P&V
Девять часов спустя Курт все еще стоял перед зеркалом, окруженный со всех сторон Тренером и Пинки, пока Бу-Бу порхал вокруг него с пушистой кистью, убеждаясь, что внешний вид юноши был абсолютно и безукоризненно идеальным. Пинки потратил час на то, чтобы сделать последние изменения в его образе, как раз перед тем, как другие пришли. Только Спекс оставался позади, записывая вечерние указания за Тренером Сью. — Как я выгляжу? — спросил Курт, его голос дрожал, пока он смотрел на свое отражение. Все было сделано в строгом стиле, казалось, до последнего миллиметра, и Курт отметил, что, вероятно, никогда не выглядел лучше. Из-за долгого отмокания в ванной его кожа выглядела даже еще более тонкой, чем обычно, и Ворона должна была прийти вскоре, чтобы позаботиться о его волосах. «Если бы это было настоящее свидание, ― подумал Курт, ― я бы был очень доволен своим видом». — Лучший кусочек в пироге, — выпалил Пинки и съежился, когда Сью бросила на него резкий взгляд. — Да, — сказала она, махнув рукой. — У тебя нет моей уравновешенности, но у кого она есть? — она еще раз посмотрела на него сверху вниз, а затем пренебрежительно помахала. — Ты помнишь правила, я полагаю? — Ни одна вещь не должна быть снята, не убирать повязку и нажать на браслет, если мне нужна будет помощь, — глухо ответил Курт. Он опустил взгляд на маленькую коробочку, приделанную к кожаному браслету на его левом запястье. Устройство было сделано на случай срочного медицинского вызова. Но Спекс перепрограммировал его, чтобы посылать оповещения на телефон Пака, чтобы тот мог выкинуть любого проблемного клиента, не привлекая внимания к девочкам. Простое решение для проблемы, которая, Курт надеялся, бывала редкостью, но, тем не менее, он был рад, что ему его предложили. — Никаких имен, — строго сказала Сью. — Ничего определяющего, и это не обсуждается. Я не даю персоналу роли, только чтобы это вызывало у клиентов ощущение новизны — хотя бизнес поднялся на двадцать процентов посте того, как это правило вступило в силу, — а потому, что анонимность ― одно из наших преобладающих качеств. Многое может быть сказано о том, как я управляюсь с делами, но никто никогда не сможет упрекнуть меня в том, что я не забочусь о безопасности своих девушек. — Кончено, — Курт кивнул, не отрывая взгляда от собственного отражения, — безопасности. — Бу-Бу? — выжидающе позвала Сью. — Думаю, ты знаешь, что делать. — Да, Тренер, — быстро ответил тот, взмахнув одежной щеткой, чтобы смахнуть оставшиеся частички пыли с плеча Курта. Он потянулся в другой карман и достал меленький шелковый мешочек, из которого вынул длинную ленту из мягкого черного бархата. «Не удивительно», — смиренно подумал Курт, когда увидел в отражении, как Бу-Бу поднял повязку за его головой, а затем опустил на его глаза, скрывая мир из виду. Пальцы Бу-Бу были грубыми, но осторожными, пока поправляли края на лице Курта. Это почти — почти достигло края его терпения. Почти, но не совсем. Курт вздрогнул, когда ощутил руку — Бу-Бу, догадался он, — на своей пояснице, а затем другая взяла его за запястье и его вывели из ванной в гостиную. — Повернись, — он услышал голос Бу-Бу, и когда повернулся, то обнаружил себя стоящим прямо у основания кровати. — Садись, — сказал мужчина, и Курт медленно опустился на самый край. Он держал спину ровно, скрестив ноги и подтянув их под подол покрывала, сложив руки на коленях. — Ты можешь видеть? — спросил Бу-Бу, но Курт не смог заставить себя ответить, лишь покачал головой и одними губами произнес «нет». — Это он, — голос Спекса раздался из-за угла секунду спустя, после того как прожужжал его телефон. — Хло-Хло сопроводит его до твоего номера, а потом вернется, чтобы увести через два часа, — Курт кивнул и мог поклясться, что слышал грубый смешок Сью. — Не бойся так, — Курт услышал слова Спекса, когда все начали покидать комнату. — Должен сказать, все не так плохо, — Курт хотел попросить уточнить, но дверь закрылась перед тем, как он успел, и все, что юноше оставалось, это сидеть там и делать все, что было в его силах, чтобы его не стошнило.P&V
Блейн поправил бабочку, казалось, в пятидесятый раз с тех пор, как приехал. Он просидел в офисе арендодателя почти десять минут, хотя знал, что виноват сам, приехав раньше. Он ощущал странную смесь предвкушения и тревоги еще с утра предыдущего дня и в результате был полностью и абсолютно неспособен думать о чем бы то ни было, кроме как этом вечере. Уэс пристал к Блейну с расспросами, интересуясь, почему тот вел себя так, что привело к неуютному разговору, но Блейн отмазался, сказав, что у него свидание в слепую (что, он заметил, не было абсолютной ложью), но это не достаточно уняло подозрения Уэса. — Ты знаешь, что я буду счастлив, если ты найдешь кого-нибудь, — сказал он, пока они мыли посуду после завтрака, — но ты правда считаешь, что сейчас подходящее время? Мы не задержимся здесь надолго. — Не все свидания в слепую ведут к ночным чатам по скайпу и неделям, проведенным на пикниках около реки, Уэс, — сказал Блейн, забирая миску из рук друга и вытирая ее, прежде чем убрать в сторону. — Может, я считаю, что для меня станет полезным понять, какого это — просто пойти на свидание с кем-то. Знаешь, у меня не было никого, кроме Ника, и так как мы уже давно дружим, будет странным, если сегодня мы с ним будем друзьями, а на следующий день — парнями, — пожал плечами Блейн. — Когда мы все закончим школу и мне придется привыкать к занятиям и жизни самому по себе, я начну задумываться о том, чтобы попытаться встречаться с кем-то, кто сможет заставить меня почувствоваться то же самое, что ты испытываешь к Саншайн. А сейчас я просто хочу извлечь выгоду из всех возможностей на своем пути, и сделать все, что в моих силах, чтобы изъять свой урок. Его лицо горело от лжи и оправданий перед лучшим другом, но чем больше Блейн говорил, тем больше понимал, как много из того, что он сказал, было правдой. Блейн даже не был ни на одном реальном свидании и волновался о том, как много ему нужно было выучить. Сейчас, сидя в офисе и ожидая своего «свидания вслепую», Блейн не мог перестать думать о том, насколько он был неподготовленным. Его первоначальный план найти кого-то в борделе и завоевать его доверие быстро сошел на нет, и Блейн не был уверен, что сможет вернуться в нужное русло. Логика подсказывала ему, что он не должен был осуществлять свой план с Фарфоровым, но Блейн не мог ничего с собой поделать. Было что-то в фотографиях мальчика, заставившее Блейна пошатнуться, и ему нравилось думать — хотелось думать, — что это было чем-то большим, чем просто его ощущением прекрасного. — Вы готовы? — спросил молодой человек в заляпанной майке, когда появился перед Блейном. Тот взглянул на забавные волосы парня и медленно кивнул. — Следуйте за мной, — сказал тот, повернувшись и махнув Блейну, чтобы тот последовал за ним. Они молчали, пока шли, но когда двери лифта открылись на четвертом этаже, парень развернулся и пошел через коридор спиной вперед, говоря прямо в лицо Блейну. — Я знаю, Тренер сказала Рейчел отправить вам все основные правила и все такое, так что я не собираюсь тратить свое время на их повторение. Я просто хочу, чтобы вы внимательно посмотрели на это, — он согнул одну руку, показывая бицепс, что, Блейн был вынужден признать, было впечатляюще. — И это, — сказал парень, делая то же самое с другой рукой. — И знали, что если вы нарушите любое из этих правил или сделаете что-то, что не понравится Фарфоровому, я приведу оба из них в действие настолько, что вы забудете свое имя. Вы поняли? — спросил он, опустив ладонь на ручку двери с надписью Десять Д. — Понял, — Блейн сглотнул, разрываемый одновременно страхом и, если быть честным, легким возбуждением. — Хорошо, — ответил парень, сунув ключ в замок и приоткрыв дверь всего на дюйм. — Идите и сделайте все, что собирались. Я вернусь через два часа, чтобы забрать вас. Блейн сглотнул и сделал настолько глубокий, насколько мог, вдох, прежде чем пройти мимо парня и проскользнуть за дверь. Он прошел в комнату и тут же услышал, как дверь за ним закрылась, и ужасное осознание того, что ее закрыли на засов, оставив его без выхода из затемненной комнаты, внезапно поразила его. Он знал, что не был в какой-либо опасности, но лишившись даже такого контроля, ощущал себя еще более потерянным и погрязшим во всем этом бреде. «Черт, — подумал Блейн. ― Черт, черт, черт, черт, черт». Он попытался несколько раз повернуть ручку, лишь ощутив себя идиотом, когда, достаточно предсказуемо, дверь осталась запертой. Он развернулся, чтобы рассмотреть все, и почувствовал, как паника стала расти. Комната была черной как смоль; единственный свет исходил от нескольких свечей и пары белых линий прозрачных огней, завернутых в шифон, свисающих с потолка вокруг кровати. Кровати. Пульс Блейна участился от мысли о том, для чего та была здесь, и он на мгновение подумал, как много провел времени, осматривая окружение, сумев почти пропустить стройную фигуру, сидевшую на краю постели. «Фарфоровый», — подумал Блейн, когда его взгляд опустился на мальчика. Первое, что Блейн заметил, так это то, что тот был гораздо бледнее, чем тот ожидал. Фотографии были черно-белыми, и Блейн был уверен, что они были отредактированы, чтобы обыграть бледностью кожи юноши. Здесь, воплоти, однако, Блейн был почти поражен, насколько точны они были. Блейн медленно обошел кровать, рассматривая мальчика со стольких сторон, скольких было возможно. Он был высоким, можно было догадаться, на несколько дюймов выше Блейна. Его волосы были довольно непримечательного оттенка каштанового, но гуще, чем у Блейна и казались невероятно мягкими. Блейн остановился у подножия кровати, всего в нескольких дюймах от того места, где сидел Фарфоровый, и, наклонившись, сделал вдох чуть выше его уха. От него пахло удивительно, и Блейн пытался подставить несколько имен в различных вариациях, когда голос вырвал его из тумана. — Синдром раскаяние покупателя?* — Нет, — заморгав от удивления, глупо ответил Блейн. — Почему ты так решил? — Вы были в комнате, по крайней мере, пять минут, и ничего не сказали или сделали. Голос Фарфорового был мягким и хриплым; выше, чем Блейн обычно слышал от других мальчиков. Услышав такой голос от большинства парней, он, наверняка, нашел бы его немного забавным. Из уст Фарфорового же он казался идеально подходящим. — Я хотел рассмотреть тебя, — спокойно сказал Блейн. — Думаю, это в рамках правил, — сухо ответил Фарфоровый, и впервые Блейн действительно задумался о том, как все это должно было выглядеть с его стороны. Как неутешительно, должно быть, было знать, что совершенно незнакомый человек не только купил твою невинность, но пошел даже на то, чтобы приобрести еще больше времени с тобой. Неприятное ощущение начало собираться в желудке Блейна, когда он подумал о том, что могло бы произойти, если бы кто-то другой выиграл аукцион. Не было конца разврату, который мог бы произойти, совершенного в пределах договора, который ему дали (и тот был очень подробным). У Фарфорового не было возможности узнать, что Блейн был намерен сделать с ним, и не было причин не рассчитывать на худшее. — Будет ли танец приемлемым? — спросил Блейн, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — Не думаю, — ответил Фарфоровый. — Ни одна вещь не должна быть снята… — Нет, — Блейн оборвал его. — Я имел в виду не такой танец, — он протянул руку, но затем вспомнил, что Фарфоровый не мог его видеть. — Могу я попросить твою руку? — спросил он, и после кратчайшего колебания бледная ладонь поднялась и потянулась в поисках его. Блейн взял чужую руку в свою, изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, какой влажной стала его собственная, и потянул, заставляя мальчика подняться на ноги. — Вот, — сказал он, скользя другой рукой на талию юноши и делая несколько шагов назад. — Такой танец. — Здесь нет музыки, — нахмурившись, сказал Фарфоровый. — Тогда создадим свою, — Блейн чуть сильнее прижал руку к пояснице Фарфорового. — Я буду вести. Грудь Фарфорового несколько раз поднялась и опустилась, когда он поджал губы. Блейн видел, как кончик его языка показался наружу, пройдясь по губам, и он как раз собирался сказать, что все в порядке, что они не должны были делать этого, когда мальчик начал петь. — Вчера все мои беды казались далекими. Сейчас выглядит так, будто они здесь, собираясь остаться. О, я верю во вчера...** Блейн почувствовал странное скручивающееся ощущение в желудке, и ему пришлось постараться, чтобы уследить за тактом, когда он стал медленно кружить Фарфорового на небольшом участке пола. Он не знал, чего ожидал, когда предложил Фарфоровому спеть, но не жалобной тоскливой баллада и сожаления. Его голос был прекрасным. Яркий и четкий, но наполненный такими эмоциями, которые Блейн никогда не слышал от кого-либо столь молодого. «Что привело тебя сюда?» — поймал он себя на мысли, пока смотрел на него. Каждое слово было настолько сильным и полным смысла, и, когда его голос, казалось, брал малейшую ноту в определенных местах, можно было понять, что, чтобы не привело его в это место, оно было еще хуже, чем Блейн мог себе представить. — Я не уверен, что это позволено, — прошептал Фарфоровый, и Блейн с немалым удивлением заметил, что наклонился, касаясь поцелуем бледной щеки, сейчас пылавшей от румянца. — Ни одна вещь не была снята, — сказал он осторожно, не желая убирать губ от теплой кожи. — Но я прошу прощения, если заставил тебя почувствовать себя неуютно, — он позволил себе еще раз прижаться губами — только чтобы убедиться насчет ощущения — и отстранился. — Все нормально, — прошептал Фарфоровый, и Блейн выпустил легкий вздох облегчения. — Мы могли бы еще немного потанцевать, если вам понравилось. — Хорошо, — ответил Блейн, приближаясь и снова принимая его в свои объятия, нежно раскачиваясь в тишине. — Хотел бы ты спеть что-нибудь еще? — спросил он, но Фарфоровый покачал головой. — Все нормально, — пробормотал Блейн, борясь с желанием опустить голову на его плечо. — Нам не нужна музыка, если ты не хочешь. Было труднее попасть в такт, не то чтобы направлять, но у них получилось. Через несколько минут они кружили по комнате. Блейн сказал безмолвное спасибо повязке на глазах, потому что это значило, что он мог улыбаться так широко и глупо, как хотел, не беспокоясь о том, чтобы выглядеть дураком. — Все нормально? — спросил он. — Прекрасно, — послышался мягкий ответ. — Могу я задать вам вопрос? — Конечно, — ответил Блейн, широко распахнув глаза, готовый сказать «да» абсолютно на все. — Зачем мы это делаем? — Блейн моргнул, и, когда он не ответил, Фарфоровый тут же продолжил. — Вы могли бы заполучить меня уже прямо сейчас, — сказал он тихим голосом. — Зачем медлить? Блейн сглотнул, стараясь придумать хоть что-то, что имело бы смысл, но не звучало бы ужасней правды (которая и так была довольно плоха). — Я хотел, чтобы в первую очередь тебе было уютно, — наконец сказал он. — Не думаю, что кто-то из нас будет наслаждаться собой, если мы не постараемся, а я хотел бы, чтобы это стоило того, чтобы запомнить, — он чувствовал смутное неприятное ощущение, пока говорил, не уверенный, звучал ли он больше жутко или обнадеживающе. Не задумываясь, Блейн резко наклонился и захватил ухо Фарфорового между губами. Он постарался не сосредотачиваться на мягком вскрике, который последовал за его действиями, и заставил голос остаться ровным, когда прошептал: — Учитывая то, как здесь следят за безопасностью, готов поспорить, что комнаты прослушиваются. Я не хочу, чтобы они видели или слышали что-либо, что сможет усложнить все для тебя. Когда я делаю это, — он замолчал и провел языком горячую линию вдоль челюсти Фарфорового, — это означает, что ты можешь доверять мне. Будет казаться, что я просто напоминаю тебе о нашем договоре, если у них здесь есть скрытая камера. Я не ожидал, что увижу тебя, когда нашел это место. Я не мог выдержать мысли, что ты станешь жертвой какого-то извращенца, если я мог это предотвратить. Я не хочу причинять тебе боль. Я хочу только помочь. Трудно было оценить реакцию Фарфорового, не будучи в состоянии видеть его глаза, но то, как он прижался ближе к Блейну, продолжая точно следовать его движениям, вселяло надежду на то, что тот был услышан, даже если с оговоркой. — Вы думали, что танцы помогут мне почувствовать себя уютней? — спросил он после минутного молчания. — Да, — Блейн замолчал, пытаясь отыскать логичное объяснение. — Тебя описали, как нетронутого, поэтому я подумал, что было бы разумным начать с этого. Танцы хороший способ, чтобы привыкнуть к ощущению чужого тела. Как это, ощущать кого-то настолько близко, — сказал он, принимаясь вращать бедрами, когда подошел ближе, всего слегка коснувшись юноши. — Как двигаться напротив кого-то. Как заставить его двигаться напротив тебя. У Блейна перехватило дыхание, и он наклонился, чтобы снова пройтись языком по челюсти мальчика. — Могу я коснуться тебя? — тихо прошептал он. Блейн почувствовал, как тело Фарфорового застыло в его руках. — Не в тех местах, — быстро добавил он и выдохнул с облегчением, когда почувствовал, как голова рядом с ним слегка кивнула. — Ты потрясающий, — выдохнул он, когда отступил и осторожно опустил руки на плечи Фарфорового. Они были изящными и крепкими, и Блейну снова пришлось побороть желание опустить голову на одно из них. — Ты должен быть очень разборчивым, если не позволил никому прикасаться к тебе раньше. Я рад, что выиграл эту честь, — он скользнул руками по груди мальчика, останавливаясь достаточно высоко, чтобы обхватить его талию и притянуть ближе. Блейн пытался убедить себя, что сердце колотилось лишь потому, что он волновался о том, что позволил своей первоначальный причине найти бордель отойти на второй план. Все потому, что он не касался ни одного другого мальчика с тех пор, как они с Ником расстались этой осенью. Все потому, что он был одинок. Именно потому, что он скучал по своей матери. Блейн пытался найти десяток оправданий, но ничего не могло скрыть того, что была только одна причина, и причина эта была в том, что этот мальчик не был похож ни на кого из тех, кого он когда-либо встречал раньше. Не жизненные потери привели Блейна сюда. Не необходимость в мести. Даже не его отчаянное желание спасти юношу, — и как он это понял, Блейн даже не был уверен. Дело было в том, чтобы найти того, кого в настоящий момент Блейн признал не только самым красивым существом, которое он когда-либо видел, но и, возможно, того, кто был еще более разбит, чем он.P&V
«Ты потрясающий». Слова эхом отдавались в голове Курта еще долго после того, как Пак увел Вельветового. Было что-то в том, как тот произнес их, что заставило Курта покачнуться. Был голод, наряду с чем-то, что, Курт был уверен, могло бы быть даже страхом. Хотя больше всего они несли в себе ощущение честного признания. Курт не был точно уверен, какими были истинные намерения Вельветового насчет него. Но что еще сильнее все усложняло, так это то, что Курт не был уверен, что Вельветовый тоже знал. «Вельветовый», — подумал он про себя, лежа под толстым одеялом, охватывавшим его кровать. Он не мог сказать, откуда появилось это имя, но думал, что оно подходило человеку, который прятался за ним. Правда, Курт понятия не имел, как тот выглядел, кроме того что тот был на несколько дюймов ниже него и, казалось, в хорошей форме, но то, что Курт смог уловить, говорило громче, чем все остальное. Тепло в его голосе, то, как элегантно и изящно он пригласил Курта. Он напомнил ему о некоторых его одноклассниках, и Курт подумал о Спенсере. Том, кто произошел из богатой семьи, с именем, которое украшало здания, но все еще прочно стоявшей на ногах. И, конечно, были прикосновения. Когда Вельветовый спросил Курта, может ли он коснуться его, Курт не совсем знал, что думать или как действовать. Физический контакт вне его семьи был редкостью. Самым близким романтическим контактом для него были странные братские объятия с Финном, и было так много причин, почему он не хотел думать об этом, что Курт даже не мог сосчитать. Движение рук Вельветового по его телу ощущалось, словно откровение. Верный своему слову, он не трогал Курта в любом из тех мест, но коснулся в даже большем количестве других. Теперь, лежа в своей постели несколько часов спустя, Курт обнаружил себя следующим руками по тому же пути, переживая ранее опробованные ощущения. Он начал с шеи, слегка поглаживая с левой стороны чуть ниже челюсти, еле заметно задрожав, когда кожу стало покалывать под кончиками его пальцев. Курт громко выдохнул, когда Вельветовый коснулся его там раньше, и ему пришлось постараться, чтобы не отреагировать сильнее, чем уже было. Он опустился на руки, медленно пробегаясь ладонью вверх и вниз, пока думал о том, каким было бы ощущение, если бы, когда Вельветовый касался его там раньше, между ними не было ткани. Эта мысль не покидала его, пока он исследовал свое тело дальше. Грудь, живот, лодыжки — все стали чувствовать себя намного более живыми, когда его руки исследовали их, и при всем при этом всегда присутствовала мысль о руках Вельветового, делавших это вместо его собственных. Когда Курт достиг ребер, он резко втянул воздух и почувствовал, как задрожал. Все его тело ощущало себя иначе, чем когда-либо прежде, и Курт не был уверен, было ли это из-за того, как чувствовались руки Вельветового ранее, или просто потому, что он никогда не ощущал себя желанным до этого. Необходимым. Была некая эротичность в этой мысли, и Курт уцепился за нее, когда дошел до тех мест, в которых Вельветовый не коснулся его. Он демонстративно избегать своего член до тех пор, пока не выдержал, и к тому времени, как Курт наконец разрешил себе обернуть ладонь вокруг него и настойчиво провести, ему пришлось постараться, чтобы не кончить слишком рано. Он остановился и начал сначала, заставляя себя дышать глубоко, чтобы растянуть происходящее настолько, насколько возможно. «Так вот почему люди делают это», — лениво подумал он, выгибаясь, когда потянулся другой рукой вверх, чтобы подразнить свой сосок, втягивая еще один вдох. Спустя несколько мгновений Курт повернул голову и потерся о вельветовую подушку под своей шеей. Он бесцельно двигал губами по плотной ткани, представляя на ее месте человека, носившего то же имя, и думая о том, с чем их следующая встреча оставит его.