой-то демон в ней нашептывал, что это все не так, что ее желание обелить каждого — жалкое самоутешение. И она даже знала имя этого демона, и отворачивалась порывисто от силуэта, зависшего в небе. Уныло скрипели заросли, среди которых окуляр винтовки выискивал вражеских лазутчиков; уныло вздыхал ветер, точно природа оплакивала юную жизнь, что слилась с ней погребением тела. Может, и душа рассеялась, пропитала каждую травинку, унеслась быстрой водой горных ручьев, осела нежными лепестками цветущих белых орхидей, растворилась во всем. Но они верили в иное… И от их веры становилось еще тяжелее. В каждой вере что-то страшнее обычной смерти есть. Снайпер стояла на крыше, стараясь не видеть нагромождение облаков на бесцветно сером небосводе. Девушка ощущала голод и непомерную тяжесть в груди, неземную усталость, собственная оболочка, тело, этот скафандр земного века, отделялся в восприятии от сознания, раздробленного на разум и рассудок. И если недавно рассудок помогал верно вскинуть винтовку, метко прицелиться, чтобы в оптике не проскальзывало темных пятен, то ныне разум настойчиво просил ответить: что эта оболочка забыла на земле, для чего существует? С рассудком жить проще, в нем нет ни норм, ни правил, на шею себе наступить не надо, достаточно лишь манипулировать структурами существования вне бытия. А тут — тревога, острые искры. И так не хотелось верить, что это все — преднамеренное предупреждение. Но глаза воспринимали по-новому предметы, по-другому, будто раньше существовал себе мир, существовал, а теперь вдруг открылся, обрушился. Вот винтовка: странный предмет, даже его символический смысл остался в стороне, просто странный предмет, вроде красивый, а вроде нелепый. И мысли цеплялись так за каждую линию, встреченную зрением, лишь бы не переноситься в прошлое, лишь бы не думать о всех этих потерях. Есть вот реальность, но вроде ее и нет. Но лишь бы не помышлять о назначении всех этих испытаний, потому что человеческое сознание не видело их назначения, а надчеловеческое, может, тоже вело борьбу со злом. Может, сошлись какой-нибудь мерзкий демон, выползший из ада, и ангел-хранитель в страшнейшей битве за ее душу. И демон ждал, когда она эту душу продаст, она практически слышала, как он шептал ей: все можно, теперь все можно, что угодно и ничего. И голос ангела с каждой утратой все слабее достигал ее рассеченной души, но она видела, в кого превратился Ваас, слившийся явно со своим внутренним демоном, подтачиваемый, как ядовитым червем, этим созданием мрака. Демон воплощался и в Хойте… Но становиться хоть в чем-то похожей на главаря, убивать для смеху от причиненной боли - нет, она еще… А что еще? Она старалась не задумываться, чтобы не встать перед фактом того, что она больше понятия не имеет, куда и зачем ей дальше двигаться, внутренний стержень стремлений с треском сломался, и его стальные обрезки жадно впились, разъедая все существо, даже иллюзорная абсурдная цель не придумывалась. К счастью, по этой части пришел на помощь вовремя Герк, который ближе к полудню, привередливо глядя за сизый горизонт, прицыкнул, собрав рядом своих спутниц: — Пора бы двигаться. Дейзи подняла на него с робкой надеждой впалые глаза в обводке иссиня-лиловых кругов и новых морщинок не по годам. Джейс поймала себя на мысли, что и сама, наверное, успела состариться, по крайней мере, седые волосы она у себя уже видела, они маячили на отросшей, неудобно скошенной набок бесформенной челке, сложно не заметить. Все верно, здесь все выглядели старше своего возраста. При первой встречи ей показалось, что и Ваасу не меньше сорока, впоследствии из разговоров ракьят она поняла, что ему нет еще и тридцати, всего на пару-тройку лет ее старше. Но жизнь здесь текла быстрее, и старость мерилась не годами. Старение и износ вообще не годами меряется. — Куда теперь? — глухо прозвучал, повисший в воздухе, вопрос Дейзи. — Надо попробовать выбраться с острова, — непривычно лаконично говорил Герк, но зачатки рационального зерна тут же гасились безапелляционными заявлениями. — Я же сюда попал, значит, и выберусь. — Да. Но как ты попал и как предлагаешь выбраться? — раздраженно колко заметила Джейс, ощущая, до чего жестко сжались ее тонкие губы. Вернее, раньше они не казались тонкими, нижняя, вечно удивленно приоткрытая в юности, считалась даже пухлой, но здесь все истончалось: губы, лицо, которое стало угловатым от резко выступивших скул, тело, которое вместо мышц покрылось проступившими жилами, душа, которая стояла на тонкой корке льда над самой бездной. — Угоним вертолет! — не теряя оптимизма и безбашенности, посмел нарушить общий траур Герк своей широкой вроде воодушевляющей улыбкой. — Идет! Ты знаешь, где? — кивнула Дейзи и действительно будто оживилась, одна Джейс продолжала сжимать винтовку, с которой в последнее время вообще не расставалась. Но ведь бесполезный предмет: только убить может, а удержать — никого. — Придумаю! — тут же отмахивался укротитель мартышек. — Привлечем врагов на вертолете, они сядут, а мы его угоним. И мартышки мне помогут, все равно придется от них избавиться ото всех, не увезти. От таких заявлений по спине Джейс прошел пренеприятный холодок. Она наконец поняла, чем таким страшным являлась для нее охота — вся их экспедиция отправлялась на остров, чтобы не допустить разорения зоопарка, которое грозило убийством всех животных. Все обернулось катастрофой для людей. Животные в клетках глядели как люди… И мартышки с человеческими именами не понимали, для чего их обучают. И правильно делали, что не желали учиться. — Вертолет — это, конечно, хорошо. Но для начала мы заберем мои «вещички» из схрона! — тут же поторопил с короткими сборами своих спутниц Герк. Идея с вертолетом всем казалась бредовой, но на южном острове вообще-то был целый аэродром с вертолетами и самолетами, на которых нередко отправляли пленников и наркотики в дальние страны. Сеть торговли разрасталась, замыкалась, пересекалась неожиданными узлами с мафией других континентов. И у какого-нибудь добропорядочного на вид канадца могли оказаться прочные деловые связи с, казалось бы, таким далеким Хойтом. Глобализация, международные соглашения, права человека. Если первые два пункта реализовывались, то последний явно тонул во втором: все на чем-то соглашались и нередко в ущерб прав менее сильного. Сила и выгода — вот и весь закон на протяжении веков. И только самые смелые могли идти за идею, проливать кровь, оставаться без крова, не спать ночами и бежать сутками. Но зато они творили историю и держали мир. А Джейс никого не сумела удержать, дефективная, не принимающая себя. Как никогда она занималась самоуничижением, почти радуясь своей ненависти к себе. Во всем виновата она! Пусть Герк придумает самый глупый план, пусть будет еще хуже. Разве только о Дейзи стоило еще заботиться, но женщина сама выбрала свою судьбу, раз шла на поводу у укротителя. Дейзи на редкость трезво и прагматично оценивала все, что происходило вокруг нее, приспосабливаясь, как живучая кошка, к тем условиям, которые предоставляла жизнь, умея забывать и не винить себя. Но перед Джейс она ощущала себя теперь невосполнимо виновной, может, поэтому они так и не поговорили друг с другом с тех пор, как перекинулись парой слов у причала, точно слова все рухнули с огромной высоты за край мира, разбившись о голову гигантской черепахи-основания… Джейс зашла в штаб, открыла эту красную дверь, стараясь не глядеть на желтый погрузочный маленький трактор и занесенные песком, несущие перепрелой тухлятиной, мешки мусора по левую руку от нее. Черный мешок смерти… Помнится, такое было у Стивена Кинга в «Бессоннице». Не хватало еще ауры видеть… Но в том и беда: никакой мистики, никакой помощи внеземных существ, только предположительный спор их где-то там. Что, если всего лишь игра сознания? Что, если ничего там нет? Для чего тогда все? Для чего мораль? Для чего дружба? Для чего вообще это нелепое, исполненное болью, существование на Земле, которая хоть и стала глобальной и огромной до гигантизма, все равно осталась по-старому плоской? И если шла борьба именно за ее душу, то для чего губили тех, чьи души проходили свои круги противостояния? Но все лишь какая-то мистика и эзотерика, безответная, бесприветная, как натянутое канатной дорогой, булькающее кучевыми облаками небо. А небо — вообще не небеса. Небо так: скопление газов, магнитных полей, оболочек и влаги. Может, облака — это вовсе не испарения воды? Может, облака — это слезы? И так их много в мире проливается, что носятся они в вышине, застывшие тяжелыми тучами. Девушка не боялась заходить в штаб, она уже там ночевала, она запрещала себе чувствовать, почти цинично намеренно кривя губы, окидывая убогую обстановку равнодушным остекленевшим взглядом. И все тот же полосатый диван, и полки, и ящики. Пистолет отправился на вооружение, здесь оружие ценилось больше чьего-то горя, оно позволяло не допустить еще большего, другого, чужого. И Джейс вовсе забывала, что какие-то люди здесь теряют своих родных и близких. Везде теряют. Что с того? Рыдать по каждому незнакомцу? Хорошо рыдать по чужим бедам, пока свое не обожжет, не вывернет, выскабливая понимание, как застывшую дешевую патоку со стенок глубокого опустевшего чана на разорившейся фабрике. Вместе с гибелью Лизы Джейс ощутила, что омертвела и некая значительная часть ее самой, точно началась гангрена души. Вроде не смерть еще, но уже посинение, затем почернение, затем заражение и гибель при жизни. Как у Вааса… И слишком много его в мыслях витало. Не иначе, снова предстояло попасться в его ловушку. И Джейс это уже почти забавляло, она разучилась бояться. За кого бояться? За себя что ли, обреченную? А это почти игра, кошки-мышки, она теперь принимала его игру, игру двух мертвых людей. Но вдруг как вынырнула, собрав небольшой рюкзак, обескураженно оглядевшись, поражаясь беспринципности и жесткому сарказму собственных мыслей. Нет! С ней еще была Дейзи. Нет! Герк жизнерадостно желал выбраться. Но стряхнуть с себя оцепенение, которое опасно расшатывало лед над бездной, помог слабый, но знакомый голос, шедший из сумеречного угла: — Джейс, это ты? Уезжаете? Подойди, я что скажу… Там лежал человек, живой человек. Тот самый, раненый ракьят. Она его спасла. Его спасла, а Лизу нет… Все ж есть у этого мира какой-то замысел, но не слишком ли жестокий, чтобы действительно существовать? Воин подозвал девушку жестом как можно ближе. Незатянувшаяся рана и большая кровопотеря не позволяли ему громко говорить, но он отчаянно стремился что-то донести до своей спасительницы, которая с участием внимательно склонилась над ним. Как оказалось, он пытался утешить хотя бы словом, ведь в смерти делом не помочь, шепча со странной отрешенной улыбкой: — Смерть — это не конец. — Надеюсь, — больно сжалось все в груди при одном упоминании этой темы. Нет, лучше бы в этом невыносимом кружении мира так и оставались диссоциированные линии вещей. Но вот снова заставляли выстрадать, вымучить свои думы. Особенно, когда все с той же улыбкой он продолжал: — Знаешь, все возрождается в этом мире. Убитый медведь возрождается в медвежонке, убитый тигр в тигренке. Все возрождается. — А человек? — растерянно перебила его девушка, но покачала головой, сознавая, что никогда не сумеет принять эти верования. — Прости, друг, но мы верим, что душа у людей одна, бессмертная. Воин закивал, загадочно щурясь, только вслед повторил: — Но ты поверь: жизнь продолжается. Все возрождается, да. — Выздоравливай! Ты будешь жить! — улыбнулась ему на прощание девушка. И на душе все-таки потеплело. Отчего-то она была полностью уверена в своих словах: раненый будет жить. Так же уверена, как в тот день, когда они небольшим отрядом взяли причал и «Ржавый двор». Если бы не Цитра, которая старательно и методично растаптывала уверенность… Цитра… Что за создание. Если бы не Цитра, ей бы помогали воины, она бы намного быстрее сумела найти Лизу и Дейзи. Наверное. Но об упущенном сожалеть — только вновь переворачивать песочные часы, задыхаясь в старых воспоминаниях. Но все-таки Цитра с ее наглой самоуверенностью, пусть и гармоничная, и прекрасная, как сами эти джунгли, казалась насквозь фальшивой, будто скрывала что-то. И Дени, добрый Дени, не видел в этой женщине опасности. А Джейс видела. И восприятию своему уже всецело доверяла. Жрица могла околдовать любого мужчину, но не ее, не такую же женщину, не такую же загадочную неведомую стихию. Ощущение гангрены души словно растворилось. Жизнь и правда продолжалась. Еще столько борьбы предстояло, чтобы выбраться. А что потом… Никто не ведает, что в следующий миг, так что стоило просто жить здесь и сейчас. Не радоваться, но хотя бы не искать гибели. Вскоре джип Герка покинул аванпост Доки Валсы, унося от места страшной трагедии. И слишком много роковых мест отмечалось на карте… В ушах только стучала методично кровь и колыхался ветер. Слов Джейс отчего-то все равно не различала. Может, никто и ничего не говорил, ехали долго, где-то полдня, куда-то на юго-восток, минуя деревню Аманаки. От раздумий отвлек внезапный гул и скрежет мотора…