Снежная пыль

Проходят дни, и Двалин вынужден признать, что Торину не становится лучше. Именно это он повторяет себе раз за разом, отказываясь взглянуть правде в глаза. Правда состоит в том, что состояние Торину стремительно ухудшается. Двалин не видит, чтобы он ел или спал, а говорить он способен только о защите эреборских сокровищ и праве на престол или о войне, которую будет вести с теми, кто противостоит ему. Двалин ценит золото и не меньше Торина ненавидит их противников, но сейчас больше, чем когда либо, им нужен здравомыслящий предводитель, который будет резонно отстаивать их требования, а не буйный псих, ведущий всех к погибели. Двалин был уже достаточно взрослым, когда похожее случилось с Трором. Он помнит. Дед Торина был достойным королем, пока безумие не завладело им, и внуку пришлось оттаскивать его прочь из сокровищницы, когда тот не мог оставить захваченное драконом золото. Теперь те же темные силы пожирают душу Торина, а Двалину остается беспомощно смотреть на это в бессильной ярости. Никто из отряда не осмеливается возражать Торину, и Двалин не хочет даже представлять, что будет, если они это сделают. Всеобщее воодушевление при виде сокровищ давно схлынуло, и они могли бы объединиться перед лицом возникшей опасности, но этого не происходит. Братья держатся ближе друг к другу, весь отряд разбивается на мелкие группы, и Двалину не раз приходится разнимать дерущихся, когда ссоры вспыхивают на пустом месте, переходя в ожесточенные стычки. У Бофура на щеке красуется порез за то, что он назвал Дори самодовольным ублюдком. Кили и Ори подчеркнуто не разговаривают друг с другом. Балин вообще редко открывает рот. Бильбо подходит к нему и сует под нос флягу, вырывая из мрачных мыслей. - Что-нибудь происходит? – спрашивает он. Двалин устало мотает головой. Армия людей и эльфов прочно обосновалась у подножия Горы. Не похоже, что они уйдут отсюда по своей воле. Бильбо издает тихий смешок, и Двалин поднимает голову. Их взломщик осунулся и выглядит измученным, как и все они. А еще он наверняка напуган до смерти. Когда-то Двалину казалось, что он и двух дней не протянет в подобной обстановке. Теперь ему кажется, что хоббит – единственный в Горе, кто умудрился сохранить трезвый рассудок. Неожиданно, но, тем не менее, греет душу. - Хорошо бы Гэндальф был здесь, - произносит Бильбо. – Интересно, что его задержало. Он… я имею в виду, он же волшебник, что может произойти с волшебником? - Ты волнуешься, - догадывается Двалин. - Да. Да, волнуюсь. С чего бы, действительно, - огрызается Бильбо. – Извини, - говорит он, помолчав. - Я не хотел. Просто он обещал, что мы встретимся возле Горы. Не могу поверить, что он нас бросил. Пора бы уже привыкнуть. Двалин не озвучивает свою мысль. Вместо этого он ободряюще хлопает хоббита по плечу. - Хорошо держишься, - ворчит он. – Продолжай в том же духе. Бильбо бросает на него усталый взгляд, в котором Двалин видит отражение его собственных невеселых мыслей. Их связывает общая тайна – замысел, идущий вразрез со всем, вот что Двалин верит. У них нет даже толкового плана, и они вынуждены полагаться друг на друга, хотя Двалин доверяет только близким, и Бильбо об этом знает. Только они двое в курсе, где спрятан Аркенстон, только у них есть слабый шанс предотвратить катастрофу ценой собственного душевного спокойствия, и Двалин рад, что ему достался сообразительный напарник с несгибаемой силой духа. Но, несмотря на хоббичью смекалку, Бильбо не разбирается в политике и дипломатии, а им нужно выработать определенную стратегию. Двалин находит брата на стене. Тот мерит шагами узкую площадку, поглядывая на раскинувшийся внизу лагерь. Какое-то время Двалин просто смотрит, как Балин вышагивает туда-сюда, словно запертый в клетке волк, и заставляет себя дышать ровно. Балина никогда нельзя было назвать нервным. Он вообще самый невозмутимый гном, из всех кого Двалин знает. Он не должен сейчас метаться по стене, теребя пальцами обшлага. И уж точно не должен вздрагивать, когда Двалин подходит ближе и притрагивается к его руке. - Двалин! – Балин тут же спохватывается, но Двалин успевает заметить его замешательство. Балин машет рукой в сторону разбитых у подножия Горы палаток. - Вот, ломаю голову, что нам с ними делать. Двалин кивает. - Я хотел поговорить об этом. Ты уже что-нибудь надумал? Балин качает головой. Во взгляде его проскальзывает что-то слишком похожее на отчаяние. Они молча вслушиваются в холодную тишину. Откуда-то сверху раздается хриплое карканье, и Двалин поднимает голову, замечая ворона, кружащего над лагерем на фоне бледного неба. Внизу слышатся обеспокоенные возгласы. - Балин, - негромко произносит Двалин. – Если мы не найдем Аркенстон… какие у нас варианты? - Ну, - Балин бросает на него осторожный взгляд и поджимает губы. – Есть надежда, что Даин поможет нам и без Камня, тогда мы сможет отогнать их… - Поможет каким образом? Балин прищуривается. - Что ты имеешь в виду? Двалин избегает его взгляда. - Мы будем сражаться, - медленно говорит он. – Мы проиграем. И даже если нет, мы не сможем жить в полной изоляции. Ты это знаешь. Балин не отвечает. Двалин сжимает челюсти и ждет. - Торин не пойдет на переговоры, - говорит, наконец, Балин. – И они тоже. - Они могут. - Ты слышал их, - рассерженно шипит Балин. - Слышал, - огрызается Двалин. – И преимущество, барлог их дери, на их стороне. Кто у нас советник по внешним связям, я или ты? Балин фыркает и отворачивается. Двалин чувствует, что начинает закипать. Он зажмуривается, загоняя рвущийся рык обратно в глотку. - Торин не пойдет на переговоры, - упрямо повторяет Балин. Дело именно в этом, и чтобы выполнить давнее обещание, данное призраку ушедшего друга, придется нарушить все мыслимые принципы. - Если Торин не пойдет на переговоры, - тихо говорит он, - это должен сделать кто-то другой. Повисшая между ними тишина кажется осязаемой. Двалин поднимает голову и видит, что Балин смотрит на него с ужасом. Сглотнув комок в горле, Двалин отводит взгляд. Нет нужды пояснять, они оба знают, что за этим последует. Он не настолько глуп, чтобы думать, будто Торин когда-нибудь будет ему за это благодарен, хотя он упорно отказывается признавать, что его одержимость никогда не пройдет. Но если это необходимо, чтобы превозмочь судьбу, он это сделает. Он надеется лишь, что Балин сможет понять. Раздается тяжелый вздох, и когда Двалин поднимает взгляд, он замечает пораженно, что глаза брата блестят от непролитых слез. - Я должен подумать, - говорит Балин и, повернувшись, направляется к выходу на противоположной стороне. Этот ход ведет к кузням, и Двалин догадывается, что брат хочет избыть тревоги за работой. Он остается стоять на месте, не в силах пошевелиться, когда вместо мыслей в голове лишь вихрь, порожденный виной, отчаянием и диким гневом. Он зажмуривается и делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и замирает, почувствовав чужое присутствие. - И в чем же состоит твой план? – произносит знакомый голос за спиной. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Двалин медленно поворачивается. Торин стоит в темном проеме, скрестив руки на груди. Брови грозно сдвинуты, а в глазах полыхает ярость. Двалин не помнит, чтобы когда-нибудь видел его таким смертельно бледным. Его лицо искажено, и по нему так легко прочитать все, что он испытывает. Изумление. Шок. Боль. Дикое бешенство. Двалин выпрямляется. - У меня нет плана, - заявляет он, и хотя бы отчасти это правда. - Ты лжешь. – Торин делает шаг навстречу, и Двалин невольно напрягается. Ему наверняка придется защищаться. – Не считай меня идиотом. Не думал, что это будешь ты. Ты! - Он срывается на крик, сгребая Двалина за отвороты рубахи и швыряя его к стене с такой силой, что воздух вышибает из легких. Двалин открывает рот, пытаясь вдохнуть, и не может, потому что жесткие пальцы давят на горло. - Предатель! - шипит Торин. Боль и ярость в его голосе так похожи на то, что чувствует сам Двалин. - Нет, - Двалин пытается оторвать руку, которая перекрывает ему воздух, но Торин необыкновенно силен, тем более, когда зол, и перед глазами все начинает расплываться. – Ты умрешь… Я не позволю тебе… И мальчишкам… Вместо голоса только жалкий хрип, и лицо Торина так близко, красивое и угрожающее, искаженное безумным гневом, который затмевает разум. - Ты принес клятву. Я не освобождал тебя от нее. Двалин на миг закрывает глаза. Собрав все силы, он наносит удар, и когда Торин отшатывается, становится в защитную стойку, осознавая, что Торин может убить его, если захочет. Он вооружен, а Двалин никогда не поднимет на него оружие. Если это конец, Махал, прошу тебя, пощади мальчишек. Но ничего не происходит. Торин стоит неподвижно, опираясь на стену. В его взгляде больше нет гнева, только ужас. Двалин не знает, что сказать. Наконец, Торин выпрямляется и спокойно произносит: - Уходи. – Его голос звучит неестественно хрипло. – Оставь меня одного. Двалин идет прочь, не оглядываясь. Позже можно будет порадоваться, что остался жив. Сейчас он просто уходит, оставляя позади своего друга, брата, мальчишек и всех остальных. Он бесцельно бредет по пустым коридорам, и в затхлой пыльной тишине слышится эхо звучавшего когда-то смеха и голосов. Он помнит эти лестницы и переходы, вздымающиеся ввысь колонны в огромных залах и потайные двери, ведущие в жилые покои. Он знает, каким путем проходили караульные, где можно было встретить школяров с книгами и тетрадками, бегущих в библиотеку, и на каких площадях было не протолкнуться в базарный день. Воспоминания пробуждаются, окружая его с каждым шагом. Воспоминания о том времени, когда Эребор был оживленной столицей, центром торговли и науки, гордым и славным под властью могущественного короля, чей трон был освещен сиянием Аркенстона. Счастливые дни, когда главной их с Торином заботой было - как втихаря улизнуть на рынок или тренировочную площадку, чтобы Фрерин за ними не увязался. Потому что они были большими, а Фрерин – докучливым малышом. Как бы он хотел, чтобы Фрерин сейчас был с ними. Он был бы прекрасным советчиком и другом, возможно, единственным, кто мог вытащить Торина из мрачных раздумий. Но прах Фрерина развеян возле ворот Кхазад-Дума, и им придется обходиться без него. Он идет безо всякой цели, но ноги ведут его по тому пути, который он считал забытым вот уже полтора с лишним столетия. Он знает эти коридоры, эти повороты лучше, чем свои пять пальцев. Он останавливается перед дверью, украшенной серебряными рунами, открывает запоры и заходит в покои своей семьи. Если бы не толстый слой пыли, можно было бы подумать, что хозяева просто ушли по своим делам. В общем-то, так и было. Двалин помнит, как собирался пойти на тренировку, а Балин – на встречу при дворе. Отец рано ушел проверять посты, а мама, видимо, убрала со стола и поставила на место стулья, прежде чем отправиться в кузницу. Это был последний раз, когда они переступили порог дома. Они должны были вернуться к вечеру. В привычном для глаз полумраке он различает добротный камин с расстеленной перед ним медвежьей шкурой, кресла темного полированного дерева с лаконичным узором, висящие на стенах тяжелые гобелены. Шаги поднимают облачко пыли над рабочим столом мамы. Шкаф с оружием распахнут настежь, наверное, он так и не закрыл его в тот день. Мама жаловалась, что он постоянно оставлял его открытым. Паутина свешивается с распахнутой дверцы и покрывает оставленные доспехи. Шаги гулко разносятся по пустынным коридорам. Дверь в его комнату приоткрыта, и Двалин проводит ладонью по гладкой поверхности, прежде чем отворить ее. Здесь все так, как ему помнится: кровать с теплым меховым одеялом и простынями из тонкого хлопка – как полагается члену королевского рода; стул и стол, усеянный перьями и листами пергамента, среди которых недописанное письмо; пара сундуков, стенной шкаф. Одежда, в которую он уже не влезет, небрежно брошена на пол, а рядом лежит короткий меч в старомодных ножнах и потертая фляжка. На ночном столике несколько стальных зажимов для волос и мифриловая каффа, а еще оправленный в кожу манускрипт, посвященный традициям и художественным особенностям изготовления оружия в Первую Эпоху. Он взял ее у приятеля по имени Алфур, который целыми неделями трепался о ней, не переставая, пока Двалин, наконец, не попросил дать ему почитать. Книга оказалась довольно интересной, он почти закончил и собирался вернуть ее через пару дней. Впрочем, сейчас можно не беспокоиться: Алфур был одним из тех, кто защищал Главные Ворота, когда Смауг вторгся в Гору. Он погиб, также как Фрерин, как его родители, как их король и многие другие. Эребор, который он помнит, умер вместе с ними. Сейчас это лишь остов, занесенный столетней пылью. Двалин тяжело опускается на кровать, и рассохшееся дерево жалобно скрипит под его весом. Он проводит рукой по резным столбикам, и его горло сжимается. Больше ста лет они ждали, пели песни и рассказывали истории, надеясь вопреки всему, что придет день, и они вернутся в свой дом, в то место, что считали своей родиной. Они прошли сотни миль, преодолели множество препятствий и избежали стольких опасностей, но теперь он понимает, что они гнались за мечтой. Из тех, что рассыпаются в прах, стоит до них дотянуться. Мечта исчезла, и ничего не осталось. Ничего кроме безумия для Торина и бессильной ярости для Двалина. И если раньше они всегда были друг с другом, друг для друга, то теперь нет даже этого. И он падает, падает в пропасть, и в последней отчаянной попытке удержаться он не может защитить тех, кого пообещал спасти. Он утыкается в ладони и плачет впервые за полтора столетия. Ему не хочется вставать, не хочется никуда идти. Он сидел бы здесь, пока не высохнет и не превратится в скелет. А может быть, его кожа станет твердой и серой, и он сольется с окружающим камнем. Это было бы милостью Махала. Но он никогда не бежал от своих обязательств, и торчать здесь вечно – не вариант. Двалин не поднимает головы, когда тяжелые шаги раздаются в коридоре, приближаясь к его комнате. Он хорошо их знает, да и никто другой не стал бы его здесь искать. Балин садится рядом и притягивает его к себе, и Двалин утыкается ему в плечо как в детстве, когда он был маленьким гномом, а огромный мир вокруг – неизвестным и пугающим. Они долго сидят так бок о бок. Затем Балин берет его за подбородок и, нахмурившись, принимается разглядывать синяки на шее. Его лицо как всегда невозмутимо, но Двалин видит, что внутри он кипит от возмущения. - Как ты умудрился заполучить эти украшения? Двалин невольно фыркает, хотя сейчас ему совсем не до смеха. - Я был неосмотрителен. Торин слышал то, что я сказал тебе на стене. Мы повздорили. - Ясно, - Балин мрачнеет. – Значит, мы должны действовать быстро. Если бы только было время все продумать… Они еще какое-то время сидят в тишине, и Двалин проклинает судьбу. Он ненавидит то, что ему предстоит совершить. Торин был прав, назвав его предателем, а ведь он не знает и половины всего. А теперь речь идет не только о его измене. Он втравил брата, ближайшего советчика Торина, в заговор против их короля, против его лучшего друга, ближе которого у него никого нет. И единственный способ оправдаться - хотя бы перед самим собой – сделать так, чтобы их план осуществился. - Мы должны избежать битвы, - говорит он брату. - Любым путем. Балин задумчиво кивает. - Я наделся, что ты расскажешь мне, - тихо говорит он. – Все эти годы ты избегал расспросов, а сейчас ты сам не свой. Оно как-то связано с этим, да? Что мы не должны выходить на битву? Двалин наклоняет голову. - Что-то должно произойти. Что-то ужасное, и ты это знаешь. – Балин внимательно смотрит на него, словно пытаясь проникнуть в его мысли. – Можешь не говорить, если не хочешь. Я уважаю твое желание, и доверяю твоему решению, брат. Но знай, что ты всегда можешь рассчитывать на меня. Я помогу, чем смогу. Двалин ловит его ладонь и крепко сжимает в своей. - Тогда помоги мне избежать битвы. Балин внимательно вглядывается в его лицо и кивает. - Хорошо. Помогу.