Снежная пыль

Как только темнота отступает, начинается агония. Он смутно помнит, что не раз был ранен, что умеет справляться с последствиями и должен стойко переносить страдания, но никакой опыт не готовил его к всепоглощающей боли, которая накрывает его с головой, едва он начинает приходить в себя. Он не может сказать, где он находится, и почему он там оказался. Он даже не уверен, что крик, который он слышит – его. Кроме боли ничего не существует. Позже – хотя насколько позже, он не знает, потому что чувства времени тоже нет – ему кажется, что рядом кто-то есть. Кто-то говорит с ним и касается его, и это тоже удивляет, потому что он не был уверен, что еще может это чувствовать, что у него вообще есть тело. …всегда был воином, он так легко не сдастся… Голос связан с чем-то близким, надежным. С домом. Хороший голос, вот только в нем звучит страх, и это неправильно. …они выкарабкаются, правда ведь… Другой голос, который заставляет вспомнить о кудрявых волосах и босых ногах, и уютном доме, расположенном под землей, почти привычном ощущении, почти, но не совсем, потому что над ним почва, а не камень. Целую вечность он не чувствует ничего, кроме боли, но когда он уже думает, что хуже быть не может, измученное тело начинает одолевать тошнота и жар, зубы все время стучат, а кости ноют. Ему хочется, чтобы все это, наконец, закончилось. У него лихорадка, - первый голос доносится откуда-то издалека, и в нем отчетливо слышна паника. – Мы и его теряем, Оин. И снова наступает темнота. Легкий ветер игриво перебирает волнистые пряди. Двалин бездумно любуется этим зрелищем, потом взгляд его скользит по окрестностям – не особо внимательно, так как все это ему давно знакомо, и ему не приходит в голову, что что-то должно быть по-другому. Они стоят на вершине холма возле их старого дома в Синих Горах, где они часто останавливались, возвращаясь из торговых экспедиций. Торин стоит, прислонившись к огромному серому валуну, и задумчиво смотрит на пологие вершины на западе. - Знаешь, - невзначай говорит он, - мне хотелось бы однажды увидеть море. Двалин удивленно смотрит на него. - Странное желание. - Но самое странное, что слова Торина перекликаются с чем-то внутри, и сама по себе мысль не кажется ему такой уж абсурдной. - Правда? Взгляд Торина устремлен к горизонту, и синие глаза полны тоски и надежды. Двалин уже видел это выражение однажды, только не помнит, где и когда. - Мы можем отправиться сейчас, - задумчиво говорит Торин. – Почему бы и нет? Ты слышал легенды о древних Залах, которые ждут путников, переправившихся на ту сторону? О прославленной и величественной стране? Разве ты не хочешь увидеть все это своими глазами, Двалин? - Хочу, - помедлив, отвечает Двалин. Прищурившись, он смотрит, как бледное солнце опускается за горную гряду. Торин говорит с такой страстью, что он проникается тем же чувством, и больше всего ему хочется сей же миг пуститься в новое приключение вместе с самым близким другом. Но его не покидает чувство, что он забыл о чем-то важном. - Еще рано, - говорит он, пытаясь облечь смутные сомнения в слова. – Может, позже. Еще есть… дела, которые мы должны уладить. - Это могут сделать другие. – Торин поворачивается, и Двалин видит, как ярко сияют его глаза. Он выглядит моложе, беззаботнее и счастливее, чем за долгое время, хотя Двалин не может толком припомнить, откуда он это знает, потому что у него нет четких воспоминаний о прошлом. - Говорят, - мечтательно продолжает Торин, - что серая дождевая завеса, скрывающая край мира, исчезает, и все окрашивается серебристым светом. И там мы увидим… - он замолкает и улыбается. Двалин испытывает огромное искушение поддаться его уговорам, отбросить все сомнения и ступить на дорогу, которая расстилается перед ними. Он не помнит, что находится позади, только смутное ощущение боли и горя. Им не обязательно возвращаться. Они, наконец, будут свободны, свободны ото всех обязательств, что связывали их так долго. Все, что ему нужно сделать – взять Торина за руку и последовать за своим королем в очередной поход. Но он не может. Он уверен, что у них остались незаконченные дела, хотя он понятия не имеет, какие. Они сделали не все, что должны были, а гном никогда не бывает удовлетворен недоделанной работой. И еще есть лица - он не может точно их вспомнить, но чувствует незримое присутствие тех, кто ждет их, слышит в голове отчаянные голоса, умоляющие его остаться. Их призыв сильнее, чем манящее обещание немыслимых чудес в далеком краю. - Я не пойду, - с трудом произносит он. Торин глядит на него с удивлением. Обида в его глазах едва не заставляет Двалина отвести взгляд, но он заставляет себя смотреть прямо. - Прости, - мягко говорит он. – Я последовал бы за тобой куда угодно. Но сейчас я не могу. Не сейчас. Торин продолжает молча смотреть на него. Беззаботная улыбка исчезает, вместо нее на лице Торина появляется непроницаемое выражение, которое Двалин не может прочитать. Он понимает, что Торин, в самом деле, хочет уйти. Его тянет вперед, и больше всего он хочет последовать этому зову. И Двалин чувствует, что для Торина так будет лучше: отправиться в этот путь, не оглядываясь назад. Он избавится от горя и боли. После долгих лет, полных лишений и бед, он наконец обретет покой. Двалин когда-то слышал, что любить – значит уметь отпускать. Это точно не гномья пословица, но сейчас, когда он чувствует, что их пути должны разойтись, он понимает, что это правда. Он берет руку Торина, и целует его ладонь. - Прости меня, - говорит он снова, и когда Торина продолжает прямо молчать, добавляет, - Я обязательно догоню тебя. Обещаю. Мы увидим те чудеса, о которых ты говорил, и я всегда буду рядом с тобой. Его сердце сжимается от боли, и ему приходится призвать все силы, чтобы отвернуться. - Прости, - последний раз произносит он, отчаянно пытаясь уговорить друга не таить на него обиду. – Прощай, âzyungâl. Пусть Махал хранит тебя. Помедлив мгновение, но так и не дождавшись ответа, он вскидывает поклажу на плечо и начинает спускаться с холма по направлению к дому. Сознание возвращается медленно. Разрозненные фрагменты постепенно складываются в единую картину, как деревянная мозаика в виде медведя, которую ему в детстве подарил отец, и он так часто собирал ее, что грани кусочков сгладились, но хоть убей, он не помнит, куда ее положил. Потом его внимание отвлекает боль в спине, и ноги, которые он почти не чувствует. Он лежит на удобном плотном матрасе, и кто-то держит его руку. В воздухе пахнет травами, кровью и спиртом, и боль заглушает все остальное. Торина нет. Он не помнит, почему так уверен в этом, но он откуда-то знает, и к горлу подступает тошнота. Крепкие руки придерживают его голову и бережно отводят волосы, пока его рвет желчью, а затем помогают откинуться обратно на подушку и осторожно стирают влагу со щек. - Спокойно, братишка, - говорит Балин. – Я с тобой. Двалин моргает и откашливается. - Что произошло? - Голос звучит хрипло, как будто он долго молчал. - Бой окончен. – Теперь, когда взгляд прояснился, он видит, что Балин бледен и выглядит изможденным. Он улыбается одними губами, но его глаза печальны. – Мы победили. Двалин отводит глаза. Потолок над ним каменный. Значит, прошло достаточно времени, чтобы перенести раненых в лазарет под Горой. - Торин, - беззвучно произносит он. Это не вопрос, потому что он уже знает ответ. Но голос Балина удивительно ровный. - Он здорово нас напугал, - говорит он. - Вы оба. Но Оин считает, что он поправится. Балин улыбается, кивая в сторону, и повернув голову, Двалин видит целый ворох одеял и шкур на соседней кровати, из-под которых торчит копна спутанных темных волос, под которыми виднеется охватывающая голову повязка с проступающими пятнами крови. Фили сидит возле постели, осторожно пропуская сквозь пальцы длинные черные пряди. Двалин не может поверить своим глазам. - Кили? – напряженно спрашивает он, и Балин усмехается. - У него раздроблена нога, но он надеется, что лекари смогут ее спасти. Все из отряда живы, Двалин. Бофур потерял глаз, Глоин едва не истек кровью, а у Нори рука, скорее всего, не будет сгибаться. Но все мы выжили. – Балин мрачнеет. – Не всем так повезло. Двалин откидывается на подушку и закрывает глаза. - Что с Даином? - Взял на себя переговоры, пока Торин был плох. Должен сказать, что он производит впечатление. Они неплохо поладили с Бардом. – Былин улыбается. – Хорошо справляются, учитывая обстоятельства. Нам не хватает еды и лекарств, хотя Трандуил уже послал в Лихолесье за продовольствием. Понятия не имею, что с ним вдруг случилось. – На лицо Балина набегает тень, и он принимается тереть виски, как будто у него разболелась голова. – Все, кто стоит на ногах расчищают поле перед Горой. Орков сжигают, остальных… - Он вздыхает. – Их очень много. Нам повезло, что сейчас холода. Будет больше времени, чтобы подготовить гробницы. Память постепенно возвращается, и Двалин вспоминает: это была чудовищная бойня. Столько убитых, столько крови, жестокости и смерти, криков и боли, и запах гари… А потом он вспоминает видения: мертвые Фили и Кили, лежащие на земле, Балин со стрелой в груди, безжизненное тело Торина на походной лежанке… Поток мыслей внезапно обрывается. Они живы. Балин держит его руку. Фили сидит рядом. Торин все еще дышит. Кили может потерять ногу – ногу, но не жизнь. Чудовищные видения, терзавшие его столько лет, показывали будущее, которое уже никогда не наступит. Его захлестывает невероятное облегчение. Еще будет время, чтобы оплакать мертвых. Сейчас все, о чем он может думать – что они выжили, что жестокая угроза, нависшая над ними, так и не осуществилась. Ему был дан шанс изменить судьбу тех, кого он любит, тех, кто составляет его семью, так же как они были семьей для Вили, и он наконец начинает осознавать, что милостью Махала и с помощью друзей ему это удалось. Все позади. Все позади. Балин улыбается, потирая лоб. - Думаю, нам ничто не угрожает. Гэндальф говорит, что орки еще долго не вернутся. Хотя конечно, стоит быть настороже. - Но теперь у нас целая армия в Горе, - добавляет Фили, устало улыбаясь. – И союзники вне ее. Если орки еще к нам сунутся, мы их встретим. Двалин улыбается в ответ, не особенно вслушиваясь в то, что он говорит, просто от радости видеть его живым. Фили выглядит так, словно не спал несколько дней. Под глазами черные тени, на щеках грязь, один ус расплетен. Но кровь в его взлохмаченной гриве не его собственная, а глаза светятся ярким, живым огнем, напоминая Двалину о Вили. - Кстати, - ухмыльнувшись, говорит Фили, - Кили сейчас строит глазки той эльфийке, которая спасла тебе жизнь. Если ты в состоянии ее принять, я скажу, чтобы она зашла к тебе перед возвращением в лагерь. - Думаю, придется, - устало бормочет Двалин, хотя, по правде говоря, он сейчас не в том состоянии, чтобы иметь дело с эльфами, да и с кем бы то ни было. Боль снова нарастает, но теперь, когда его переполняет торжество от одержанной победы, переносить ее намного легче. Торин просыпается позже, бледный и осунувшийся, но тут же начинает пререкаться с Оином, когда тот пытается напоить его особенно гадостной настойкой. Это то же зелье, от которого язык у Двалина едва ворочается, но оно приглушает боль, так что пока он довольствуется тем, что просто смотрит, как друг приходит в себя, и привыкает к этой мысли. Торин жив, он рядом с ним. Они восстановят Эребор вместе с Балином, и Фили и Кили увидят, как действительно должно выглядеть их наследие. Пока вокруг лишь руины и запустение, но теперь им есть, к чему стремиться. Они отстроят все заново, и их мечты о прекрасном будущем наконец станут реальностью. О будущем, которое не будут омрачать мысли о гибельном роке и кошмары, наполненные кровью и смертью. О будущем, где он будет думать о Вили и улыбаться, надеясь, что его старый друг смотрит на них из Залов Творца. Следующие дни проходят как в тумане. Иногда, когда Двалин просыпается, кто-то находится рядом, иногда нет. Он не может сказать, связано ли это как-то со временем суток, потому что комнату постоянно озаряет неяркий рассеянный свет за исключением моментов, когда кто-нибудь зажигает факелы. Несколько раз он видит Бильбо – тот исхудал и выглядит неважно, но пытается улыбаться. Балин заглядывает проведать их каждый раз, когда выдается свободная минута. Он говорит, что все остальные члены отряда тоже навещали их, но Двалин помнит только Дори и Ори, ну и конечно Оина. Еще он отчетливо помнит визит Тауриэль, той рыжеволосой эльфийки, которой он, по-видимому, обязан жизнью. Он надлежащим образом выразил ей свою благодарность. Она казалась удивленной и вскоре поспешила откланяться к несказанному обоюдному облегчению. Однажды, когда он просыпается, в комнате нет посетителей, но когда он поворачивает голову, то замечает светящиеся в полутьме глаза. Торин пристально смотрит на него, и Двалин внезапно вспоминает, что они так ни разу и не разговаривали с самой битвы. Торин вообще ни с кем не говорил, насколько он может припомнить, но это еще ничего не значит. Двалин неуверенно улыбается. - Я думал, что ты мертв, - произносит он, зная, что Торин поймет его, даже если он говорит неразборчиво из-за оиновой обезболивающей настойки. Торин не отвечает на его улыбку. - Я обещал, что попытаюсь не оставлять тебя, - с присвистом выдыхает он. Слова даются ему с трудом, причиняя ощутимую боль. Скорее всего, повреждены легкие. Это серьезная рана, и потребуется немало времени, чтобы залечить ее, если вообще удастся избежать последствий. Но Торин крепкий гном, он справится. Он выздоровеет и займет свое законное место на троне-под-Горой. Двалин пытается сдвинуться к краю кровати, не обращая внимания на боль в спине, и протягивает руку. Торин долго смотрит на него. Двалин никак не может понять его выражение, хотя он смутно помнит, что уже видел его прежде. На какое-то мгновение в голове вспыхивает воспоминание - вершина холма в Синих Горах и странное, тянущее чувство, зовущее куда-то вдаль, и ужасное чувство потери – но оно блекнет, прежде чем он успевает понять, что же это. А потом Торин повторяет его жест и сжимает его пальцы. Они едва соприкасаются: расстояние между кроватями не так легко преодолеть, но тепло сильных мощных пальцев успокаивает. Двалин легонько поглаживает ладонь Торина, и тот улыбается. Со временем периоды бодрствование удлиняются, а боль медленно, но верно отступает, становясь не такой острой. Оин между делом сообщает ему в своей излюбленной ворчливой манере, что отныне ему придется ходить с палкой. Удивительно, но это известие не шокирует его, как могло бы. Его даже нельзя назвать неожиданным. Его ноги слабы и кажутся бесполезными, и где-то в глубине он боялся, что уже никогда не сможет встать с постели. Но гномьи кости крепки и прочны, его позвоночник треснул от чудовищного удара, но он не сломан. Его ждет долгий путь к выздоровлению, и как заявляет позже Балин, от некоторых вещей придется отказаться. Но он разберется с этим позже. Сейчас все это не кажется ему слишком высокой ценой за успех, и теперь, когда он совершил невозможное, одолев судьбу, может быть, ему удастся сделать это еще раз. Может быть, он отделается хромотой. Этого будет недостаточно, чтобы участвовать в битвах, но вполне хватит для тренировочного зала. У Эребора снова будет своя армия, и им понадобятся наставники, чтобы обучить новобранцев. А у него опыта побольше, чем у многих. Теперь, когда он снова позволяет себе надеяться, все кажется возможным. Начинаются морозы. Жители сгоревшего Озерного города устраиваются зимовать в выстроенных на скорую руку хижинах у подножия Горы, пока Даин и Бард делают все, чтобы поток продовольствия и медикаментов из Лихолесья и Железных Холмов не иссякал. Трандуил возвращается в свои владения, оставив представителей во главе с высокомерного вида блондинистым эльфом по имени Леголас, который, как выясняется, приходится сыном лесному королю. Это объясняет его поведение, хотя, когда эльф приходит засвидетельствовать свое почтение, они с Торином умудряются поддержать цивилизованный разговор. Двалин подозревает, что это как-то связано с возвращением Оркриста, но предпочитает не спрашивать. Как и люди, эльфы отказываются селиться в Горе, так что воины Даина помогают им чистить снег и поддерживать огонь в поселении наверху. - Посмотри на это с их стороны, - говорит Бильбо однажды вечером, когда почти все члены отряда собираются в просторной комнате, ставшей временным пристанищем для Торина и Двалина. Они пока еще не встают с постели, так что остальные взяли в привычку навещать их в свободное время, когда группами, когда поодиночке. Обычно кто-нибудь зажигает огонь в недавно починенном и прочищенном камине, и начинаются разговоры о том, как идут восстановительные работы, о договорах с союзниками и о новостях, поступающих из удаленных уголков Средиземья. Иногда гномы приносят с собой музыкальные инструменты и еду, устраиваясь вокруг стола на стульях и расстеленных шкурах, и комната постепенно начинает принимать обжитый вид. Сейчас Бильбо сидит на низком стуле возле кровати Торина и хмурится, как он обычно делает, когда собирается приступить к разъяснениям чего-то с его точки зрения очевидного. Он тянется за трубкой, но тут же вспоминает, что лекари запретили курить при Торине, и спохватывается с растерянным видом. - Им нужен свет и воздух. Они не могут жить под землей. Ты должен признать, что это… - Он поводит рукой в направлении каменных стен, замечает упрямое выражение на лице Торина и вздыхает. – Это все… прекрасно и... величественно, но оно может немного… подавлять тех, кто не привык жить под землей. - Я смотрю, тебя не подавляет, - фыркает Торин. Хотя подгорный король не стремится к тому, чтобы толпы людей и эльфов наводнили залы его дворца, тот факт, что они даже не спросили его, вызывает справедливое негодование. - Мой дом тоже расположен под землей, - отвечает Бильбо. – Даже если он совсем другой, и я по нему скучаю. И кроме того… - он хитро улыбается. – Кто-то же должен за вами всеми присматривать. Кто знает, что бы вы без меня делали? Его голос звучит бодро, но от Двалина не укрывается то, как морщится при этих словах Бофур. Бильбо отказался вернуться в Шир вместе с Гэндальфом сразу после битвы, утверждая, что весной будет легче путешествовать, но ни для кого не секрет, что однажды он уедет. И это будет нелегкое расставание. - По крайней мере, нам нетрудно найти дорогу в темноте, - добродушно замечает мориец. – Для других это может стать проблемой. И все эти переходы и лестницы: многие из них разрушены. Я тут даже за Кили не поручусь. В ответ Кили швыряет в него куском хлеба, но попадает в Торина. Обстановка разряжается взрывами дружеского хохота, и даже губы Торина норовят разъехаться в улыбке, когда он ворчит на племянника. По правде говоря, все они рады видеть, что Кили идет на поправку. Лекари смогли спасти ногу ниже колена, но ступню пришлось ампутировать, и, хотя он уже хвастается, что намерен изготовить протез как у Даина, на самом деле, боль все еще донимает его, и ему нелегко смириться с потерей. И в этом ему невольно помогает Бофур: его жизнерадостность и легкое отношение к жизни позволяют ему спокойно относиться к новоприобретенной повязке на глазу, и Кили берет с него пример. Двалин улыбается вместе со всеми, но внезапно он встречается глазами с Бильбо и мгновенно мрачнеет. Бильбо глядит на него, нахмурившись, и незаданный вопрос повисает в воздухе. Вот только они не могут его обсудить, потому что никогда не остаются наедине. Двалин пожимает плечами и прикрывает глаза. Он сотню раз думал о том, чтобы сказать Торину про Аркенстон, но пока решил, что не стоит. Не из трусости, из осторожности. Потому что впервые за больше, чем полтора века он не представляет, как Торин отреагирует. Он никогда не прятался за чужой спиной, и готов принять на себя королевский гнев, но дело в том, что они не могут быть уверены, что к Торину не вернется прежняя одержимость. Пока еще никто не рисковал обсуждать с ним судьбу сокровищ за исключением одной-единственной драгоценности, которую Трандуил потребовал в награду за защиту принцев. Двалин не собирается поднимать эту тему, не во время выздоровления, да и после лучше не сразу, хотя избегать этого разговора вечно тоже не удастся. В конце концов, решение принимают за него. Это происходит утром, вскоре после людского праздника середины зимы, когда он делает первые шаги по комнате, опираясь на подставленную братом руку, и ругается сквозь зубы. Торин сидит в кресле возле камина, завернувшись в расшитый золотом халат, принадлежавший когда-то Трайну, и внимательно следит за ними обоими. Идиллия нарушается, когда запыхавшийся Фили врывается в комнату, забыв постучать, и прислоняется к стене, глотая воздух. - Дядя! Торин уже на ногах, хоть и опирается на спинку кресла. - Что случилось? - Аркенстон! – Фили хватает Торина под руку и тянет за собой. – Над троном. Оин говорит, что он настоящий, и он на своем старом месте, как будто никуда и не исчезал. Торин неверяще смотрит на него. - Идем, - торопит его Фили, обхватывая его за пояс, и король, опираясь на племянника, поспешно выходит из комнаты. Балин внимательно смотрит на Двалина, прежде чем они медленно направляются вслед за остальными в Тронный Зал. Путь кажется Двалину слишком длинным, и это неимоверно раздражает. К тому времени, как они добираются, все члены отряда и Даин уже собрались. Торин тяжело опирается на Фили, он выглядит потрясенным, но не спешит набрасываться с обвинениями, что можно считать добрым знаком. Глоин и Дори что-то оживленно обсуждают. Оин как всегда невозмутим. Кили и Бофур переговариваются вполголоса, а Бифур усмехается, прислонившись к колонне. Бильбо с невинным видом стоит рядом с Бомбуром, уставившись на Аркенстон широко распахнутыми глазами, как будто видит его впервые в жизни. Балин останавливается недалеко от входа. - Я надеялся увидеть его снова, - говорит он, не сводя взгляда с камня, - но сейчас, когда он перед глазами, это совсем другое. Ты помнишь его, Двалин? - Да, - говорит Двалин, хотя в ту пору он был совсем юным гномом. Аркенстон был не просто редчайшей драгоценностью, он был символом, божественным даром, и каждый ребенок в Эреборе знал о его важности. Балин бросает на него понимающий взгляд. - Будем надеяться, что Торин начнет свое правление с мудрого решения, - медленно произносит он. – Кто бы это ни сделал, он явно имел добрые намерения. Стоит принять это, как подарок. Двалин делает глубокий вздох, но брат предостерегающе качает головой. - Не надо. Не сейчас. Это был прекрасный жест, и не стоит его портить. Торин не злится, что говорит о том, что он окончательно пришел в себя. - Интересно, - говорит он Двалину позже, когда они остаются одни в комнате, - как долго они его хранили. Признаю, я был не в самом адекватном состоянии в те дни перед битвой. Думаешь, я мог испугать кого-то из наших друзей? Или это на самом деле была кража? Не хотелось бы так думать. - Мне тоже, - Двалин намеренно игнорирует первый вопрос, и Торин поднимает на него внимательный взгляд. - Я больше не стану сомневаться в моих друзьях, - говорит он. – Хотя мне и больно сознавать, что они так плохо думали обо мне. Но, возможно, они были правы. Он откидывается на подушки и закрывает глаза. - Ты думаешь, они были правы, Двалин? На какое-то мгновение Двалину кажется, что Торин смог распознать его притворство, потому что он слишком хорошо его знает, а Двалин никогда не умел лгать, но потом до него доходит, что это был искренний вопрос. Торин действительно хочет знать, и он заслуживает честного ответа. - Правы, что плохо думали о тебе? – переспрашивает он. – Нет. Но ты же знаешь, правда ли это. Что остерегались? - Он пожимает плечами. – Не знаю. Но думаю, что они поступили верно, вернув его. Это значит, что друзья доверяют тебе, Торин, и никто не заслуживает этого больше, чем ты. - Мы оба помним, что произошло с моим дедом, Двалин, - напоминает ему Торин, и Двалину не нравится его тон. – Что, если это повторится? - Мы будем рядом с тобой. И мы справимся вместе, Торин. Мы всегда готовы помочь тебе, если возникнет нужда. - Если упадешь, мы тебя подхватим. Они оборачиваются на голос и видят Балина, стоящего в дверях. Он выглядит уставшим, но улыбается тепло и обнадеживающе. - Я помню твоего деда, Торин. Он был великим гномом. Но он не представлял, с чем имеет дело, и отказывался признавать, что что-то с ним может быть не так. Ты знаешь об опасности, и в этом твое преимущество. – Он замолкает, как будто пытается подобрать слова. – На самом деле, то, что произошло сегодня, показывает, на что твои друзья готовы пойти, даже с риском для себя. Торин озадаченно переводит взгляд с одного брата на другого, и Двалин может с точностью сказать, когда до него доходит. Он смотрит на них с непередаваемым выражением, и Двалину с трудом удается сохранить спокойствие. - Ясно, - медленно говорит Торин. – Похоже, мне охренеть, как повезло. Они больше не возвращаются к этой теме. Двалин знает, что Торин не рад тому, как они провернули все это за его спиной, но он понимает, почему они так поступили. Первое время он молчит больше обыкновенного, замыкаясь в себе, или огрызается на каждое слово, срывая на других раздражение, порожденное неуверенностью и чувством вины, и терпение Двалина подвергается суровым испытаниям. Но постепенно зимние морозы отступают, Двалин все увереннее держится на ногах, а Эребор начинает все меньше походить на склеп и все больше – на чудо гномьей архитектуры, и настроение короля улучшается. Гномы практичный народ, и они слишком много перенесли, чтобы позволить омрачить их победу поступками, которых не вернешь и необоснованными страхами. Лед на реке почти сошел, когда Торин официально вступает в свои права как Король-под-Горой. Лекари предупредили его, что его здоровье уже никогда не будет таким крепким, как прежде. Это означает, что долгие путешествия и изматывающие тренировки стоит оставить в прошлом, но он чувствует в себе достаточно сил, чтобы избавить Даина от обязанностей временного правителя и позволить кузену вернуться домой. Многие из воинов Железных Холмов решили остаться в Эреборе, но в честь победителей, в том числе тех, кто отбывает обратно, устраивают роскошный пир впервые за полтора столетия. Большой Пиршественный Зал освещен тысячами факелов, огонь ярко пылает в каминах, а в воздухе плывет запах зажаренной дичи. Нет ни флагов, ни драпировок, а еда и эль отнюдь не так изобильны, как в старые дни, но отовсюду слышны шутки, смех и веселые песни, которые почти успели позабыть. Гномы из Железных Холмов затевают традиционный танец в центре зала прямо перед сидящими гостями из Озерного города, и Бард с остальными смеются и подпевают вместе с другими гномами. Леголас смотрит на развернувшееся представление с плохо скрываемым любопытством. Эльфов пригласили лишь из вежливости, и большинству из них явно не по себе на шумном гномьем празднике, но Тауриэль улыбается. По-видимому, ей действительно нравится здесь, и это довольно странно после стольких лет взаимного недоверия и вражды. Балин наклоняется к брату. - Почти как в старые времена, - задумчиво говорит он, и в его голосе слышится печаль. Двалин бросает на него внимательный взгляд. Он знает, что Балин до сих пор не освоился в возвращенном доме. Уже не в первый раз он спрашивает себя, что за воспоминания не дают покоя его брату, дурного ли они свойства или хорошего. - Мы могли об этом только мечтать, - говорит он. – Но это только начало. Подожди, пока прибудут караваны из Эред Луин. - В самом деле, - соглашается Балин, хотя и не выглядит полностью убежденным. – Мы многого достигли. И сейчас все кажется возможным. – Он вращает в руках кружку с элем, не встречаясь глазами с Двалином. – Может, и возвращение Кхазад-Дума не такая уж несбыточная мечта. Двалин едва не роняет кусок мяса, который только что взял с тарелки. По коже пробегает мороз – глубокое, ничем не объяснимое чувство, которое никак не связано с Азанулбизаром. Он вспоминает Вили и кровь, марающую белоснежную бороду. Никто ведь не говорил, что все они должны погибнуть в одно и то же время. Балин не должен отправляться в Кхазад-Дум. Балин никогда не должен отправляться в Кхазад-Дум. - Вздор, - фыркает Торин, не замечая его оцепенения. – Здесь наша цель, Балин. Здесь наше наследие. – Он обводит рукой грандиозный зал, где толпа начинает собираться вокруг Даина и Барда, которые твердо намерены выяснить, кто кого перепьет. Бильбо перебрасывается парой слов с Бофуром, прежде чем направиться к Торину и, ухмыляясь, протянуть ему лист пергамента. Как это на него похоже, думает Двалин, даже ставки принимать по всем правилам. Торин усмехается, откидываясь на спинку стула. - Это будет любопытно, - заявляет он. – Нет, Балин, ты нужен мне здесь. Что я буду делать без моего доверенного советника? Балин вздыхает, но выражение его смягчается, и он улыбается. - Ты прав. Это просто праздные мысли. Двалин облегченно выдыхает. - Здесь и так дел хватает, - ворчливо говорит он. – Хватит не на одну жизнь. - Это правда, - Торин улыбается, впервые за долгое время выглядя по-настоящему счастливым. – И мы к ним вернемся. Но не сегодня. Сегодня будем праздновать!