***
Через пару дней Лазарий решился вновь вернуться к ритуалу с короной. В этот раз все происходило в покоях Вилмара. Заговаривать корону одному, без Оливеры, было страшно, тем более после рассказа про лихорадку и змей. И, несмотря на волнение и неуверенность, колдун все же начал закаливать корону энергией природы. Все происходило в тишине: Инис и Паскаль тихонечко сидели за столом, пока маг сидел на ковре прямо перед кроватью. Паскаль впервые наблюдал за колдовством, и зеленоватая и светящаяся дымка в руках мага и вокруг короны казалась ему настоящим волшебством. Азарис с напряжением ожидал новой атаки змей и держал метлу наготове. Однако в этот раз атаки ползучих тварей не было, хотя Вилмар через какое-то время задергался на постели и через раз обрывисто бредил о змеях. Процесс длился достаточно долго. Корона издавала щелкающие или звенящие звуки, металл ее продолжал светлеть пятнами, но больше ничего не происходило. Маг все ждал, когда Вилмар очнется даже в своем бреду, но со стороны казалось, что принцу снился страшный сон и не более. Лишь испарина, которая резко покрыла все его тело, говорила о болезни. Паскаль был наготове. В любой момент он готов был сорваться с места и стереть с тела влагу, но Лазарий не давал никаких знаков. Колдун продолжал напитывать корону энергией, но в какой-то момент понял, что повторный ритуал забирает куда больше сил, чем первый. Почувствовав головокружение, маг все же прервал поток энергии и тихо выдохнул «можно». Паскаль и Инис поспешили к постели, чтобы унять принца. Паж заботливо протирал тело отваром целебных трав, Инис поправил кожаный мешок, сменил принцу простынь, а затем накрыл одеялом. — Странно, что без змей… — отозвался он тихо, — хотя я этому очень рад. — Господин? — встревоженно позвал паж, заметив, что за все это время колдун так и не поднял головы, а так и сидел, склонившись над проклятой короной. — С Вами все хорошо? — Да… — кивнул колдун и аккуратно убрал корону в шкатулку. — Можете оставить меня с принцем? Хочу немного побыть с ним… — Конечно, — Паскаль слегла поклонился и кивнул головой в сторону, жестами поторапливая и Азариса. — Мы в соседней комнате тогда подождем, — послышался стихший голос вора. — Да, спасибо. Оставшись наедине с принцем, Лазарий аккуратно убрал шкатулку на комод, а затем подошел к постели. Вилмар продолжал дергать головой, блуждая в своем воспаленном подсознании. Если бы не отравленная вода, все было бы хорошо! Но на Вилмара было страшно смотреть. Хотелось вернуть его к жизни как можно быстрее, окружить его вниманием и заботой, создать атмосферу праздника вокруг него. В самом деле, им было бы что праздновать! Но этот путь был долгим и болезненным не только для принца. Сердце или душа, или что-то внутри под ребрами ныло от тоски и отчаяния. Потому хотелось все это прекратить. Облегчить последние дни наследника и впасть в забытье, чтобы ничего не помнить и не чувствовать. Взяв одну из подушек, Лазарий долго мял ее в руках, словно не решаясь предпринять нужные действия. А затем залез на постель и навис над принцем. В этот момент в мыслях колдуна застряла страшная и до ужаса правильная идея: «Могу ли я закончить его мучения?» Сжав подушку сильнее в своих ладонях, Лазарий чуть приподнял ее над принцем, но в то же мгновение с силой прижал ее к груди. Он не мог. И никогда не сможет. — Как еще мне помочь тебе? — тихо спросил колдун и вместо задуманного осторожно поменял подушку парню. От прохлады наволочки Вилмар даже немного успокоился. Слабо улыбнувшись, Лазарий протер лоб блондина от капель пота и тихо прилег рядом. — Вил… — слабо позвал маг, уткнувшись головой в руку блондина. — С каждым днём мне все тяжелее… и я ненавижу себя все больше, — тихо продолжил Лазарий, прекрасно понимая, что его так никто и не услышит. Но магу нужно было высказаться, он должен был хотя бы так развеять эту мертвую тишину. — Если бы я тогда забрал флягу… а лучше бы и не брал воду из этого прогнившего озера! Ты был бы уже на ногах! Это все моя вина… Лазарий тяжело выдохнул и поднял голову, устремив прозрачный взор на бледное лицо принца. От его болезненного вида у мага непроизвольно поджались губы. — Если бы я только мог все исправить, вернуть все назад… я бы все за это отдал. Поверь мне, — прошептал маг, сжав ладонь Вилмара своими, — я уже перерыл все книги, что привёз с собой, и всю чёртову Северную библиотеку. Но ничего… ничего нет. Также не было и ответа на эту исповедь. Вилмар, казалось, вновь забылся глубоким сном. Вот только спал он уже слишком долго. — Черт… если бы я тогда не пустил тебя к твоим покоям, если бы ты остался… ты был бы в порядке. Ты бы смог перебороть яд отравленной воды, я не сомневаюсь. Это ранение тебя подкосило. Ранение и моя чертова неуверенность. Все, что терзало мага, нужно было давно высказать. Ларра уже не мог держать этот яд внутри, эту вину, что прожигала его день ото дня. — Я… как капризная принцесса, — горько усмехнулся маг, нервно облизнув губы, — все откладывал наш разговор… а ты ведь хотел все решить. Ты просто хотел уже хоть какой-то определённости. А я словно играл… играл и даже подумать не мог, что эта игра закончится вот так. Все в этой же проклятой постели… но с совершенно с другой концовкой. Тоже мне… ирония. Лазарий не знал, хотел ли быть услышанным или всем сердцем желал, чтобы слова хоть как-то дошли до сознания наследника. Его раскаяние не должно было исчезнуть в этом мраке комнаты, в давящей тишине, где он тревожно вслушивался в дыхание принца. Болезненно улыбнувшись, маг почувствовал, как из глаз полились горячие слезы. — Вил, ты обещал, что не бросишь меня. У меня же больше никого нет… Ведь ты, ты единственный, кто может сдерживать меня… и что же теперь? Что мне делать? Лазарий чуть подался вперёд и коснулся губами тыльной стороны ладони Вилмара: в это мгновение внутри стало безумно пусто, страшно и дьявольски больно. От исповеди магу не становилось легче, напротив, только хуже. Впору было просто лечь рядом и также уснуть на невозможно долгое время. Но Ларра прекрасно понимал, что он не имел права все бросить, что осталось ещё много незавершенных дел. — Я так сожалею, — сипло выдохнул он. — Я так часто язвил тебе и всем своим видом пытался показать, что мои принципы и гордость выше тебя и твоих желаний… но при этом ни разу так и не удосужился сказать тебе… или показать… что ты единственный, кто заставляет моё сердце биться чаще. Что без тебя… я не вижу больше целей. Я ничего не вижу… Что ты для меня так много значишь… Умоляю, прости меня… — дрожащим голосом отозвался маг. В это время Азарис стоял, прислонившись ухом к вазе, и пытался вслушаться в происходящее. Не то, чтобы вора загрызло любопытство, скорее он переживал за Лазария. Бедняга был сам не свой и, наверное, мог натворить глупостей? — Что там? — после долгих попыток донести вору, что подслушивать неуместно, Паскаль все же проявил любопытство. — Ни черта не слышно… — вздохнул вор, бросив эту затею, — но, думаю, он прощается.***
Состояние Вилмара так и не сдвинулось в лучшую сторону, словно заговор короны не давал никаких результатов. Единственное, что заметили Паскаль и Азарис, рана принца, наконец, перестала выделять гной. Уже холодало, и чтобы дать ранению подсохнуть, покои наследника постоянно хорошенько топили, так как практически все время его укрывали лишь по пояс. Спустя еще несколько дней охране Вилмара удалось расколоть запугиваниями загнанных слуг. В Северном замке нашли предателей. Ими оказались двое людей из охраны, которые видели побег молодого господина и никак ему не воспрепятствовали, и женщина, работающая прачкой. Ее вина заключалась в том, что она знала о вине стражников, подслушав их разговор, но ничего не донесла до верхов. Несчастная служанка, которая стирала гору белья от заката до рассвета в любую погоду, просто побоялась донести на «своих», боялась прослыть соучастницей и в итоге была наказана за бездействие. И если Тадэус не мог исполнить казнь семьи наместника, то разобраться с изменниками без чинов и связей ему не составляло труда. Казнь для прачки была назначена на следующий же день, так как та от страха во всем созналась. Однако чистосердечное признание никак не смягчило приговора Инквизитора, который узрел в ней не только предательницу, но и вероотступницу. — За предательство она будет сожжена, — огласил он свое решение Лазарию. — Не слишком ли? Может, бросить ее в темницу и… — Я не советовался с тобой, Лазарий, — проговорил мужчина, — она виновна, к тому же еретик. — С чего ты взял, что она еретик? — поинтересовался маг. — А ты что же, «своих» решил защитить? — вскинул бровь Тадэус. — Нет, мне любопытно, почему ты настаиваешь на такой жестокой казни для женщины, которая просто побоялась рассказать то, что услышала? Она же не видела сбегающего Мортена, — пояснил свои сомнения колдун, хотя прекрасно понимал, что Тадэус вряд ли изменит свое решение. — Просто побоялась рассказать? — переспросил Тадэус. — А что, если бы она просто побоялась рассказать о яде, который прятал Норд? Ты бы так же ее жалел? Лазарий смиренно выдохнул: Тадэуса было не переспорить. Если Инквизитор что-то решил, вряд ли кому-то удавалось скорректировать его решение. В любом случае женщину все равно казнят, хотя Лазарий на месте Тадэуса даровал ей хотя бы быструю смерть, не говоря уже о помиловании. — Делай, как считаешь нужным, — устало выдохнул маг. Больше никто не знал о решении Тадэуса. Виновница в молитвах всем богам подряд ожидала своего повешения, так как зачастую казнили именно этим образом. Да и признаться честно, на Севере уже давно никого не казнили, потому предстоящие казни членов уважаемой семьи и всех предателей были для всех шоком. К тому же казнь семьи наместника настолько отодвинулась, что никто уже и не верил, что она случится. Все занимались своими делами, словно ничего необычного не происходило, ведь для слуг Севера по факту мало что изменилось. — Я попрошу тебя сходить в лес, ближе к этой деревне, — попросил маг Азариса, ткнув пальцем на карту, — здесь живет та знахарка, которая приходила сюда, помнишь? Мне нужно, чтобы ты купил вот эти травы и коренья, — Лазарий достал список из кармана и протянул его вору, — они нужны для отваров и порошка. У нас пока еще есть, но часть ингредиентов заканчивается, нужно запастись ими заранее. — Хорошо, — кивнул Инис, в глубине души даже обрадовавшись такому заданию. Ему невообразимо хотелось покинуть эти мрачные покои хоть на какое-то время, а тут на удачу его отправляли в лес. Он хоть подышит свежим воздухом, увидит хоть какой-то солнечный свет и, возможно, даже побегает от северных животных или за ними. — Утром состоится казнь той женщины… советую выйти раньше. Казнь — не самое прекрасное действо, которое нужно видеть в начале дня. — Да уж, — согласился Азарис. На казнь ему смотреть не хотелось. Вряд ли бы он ее увидел, конечно, ведь он был бы в покоях принца. Но все же находиться подальше было для него предпочтительнее. К тому же казнь должна быть показательной, чтобы запугать всех остальных и внушить каждой душе преданность короне и церкви.***
Следующим утром вор выдвинулся из замка засветло. Дорога до деревни была неблизкой и лежала прямиком через лес. Потому Инис взял с собой пару острых кинжалов и лук со стрелами. В этом лесу было опасно, да и нарваться на тех же варваров вору не хотелось. Конечно, Лазарий был теперь большим другом этого племени, но вдруг друзья друзей у них не в почете? Чтобы обезопасить себя от ненужных встреч, вор пошел в обход. Иногда он делал насечки на деревьях, чтобы не заблудиться, так как протоптанной тропы до деревни в лесу, к сожалению, не было, а идти в обход леса было слишком долго. Но Азарису даже нравился этот длинный путь. Ведь если дорога в деревню была столь долгой, это означало, что и из деревни его путь не сократится. А возвращаться в серый замок ему не хотелось. И если бы ему предложили стать наместником всего Севера, он бы отказался. Эти богатства и чины не стоили в его понимании ни гроша, ведь серый и мрачный замок высосал из него все силы. Он мечтал поскорее выдвинуться в путь, покинуть эти холодные стены, но без Вилмара никто и шагу не сделает за порог. А принц был плох… И хоть ему хотелось как-то помочь парню, не потому, что он наследник целого государства, а чисто по-человечески, вор все больше и больше свыкался с мыслью, что уже скоро Вил перестанет дышать. Он был в своей болезни слишком долго, любой другой бы умер уже! А парень все держался, но природа все равно возьмет свое. За такие мысли было стыдно, было стыдно сбегать из замка от этих проблем, но Инис смертельно устал. Он не мог помочь принцу, не мог помочь никому! И это его добивало. Находиться в замке было тяжело не только морально, но и физически. Все разговоры, все действия сводились к болезни наследника и его скорой кончине. Даже он сам, когда Паскаль уходил за водой или чистым бельем, несколько раз уже прощался с принцем. Ему было жаль его! Но разве его жалость, его скорбь или грусть хоть что-то решила? Все были грустными, и вору хотелось облегчить эту ношу хотя бы Тадэусу. Но любое проявление положительных эмоций было не к месту, казалось неуважением к больному. Приходилось подолгу молчать и обсуждать все те же бесполезные темы: «Повязки меняли? Да. Он не просыпался? Нет. Рана больше не гниет? Нет. Вы смогли влить в него немного раствора? Да». И так по кругу, изо дня в день. Зуар уже и не помнил, когда кто-то из его круга искренне улыбался. С этими мыслями парень неторопливо шёл по лесу. Он понимал, что должен успеть вернуться допоздна. Но скоро в замке должна была состояться казнь, и этот факт уж никак не мог заставить Зуара думать о скором возвращении. К тому же визит к знахарке не был срочным, Лазарий решил лишь пополнить имеющиеся запасы, даже не зная, успеет ли их использовать. Мысли снова вернулись к предстоящему повешению. Парень тяжело вздохнул и все же смог мысленно успокоить себя тем, что когда вернётся, казнь уже подойдёт к концу. Ему не придётся смотреть на весь этот ужас и бесчеловечность. Единственное, что Зуар никак не мог выкинуть из головы, это думы о том, что всем этим человекоубийством будет заведовать Тадэус. Желтоглазый не мог свыкнуться с тем, что Инквизитор, который так заботился о нем, порой мог проявлять такую жестокость. «Однако… Тадэус же Инквизитор. Как-никак это его работа…» — попытался успокоить себя вор. В этих размышлениях прошёл весь день разбойника. Он достаточно быстро управился со всеми делами в деревне: знахарка шустро собрала парню все, что Лазарий указал в списке; Инис ещё немного побродил по базару и заглянул в трактир, чтобы поесть, и нужно было уже выдвигаться обратно. Так Азарис вновь вернулся к стенам главного замка. Казалось, за пределами дворца даже воздух был лучше и свежее, и Зуар все никак не мог надышаться им. Поэтому, чтобы увеличить свой путь, Азарис решил обойти замок, минуя главные ворота. Возвращаться в замок ему все еще не хотелось, но и задерживаться до темени тоже было нельзя. На душе у вора было крайне пакостное предчувствие, словно он через силу возвращался в дом смерти. Но уже у задних ворот Инис понял, что предчувствие его не подвело. Через высокую каменную стену виднелся дым от большого костра. Еще толком не успев сопоставить все в своей голове, Инис услышал оглушающий вопль женщины. Гул голосов вмиг смазался в его сознании, вытеснив любой шум, кроме нечеловеческих истошных криков. Парень буквально остолбенел на месте, наконец, поняв, что это была казнь. Разве она не должна была состояться ранним утром? И, что хуже, разве женщину не должны были повесить?! Азарису вдруг захотелось вернуться в лес, чтобы не видеть и не слышать этого ужаса, но постовые, заметив помощника Инквизитора, поспешили открыть ворота и запустить парня во двор. — Нет, я лучше здесь… — с испугом отозвался Зуар и даже попятился назад, но постовые силком втащили его внутрь, сказав что-то о том, что присутствие на казни обязательно для всех, кто может отлучиться от своей работы. — Но я… я еще не могу, мне надо в лес! Но его уже никто не слушал. Перед глазами вора вдруг вспыхнуло кострище: смоченное маслом сено выложили большим кругом вокруг столба. К этому столбу была привязана та женщина, и одежда на ней уже почти обгорела. Безжалостное пламя обжигало кожу до волдырей, палило волосы на ее голове, раздирало ее дух, отчего обвиненная громко кричала, задыхаясь от ужаса перед болью и моля о смерти. Вокруг дьявольского костра столпились слуги замка: одни смотрели на все с испугом, другие с азартом. Азарис был в ужасе, его неописуемо пугала смерть через сожжение, да и столь жестокая казнь для женщины показалась ему слишком безжалостной. Крик женщины вдруг стал настолько громким, что парня даже оглушило. От нахлынувшего ужаса Азариса затошнило. Огромный костер буквально «пожирал» свою жертву. Истошные крики приговоренной доносились уже через мерзкий звон, который лишь усиливался, разлетаясь по всей черепной коробке вора. Сердце вдруг заколотилось о ребра. Солнечное сплетение замкнуло давящей тяжестью от нехватки кислорода. То, что Инис забыл как дышать, он понял лишь тогда, когда легкие противно сократились, заставив парня глубоко вдохнуть и тут же подавиться от омерзительного запаха горелой кожи. К горлу вмиг подкатил тошнотворный комок, а голова нещадно закружилась. Азарис все никак не мог поверить в происходящее. В памяти яркими вспышками взорвались сюжеты прошлого: парень уже видел, как сжигают людей на площади. Он знал этих сгорающих людей и вполне мог стать одним из них. Но что-то уберегло, оставив лишь живые и сочные воспоминания о том, какой жестокой может быть смерть, и особый страх перед огнем. В понимании Иниса ни одно живое существо не заслуживало быть заживо сожженным, каков бы грех оно не совершило. Парень сам безумно боялся такой смерти, ведь именно так в его представлении и выглядели муки Ада. И сейчас эта жуткая сцена мучений грешника разворачивалась прямо на его глазах. Женщина все еще продолжала вопить, хоть ее тело уже потемнело, а лицо потеряло человеческий облик. Зуар же так и не мог сойти с места, хоть все его естество и молило своего хозяина убежать прочь, как можно дальше от разверзнувшегося кошмара. Глаза парня заволокло мутной пеленой, исказив и смазав безумную картину, в которой совершенно дикой смертью умирал человек, а остальные равнодушно внимали этому. Неосознанно парень стал искать хоть какой-нибудь поддержки и буквально врезался взглядом в фигуру Тадэуса. На короткое мгновение ему вдруг стало легче, но после он осознал, что Тадэус наслаждался этим кошмаром. Инквизитор в его сознании стал черной зловещей статуей, которую не только не смущало происходящее душегубство, а, напротив, приносило ей чувство удовлетворения от справедливости и возмездия, кое наконец настигло виновного. Образ Тадэуса, который должен был вселять уверенность и чувство безопасности, заставил Зуара испытать страх. Он вдруг уверовал, что Тадэус и на его сожжение смотрел бы так же холодно и безучастно, в глубине души радуясь судом над грешником. Теперь вор смог узнать в мужчине того самого Инквизитора, который был готов отправить его на плаху, и лишь воля случая исправила это. Для рыжеволосого парня, казалось, прошла целая вечность, состоящая из безбожных страданий и всепоглощающей жути, хоть казнь и длилась не больше нескольких минут. От одного из особо громких стонов внутри Зуара все вздрогнуло, и оцепенение наконец отступило. Сморгнув пелену слез, рыжий вмиг сорвался с места. Он действовал быстро, но все происходящее продолжало напоминать ему мутный сон. Парень скорее двигался на рефлексах, чем отдавал себе отчет в том, что делал. Но Азарис знал одно — это нужно было прекратить. Резко подбежав к месту казни, Инис одним быстрым движением вытащил из-за спины лук, который он брал с собой для похода в лес. Ряд людей, которые смотрели на казнь, как на представление, нехотя расступились. Некоторые недовольно бранили наглого «зрителя», другие испуганно шарахнулись в сторону от лучника. — Инис?! — раздался громкий голос Первосвященника, который, казалось, был слегка удивлен внезапному появлению Азариса. Но вора было уже не остановить: Зуар вынул из колчана стрелу и, несмотря на дрожь, которая охватила его тело, смог с силой натянуть тетиву лука и прицелиться. Пущенная стрела попала точно в цель, пробив сгорающей женщине грудь и проткнув сердце. Приговоренная не успела даже вскрикнуть, тут же обмякнув и повиснув на веревках, что удерживали ее тело у столба. Вопли стихли, слышался лишь гул наблюдающих. Желтоглазый воришка неровно выдохнул с облегчением и, поддавшись слабости, опустился на колени, а затем и вовсе опустил голову, крепче сжав спасительный лук. Приговоренная больше не извивалась в муках, также от этой сцены больше не билось в агонии и сердце Иниса. Теперь они оба были свободны, каждый от своей боли. Сознание разбойника начало проясняться лишь тогда, когда к нему подбежали стражники. Один из мужчин попытался выхватить лук, но Инис будто сросся с ним, ни в какую не желая отдавать оружие, а второй в это время пытался поставить его на ноги. — Отпустите! — наконец выдавил из себя Зуар и дернулся в сторону. Инис только и смог, что двинуться немного вперед и упереться руками (в одной из которых так и остался лук) в землю. Подняв голову, Инис тут же встретился взглядом с Инквизитором. В этот момент Азарис даже не смог понять, что именно выражали синие зеркальца души Тадэуса. В голове плута закрепился мрачный образ безразличия и хладнокровной жестокости. Вор вновь опустил голову. Было страшно. От того, что произошло; от давящего взора Инквизитора; от осознания, что только что, впервые за всю свою жизнь, он убил человека. Хоть это убийство и было вынужденным (Инис все же облегчил женщине страдания), на душе рыжего стало поистине скверно. К глазам подкатили горячие слезы, а внутри все сжало железными тисками, заставив желтоглазого юношу дико и глухо простонать. — Какого дьявола ты творишь?! — послышался низкий голос Тадэуса. — Уведите его немедленно! Парня с еще большей силой схватили и поволокли прочь. Инис дергался, пытаясь вырваться, он даже хрипло позвал Тадэуса на помощь, но Инквизитор стоял к нему спиной, оглашая толпе какие-то лишь ему понятные истины. Сознание вора, наконец, заволокло непроглядным ужасом, когда его бросили в сырую темницу. Словно его должны казнить следующим, словно сейчас там, на задней площади у замка, готовили костер для него. И в этот раз Тадэус ему не поможет, потому что будет руководить этим сожжением. От ужаса парень даже ничего не сказал. В холодных и влажных коридорах он слышал лишь эхо собственных мыслей. Бессильно сев на корточки у проржавевших, но все еще крепких прутьев, вор схватился за них и невидящим взором уставился на проход. Здесь было темно, сыро и холодно, еще холоднее становилось от страха и осознания того, что он сделал и как будет за это наказан. Но никому не было дела до его переживаний. Спустя целую вечность, как ему казалось, в коридоре послышались чьи-то частые шаги. Чем отчетливее они звучали, тем страшнее ему становилось. Забившись от страха в угол, Инис закрылся руками, словно так он становился невидимым. Он почему-то верил, что его вот-вот казнят, а смазанные голоса лишь подтверждали его догадки. — Вы с ума посходили что ли?! — послышался жуткий голос Инквизитора, и парень вздрогнул. Присутствие Тадэуса ничуть не успокаивало. Когда свет от факелов настиг камеры, Инис рефлекторно еще сильнее вжался спиной в угол. — Азарис? Послышалось звяканье ключей, и камеру, наконец, открыли. Вор так и сидел в углу, он не бросился к спасителю, потому что образ Тадэуса почему-то теперь казался ему опасным. — Это какая-то ошибка, я не велел запирать тебя здесь, — проговорил он и протянул ему руку. Когда один из стражников прошел вглубь камеры и осветил лицо парня, все естество Инквизитора сжалось в болезненном спазме. Настолько испуганным и загнанным Тадэус видел его уже второй раз. — Инис? Вор молчал. От ужаса, что еще не отпустил сознание, Инис не мог собрать свои мысли. Забиться в угол было самым безопасным, нежели идти к протянутой руке палача. Тадэус мельком глянул на охрану, которая мешала всему откровению, что рвалось из его груди. Видеть вора таким напуганным было для него самым большим наказанием, ведь страх в него вселял он сам. Столько времени и сил было брошено, чтобы избавиться от всего этого, но сегодня, одним большим шагом Тадэуса вновь отбросило назад. К тому дню, где он так же стоял у двери камеры, а вор безнадежно и отчаянно пытался сбежать.***
Тем временем ситуация в Доме Серебра накалялась все больше. Вильгельм с нетерпением ждал ответ от Каура, от решения которого зависело очень многое: два древних государства, Серебро и Золото, были на пороге новой многолетней войны. Но старый Король тянул с ответом, заставляя Вильгельма с каждым днём терзаться все больше. К слову, от его «терзаний» страдал почти каждый в замке, ибо, когда Король был не в духе, попадало буквально всем, начиная от слуг и заканчивая лордами, что посещали стены Серебряного Дома. Также Вильгельм переживал о реакции сына на помолвку. Конечно, мнение Вилмара на этот счет было ему неинтересно, он был обязан жениться для крепкого союза государств, но в силу своего паршивого характера мог доставить кучу проблем. Да и четкого согласия от Каура тоже не было, потому Вильгельм тянул с приказом на Север. Видеть наследника в столице он хотел лишь в том случае, если состоится помолвка с последующим бракосочетанием, в любом другом случае для Вила не было места лучше, чем Север. Там, на обледенелом краю земли, Вильгельму было неважно, что творит его сын, как развлекается и играет в короля. Северные земли по многолетним отчетам были в стабильном упадке, и избалованному и строптивому наследнику там самое место! Писем от младшего Инквизитора вполне хватало, учитывая, что вся их бравая компания решила там провести ревизию. Пусть Вил сделает что-то дельное там, пусть там допустит ошибки. Для их Дома в целом это пройдет незаметно. У Короля было много выдуманных причин для того, чтобы Вил находился дальше от столицы, лишь бы держать власть в своих руках. Взрослый наследник, который по законам должен уже перенять корону, рядом ему был не нужен. Оливера напротив безустанно ждала возвращения сына домой. И пусть она была против выгодной помолвки, всем сердцем желая своему чаду любви в браке и счастья, но обязанности свои и сына тоже понимала. К тому же помолвка Вила могла сильно приблизить его возвращение. В последнее время Оливера ждала этого с необъяснимой тревогой. Ее уже смущал тот факт, что письма из Севера задерживались. По срокам пора было уже получить по одному от каждого сына, но писем не было даже от Тадэуса. В зимнюю пору письма из Северных земель были очень редкими, оно и понятно, в эти месяцы корабли почти не ходили. Однако с середины весны ответы от Вилмара и Лазария стали приходить регулярно, но сейчас связь вновь оборвалась. Конечно, можно было все сослать на отсутствие кораблей в гавани, на плохую погоду, на бури, что могли задержать корабли… но Оливеру не покидало странное предчувствие. Что-то было не так. Необъяснимое чувство тревоги появилось не так давно и лишь усиливалось все больше. К тому же колдунье все чаще стали сниться страшные сны. Все они были очень мутные, смазанные и несли в себе очень странные знамения. После каждого такого кошмара Королева просыпалась вся в слезах и подолгу не могла уснуть и унять чувство страха. Она почти не помнила сюжет сновидений, лишь общие черты и размытые символы. Однако вскоре Оливера все же смогла запомнить один из кошмаров. Ей снился колодец. Огромный каменный колодец, возле которого суетился Лазарий. Парень ходил по кругу и собирал камни с земли, а затем поочередно кидал их внутрь. Парень был явно обеспокоен. После броска он подолгу вглядывался вглубь колодца и прислушивался. Королева долго не могла подойти ближе, будто идти ей нужно было очень далеко, хотя изначально казалось, что до Ларры можно достать, буквально протянув руку. Наконец, Оливера смогла подойти вплотную к загадочному колодцу, но что-то будто отталкивало ее, и женщина все не решалась заглянуть внутрь. Королева пыталась поговорить с названным сыном, но маг был очень напуган ее появлением, и на все вопросы Оливеры начинал глупо тараторить и за что-то извиняться. Осознав, что от колдуна она не сможет вытянуть ничего внятного, Королева все же решилась заглянуть в колодец. От увиденного женщина остолбенела, ужас буквально сковал ее, лишив женщину даже голоса. На дне колодца, в чёрной липкой жиже был ее сын, Вилмар. Он то пытался выкарабкаться из проклятого колодца, то начинал захлебываться чернотой и уходил в неё с головой. Как только Вилмар тонул и надолго задерживался под слоем чёрной массы, Лазарий начинал кидать в колодец очередную горсть камней и все вновь повторялось. Принц выныривал из вязкой субстанции и снова безуспешно пытался выбраться из колодца. После этого сна Оливера не находила себе места. Женщина каждый день молила богов о злополучном письме с Севера, надеясь, что хоть оно даст ответы на ее жуткие сны. И, наконец, письмо прибыло в Серебряный замок. — Боже… нет… — еле слышно проговорила Королева, почувствовав, как внутри неё все холодеет. Рядом стоял ее муж, Вильгельм, который все никак не решался заговорить. Король получил письмо ещё утром. Письмо было от Младшего Инквизитора, и сначала Вильгельм не придал ему особого значения, но пометка «срочно» все же заставила мужчину вскрыть конверт сразу. Письмо было длинным, включающим и результат ревизии, но больше Вильма поразило не это. Первосвященник писал о том, что его кровный сын и законнорождённый наследник, возможно, вскоре покинет мир живых. От подобной новости даже Вильгельм впал в ступор: он был так уверен, что с Вилмаром не может случиться ничего скверного (в глубине души веруя, что Оливера наложила на сына такие сильные защитные чары, что того даже удар меча вплотную не убьёт, а лишь ранит), что эта новость выбила его из колеи. Во-первых, умирал принц Серебра, продолжение его рода (хоть Вильгельм и откладывал этот день как можно дальше). Во-вторых, срывалась сделка с Бронзой, что означало, что многолетняя война с Золотом не за горами. А, в-третьих, Вильгельм совершенно не хотел искать всех своих бастардов, чтобы выбрать из них того, кого будет не стыдно усадить на трон. У Вильгельма был один признанный бастард — Мерон. Остальных же он не хотел подпускать к престолу даже близко. — Я знала, что случилась беда, — тяжело выдохнула Королева, когда самые плохие предчувствия все же оправдались. Вильгельм стоял рядом с ней, наблюдая, как Оливера вновь и вновь вчитывается в ровные строчки, написанные на «сухой» манер Тадэуса. В письме не было подробностей о состоянии Вилмара, кроме той, что тот проигрывал схватку со смертью. Такое письмо нельзя было давать Оливере, но, к сожалению, она имела право знать. И теперь с этими знаниями ей нужно было мириться, а не искать несуществующих посланий между строк. Вильгельм тяжело вздохнул, проследив как Королева с силой сжала письмо в руке и болезненно прикрыла глаза. Все ее естество кричало, а горячие слёзы рвались наружу: она была далеко от Вила, никак не могла ему помочь, она совершенно не знала, как быть. Боги, да если бы она умела перемещаться! Она бы уже оказалась у постели больного сына! Она бы смогла его исцелить! «Боги… за что Вы так со мной? Почему судьба так жестока к моему чаду? Где я свернула не туда?» — мысленно вопрошала колдунья, сжимая бумагу до побелевших костяшек на пальцах. — Возможно… стоит выслать лекарей из столицы? Конечно, если он дотянет до… — все же решил нарушить тишину Король. — Что?! — вмиг вскипела Оливера. Ее боль и отчаянье быстро нашли выход в гневе и не случайно. — Я… — Ты виноват в этом! Во всем этом! — сорвалась на крик колдунья. — Ты его отправил на Север! Отправил его в зимний сезон! Да ты молился, чтобы он умер в этих опасных водах и не вернулся живым! И теперь он действительно умирает! Вышло ровно так, как ты хотел! — Оливера! Прекрати истерику, — с нажимом отозвался Вильгельм и сделал шаг к жене. — Я не хотел его смерти! — Да что ты говоришь? Да ты больше расстроен тем, что у тебя сорвалась сделка с Бронзой! Тебе плевать на него! — продолжала бесноваться Королева. — Если бы я хотел его смерти, то я бы приказал его отравить! И не нужно было бы отправлять его на Север! Что за чушь ты несёшь?.. — Ты бы не смог его отравить здесь! Я бы этого не допустила! Да и если бы ты все же смог, рано или поздно люди бы узнали об этом! Церковь узнала бы об этом! И тебя бы свергли как сыноубийцу! — Оливера, хватит! — Вильгельм тоже начал выходить из себя. — Нам надо что-то делать! Он подошёл ближе к супруге и попытался взять ее за руки, но та лишь отшатнулась от него, как от прокаженного. — Оливера! — Мы ничего не можем сделать! Даже мои чары бессильны на таком расстоянии! Он может не протянуть ещё месяц или два! Как ты не понимаешь… — дрожащим голосом отозвалась женщина, вновь заплакав. — Боги… как больно… — сипло проговорила колдунья и, прикрыв рукой лицо, прижала проклятый кусок бумаги к сердцу. Женщина испытывала просто дикую муку от мыслей, что бессильна в этом горе, от осознания, что все это время эти чертовы страшные сны и предчувствие намекали именно на это. — Именно поэтому у королей не должно быть единственного наследника, — ввернул мужчина, — как Королева ты не выполнила долга перед Домом. Потеря сына не была бы столь страшной, будь у нас их больше! Женщина подняла взгляд на Вильгельма и болезненно улыбнулась. — Да как ты вообще можешь сейчас говорить подобное?! А ты выполнил долг перед Домом? Что ты сделал для выполнения долга? Отослал единственного сына на смерть?! Да и о чем я? Ты же выполнил долг! У тебя вовсе не один сын! Правда, самый годный все же подох, а теперь ещё и кровный сын одной ногой в могиле! Во всем этом виноват лишь ты! — с силой выкрикнула Королева, а затем низко добавила, — только попробуй мне сейчас что-то сказать… только попробуй повесить вину на меня! Поверь, ты нашёл не самое удачное время для этого. — Полно, — тяжело выдохнул Вильм. Он еще не примирился с мыслью, что все действительно скверно. — Он выкарабкается! Он крепкий! В нем же течёт моя кровь! — изрёк Вильгельм, все же опустив ладони Оливере на плечи. — В нем течёт кровь одной самой сильной колдуньи на континенте Серебра… он должен выжить. Королева передернула плечами, но на этот раз не стала отходить от мужа или пытаться уйти от его прикосновений. Сил не было, да и все это сейчас не имело никакого значения. — Я пошлю туда наших лучших врачевателей. Они должны будут ему помочь… — тихо проговорил Вильгельм. — Пошли меня с ними, — вдруг подняла голову женщина. Оливера схватила мужа за руки и с надеждой заглянула в глаза. — Я точно смогу его вылечить! Я смогу! — Я не могу, — тяжело выдохнув, отозвался Вильгельм. — Но я не могу не потому, что не хочу, а потому, что не имею права так рисковать Серебром. Оливера, мы на пороге войны с Золотом. Если с Вилмаром действительно случится горе, то мы не сможем расплатиться с долгами… и тогда… тогда начнётся война. Ты нужна будешь здесь. Ты же это понимаешь? Оливера хотела возразить, но все же смолчала. Если Вильгельм решил оставить ее здесь, то она не сможет переубедить его. К тому же, в его словах действительно была логика. Правда сейчас Оливере было абсолютно плевать на логику! Все ее мысли были лишь об умирающем сыне. — Да. Я понимаю, — коротко выдавила из себя Королева и сделала шаг в сторону, оставив Вильгельма с приподнятыми руками. — Я… я передам на Север целебные зелья… а сейчас мне нужно отдохнуть, — направившись к двери, изрекла колдунья. Оливера была дико опустошена и разбита, но сейчас нельзя было падать духом. Нужно было сделать все возможное, чтобы помочь Вилмару. — И Вильм… — остановившись прямо у двери, тихо позвала Королева. — Что? — Если Вилмар умрет… ты отправишься за ним следом, я тебе это обещаю, — проговорила колдунья и покинула залу.***
Следующий заговор Ларра начал спустя три дня после казни женщины. Лазарий все это время наблюдал за состоянием Вилмара, но после того дня, когда принца вновь охватила лихорадка, оно так и не изменилось. Наследник вновь перестал подавать какие-либо признаки сознательного присутствия. Змеи тоже больше не наведывались в покои принца, окончательно подтвердив теорию, что все случившееся оказалось именно последствием восстановления короны. К слову, все вернулось ровно к тому, что было раньше. Заговаривать корону в покоях Вилмара больше не было нужды. Лазарий вновь перенес шкатулку с оберегом в свою башню. Здесь ему было спокойнее, да и не хотелось лишний раз пугать Иниса и Паскаля. Да и проводить обряд без наблюдателей тоже было легче. Единственное, он предупредил парней о новом ритуале. Зуара мало обрадовала эта новость, потому что не исключалась возможность появления змей снова, но ничего против он не сказал. Да и кто бы его слушал? Во всяком случае змеи не были такими страшными в сравнении с недавней казнью женщины. — Если что мы будем готовы, — кивнул вор, — метла здесь, я их быстро вышвырну в окно! — Я не думаю, что змеи появятся. В прошлый раз их не было, — ответил Лазарий. — Но если что-то случится, то можно еще Тадэуса попросить о помощи. — Сами справимся, — Азарис поджал губы. Видеть Инквизитора лишний раз ему не хотелось. Он и так приносил ему в покои завтрак, обед или ужин, когда мог отлучиться от принца и не нуждался в собственном отдыхе. Тадэус, к слову, прекрасно понимал ситуацию и лишний раз не обязывал своим общением. Мужчине, конечно, хотелось поговорить с парнем и объяснить причину своего гнева в тот конкретный момент, но Азарис был слишком напуган. Потому Тадэусу только и оставалось, что дать вору немного времени успокоиться. — Ладно, как знаете, — бросил Ларра и, глянув на принца, покинул покои. С ритуалом маг не спешил по двум причинам: первая, нужно было отдохнуть, вторая, он уже слабо верил в его эффективность. И все же к вечеру маг собрался с силами, решив воспользоваться переходом солнца (закат) для усиления эффекта передачи энергии. Маг вновь водрузил корону на стол перед собой и сконцентрировался. Окно в башне было широко открыто (чтобы Ларра смог поймать тот момент, когда солнце коснется горизонта), и оранжево-красные лучи озаряли почти всю комнату мага. Заговор должен был длиться всего час, ровно столько, сколько длится астрономический закат. За это время змееуст должен был передать короне не только силу природы, но и свою собственную жизненную энергию. Единственное и главное условие было в том, что маг должен был вовремя остановиться и закончить ритуал «пробуждением» Вилмара, а не собственной смертью. Как и в прошлый раз, ритуал начался вполне гладко. Зеленый поток энергии в лучах заходящего солнца начал приобретать сначала золотистые оттенки, а затем и вовсе потемнел и стал переливаться, словно… словно чешуя. Поймав себя на этой мысли, Лазарий ужаснулся. Все те змеи — и живые, и тех, что видел в своих кошмарах Вилмар — это была его энергия. — Но почему? — лишь губами произнес Ларра. «Раз это я… почему змеи душат Вила? Ведь я последний, кто желает ему смерти! Почему?» — судорожно пытался понять Лазарий. Наверное, после подобных заключений стоило прервать ритуал. Но Ларра не мог. Точнее — он не хотел. В глубине души бледный парень почему-то ощущал строгую уверенность, что именно «так надо». Что он все делает правильно, какой бы исход ни был. Поток энергии усилился и теперь маг услышал чертово змеиное шипение. Корона менялась на глазах, приобретая свой изначальный вид. Сердце колдуна ускорилось, а затем резко пропустило удар, когда Ларра осознал, что теперь во всем этом мерзком шипении он мог разобрать целые слова и обрывки фраз. Сначала все эти слова имели шипящие звуки и очень ловко переплетались с самим шипением, что не покидало уши колдуна. Колдун отчетливо слышал слово «душит», но уже в другое мгновение змеи нашептывали «дышит». — Рушат… — вслух произнес Ларра, пугаясь собственного голоса, что теперь тоже мало отличался от языка аспидов. — Сушит… иссушит… его иссушит… если… жар не… затушит. Они обрушат… боль заглушат… Боже, — голова мага нещадно закружилась, а руки заметно затряслись. Корона полностью была восстановлена и из-за переизбытка энергии теперь мерзко звенела и потрескивала, словно раскаленное железо. Ларра болезненно простонал и, с силой втянув воздух, уперся ладонями в стол по обе стороны от короны. В одночасье звон стал настолько сильным, что перекрыл все окружающие звуки, включая змеиное шипение. А затем, когда шум достиг своего апогея и заставил Лазария звонко вскрикнуть от боли в ушных перепонках, вдруг оборвался громким треском. Энергетический поток оборвался. Ощутив дикую опустошенность, Ларра опустился на колени прямо перед столом и с силой сжал ладонями все еще пульсирующую голову. Парень тяжело дышал и силился вернуть своему сознанию ясность. Когда он отдышался, то почувствовал, что в комнате отчетливо ощущается запах железа. Колдун смог подняться не сразу. Ноги противно дрожали, будто Лазрий совершил пробежку по всем лестницам Северного замка. Но когда Ларра все же смог подняться, он в ужасе замер: корона в прямом смысле развалилась на куски, а от ее остатков исходил слабый белый дым. — Господи… нет, — дрожащим голосом отозвался колдун, сморгнув подступившие к глазам слезы. — Вил…