Нет вестей с небес

С причала рыбачил одинокий вдовец, вытаскивал тварей морских. Складывал в клетки, как автомат, и как будто не видел их. Рыбак безответно не глядел на людей, лишь курил, папиросу грызя. И на заднем дворе в высокой траве лежала его семья. Два холмика свежих, уже притупясь, выделялись, крестами светя. А он сидел на причале — все с делом — потерянный, как дитя. Тот самый дом, где велась перестрелка, где погибли воины ракьят. Джейс тогда удалось спасти одного, дотащить, вырвать из паучьих лап смерти. Почему так? Но она почти не помнила о нем. Пустота… Пустота… Раствориться в ней, не скрыться. Можно творить, что вздумается, можно разрушать, что угодно, ведь ничего не осталось. И мир в огонь кинуть, и себя разорвать на дыбе ветров перепутанных дорог. Не осталось того, кто сказал бы „нельзя“, и грани растирала в прах меж ладоней судьба. Что же ограничивает человека, если стоит остаться ему одному, и ощущает он, что дозволено все, ибо осудить просто некому? Не видела перспективу высшего суда, горе отняло слух и зрение, чувствование души, которая будто исчезла. Если сердце когда-то билось снаружи для тех, кто дорог, для тех, кого надо защищать, то это доброе, отзывчивое сердце разорвали по кусочкам, топили, душили, уничтожали пулей, надвое переломили. Не стало его: в землю зарыли. Осталось чудовище без целей и стремлений. Лишь случайные мысли в голове иногда утверждали, что она еще создание из мира живых. Уже мертвая, нежить, навья. Как никогда, она понимала теперь Вааса. И ненавидела от того еще сильнее. Ненависть стала последним пристанищем, единственным порогом пред безумием от бессмысленности всех этих невосполнимых потерь. Озноб прекратился, теперь повисла всюду нестерпимая духота. Джейс поднимал за плечи Герк, заставляя хотя бы сдвинуться с места, а то она забывала, как перемещаться, для чего служат руки и ноги, уйдя далеко в лабиринт своего сознания, открывая самые темные его уголки, ведь светлые покоились под толщей воды или земли. Светлые спали. Мир спал. Не дремала война. На пути дождя вставали стены беспросветности. Купол небесный темнел западом. А потерянные — осиротевшие — странники направились к одинокому рыбаку. — Мы ночуем у тебя, — без вопросов и приветствий мрачно заявил Герк. — Рыба есть? — Все есть… Ничего нет, — вздохнул вдовец, не протестуя. И от его настроя легче стать не могло. Зато они понимали его, потерявшего все, утратившего в лице и жены, и сына саму надежду на будущее. Хотя мог бы привести новую женщину и, наверное, мог у них родиться новый сын, но такие потери беспрестанно жгут на протяжении всей оставшейся жизни. Кто придумал все это… Кто придумал. Ангел смерти тих и прекрасен, зато ужасает облик создания, что олицетворяет случайную гибель. Рок злой. Не слышала больше битвы за свою душу Джейс, так и не узнав, кто победил. Может, душа зависла на кончике иглы, как на последней точке балансировки всех миров. Оттого сделалось тихо всюду, безмолвно и жутко. Куда бы ни бросала взгляд — ничто, пустота из нагромождения линий и оболочек. Мир навалился на нее чрезмерно яркими и отчетливыми фрагментами, панорамой без цели и продуманного ракурса. Рыбак предложил свежую жареную рыбу. Джейс жадно впивалась в нее зубами, ощущая вдруг нестерпимый голод. Герк тоже насыщался жадно и долго, будто пытался каждой новой рыбиной заполнить пустоту, которая теперь образовалась в душе. Один только хозяин хибарки молча устало рассматривал свои огрубевшие руки труженика. На что они теперь? Зачем рыб вытаскивать из моря, если мертвых людей с того света не вытащить уже? Но рыба не слово: не скажет о новом. Куда им идти, куда им идти. К свету ли, к свету ли? Ведь обломились все их пути, и иного уже не найти. Хрустнули стены в дым переменный. Очаг разжигался в золу, и люди устало, изломанно, рьяно, с трудом отходили ко сну. Джейс считала, что больше никогда не сумеет заснуть. Все верно, она не заснула, она просто провалилась в черный вакуум, едва ли походивший на сон, сравнимый скорее с небытием. Утро слепо накрыло ничком остров чудовищ земных. Пробуждение не несло ничего. Ночь не принесла облегчения ни телу, ни разуму, но точно, побывав на дне опустошенности, она вынесла из этой бездны решение, страшное решение. И намерение, что воплощалось в стремлении. Джейс ощущала себя не то что разбитой, а расколотой. Снов не явилось, она совершенно четко помнила произошедшее, иначе испытала бы еще больший шок от реальности. Но шок бы хоть как-то встряхнул. Ныне она не чувствовала ничего, кроме гнетущего опустошения. Ни целей, ни стремлений, ни планов на будущее. — Герк, мы можем вернуться в Бедтаун? — только спросила она, плеская на шею соленую воду, глядя, как контрабандист устало отмачивает покрытые сетью взбухших вен ноги в морской волне, безразлично шевеля ими в пене нараставшего прибоя. Он уже не выглядел таким подавленным, как накануне. Его жизнь-не-жизнь продолжалась. Чет-нечет-чет, годы водят хоровод, годы не кончаются, пока дорога приключается. Вот и жил он, вот и был. Наверное, он привык терять друзей. Хотя, можно ли к такому привыкнуть? Может, научился не привязываться ни к кому, чтобы не делать себе лишний раз больно, ведь кочевая опасная жизнь предполагала, что до финиша дойдут не все. Да и какой у нее финиш? Развалиться от старости не являлось лучшим исходом, когда никому не нужен. Вот и научился не задумываться, оттого не страдал, а продолжал двигаться. Джейс же застыла монолитом скорби, остановилось течение ее судьбы. — Мы? Ты со мной теперь будешь? — с надеждой поднял на нее глаза мужчина, обведя немного разочарованным взглядом, явно невольно сравнивая с Дейзи. Но уже был не против и такой спутницы. Джейс его не осуждала, однако спокойным голосом отвечала, не оценивая: — Нет. Мне надо поговорить с Уиллисом. — Зачем? — протянул Герк, сощуриваясь непонимающе. — Это мое дело, — отрезала непривычно жестко Джейс. — Так мы можем вернуться? — Ну… Подождем пару дней, потом надо возвращаться, — пространно пожимал плечами Герк, продолжая полоскать ноги в прибое. В его движениях было что-то легкомысленно инфантильное, и лишь лицо, постаревшее, устало осунувшееся, выдавало факт того, что и его смерть Дейзи подкосила, заставив задуматься, что и он не вечен, не застрахован ни от какой злой случайности. И, может быть, стало ему тоже одиноко и тяжко. „Значит, пару дней“, — думала Джейс, намереваясь в эти пару дней перебрать винтовку и проверить, на что годится ее заговоренное оружие. Руки что-то делали, а в горле все ком стоял, не плача, а какой-то нестерпимой горечи. Мысли превращались в алгоритмы, движения в программы. Для чего… Что… Зачем… Все отпадало, она нашла себе цель, последнюю цель, после исполнения этого намерения, она не собиралась дальше существовать, отражаться в зеркале своей пустоты, тянуться вереском, завывать высушенным бамбуком. Всякая флейта — пытка в руках неумелого игреца. Состояние винтовки не радовало, на первый взгляд лучше всего выглядел только затыльник. — Похоже, это наше с тобой последнее дело, но иначе нельзя, да, иначе нельзя, — говорила снайпер с оружием, бережно разбирая его после всех пережитых потрясений. Кто бы с ней так же бережно обращался. Вот уж… Чего еще захотела! Сразу по самым больным местам пусть бьют, истязают все вокруг. А она будет смеяться им в лицо, потому что это до отвращения забавно. Пусть! Пусть! Но Джейс остановила поток своих нестройных мыслей, ощущая, как начинает нервно смеяться, кривя рот пастью дракона. Может, правы те, кто говорят: убивающий змея сам становится змеем. Но то дело, когда речь о сокровищах. А какова ее цена? Ее борьба не могла завершиться ни по приказу, ни по воле небес, ее борьба обещала остаться навечно с ней. Но вечность завершалась слишком скоро. Она заставляла себя быть чрезмерно спокойной, и ей это даже удавалось. Она перебирала винтовку, Герк копался в моторе захваченного джипа, пытаясь понять, на сколько времени им хватит бензина, рассчитывал заправиться в деревне Аманаки, ведь они вроде бы захватили еще пару аванпостов, значит, им досталось еще некоторое количество топлива и полезных вещей. Вот только на каких условиях контрабандист мог теперь все это у них просить, если свое поручение провалил? Но эти заботы Джейс оставила на долю Герка, ее интересовало теперь только состояние винтовки. Плана не существовало, только цель. Винтовка вскоре была собрана и проверена на чайке, зависшей над морем. Один меткий выстрел, заставивший выронить удочку молчаливого рыбака — и птица скрылась за волнами. Зачем уничтожила именно белую чайку? Без пользы, без цели, лишь ради того, чтобы снова ощутить каково это — отнимать жизнь. Сначала птицы, но скоро и людей. Да, отнимать, как отнимал у нее уродливый злой рок всех друзей. Добротой и смирением никого не спасла, теперь некого стало спасать. Она желала, чтобы мир ощутил ее гнев, ее ненависть к этой несправедливости. Смирение… Кажется, свет проиграл бой. И не осталось равновесия. Только перья мертвой птицы раскидывали, захватывая, волны. И винтовка немного дымилась. Красивая вещь, красиво может разнести кому-то голову, срубив пол-лица, красиво красная кровь напитывает землю. Красиво созерцать страдания врагов. Девушка сощурилась, ухмыляясь совсем, как ее главный враг. — Он тебе говорил, что такое безумие, — не могла расстаться с кривой ухмылочкой Джейс, не ведая, в кого превращается, но это ее решительно не интересовало, ей нравилось слушать собственный голос, голос чудовища, второй Джейс, наглый, самоуверенный, отчаянный. Чужой! Все дозволено, если нет истины. И пусть она одна, но если много разной правды и тех, в ком сила, то настала пора принести эту ложную правду и ей. Попытаться, не думая о цене. Она не видела людей вокруг, не воспринимала, что рядом с ней Герк. Так прошел день. Вновь они жадно рвали зубами рыбу, накалываясь деснами на мелкие кости, ели, не в силах утолить голод пустоты. Ночь тлела углями очага в тесном бараке из досок и шифера. Страх появления врагов не мучил, снайпер будто бредила их появлением, и снилась ей алая кровь, смешанная с копотью и ужасом сражений. Но ужас покинул ее, она не чувствовала ничего. Сердце превратилось из трепещущей мышцы в кость. Подобно высушенной на солнце рыбе, которую развешивал вдовец возле своего жилища. Тянулось время, как веревка, уже не по кругу, зато в бездну. Безумие — искать изменений, ведь они могут явить еще больший кошмар, чем настоящее. Остаться бы в одном самом сладком моменте прошлого, застыть там. Как Фауст Гете все твердил… И веками бы тянулось мгновение. Только какое? До попадания на остров? Джейс перебирала воспоминания, как старые диафильмы, не находя верного ответа. Если до развода родителей, то это означало вечный кошмар несчастного детства для Лизы. Если с Лизой, то уже без отца, со сломанной ногой. Нет, приходилось двигаться дальше, вперед, не ведая назначения, не зная своего конца и уже не мысля, для чего двигаться куда-то в бесконечную неизвестность. Так прошло два дня. Прежде чем отправиться в Бедтаун, Герк и Джейс подошли к подножью холма, еще раз взглянув на свежие могилы, вернее, это Герк хотел последний раз попрощаться и отпустить из своего сердца навсегда эту несостоявшуюся страницу своей жизни. „Эх, Герк, хороший ты все-таки мужик. Тебе бы женщину такую, чтобы все хорошее в тебе вытащила, а плохое простила. Дейзи была такой… Была… Все были. И ты, Джейс, тоже была. Теперь осталась я… Кто ты? Кто?“ — девушка встрепенулась, выводя себя из ступора, заставляя вспомнить, что значит движение, иначе снова уходила в бессмысленное кружение по темному городу рассудка без разума. Джейс уже не глядела, ведь в ее книге сгорели все страницы, в ее судьбе полопались все нити, не соткав полотна. Станок все работал и бесполезный стук его оглушал. — Ну… В Бедтаун, значит. Северное побережье уже почти очистили от пиратов. Прижали Вааса-то, прижали! — умел еще чему-то радоваться контрабандист, но слова его не достигали спутницы. Гул мотора, джунгли, запах бензина. Дорога вдоль моря. Надвигался шторм. Осколки витражные так одиноки, точно без света ослепшие безверьем пророки. И море у шхер спало, но вспенивалось, топя утесы. Любить всей сутью невозможно, зато в опустошенности вся суть впитала ненависть. Море о вечности шептало, злорадно созерцало собственное помутнение, нарывая песочными фурункулами водорослей. Тело — клетка, тело — тюрьма для ненависти. И существование без жизни хуже исчезновенья без рождения. Безумие, отсутствие творенья. Джейс судорожно вцепилась в винтовку. Только металл плескался застывшим пламенем в руке, даже голод отпустил, настала пора некого остервенения. Она так долго была хорошей, так долго пыталась на злобу молчать, а на добро десятикратным добром отвечать. Когда-то давно она кричала о мечтах, но получала от жизни только пощечины. Довольно! Каждый после этого становится чудовищем, она еще долго держалась. Но Цитра все верно предсказала. Впрочем, нет, Цитра тоже виновна! Если бы жрица помогла, если бы приняла на острове, как воина, может, удалось бы кого спасти. Девушка ненавидела и жрицу, утопая в собственной злобе, как лес в надвигавшихся тучами сумерках. Зато Бедтаун резко выделялся, но не светом, а запахом, совершенно отвратительной вонью, пропитавшей его насквозь. Хватит этой вони, хватит этой суеты без цели! Осталась одна-единственная причина, по которой она возвращалась в этот проклятый содом, и вскоре она решительно колотила в дверь этой причины. Она хорошо знала разваливающуюся хибару, которая таила внизу бункер агента Уиллиса. Хозяин оказался на месте, снова трусливо интересуясь, кто пожаловал по его душу. — Уиллис, открывай! — беспринципно рявкнула Джейс. — Джейси, опять ты, — с трудом распознал ее по голосу Уиллис, некоторая время светя фонариком в лицо, будто не узнавая существо с плотно сдвинутыми бровями и сухо сжатыми губами. И черты показались знакомыми лишь по некоторой печати обиды и боли, которую не умела скрыть даже злоба. — Ну, ладно, Джейси, в чем дело? — недоверчиво интересовался агент, озираясь недоверчиво на Герка. — Никого не осталось. Из моих друзей никого не осталось! — непроизвольно вырвалось все, что не желала говорить, и далее без всяких объяснений ружейным выстрелом грянул нестерпимо настойчивый вопрос. — Где он? Где Ваас? — Ты серьезно намерена в одиночку отправиться за главарем? — сползли синие очки на нос удивленного агента. — Где. Он, — точно не говоря, а совершая меткие выстрелы, повторила снайпер, глядя исподлобья. — Ладно, если жить надоело, — пожал плечами Уиллис. — У меня есть сведения, что через пару дней они появятся на аванпосте, на острове, возле дома Доктора Эрнхардта. „Сиротский приют“ аванпост называется, в лучшие времена там был рыбный бар, а теперь что-то вроде крепости посреди реки. Но с твоей винтовкой есть неплохой шанс, если с восточного берега подойти. Впрочем, я ни к чему не призываю, это не в моей компетенции. Седеющая голова агента вскоре скрылась за дверью, внутрь он так и не пустил, сверкнув предупреждающе глазами в сторону Герка, на что контрабандист красноречиво поморщился. Они прекрасно знали, чем каждый занимается, да руки коротки были дотянуться. У Уиллиса вообще были на редкость короткие руки по отношению ко всему, что касалось реальной помощи, но информация тоже дорого стоит. Почему они отправились именно к Уиллису, почему она считала, что он обладает нужными им сведениями… Она просто знала. А вот о несостоявшемся чуде Доктора Эрнхардта не знала, заглушая все свои предчувствия. Довольно: если чует беду, будет слушать это предчувствие. Правда, нет смысла слушать, если ничего не изменить. Окольными путями пробрались обратно в дом Герка, где его встретил протяжный монотонный гул мартышек, накрывая новой волной вони. Джейс знала, что не останется в этой берлоге ни за что. Звери в клетках… Держались за решетки, точно люди. В клетке не поймешь, кто ты — зверь или человек. Клетка тела для души — расставаться не спеши. Но порой слишком тесными делаются земные оковы, без знания назначения нет смысла их носить, таща кандалы вдоль циферблата. — Я иду убить Вааса Монтенегро, — остановившись у двери, сказала снайпер, не собираясь входить. — Хороши намерения! И куда ты пойдешь ночью? — остановил ее решительно Герк. — Я иду! Убить! Его! — прорычала Джейс, вполне сознавая внешнюю безрассудность этих слов. Но все безрассудно, что опасно, для тех, кто еще дорожит остатком своих дней. — Ну, ночь-то хоть подожди, — всплеснул руками контрабандист, чистосердечно жалея свою, как ему казалось, съезжавшую с последнего ума спутницу. — Уиллис вроде сказал через несколько дней. Джейс вняла просьбе, сознавая, что не будет ждать два дня в джунглях, хотя дело, может, и стоило того. Но в ночь отправляться и правда было рискованно: разрозненные группировки пиратов сновали ныне по лесам, точно дикие звери — остатки охраны взятых аванпостов, искавшие обходные пути для воссоединения с основными силами. Что-то и правда случилось. Власть Вааса таяла… Что-то сместилось или кто-то сместил. Но это мало занимало Джейс. Осталась она одна, последний человек в мире, один на один с собой. Клетка собственной головы оказалась страшнее и темнее всех тюрем. — И как ты намереваешься это осуществить? — уходил к своим мартышкам Герк, глухо доносился через стену его голос. — Ты дашь мне навигатор, я изучу местность. Дальше дело винтовки и случая. Ты поможешь, — без вопросов утверждала снайпер, считая, что имеет теперь право повелевать, указывать, злиться. И вообще творить, что угодно. Слишком больно сделал ей этот мир, оставив в обессмысленности, чтобы казаться себе добрым человеком. — Не помогу, потому что это — самоубийство, — выплевывал ответ укротитель обезьян. — Не пойду я. Я контрабандист, а не спецагент. Вон, Уиллис, сидит и помалкивает. Не пойду, улечу в Гималаи с гарпунной пушкой. Все! — Как хочешь, — хладнокровно пожала порывисто плечами Джейс, садясь за стол на кривой табурет, прислоняясь к стене. — А я пойду. — Но Джейс… Может, лучше со мной? — дрогнул растерянно голос Герка, который застыл в дверном проеме, уже почти умоляя. – Ну, на что тебе уже сдался этот Ваас? Что у вас за… — Довольно! — вскочила вдруг девушка, ударяя по столу, опрокидывая табурет. — Ты либо идешь со мной, либо я иду одна! — Ты сошла с ума, — опустил голову мужчина, отворачиваясь, шмыгая носом. — Да, — невозмутимо холодно отрезала собеседница. — Так что, Герк? — А я нет! — горячо запротестовал последний. Больше в тот вечер они друг другу ничего не сказали. Джейс только попросила дать ей в дорогу чистую рубашку или майку. Тогда Герк понял, что она идет на смерть. Не важно, какую. Она придумала себе намерение, как быстро распрощаться с жизнью: полезть в одиночку против главаря пиратов. Контрабандист отдал снайперу полосатую майку-тельняшку, похожую на ту, в которой она прибыла на остров, когда-то давно, очень давно, по ту сторону… Затем Герк устроился на свалявшемся грязном матраце, отвернувшись к стене, обильно заливая свои беды пивом. Джейс еще раз проверила винтовку, бесцеремонно забирая у контрабандиста и патроны, не спрашивая даже разрешения, но он не запрещал. Затем она вновь провалилась в небытие, не сознание потеряла — так она теперь спала, отключалась, как автомат. В какой-то миг утром снова включалась. Многие так существовали долгие годы, а она не могла, она хотела жить. И если уж не позволяли, то согласна была заплатить высшую цену. — Доброе утро, — встала Джейс, обнаруживая, что Герк уже бормочет что-то своим мартышкам, вновь энергичный и неутомимый. — Доброе-доброе, — донесся его неуверенный голос. — Еще не передумала? — Это не прихоть. О таком не передумывают, — поморщилась девушка. — Так что, Герк? Мужчина многозначительно промычал что-то неразборчивое в кулак. — Герк! — снова не своим голосом заорала на него Джейс. — Не-не! Я туда соваться не намерен, мне пока жизнь дорога, — уже зло отмахнулся укротитель обезьян. — Что ж… Спасибо за „помощь“, „друг“, — ядовито прошипела снайпер. Контрабандист поднял на нее грустные извиняющиеся глаза, попытался улыбнуться, делая вид, будто не понимает, куда направляется девушка, говоря ей торопливо: — Будь острожной, там крошечный клочок суши, пираты, и еще леопарды туда заглядывают. Хотя… Если ты отправляешься убивать главаря… Ладно, не будем о грустном. Герк вздохнул и снова улыбнулся, будто с прежней беззаботностью говоря: — У меня тут появилось дело. Кстати, у ракьят завелся герой, они аванпосты освобождают. Вот герой какой-то… Броди, как-то так его… Может, и мне поможет с этим делом… «Герой? — презрительно сощурилась на миг Джейс. — Цитра все-таки нашла героя для народа? „Настоящего“ героя с „настоящими“ татау. Вот и хорошо, знал бы он только, что это за женщина. Не доведет до добра. А я пойду своим путем. Мне терять нечего». — Надеюсь. Я ухожу, — сжала кулаки Джейс. — Не поминай лихом. Она развернулась к двери, подхватила винтовку и тощий рюкзак, вовсе не предназначенный для долгих походов по джунглям, а в деревне Аманаки ее вовсе не ждали. Нигде не ждут, некуда лететь. Джейс зато приятно ощутила, как штормовой ветер наполняет легкие кислородом, разгоняя кисель липкого воздуха в доме контрабандиста, который где-то за спиной тяжело вздохнул: — А эта твоя Дейзи… Она была… Очень милой. Да, таких не забывают. Герк всхлипнул, нервно сглотнув, торопливо закуривая. Но что-то дрогнуло в окостеневшей душе Джейс. Совсем как в былые времена, когда она еще любила людей, верила в них. Она обернулась, черты ее лица на мгновение растерянно разгладились, особенно после дальнейших слов контрабандиста: — Ты это… Береги, что ли, себя. Джейси… — Ты себя береги, Герк, — от всей души отвечала ему снайпер, но цель звала вперед, в неизвестность, на верную смерть.