«Башня»

      Поздняя осень в Золоте была невероятно мягкой, редко дождливой. Было уже не так жарко, а даже слегка прохладно днем, потому поездки в экипажах не были столь изнуряющими. Кезон, как ему и полагалось, часто выезжал с визитами к важным и состоятельным семьям. Нередко он брал с собой и дочь, чтобы та повидалась с подругами. Мужчина наивно полагал, что его дочь дружелюбна с каждым, и все в ней души не чают. Конечно, такие тоже были, но при таком высоком положении в обществе сложно провести четкую черту между искренностью и лицемерием.       Однако стоило Олимпии пройти этап официальных приветствий, как она горячо обняла младшую из сестер, оставшуюся в отчем доме, и вскоре скрылась с нею в неизвестном направлении, пообещав, что к ужину они непременно вернутся.       — Олимпия, ты чудо как хороша, ну просто налюбоваться не могу! — льстиво, но довольно искренне пролепетала Эдера, дочь одного из тех счастливчиков, которые были обласканы властью.       — Это новое платье, — улыбнулась девушка в ответ и немного покружилась, — отцу привезли невероятные ткани из Сингапура, и он тотчас приказал шить мне новые наряды.       На Олимпии было струящееся непышное платье по фигуре цвета слоновой кости, которое выгодно подчеркивало ее округлившиеся формы. Возможно, фасон платья и был простоват, но ткань, ленты с золотой нитью, вышивка буквально кричали о достатке. Эдеру так не баловали, она имела столько платьев, сколько ей было положено. Пополнить ее наряды мог бы визит ко двору, но ее не приглашали. Причина стояла перед ней — Олимпия. Ее отец, подключив все связи, максимально не допускал новых молодых девушек ко двору, чтобы не сорвать договоренность с Эвоем. Впрочем, Эдера и не надеялась выйти замуж за короля, лишь в самых голубых мечтах могла себе это представить. Ведь в отличие от Олимпии она давно созрела и уже могла исполнить мечту любого короля — родить наследника. Однако девушку берегли для иной удачной партии, к тому же не так давно выдали замуж ее старших сестер.       — Просто прелесть, — вздохнула та, — мне кажется, я каждый раз вижу тебя в новом платье.       — Мы не так часто видимся, так что все может быть, — согласилась Олимпия. — Ну, как ты? Рассказывай. Теперь ты осталась совсем одна, сначала Теклу выдали, затем Виту… скоро и ты будешь при муже.       — Что-то мне не очень хочется замуж, — призналась Эдера и, увидев чуть округлившийся взгляд Олимпии, решила объясниться, — пару месяцев назад Вита приезжала навестить нас. Конечно же я спросила, как теперь она поживает.       — И что же, плохо? — удивилась Олимпия.       — Ее муж очень состоятельный, конечно, но он же… — девушка замялась, — он же старый, — в голосе ее прозвучали нотки брезгливости, — она рассказала такую скуку… это совсем не то, о чем мы мечтаем…       — Старый… — повторила Олимпия, — разве? Ему всего около сорока!       — Не знаю, — пожала плечами девушка, — но он точно не молод. Упаси Бог от мужа старика или толстяка! Тебе повезло, Его Величество молод и хорош собой. У него еще есть запал на страсти… а сестра мне рассказала, что их любовь не длится и пяти минут, а потом он еще и при ней писает в кувшин. Какая гадость!       Они обе рассмеялись, представив эту удручающую картину. В глубине души обе сочувствовали Вите с ее мужем и, наверное, желали ей быстрее овдоветь, если она столь несчастна.       — Уверена, Эдмарион, — Олимпия могла себе позволить такую вольность, — очень искусный любовник. Я раньше никогда об этом не думала, да и я была совсем крохой, но сейчас, — она сделала голос сильно тише и томно взглянула на подругу, — я имела удовольствие полистать не очень скромную книжицу… мужчина с женщиной может такое сделать! Иной раз там были нарисованы такие позы, что мне сложно было бы так скрутиться!       Эдере, как и любой другой девушке, было интересно обсуждать нечто запретное, что ждало их лишь после замужества. Она приблизилась к Олимпии и с неподдельным интересом стала расспрашивать ее о подробностях, в конце закрепив все очень мудрой мыслью: «вот бы и мужчины читали такие книги, а не пыхтели над лицом и писали в ночной горшок после». Олимпия же воображала себе, как чудно и восхитительно складывается ее жизнь, если до конца года у нее, наконец, пойдут регулы. Грешным делом она думала, что готова на самый большой обман в своей жизни, ведь кровотечения можно и инсценировать, лишь подобрать нужную краску или вообще резать кроликов и использовать их кровь, чтобы всего-то испачкать постель…       Роскошная жизнь королевы с таким мужем-королем, каким был Эдмарион, была пределом мечтаний любой женщины. Она вернулась мыслями к рассказу Эдеры про старого мужа сестры и сама себе позавидовала, что замуж выйдет не за старого Эвоя, а за его молодого и крепкого сына. Но, будем честны, Олимпия была так упоительно влюблена в титул, что и за Эвоя вышла бы замуж. Какую разницу имел возраст, если речь шла о титуле королевы?       Однако речь шла об Эдмарионе. Теперь она не была готова упустить этот невероятный шанс сделать свою жизнь максимально роскошной, яркой, полной страсти и любви. Олимпия была наивно убеждена, что она была самой красивой девушкой в Золоте, и что Эдмариону нужно лишь примириться с мыслью о женитьбе, а после он влюбится в нее безоговорочно. Все ее практики флирта с мужчинами вдруг сконцентрировались на короле, и девушка представляла теперь, как будет заигрывать со своим мужем, как будет делить с ним супружеское ложе, как в страсти и любви будут зачаты их дети, будущие наследники. Наследники принцы и принцессы. Сознание Олимпии фантанировало зарисовками из самых романтичных романов и сказок, которые вот-вот должны были стать явью.       Мечты самого Эдмариона были далеки от брака, детей, любви и страсти с женщиной. И несмотря на старания Кезона сократить появление молодых вертихвосток при дворе, они все равно устраивали променад перед королем, убежденные в том, что тому не хватает женского внимания. А Эду не хватало вовсе не этого, а времени. Оно утекало сквозь пальцы, а новостей, особенно грандиозных, так и не поступало. И все же в столь долгой разлуке с любовником Эдмарион не брезговал снять напряжение с кем-нибудь еще, при этом не чувствуя никаких угрызений совести за новые «измены». Сознание и совесть короля не могли простить лишь связь с Ясоном, но в разлуке со Скараби по мнению короля не было запрещено снимать физическое напряжение с другими. Однако даже здесь Эдмарион был довольно скромен и, когда мог, отказывал себе в желаниях плоти. Он всей душой ждал возвращения Скара и даже начал готовить ему подарок, с какими бы вестями тот ни вернулся.       Эдмарион вызвал с Гефеста лучшего кузнеца и приказал сделать ему меч столь ювелирной работы, что сам кузнец, не имея права отказать правителю, в глубине души был страшно напуган таким заказом. Желание Эдмариона было простое, он хотел меч с резной рукоятью, но резьба должна показать ягуара, а шлифовка должна быть такой, чтобы он мог смотреться в рукоять, как в зеркало. Само лезвие меча король заказал из дамасской стали, что была доступна не каждому кузнецу, так как была очень трудоемкой. Неумельцы, возможно, и добивались красивого лезвия, но такие мечи быстро разбивались в бою, так как были очень хрупкими. Сделать годный меч из дамасской стали могли единицы на Гефесте, и самый лучший кузнец, хранящий секрет выплавки, получил королевский заказ. И, упасут его боги, если королю не понравится выплавленный меч. Вместе с тем Эдмарион заказал такую же расписную шкатулку для меча с шелковой подушкой. Готовый подарок должен был ждать Скараби в его покоях, скрасив его возвращение и напомнив о щедрости короля.

***

      Пиратский корабль отплыл ещё затемно. Тамерлан пожелал встретить рассвет в море. Мало кто понимал откуда в капитане взялось столь странное желание (лицезреть треклятое солнце на краю моря), да и мало кого это вообще волновало.       Больше всех этот вопрос беспокоил Дона Асмиля и то лишь по причине того, что накануне тот пил как проклятый, а уже среди ночи его заставили грузиться на корабль и вставать за штурвал. День намечался чертовски поганым. Казалось, морская болезнь настигла рулевого сразу, как он сделал первый шаг на борт корабля, а вид штурвала заставил испытать самые настоящие муки совести. Естественно перед самим собой! Черт его дернул так пить перед отплытием? Ах, да, точно… не черт, а ангелочек…       Первая мысль о Тибиле возникла у Дона именно у руля, причём не самая светлая. Дон вспомнил, что так и не получил прощения. Напротив, Тиб наговорил ему очередную порцию гадостей. И, да, было за что, и вся эта ситуация оставалась весьма прескверной, но Асмилю сейчас было настолько плохо, что по большей части его ещё не до конца отрезвевший разум мог только винить пастора. Ведь не будь ссоры с Тибилем, не было бы жуткой головной боли (во всех смыслах этого слова). Поэтому Дон сначала недовольно вглядывался в трап, подсознательно высматривая виновника его мук, а затем бросил и эту затею, решив, что ангелочек уже давно погрузился на судно и мирно спит, в отличие от несчастного рулевого, который сможет прилечь только ближе к полудню, да и то не факт.       Капитан сразу приказал взять прямой курс к линии торговых путей Серебра. По его расчетам пираты должны были захватить один из кораблей Серебряного дома, за пару дней вернуться обратно в порт Бронзы, пополнить запасы провизии и рвануть к островам Сингапура для продажи награбленного. И таким образом избежать возможную погоню со стороны флота Серебра. Все это звучало уже знакомо и привычно, но Феррос с самого утра был каким-то нервным и озлобленным, что сначала показалось Асмилю странным, но с другой стороны Тамерлан, как ни крути, был обычным человеком, который мог нервничать из-за предстоящего захвата судна. К тому же, когда солнце поднялось высоко над горизонтом, Дон был последним членом экипажа, который хотел вообще хоть о чём-либо думать: желтый шар припекал так, что хотелось вышвырнуть самого себя за борт. Так в адских муках прошла большая часть дня.       Как и предполагалось, Асмиль смог покинуть свой пост лишь ближе к вечеру. Сначала у рулевого даже появилось крошечное желание спуститься к Тибилю, чтобы попробовать вновь поговорить. Но мысли об очередном скандале и новая волна головной боли быстро отринули это. Прохлаждаться со святошей на отдельной койке ему явно не удастся, потому Дон спустился в общую каюту, застав Зиру в ее огороженной бочками уголке. Гамак над ней принадлежал как раз Дону, где он и собирался обитать весь предстоящий заплыв. Взобравшись на него и приняв удобное положение, Асмиль быстро уснул, сильно уставший еще ранним утром. Но бог отдыха ему явно не благоволил в этот день.       — Асмиль, — взволнованный голос негритянки вывел молодого пирата из сладкого мира грёз. — Асмиль… ты Тибиля не видел?       Дон с трудом разомкнул свои глаза и болезненно поморщился:       — Неа, — коротко ответил он и решил провалиться в сон снова. Но Зира не отставала.       — Странно, и я его не видела сегодня. Он обычно помогает хоть как-то, а тут словно испарился.       — Угу, — вяло продолжал Дон, — он так много ничего не сделал, что, наверное, страшно утомился, — продолжал бубнить Дон, которого вновь начала раздражать эта невероятная способность Пастыря отлынивать от работы, когда как другие впахивали за троих.       — Дон, я серьезно!       — Я тоже! Небось лежит у себя и отдыхает, устал же бедняжка смотреть, как другие пашут, — уже огрызнулся пират.       — Нет, его нет в каюте, — серьезно проговорила Зира и нахмурилась. — Ты его когда в последний раз видел? Никак не пойму, с кем в шлюпке он плыл на корабль.       Рулевой тяжело вздохнул, осознав, что поспать ему так и не удастся, и что Тиб издевался над ним даже на расстоянии. Нехотя разлепив глаза, Дон уставился вниз на Зиру, спросонок даже не сразу отличив ее темную фигуру на фоне грязного пола.       — Может он у Ферроса?       — Может… но обычно он спускается к обеду ко мне на кухню, да и вещей в его каюте нет, — обеспокоено отозвалась Зира.       — Как нет? — удивился Дон, который точно знал, сколько всякого хлама Тибиль успел купить на суше. — Книжек его всяких и сумки…       — Там ничего нет. И кровать сложена.       Асмиль ещё раз нахмурился, пытаясь понять, как подобное вообще возможно, и все же присел на гамаке, свесив ноги.       — К вечеру явится. В конце концов, жрать то он захочет рано или поздно, — рассуждал Дон.       — Но ты б зашел к капитану, — осторожно начала Зира, — а то что-то неспокойно у меня на душе.       Вот уж чего-чего, а лишний раз пересекаться с Ферросом желания не было решительно никакого.       — А меня разве нянькой к Тибу приставили, чтобы я ходил и докладывал Ферру обо всем?       — Ну ладно уж тебе, Дон! — взмахнула руками негритянка. — У тебя уж больше возможностей глянуть, кто там в его каюте. Может, Тибиль заболел? Лежит у него, а Ферру и дела до него нет!       — Заболел? — пират глянул вниз. — Это чем же? Воспалением хитрости?       — Асмиль! — прикрикнула Зира, топнув ногой. — Сходи, посмотри! Иначе на ужин одно яйцо тебе дам и самое тухлое!       — Ладно- ладно… — нервно выдохнул Дон и спрыгнул на пол. — Еще тухлых яиц мне не хватало…       Рулевой нехотя побрел наверх и ближе к капитанской каюте остро ощутил волнение Зиры. И в самом деле, разве не странно, что Тибиль до сих пор не мелькнул своей недовольной и презрительной физиономией? Сердце забилось быстрее от волнения, когда Дон на мгновение представил, что Тиба случайно вообще забыли в порту. Дон даже поспрашивал других про Тиба, но те лишь махали руками или пожимали плечами. Никто его не видел, но никто никогда и не пытался его видеть в целом. До Пастыря никому не было дела. Почти у каюты капитана Дон развернулся и решил самолично проведать Тиба в его коморке, но, как и говорила Зира, там никого не оказалось. Никого и ничего. Ни сумок, ни узлов с вещами. Постель его и правда не была разложена.       За озадаченными плутаниями рулевого наблюдал Феррос с капитанского мостика. Для короля пиратов не было тайной столь суетное поведение Асмиля, напротив, он точно знал причину и даже посмеивался над всей этой ситуацией. Хотя в глубине души все это его злило не меньше.       — Гадство… — выругался Асмиль, прикрыв лицо ладонями и чуть сжав голову. — Как так-то? — в бесконечность моря выдохнул он, оглядев корабль.       Как так вышло, что Феррос не заметил отсутствие брата? Как сам Дон этого не заметил? И что теперь? Тибиль остался на берегу! Один! Без денег, без защиты! Что теперь делать? Возвращаться? «Как я мог про него забыть? Как?!» — из потока мыслей Асмиля вывел скрип лестницы, от чего Дон резко развернулся.       — Что-то потерял? — хрипло усмехнулся Тамерлан, вскинув густые брови. Рулевой с силой выдохнул, предвкушая предстоящий разговор, и серьезно начал:       — Ферр, у нас огромная проблема… — начал рулевой, не зная, как озвучить весь ее масштаб.       — Да неужели? — наигранно удивился капитан и подошел к рулевому ближе.       — Мне кажется… нет, я уверен, что мы забыли в порту Тибиля, — продолжил Морской Черт, — если мы прямо сейчас развернёмся, то…       — Вот как? Забыли? А ты так переживаешь из-за этого? — перебил Ферр. — Как интересно!       — Феррос, черт побери! Мы оставили его там совсем одного! Без денег! — начал закипать Асмиль. Ему совершенно не нравились игры, которые затеял Тамерлан. Нужно было срочно действовать! В голове четко билась мысль, что Тибиль один там совсем не справится и несчастного нужно поскорее спасти от неминуемой гибели.       — Одного? Без денег? — сочувственно повторил тот и усмехнулся. Стальной отблеск зеленых глаз очень не понравился Дону. Однако не только у рулевого было четкое убеждение, что Тибиль неспособен к жизни без опеки Тамерлана.       — Да! — спокойствие капитана его убивало. — Мне кажется, ты не понял, это не шутка! Его и правда нет! Никто его не видел!       В ответ Феррос лишь расхохотался, и Дону пришлось выслушивать этот смех целую вечность. Что здесь смешного? Дон с ужасом представлял эту слезливую физиономию Тибиля, который вдруг осознал, что про него все забыли.       — Будь спокоен, друг мой, — вдруг серьезно начал мужчина и прокрутил между пальцами ус, — Тибиль заявил, что он взрослый мужчина, взрослый и самостоятельный, не нуждающийся в моих деньгах. И изъявил недурное желание остаться на суше, и я великодушно позволил ему это сделать.       — Что?! — не сразу понял Дон, а когда понял просто не поверил. — Как? Ты его самолично там бросил?!       Тамерлан только хмыкнул: ему не нравилась данная формулировка предложения. Он не бросал кузена, а позволил тому остаться. Ферр и сам не желал оставлять это нежное существо, которое язык не поворачивался назвать мужчиной, без какой-либо опеки. Самым идеальным вариантом было вернуть его ко двору, но у капитана были личные интересы этого никогда не делать. Собственная свобода и такая распущенная и грязная жизнь пирата была для него во сто крат дороже комфорта Тибиля.       Асмиль тем временем не находил слов. У него в голове не укладывалось, как можно было бросить Тибиля на произвол судьбы. В понимании Дона, Тибиль был практически немощным, а если и не немощным, то чертовски слабым, доверчивым и добрым (что для рулевого приравнивалось к глупости) человеком. Поэтому желание бросить подобного человека казалось Асмилю форменным убийством.       — Не бросил, а оставил в покое. Как он и хотел. Не ты ли мне говорил, что Тибиль не ребёнок и может сам за себя выбирать? Вот, пожалуйста! Он выбрал, — продолжал с улыбкой Ферр.       — Ты спятил… — глухо выдохнул Дон, опустив серый взор на грязный пол.       — Думаешь? — усмехнулся капитан. — Я считаю, что это мое прозрение, о котором вы оба, кстати говоря, молили меня накануне отплытия, — Дон невольно поджал губы. Они явно просили Ферра о некоторой свободе действий, но вовсе не желали таких радикальных мер! — Или, погоди, может, ты сам расстроен тем, что не остался с ним? И если так, то кто из нас спятил?       Феррос даже обошел рулевого и толкнул скрипучую дверь в коморку, где, как и полагалось, Тибиля не было. До этого дня вряд ли капитан хоть раз сюда заглядывал, ему было по большому счету безразлично, в каких условиях жил кузен. Тибиль вечно жаловался на все подряд, что очень быстро Тамерлан стал пропускать все его нытье мимо ушей. Однако кровать была сделана довольно крепко, к тому же была широкой. И, к несчастью, Ферр догадывался, что на этих досках Тибиль спал не один, а потому вновь вернул свое внимание Дону.       — Слушай, ты же сам прекрасно понимаешь, что он один не справится… надо… — Дон не успел озвучить свои мысли, но они видимо настолько ярко отражались на его лице, что Тамерлан сделал это за него.       — Разворачиваться? — пират кивнул. — Ты сам себя вообще слышишь, Асмиль? Что за паника? Что за чушь?       Асмиль прекрасно слышал себя, но вот, казалось, Тамерлан его явно не слышал. Иначе откуда это обескураживающее спокойствие?! Он же сам прекрасно знал, что Тиб в самостоятельной жизни, как сухой листок, который плыл по течению и полностью зависел от превратностей погоды! А вдруг на этот листок кто-то наступит?       — Неужели мой братец настолько вскружил тебе голову? — продолжал Ферр. — Я просто тебя не узнаю. Буквально пару месяцев назад ты был в гневе и ярости из-за того, что мы упускали знатный куш из-за плохой погоды и был готов в шторм плыть через море. Но тут! Нам выпал такой шанс хорошенько подзаработать, а ты хочешь бросить все ради… ради чего? — Ферр удивленно вскинул брови. Дон так и продолжал разглядывать пол и чужие сапоги, но все же заметно нахмурился. «Ради чего?» — эхом повторились слова капитана в черепной коробке пирата. «Ради него», — быстро всплыл ответ в сознании Морского Черта, от чего на мгновение парню даже стало как-то страшно. Внутри молодого пирата правда все похолодело на этот короткий миг осознанности. Действительно ли рулевой был готов сейчас отказаться от золота и роскоши (хоть и недолгой) ради одного человека? Это же настолько безумно глупо и абсурдно, что даже не смешно.       Капитан окинул холодным взором потерянного Асмиля и, понизив тон, начал серьезнее:       — Подумай над тем, что для тебя важно. И постарайся расставить приоритеты правильно. Знаешь, я так боялся, что ты испортишь мне святошу, что совсем не заметил, что по итогу он испортил тебя. Ты очень изменился. И кажется, не в лучшую сторону. Не в ту сторону, в которую стоит меняться пирату. Ты хорошенько подумай над моими словами и наконец реши для себя, кто ты. Иначе мне придётся тебя и вправду высадить в ближайшем порту, как и моего брата, и искать замену. Мне не нужны тут непригодные к работе люди.       — Так точно… — только и смог выдавить из себя Дон.       — И еще, — уже уходя, бросил Феррос. Асмиль растерянно поднял взгляд на капитана. — Я бы еще понял, если бы ты такой кипишь поднял из-за знойной красотки. Но Тибиль? Это смешно.       Для Тамерлана выбор Асмиля не был очевидным. Он не ценил Тибиля так, как, возможно, было ему должно. Кузен воспринимался им как обуза, которой и являлся. Да, Тибиль не был плохим человеком и был по своему дорог Ферросу, капитан даже переживал за его судьбу. Но разве не здорово, что проблема сама собой решилась? Ведь это не он его бросил, а Тибиль ушел сам. Разве не это зовется удачей? Да и Тамерлан не имел ни малейшего сомнения, что стоит им вернуться в порт того Бронзового городка, как Тибиль первый побежит их встречать. Мужчина не верил, что этот слабак способен на жизнь без его покровительства, а потому после столь болезненного урока станет еще более безвольным и потому удобным. В страхе снова быть брошенным и оставленным на свои собственные силы (коих нет) Тибиль будет исполнять волю Ферроса с еще меньшим сопротивлением.       В городе разбойников и воров Тамерлан его бы не оставил, он все же не так жесток к кузену, но в мирном богобоязненном городке Тибилю не грозило буквально ничего, кроме сна без крыши над головой и голода. Перспектива, конечно, не из самых приятных и желанных, однако почему-то здесь капитан был уверен, что церковь, куда Тиб носил честно награбленные деньги, должна как-то ему помочь. Иначе какая же это церковь, если она отворачивается от тех, кто так верно служит ей? А даже если и так, то, быть может, Тибиль отречется от всей этой ереси, наконец? Тамерлан во всем этом находил все больше плюсов.       Асмиль, оставленный со своими думами тет-а-тет, находил в столь зверском поступке все больше минусов: он представлял, как Тибиля грабят, избивают, морят голодом. И все это делают те самые люди, которые улыбались ему еще вчера. Никому нельзя доверять! Ведь тебе рады лишь тогда, когда ты при деньгах, но у Тибиля с его расточительностью их совсем скоро не станет, если они вообще у него есть! Оставил ли ему Феррос золото, чтобы тот банально не подох с голода в этом «райском» местечке? На сколько дней вперед проплачена его комната? А если у него уже закончились деньги, где и на что он будет питаться? А если комната не проплачена, то где он будет жить?!       — Он покойник… — обреченно выдохнул Дон себе под нос и сжал свою голову ладонями. Спокойствие Ферроса в данном случае ему было абсолютно непонятным. Как родной человек мог бросить такого растяпу в реалиях жизни, к которым тот был категорически не готов?! И почему Асмилю настолько не все равно? Как эти нелепые взаимоотношения с Пастырем вылились в такую дикую несуразность и при этом стали такими желанными?..

***

      А тем временем там, за бортом, в клочке земли, именовавшимся Бронзовым Домом, но вдали от брошенного Тибиля разгорались страсти ничуть не хуже. Как и полагалось, при дворе все било красками, однако от этих красок кому-то уже до кровавых слез резало глаза. «Святое» государство было на пороге раскола, у нового витка истории. По большей части народ любил своего короля, однако далеко не все поддерживали его инициативу посадить на трон вместо или после себя колдуна. Иные вообще считали, что король на старости лет немного выжил из ума, ведь если кровного наследника нет, то какая разница, кого сажать на престол. А если так, то почему выбор столь радикальный и идущий наперекор всем традициям, которые годы устанавливались на землях Бронзы слезами и кровью?       Больше всего возмущались те, кто еще помнил истории своих семей, когда столетия назад предки платили за Веру и традиции кровью и жизнями. О тех темных временах не любили вспоминать, но те времена были и сейчас грозились повториться, но уже в другом ключе. Если раньше ушедшие правители, разгневанные грехами союзников, провозглашали себя и свои земли оплотом Веры, организовывали религиозные походы, казнили тех, кто противился принимать Бога, то что же сейчас? Каур решил пригреть у себя под крылом колдуна, потомка тех, кого из года в год сжигали на кострах. И чем же теперь Бронзовый Дом отличался от своих «грешных» братьев, где Серебро погрязло в связи с магией, а Золото и вовсе продолжало восхвалять языческих богов и дикие традиции?       Неверных изгоняли или убивали, другие под страхом смерти принимали новые законы и условия жизни, чтобы прекратить массовые изуверства, которые в последствии историки лаконично описали как указ «Об очищении Бронзового Дома от греха». Подобные чистки проводил Дом Серебра тоже, однако те не были столь жестокими и обширными. Ужасный период кровавых походов во имя Господа Бронза решила скорее забыть, годами сглаживая эти волнения быстро развивающейся торговлей и высоким уровнем жизни горожан. И по прошествии стольких лет, когда, казалось, прошлое осталось далеко в прошлом, народ вопреки всему все еще помнил, а посему его недоумение было понятно многим. А повторять «Походы Веры» никто не желал, будь то вера в Бога или навязывание всем язычества. Столетние устои пошатнулись, традиции были под угрозой, Церковь претерпевала сильное неуважение со стороны власти. И как бы Каур ни объяснял свое решение, говоря про надвигающиеся войны, Дома все же держали мирные соглашения и предательство короля было необъяснимым. Особенно, когда взойти на престол желал не только хитроумный маг, который одурманил правителя королевства, но и вполне приличный и в некоторых кругах даже желаемый претендент на трон Мирамид.       Мужчина был из знатного рода, который из поколения в поколение служил при дворе. От отца помимо громкой фамилии и большого наследства Мирамиду достался и титул: глава семейства стал уже совсем плох и потому сын получил звания королевского коннетабля и верховного юстициария. Конечно, еще до отставки отца к этому были все предпосылки, однако оправдать свои компетенции Мирамид успел за довольно короткий срок. Мужчина был донельзя работоспособен, практичен и невероятно расчетлив. Большая любовь к точным наукам проснулась в нем еще в детстве и с годами подарила Мирамиду большие успехи в карьере под началом отца.       Теперь, возглавляя королевский суд, Мирамид вершил свое правосудие по собственным понятиям о чести и долге, часто принимая бескомпромиссные решения. Политиком его назвать было очень сложно, все его деловые качества были столь высоки, сколь чужды ему были такие понятия как дипломатичность суждений. Ко всем он был требователен и не скрывал своего презрения к лодырям, которых, к великому сожалению, видел чуть ли не везде. Его отец уже от старости слабый телом, но не духом, продолжал покровительствовать сыну. При всей верности короне он, как и любой другой на его месте, во всем искал выгоду для своей семьи, и когда юный принц Тамерлан пропал вместе с маленьким Тибилем, и их поиски спустя годы не увенчались успехом, Гелиус приложил немало усилий, чтобы король рассмотрел Мирамида в качестве преемника или десницы, если вдруг у короля родится кровный наследник в новом браке или вне брака вовсе. И какое-то время на тайных собраниях такой вариант обсуждался вполне серьезно, так как единственная голубая кровь короля текла в Гильрее. И чтобы как-то скомпенсировать некровного наследника, еще ребенком Гильрея была обещана Мирамиду в жены, однако со временем планы Каура кардинально изменились. В столь короткое время найти колдуна и без оглядки на всех поставить его рядом с собой и готовить к престолу? Такое неуважение былым договоренностям сильно изменило верность Гелиуса, а вместе с тем и его сына, который, конечно же, мечтал занять трон. И от своей мечты он вовсе не желал отрекаться и теперь.       Ранним утром в чёрном плаще с сапфировым подбоем стремительной военной походкой к залу королевского совета шёл высокий осанистый мужчина. Его темные длинные волосы были собраны в низкий хвост и перевязаны синей атласной лентой, высокие чёрные сапоги отстукивали тяжёлый ровный ритм, который отражался глухим эхом об стены. Весь его вид говорил о решительности, а темные карие глаза выражали гнев и раздражение. Как только брюнет оказался у огромной деревянной двери, он нетерпеливым рывком толкнул ее и вошел в помещение. Пропустив гостя, двери с неприятным скрежетом захлопнулись. Столь резкое появление юстициария заставило вздрогнуть некоторых членов королевского совета, которые уже успели занять свои места за столом переговоров.       — Господи, — тихо выдохнул один из сидящих мужчин, заметно помрачнев. — Господин Мирамид, там что, восстание за окном или холера? К чему весь этот драматизм? — с некой иронией поинтересовался он.       — Ещё немного и восстание будет, не сомневайтесь, кардинал, — отчеканил Мирамид, ничуть не смутившись замечанию. Паладин несколько секунд удерживал строгий, неодобрительный взгляд на темноволосом, а затем выдохнул, вернув своему виду благосклонность священнослужителя. Одет он был, как и полагалось, в сутану, однако та была всегда алой (праздничной) и расшитой золотыми нитями и жемчугом.       — Вы правда так считаете? — подал голос светловолосый мужчина, который был старше всех присутствующих в комнате, в строгом коричневом костюме и большим бронзовым ключом на шее. — Потому что… пока что только наши с Вами действия похожи на восстание и предательство.       — Обоснуйте, — холодно изрёк Мирамид и двинулся в сторону стола.       — Господин Моро имел в виду то, что не кажется ли Вам априори странным, что королевское совещание проходит без Его Величества короля? — с наигранной улыбкой протянул голубоглазый парень, что сидел по правую сторону от светловолосого.       — Вот именно. Почему было решено назначить именно такое совещание? К тому же, среди присутствующих нет даже господина Саламона, — подхватил кардинал.       — Совещание открытое. Король о нем в курсе, также как и Саламон. Тем более мы ещё не начали заседание. Его Величество Каур знает причину сбора, но он уже высказал своё мнение и менять его не намерен. Однако, королевский совет может повлиять на указы короля. Конечно, если решение будет единогласным, — отчеканил коннетабль и присел на стул.       — Так, на повестке дня у нас вновь будет тема… — начал Моро.       — Веры, — перебил Мирамид. — На повестке дня у нас будет тема Веры и не соблюдение традиций, — добавил он, устремив взгляд на паладина. Мужчина в алой сутане заметно помрачнел.       — Кажется, мы уже обсуждали это. И мне казалось, тема закрыта.       — Верно, — согласился Мирамид и продолжил, — что для меня показалось поистине странным. Ведь кто если не Вы, бастион исконной Веры и Божественного ведения, должны противостоять ереси и защищать наше с Вами наследие? — продолжал давить темноволосый.       — Вам ли не знать, господин верховный судья, — начал раздраженно кардинал, — что у Его Величества Каура, к сожалению, не осталось кровных наследников. Что, очевидно, сковывает нам руки. Единственная родная кровь течет в Гильрее. Вы предлагаете посадить на трон ее?       При упоминании этого имени у Мирамида слегка поджались губы. Обещанная ему в жены племянница короля сейчас как полоумная вздыхала по колдуну и мечтала стать ему (магу) женой. Мужчина не знал, что его возмущало в этой ситуации больше: что план породниться с королем провалился, или что сама Гильрея, словно очарованная магическими чарами, тоже отреклась от традиций. В таком раскладе вещей Мирамид был даже рад, что ее и вовсе сосватали наследнику Серебра. По слухам принц Вилмар был столь любвеобилен, что ревнивая и горделивая Гильрея должна будет точно сойти с ума от вечных интрижек при дворе у нее перед носом.       — Для подобных «фокусов» придётся переписать весь свод указов, а может и Священное писание, — между делом высказался голубоглазый парень, ухватив пальцами крест у себя на шее, сделав этим акцент на своих последних словах. К слову, у каждого из совета был крест (у голубоглазого парня на шее висел латинский крест-чётки из чёрного аспидного камня (шунгит); Мирамид носил византийский серебряный крест, украшенный настоящими рубинами; у Моро был золотой крест боттонни с разноцветными камнями, который причудливо переплетался с большим ключом казначея; Саламон носил Бронзовый крест кросслет, похожий крест носил сам король Каур; самый выделяющийся был у Первосвященника Стэла — крест, сделанный из золота и инкрустированный сапфирами, рубинами и изумрудами, был размером с половину ладони). Каждый из членов совета считали своим долгом и высшим благоговением подчеркивать свою принадлежность к Вере, которую в Бронзе часто возводили в абсолют.       В королевский совет входили люди, чьи предки закладывали первые камни в фундамент Дома Бронзы вместе с королевской семьей. Бронза всегда почитала традиции и одной из таких было право на передачу титула своему кровному наследнику. Поэтому в Доме Бронзы было практически невозможно получить звание без родственных уз. Так в совете состояли господа, чьё родовое древо тянулось на многие-многие поколения. Среди этих господ был граф-паладин Стэл, который занимал в Бронзе положение Первосвященника. Мирамид, получивший от своего отца титул коннетабля, а также верховного юстициария. Казначей Моро и его сын Гайро, который готовился принять должность камерира от отца. А также архи канцлер Саламон — королевский историк и летописец, чей ныне покойный отец был хорошим другом короля.       — Об этом и речи идти не может, — отрезал Стэл.       — Гайро шутит. Конечно же, никто в серьез не задумывается о такой глупости, как совершенно ничего непонимающая в государственных вопросах девчушка на троне, — еле заметно толкнув локтем сына, улыбнулся казначей.       — Мы тут не для шуток собрались, — сухо отозвался Мирамид.       — Конечно, ведь для этого нужно иметь чувство юмора, — как бы невзначай обронил Стэл под нервные взгляды собравшихся. Мирамид лишь сощурился, пытаясь понять сакральный смысл данного замечания, но Гайро решил продолжить тему.       — А по мне так отличный каламбур выходит, не находите? — подлил он масла в огонь. Парень не был глуп, напротив, будущий казначей прекрасно умел пользоваться не только своим положением, но и смекалкой. Заседание не было объявлено, в зале были собраны не все члены совета, а это значило, что все происходящее было не больше, чем пустой трёп. Так к чему бояться высказываться в открытой дискуссии? Однако такая наглость не могла не злить верховного судью, но как только Мирамид попытался осадить пыл своего соратника, дверь в зал совета вновь распахнулась.       — Простите за опоздание, — проговорил вошедший рыжебородой мужчина. Саламон быстро оглядел присутствующих и занял место за столом. — Мой помощник передал Ваше послание, господин Мирамид. И я был крайне удивлён темой собрания.       — Что ж, теперь, я полагаю, мы можем начать обсуждение? И давайте будем кратки. Я не намерен убивать на это весь день, не знаю как у вас, господа, а у меня ещё есть куча обязанностей, — отозвался Стэл, поправив свой плащ. Юстициарий косо глянул на этого бездельника и только хмыкнул себе под нос.       — Большая честь знати и горожан крайне обеспокоена и даже разозлена тем, что Его Величество выбрал в качестве преемника мага. В данном решении нарушается не только традиция родственных уз, но также принижается значимость «Походов Веры». Зреет большое недовольство. И, если решение короля непрекословно, то, возможно, мы хотя бы можем найти способ предотвратить ещё не разгоревшееся восстание? — ровно изрёк Мирамид и перевёл свой взгляд на Саламона. — Вы поддерживаете выбор Его Величества, так возможно у Вас и план есть, м?       — Восстания не будет, — отрезал рыжеволосый мужчина. — Гистус принял нашу веру и более не является язычником…       — Гистус регулярно практикуется в магии и чародействе. Или это после принятия веры не считается? Как это вообще работает? — со смешком отозвался Гайро, — Ваше Преосвященство, может, Вы подскажите?       — Это никак не работает, — сердито изрёк Стэл, потирая пальцами перстень на другой руке. — На бумагах Гистус богобоязненный подданный Бронзы.       — А по факту по вечерам лягушек варит, я так и понял, — махнув рукой, усмехнулся будущий казначей и откинулся на спинку стула.       — Вы позволите мне договорить? — поморщился Саламон, которого очень возмущала атмосфера текущего собрания. Мирамид, который обычно старался строго организовывать собрания, сейчас был только рад болтливости и язвительности Гайро. Это лишь подчеркивало, что король сделал неверный выбор, которым было недовольно большинство.       — Да, прошу, — все же вставил Мирамид и махнул рукой.       — То, чем занимается Гистус, признано позволительным врачевательством, — пояснил Саламон и, собрав свою волю и терпение в кулак, продолжил, — господа, вам ли не знать, как обстоят дела во внешнем мире? У Золота огромная сильная армия. Серебро использует силу магии уже много лет. У нас же есть только флот…       — Огромный и мощный флот, — вставил Мир.       — Наши корабли никак не спасут нас, если враг решит напасть с гор.       — Так выходит, мы уже готовимся к войне? — уточнил Моро.       — Золото и Серебро находятся на волоске от этого. Золото уже силой захватило один из городов Серебра.       — Насколько мне известно, Серебро отказалось выплачивать долг. Именно поэтому Золоту пришлось забирать обещанное землей, — кивнул верховный судья.       — Так или иначе, все это заставляет нас быть готовыми и принимать решительные меры.       — А что нам мешает использовать магию, при этом не усаживая язычника на трон? — протянул голубоглазый. Здесь Саламон на мгновение замялся.       — Таково решение Короля, — для него это казалось абсолютным и достаточным аргументом. Но атмосфера собрания ему не нравилась, более того он понимал эти несложные двухходовые схемы и довольно язвительно продолжил. — Однако… возможно, у вас есть кандидаты получше? Может, Вы? — еле заметно повысив голос, изрёк Саламон. — Или Вы, Ваше Преосвященство?       — Боже упаси, — открестился Стэл тут же, — мне это не по душе. Я слуга Бога и полно на этом.       — Или Вы, господин Мирамид? Вы метите на трон? — продолжал Саламон, обратив взор на темноволосого мужчину, который даже задрал немного подбородок от такой нападки. То, что он желал занять трон, буквально было написано у него на лбу.       — Господин архи канцлер, Вам ли не знать, что ни один член совета, у которого есть верховный титул, не имеет права сесть на трон. Иначе это будет таким же нарушением традиции, как и сейчас. Возможно, не таким дерзким, однако нарушением. Подобное, как и с магом, может решать лишь Его Величество, — отпарировал Мирамид, — иначе суд, казна и церковь будут делить одно место с управляющей системой, а это исключено. Другое дело, если бы кто-то из присутствующих женился на госпоже Гильрее. Тогда подобное было бы законным. Но в силу сложившихся обстоятельств, все мы знаем, что Гильрея скорее всего станет законной женой принца Вилмара. Если он не умрет, конечно, по пути в столицу. Так к чему это я? А к тому, что Ваши обвинения беспочвенны и оскорбительны.       — Помнится, что некогда Гильрея была обещана в жены Вам, Мирамид, — настаивал Саламон. — Ее брак с принцем Серебра сильно испортил Ваши планы, не так ли?       — Мне кажется, если у судьи и были планы, то они рухнули вместе с самообладанием госпожи, — вскользь заметил Гайро.       — Не понял? — возмутился канцлер.       — Любовь — волшебное чувство, — снисходительно заметил Мир, а потом язвительно добавил, — особенно, когда влюбляешься в сказочного волшебника.       — Мирамид! — Саламон стукнул ладонями по столу.       — А Вы разве имеете что-то против любви? — усмехнулся юстициарий.       — Всем доподлинно известно и так Ваше недружелюбное отношение к Гистусу. Упоминать госпожу Гильрею в данном контексте неслыханное неуважение!       — О, прошу меня простить, видно я не так выразился, — ответил Мир, прижав ладонь к груди и заодно поправив драгоценную брошь на плаще, — никак не хотел оскорблять чувства госпожи. Да и потом, какими бы ни были мои планы, не кажется ли нам всем неясным, от чего король столь яростно хочет посадить на трон колдуна, не выдав при этом племянницу за него же? Чтобы хоть как-то оправдать сей изуверский поступок.       — Для крепкой и дипломатической дружбы с Серебром претендентки на роль супруги Вилмару лучше не найти, — проскрежетал Саламон в ответ.       — Сдался нам этот чертов Вилмар, — продолжал нападать судья. — Давайте выдадим Гильрею Золоту, тогда нужда в Гистусе и вовсе отпадет! Всем известно, что Эвой желает быстрее женить сына на Олимпии, но к нашему счастью девочка долго зреет, а может и вовсе оказаться не детородной. Гильрея прекрасно заменит южную красавицу, я уверен!       — Не Вам, господин верховный судья, распоряжаться ее жизнью!       — Но это был бы более логичный ход! Но я все же выскажусь, коль все здесь собравшиеся трусы! Король сам не желает марать свою кровь с этим блохастым колдунишкой, вот почему он так против их интрижек, от которых весь двор стоит на ушах!       — Да как Вы смеете?! — Саламон аж подскочил на ноги от подобного хамства.       — Мы не можем закрывать на это глаза! — Мир тоже поднялся со своего места. — То, что этот язычник прошел крещение, еще не говорит о его истинной вере! Магия и Церковь несовместимы! Вы, как историк, прекрасно это понимаете! Более того, вся эта грязь, что он творит с Гильреей, может обернуться нам огромным позором. Да, Вы абсолютно правы, возможно я все еще желаю жениться на Гильрее, но посудите сами, если этот язычник ее растлит, то кому нужна будет распутная девица, чья репутация падет столь низко от антицерковной связи с магом вне брака!       Саламон строго посмотрел на Мирамида и, выпрямившись во весь рост (мужчина был ростом больше двух метров), продолжил:       — Давайте Вы оставите всю эту грязь и слухи другим людям, господин верховный судья. Это Вас не касается. И Вам совсем не к лицу. Гильрея может быть влюблена в кого угодно, но выйдет замуж за кого положено. Если у короля или совета будет сомнение в ее чистоте, то ее осмотрят врачи. Она это знает, это знает король и в том числе господин Гистус. Если ее порочность подтвердится, то я один из первых, кто лично подпишет указ о том, чтобы сослать ее в монастырь, а Гистуса призвать к ответу за нарушение королевского приказа. А пока все это лишь слухи и шепоты любопытных, попрошу оставить этот разговор. И раз Вы так недовольны Вашим королём и его решениями, возможно, Вам стоит покинуть совет? Нам здесь не нужны предатели.       Обстановка накалилась столь сильно, что в помещении притихли все, кто даже мог бы что-то сказать в пользу одного или другого. Все взоры были обращены на судью, который, казалось, своими гневными речами и необузданным желанием переменить ход событий, вырыл сам себе могилу. Не многим из присутствующих было бы, что ответить канцлеру, однако Мирамид, потерявший самообладание, довольно быстро вновь собрался.       — Если в совете будут сидеть лишь болванчики, кивающие каждому слову короля, то это не совет, а балаган, — холодно ответил Мирамид, — мое несогласие с его решением не единственное при дворе и тем более в государстве в целом. Традиции есть традиции, глупо обвинять в предательстве тех, кто их свято чтит.       — В таком случае мои обвинения беспочвенны, — отпарировал Саламон и невозмутимо сел на стул, прижав пальцы кистей друг к другу перед собой, — однако у меня сложилось мнение, что наше собрание посвящено именно тому, кто займёт престол. А это уже предательство, господа, — сухо закончил рыжебородый.       — Это Ваши слова, не наши, — тихо добавил Мирамид.       — Хочу напомнить, что речь идёт о традициях, их нарушении и вопросе, как предотвратить недовольство. А не о претендентах на трон, — вновь обратил внимание на тему совещания Стэл, которого, честно признаться, уже очень утомила вся эта пустая болтовня. — И хочу также обратить ваше внимание на то, что все святейшие лица нашего Дома оскорблены решением короля в том числе.       Дальнейшее совещание прошло тихо, но, как и прошлые совещания подобного рода, не принесло никакой пользы. Саламон, как и всегда, предлагал успокаивать горожан и знать, объясняя всем, что маг — это вынужденная мера. После все начали расходиться, возвращаясь к своим прямым обязанностям.       Стэл уже собирался направиться на нижние этажи, в сторону главного храма, что находился прямо на территории замка, но уже на лестнице его нагнал Мирамид.       — Ваше Преосвященство, могу я задержать Вас ещё на минуту?       Паладин с силой выдохнул, намекнув на свою усталость, но все же кивнул в знак согласия. Все, чему ему хотелось уделить внимание в данный момент, так это изысканному обеду.       — Как Вы считаете, если бы в королевство вернулся кто-то из прямых наследников Его Величества, Каур поменял бы своё решение по отношению к магу? — наклонившись к мужчине ближе, негромко проговорил верховный судья.       — Возможно, — кивнул Стэл, — но кто вернется? Тысячный по счету Тамерлан? Друг мой, Каур потерял всякую надежду найти сына. Но, Бог с Вами, допустим, что это чудо произошло. Здесь Церковь точно вмешается. Его Величеству понадобятся очень веские причины для отказа своей родной крови в праве наследства. С другой стороны, он бы мог не передавать трон вовсе. До своей смерти. А после его отпрыск уже законно унаследовал бы его. Но к чему это все? Чуда не произойдет. Прошло столько лет. К сожалению, принц Тамерлан давно погиб, иначе непременно стоял бы сейчас рядом с нами. Вы ведь были очень дружны в детстве, не так ли?       — Мне хватает знания о том, что при появлении здесь кровного наследника, маг если не отправится обратно на свой вонючий остров, то хотя бы сильно отдалится от аппарата власти.       — Хотите сказать, что отыскали Тамерлана или, на худой конец, Тибиля? — хрипло усмехнулся Стэл, заглянув юстициарию в лицо.       — Все возможно, — изрёк Мирамид, довольно улыбнувшись.

***

      Зал совета опустел, оставив большой круглый стол, за которым буквально несколько минут назад разгорались нешуточные страсти, одиноко стоять в тишине. Последними зал покинули Моро с сыном. Мужчина в очередной раз наставлял отпрыска, которого, казалось, совсем не заботила политика. В этот раз казначей рассказывал Гайро о последних тратах Дома Бронзы: очень много денег ушло на ремонт королевских кораблей. Пришлось даже отказать Храму в реконструкции одной из церквей у порта (по мнению Моро, кардинал запросил уж слишком большую сумму).       — Конечно, в дальнейшем казна выделит деньги на церковь. Но не все в один момент. Надо уметь распределять траты, — пояснял Моро, поглядывая в небольшую книжку со своими записями (в ней он вёл учёт). Гайро шёл рядом, бодро вышагивая, кивая и бормоча себе что-то под нос.       — Двадцать один… — чуть громче слетело с его губ, когда они с отцом остановились возле одной из старинных картин.       — Что? — поморщился светловолосый мужчина, непонимающе взглянув на сына.       — Ничего, — легко выдохнул темноволосый, поправив вьющиеся волосы, и улыбнулся. — Вспоминал какой сегодня день.       — Боже, Гайро. Будь серьёзнее! Ты будущий казначей! Что вообще творится в твоей голове? Ты уже со своими банкетами, балами, да танцами дни путаешь, — недовольно проворчал Моро, покачав головой. — Я иногда очень рад тому, что ещё в состоянии вести королевские финансы. А то мне порой кажется, что как только я передам тебе свои дела, ты за пару дней растратишь королевское имущество и даже в отчетности не сможешь указать, куда именно ушло золото! — с осуждением продолжал мужчина. «Конечно, на большую часть золота накупит себе барахла и тряпок, а оставшееся прокутит», — пронеслось в голове Моро, от чего он ещё больше нахмурился. — Соберись, Гайро! Не заставляй меня краснеть за тебя!       — Боже мой, папенька, — усмехнулся голубоглазый, выставив вперёд руки в усмиряющем жесте. — Ничего с казной не случится! Я знаю как вести отчетность и не настолько глуп, чтобы потерять все королевское золото… максимум треть потеряю! — громко рассмеялся парень.       — А ты все шутишь! Шутник… надо было тебя бродячим артистам отдать, а не присуждать титул герцога! — припомнил казначей. Два года назад король в качестве подарка на день рождения и благодарности Моро присудил парню титул герцога и посвятил в рыцаря. — И ты бы хохмил потише. А то за такое остроумие можно и головы лишиться.       — Понял-понял, — легко выдохнул брюнет, — буду серьёзнее.       — Уж постарайся… хотя бы ради меня, — изрёк светловолосый мужчина и, тяжело вздохнув (уж больно он переживал за будущее своего сына), похлопал Гайро по плечу. — Вечером жду тебя в кабинете.       — Так точно, — улыбнулся парень, коротко поклонившись. Моро ещё раз вздохнул, возведя глаза к потолку, и неторопливо побрел в сторону библиотеки.       Гайро дождался, когда отец скроется за поворотом и перевёл взор грубых глаз на ветхую картину, на ней была изображена прабабка Каура.       — Двадцать один, — тихо повторил юноша. Парень ещё с секунду рассматривал местами пожелтевшее от старости лицо женщины, а затем продолжил свой путь под счёт. Так Гайро дошёл до двери, что вела в королевскую казну, отсчитав пятьдесят три шага, а затем свернул в сторону лестницы.       В отличии от остальных членов совета у парня не было почти никаких дел до самого вечера. Вечером же он вновь должен был встретиться с отцом, чтобы разобрать важные документы и найти ошибки в доходных записях, если таковы имелись. К слову, ошибки Гайро находил крайне быстро и мог без особого труда отследить логическую цепочку затрат, точно указав, куда именно на самом деле были потрачены деньги. Моро считал этот «дар» наследственным, сам же Гайро просто с детства любил всевозможные головоломки и игры на наблюдательность. Вот и тут молодой рыцарь рассматривал все эти записи и документы как игру. А играть Гайро любил во всех смыслах.       Закончив счёт шагов (цель которых была понятна только ему), Гайро направился в сторону своих покоев. Он, как и его отец, а также ещё несколько членов совета, жил при дворце, что было крайне удобно. Особенно сейчас, когда собрания совета и совещания участились. Парень быстро зашёл в свои покои и направился в сторону шкафа. Покои будущего казначея были весьма просторными и дорого обставлены, однако в одном из углов находился стол, который был весь завален какими-то книгами, бумагами, записками и прочим хламом, что достаточно сильно выделялось на общем фоне порядка. Когда юноша раскрыл шкаф, его взору предстала куча всевозможных одеяний и нарядов. Как ни крути, а отец в чем-то был прав — Гайро очень любил дорогую одежду, драгоценности, да и все всевозможные новинки. Благо выделенный ему бюджет позволял брюнету баловать себя обновками и уникальными вещицами. Да и не только себя. Улыбнувшись этой мысли, Гайро взял с нижней полки достаточно большую коробку, перевязанную зелёной бархатной лентой.       В это же время Гильрея, предоставленная самой себе, распрощалась со своей слугой, которая помогла ей переодеться к обеду, и направилась бродить по замку. Гистус снова был занят, более того, они вновь поругались накануне. Однако в этот раз обиженная невниманием колдуна девушка решила поиграть в игнорирование. Игнорировать мага было задачей непростой и элементарной одновременно: его все равно не было рядом, но все мысли были лишь о нем. Иногда думы омрачались образом Вилмара, портрет которого ей не так давно прислал в подарок Вильгельм, чтобы взбудоражить юное воображение. Вместе с тем в своем письме Кауру король Серебра просил прислать в ответ свежий портрет Гильреи, чтобы отправить его сыну ровно для тех же целей. Теперь в утренние часы до обеда Гильрея была занята позированием, так как ей тут же пригласили лучшего художника, который восхвалял ее утонченную красоту и, как казалось графине, даже приукрашивал ее на своем холсте. Холст, присланный Вильгельмом, не был новым, Вилмара запечатлели на холсте в его двадцатилетие. Светлые волосы, карие глаза, хорошо сложенная фигура для юноши. Довольно помпезный наряд, что немного все же обрадовало девушку, так как в ее представлении в Серебре все ходили как дикари в необработанных шкурах. Вилмар на портрете был неприлично хорош собой, что Гильрея даже заподозрила, что и его художник сильно его приукрасил, однако и слухи о смазливости принца передавались из уст в уста от тех господ и знатных дам, которые некогда бывали при дворе Серебра с визитом. Как девушке ей, конечно, импонировала красота принца, ведь если ей выходить за него замуж, то уже радость, что он не страшный, как какой-нибудь прокаженный бродяга! Но все внутри Гильреи было против Вилмара, что ни насмешливый рот, ни озорной взгляд, ни этот чертов ровный нос не могли ее настроить на внутреннее смирение. Гильрея яростно желала не покидать родные стены замка, границы Бронзового Дома. Единственная наследница по крови, которая удостоилась высокого звания для женщины, имела огромное состояние, но все равно не имела права взойти на престол. Графиня этого и не желала, абсолютная власть была ей безразлична, однако остаться при дворе первой женщиной было для нее жизненно необходимым условием. Она лелеяла в своей душе мечту выйти замуж по любви за Гистуса, ведь это такая романтичная история о любви! Запретная, противоречивая, искренняя, такая яркая и настоящая! Ведь они вдвоем противостоят целому миру, рушат старые устои во имя любви! Но с каждым днем Гистус все меньше и меньше желал отстаивать их право на счастье, хотя и продолжал клясться ей в любви. Иной раз в порыве злости и еще детского упрямства и жажды напакостничать колдуну Гильрея размышляла о Мирамиде, которому когда-то была обещана в жены. Договоренность об этом изжила себя еще до появления Гистуса при дворе, а с появлением и вовсе не обсуждалась даже в шутку, потому что Мирамид с первого дня горячо возненавидел мага и представлял для него опасную оппозицию. «Но как же тебя выведет из себя, если я вдруг снова буду дружелюбна с ним, как раньше!» — подумала Гильрея с долей злорадства. В мыслях она уже разогнала невероятную картину дуэли за ее внимание, но неожиданное столкновение с Гайро выдернуло ее из девичьих грез.       — Ох, прошу прощения, Гайро! Я совсем не заметила тебя! — поспешила извиниться девушка, осмотрев парня с головы до коробки в его руках. — О, а что это у тебя в руках?       — Хах, меня не заметила… — с наигранной обидой протянул будущий казначей и показательно надул губы. — Меня не заметила, а вот коробочку углядела. Выходит, я несчастный призрак замка Бронзы с таинственным коробом в руках. Эх, а так все хорошо с утра начиналось, — фиглярничал парень. Порой было совершено непонятно, шутит Гайро или попросту издевается над своим собеседником: открытые, чистые, а от того и трогательные голубые глаза, обрамлённые густыми ресницами, совершенно не вязались с нахальной, хитрой и даже дерзкой улыбкой на его губах. Голос также совершенно не помогал собеседнику определить настроение франта. Парень мог с совершенно каменным лицом нести полную чушь и околесицу, разыгрывая, и в тоже время с глубоко несчастными глазами и улыбкой поливать человека грязью.       — Ну, полно, — хохотнула Гильрея и помахала ладонью впереди себя. — Для несчастного призрака ты слишком уж хорошо выглядишь, — продолжала Гильрея и показательно наклонилась чуть в сторону, чтобы осмотреть парня с коробки до пят, но потом вновь вернула взгляд на коробку, что заманчиво была перевязана бархатной лентой. — Ну же! Утоли мое любопытство, что же у тебя в руках и куда ты так спешишь?       — Ладно, так и быть, — хохотнул Гайро и выставил коробку чуть вперёд. — Начнём с того, что спешил я в сторону твоих покоев. А вновь обращая внимание на вещицу, хочу отметить, что данную изумрудную ленту можно использовать для волос. Будет очень красиво смотреться на твоих огненных локонах. А для того, чтобы узнать, что именно скрывается в коробке, нам понадобится столик или буфет, — с нескрываемым запалом пояснил голубоглазый и обернулся в поисках места, куда можно было бы водрузить свой груз.       — О, Гайро, это так мило с твоей стороны, — глаза Гильреи вспыхнули от восторга. Она обожала подарки, особенно такие неожиданные и от таких состоятельных друзей, каким был сын казначея.       — А вон кофейный столик! Прошу проследовать за мной, — подмигнул Гайро и кивком головы указал Гильрее направление. Девушка поспешила за парнем и с удвоенным любопытством оглядела свой подарок. Коробка была очень вместительная.       Водрузив ценный груз на стол, парень быстро потянул за край ленты.       — Ты пока открывай, а я поведую тебе предысторию, — важно начал брюнет, подтолкнув подарок графине. Гильрея тут же принялась за дело и, нетерпеливо убрав ленту, открыла коробку с восторженным выдохом. В коробке лежали заготовки для платья и объемный и даже тяжелый на вид сверток бархатной ткани. Взяв одну из заготовок для рукава, графиня прошлась пальчиками по жемчужным пуговицам.       — Гайро! — у нее даже не нашлось слов. — Откуда это у тебя?!       — Совсем недавно мы с отцом выезжали к Северному порту, тому, что самый дальний. Нужно было убедиться в правильном распределении бюджета, но сейчас не о делах, — довольно начал парень. — В этот день как раз в порт возвращались купцы и торговцы и, так как на площади было очень людно, решили организовать торговые ряды прям там. Конечно, как обычно они привезли кучу всякого барахла из Сингапура, но один из купцов был из восточной части Золота… и вот он то предлагал действительно интересные товары. Мой глаз упал на это платье из тонкого бархата, и я вспомнил тебя. Страсть как захотелось посмотреть, как оно будет смотреться на тебе.       — Ну что за прелесть! — восторженная и истинно падкая на льстивые речи Гильрея вытащила сверток ткани и прижала его к себе. — Какой красивый цвет, я ни у кого не видела ничего подобного!       — К твоим волосам, думаю, это самый лучший дуэт! — подхватил парень.       — Боюсь представить, во сколько тебе обошлось это, — продолжала восторгаться графиня. — Ткани из Золотого Дома всегда стоят дорого, а это… — она вновь оглядела себя в лоскуте ткани, — у меня, кажется, где-то есть черное или даже темно-зеленое кружево, я думаю, что если совместить, получится что-то совершенно невообразимое!       Гайро так же как и Гильрея не скрывал восхищения, но скорее даже не от самого подарка, сколько от реакции на него. Осознавать, что можешь настолько кого-то обрадовать (при этом особо ничего не сделав), было весьма приятно брюнету.       — Уже не терпится увидеть все это! Если поторопишь швей, то новое платье сможешь надеть уже на ближайший бал. Вроде скоро какой-то праздник. Что-то в очередной раз связанное с Храмом. Надо будет у господина Стэла уточнить, в честь чего на этот раз он требует закупить фрукты в не сезон, — усмехнулся парень и ещё раз оглядел графиню. — Ты будешь просто восхитительна!       — Если бы я знала, что меня ждет такое чудесное платье, я бы отложила портрет на позже, — задумчиво пробормотала девушка, осторожно складывая ткань обратно в коробку среди заготовок в виде рукавов, корсажа и прочего.       — Портрет? — не понял Гайро.       — Да, — удрученно кивнула графиня. — Его Величество Вильгельм был столь предусмотрителен, что выслал мне портрет своего сына, чтобы я заранее влюбилась в будущего мужа, — на последних словах Гильрея совсем скуксилась, словно ей в рот пихнули кусок лимона.       — Погоди, у тебя такой вид, словно на портрете чучело, — захохотал парень, — я слышал, что принц вроде как тот еще сердцеед.       — Он… — Гильрея замялась, — довольно сносен…       — Не затруднит ли тебя, моя прелесть, показать мне этот сносный портрет? Заодно я помогу донести коробку до твоих покоев, она достаточно тяжелая для такой хрупкой девушки.       Гильрея благодарно улыбнулась с кивком головы. Подхватив ленту, что раньше украшала коробку, графиня направилась обратно в сторону своих покоев, пока Гайро вышагивал рядом с ней с подарком в руках.       В покоях юной графини, в передней ее части в виде просторной гостиной залы, они встретили Алию, которая как раз в этот момент отпрыгнула от канапе, обитого дорогой тканью. Как раз на этом диване и стоял портрет принца, так как графиня не желала вешать его на стену (слишком много чести).       — Госпожа! — воскликнула фрейлина. — Господин Гайро!       — Любуешься? — подловил сын казначея, встряхнув кудрявой головой, чем невероятно смутил прислужницу.       — Алия, прими у господина Гайро подарок, да вызови на завтра швею, и отмени этого художника, умоляю, — с привычным драматизмом начала Гильрея, — а после нам обязательно нужно подать чай со сладостями.       — Как прикажете, — девушка поклонилась и поспешила выполнить указы госпожи. Как только руки Гайро освободились, он важно прошел к канапе и посмотрел на портрет принца Вилмара. Он с интересом оглядел портрет, вскинув темные брови, а затем и вовсе взял его в руки: парень на холсте не казался ему противным или неприятным, напротив очень даже симпатичным.       — Какая прелесть, — со смехом выдохнул Гайро, — а он красавчик, не находишь? Нос такой и скулы… я его представлял немного иначе.       — Ох, Гайро, тебе ли не знать, что мое сердце уже занято другим мужчиной, — плаксиво вздохнула графиня.       — Это кем же? — иронично спросил парень, продолжая рассматривать портрет.       — Да хотя бы тобой, друг мой! У меня сердце сжимается от боли, когда я представляю, что покину Бронзовый Дом. И уже неважно, красавчик этот Вилмар или нет, я тоже, знаешь ли, не пальцем деланная!       — Да я все понимаю, моя дорогая. Но всяко приятнее быть в компании молодого принца, нежели немощного старика или урода, — проговорил голубоглазый и, хитро прищурившись, легко выдохнул. — Парень все ж хорош! Может, меня вместо тебя к нему отправить?       Гильрея с заминкой рассмеялась этой нелепой шутке, однако внутри невероятно смутилась. Гайро не первый раз шутил подобным антицерковным и до ужаса неприличным образом. Однажды перед постановкой спектакля для короля Стэл обронил, что при дворе не так много молоденьких женщин, которых можно было бы привлечь к импровизированному театру, и мужчин получается больше. Тогда Гайро со всей серьезностью предложил нарядить мужчин в платья и парики и требовал у Гильреи какое-нибудь самое красивое платье, чтобы не ударить в грязь лицом перед смотрящими. Он так ее допытывал с этим платьем, что графиня даже растерялась на пару с кардиналом, однако позже выяснилось, что Гайро всего лишь пошутил.       — Постыдись, — поддержала Гильрея эту шутку. — Лучше расскажи мне о… да что ты прилип к этому портрету? Не такой он уж и прекрасный! Сам же сказал, что представлял его иначе! К тому же портрет не нов, кто знает, что эти годы и ссылка на Севере с ним сделали?       — Сразу постыдись, — театрально закатил глаза парень. — Считаешь, я недостаточно хорош для него? — будто совершенно серьезно поинтересовался молодой рыцарь, но заметив замешательство в лице девушки, продолжил со смехом, — да шучу я! Он не совсем в моем вкусе. Больше люблю темноволосых. Не поеду к нему… — лицо графини все больше менялось, — да шучу-шучу!       — Знаешь, ты иногда так шутишь! — выдохнула Гильрея.       — А насчёт его изменений на Севере, — парень на секунду задумался, — вряд ли он там разжирел или сильно постарел. Самое большое, исхудал и приобрёл красный нос пьянчужки, если решил все это время греться горячительным.       — Иу, — сморщилась девушка и махнула рукой, а после заставила Гайро убрать на пол чертов портрет. Усадив парня на освободившийся диван, Гильрея присела рядом. — Лучше расскажи мне о своем путешествии с господином Моро. Это так здорово! Я никогда далеко не уезжала, только в соседние графства с визитами. Я толком Бронзу не видела, а меня в дремучее Серебро хотят сослать, — она плаксиво сморщила губы, — а ты… ты мужчина…       — Спасибо, что заметила, — рассмеялся парень.       — Гайро! Я серьезно! Вам позволено сильно больше! Взять даже ваши распутные связи до брака. Порядочной девушке воспрещается иметь какие-либо связи до брака, но вы… вы пробуете всяких развратниц! А в портах, я слышала, их очень много!       — Ну, во-первых, позволю заметить, что в нашем Доме распутных мужчин тоже венцом не украшают. Порой кажется, конечно, со слов нашего многоуважаемого паладина, что беречь себя до свадьбы должен каждый. А после свадьбы видеться с женой только в определенные дни для зачатия детей, а не ради страсти, и то в одной только богоугодной позе, — припомнив одну из проповедей, иронично протянул Гайро.       — Потому что нас растят, как сосуды для вынашивания наследников, — фыркнула Гильрея, — а для страсти есть не богоугодные девицы.       — Во-вторых, не по статусу парню с высоким титулом ходить по портовым распутницам. Так можно и с болезнями слечь. Для подобных встреч есть куда более привлекательные особы. Да и есть дамы, которые знают как быть с мужчинами, при этом фактически оставаясь непорочными…       Гильрея даже хотела возмутиться, что себе позволяют эти неблагочестивые женщины, но в самый последний момент вдруг поймала себя на том, что является одной из них и уже опешила от наглости Гайро. Не нужно было быть провидицей, чтобы понять, на что намекнул парень. «Ну ты и сукин сын все же!» — вспыхнула про себя девушка, однако вид постаралась сохранить непринужденный.       — Но я кажется увлекся! — вовремя спохватился брюнет и широко улыбнулся. — Ты спрашивала про путешествия, — махнув ладонью, сам себя осадил парень. — Что именно о путешествии ты хочешь услышать?       — Как там вдали от двора? Какие люди? Видел что-нибудь интересное помимо вещиц?       — Ох, дорогая моя Гильрея, — вздохнул голубоглазый, — что там в порту можно рассмотреть? Неопрятных оборванцев, да нищенок… кто-то из рыбаков даже рассказывал, что совсем недавно видел пиратский корабль.       — Да ты что?! — удивилась графиня. — Вблизи наших земель?!       — Именно, только вот флаг их был опущен. Возможно, приезжали продать награбленное или закупиться провизией, пока наш доблестный флот клювом щелкает и делает вид, что охраняет нас.       — Возмутительно! — графиня не скрыла истинного презрения. — Эти вшивые разбойники и воры должны держаться как можно дальше от наших земель и морей! — но потом вдруг переменила гнев на сострадание. — Бедные люди… как далеки они от бога, что подались в пираты… их тела гниют уже при жизни от такого существования, я не говорю уже о душе! Не могу себе представить, чтобы кто-то из нас вдруг стал пиратом, фу! Ты, например, или я? Ведь и женщины воровки и убийцы тоже есть, и они находятся на вонючих кораблях долгие месяцы без нормальной ванны и чистой одежды. Кошмар!       — Возможно, их привлекает свобода, — чуть тише отозвался брюнет и вздохнул. — Ведь если не думать о грязи и о… будем честны, настоящей пиратской жизни, то все это может выглядеть заманчивым. Для мужчин, конечно, в большей степени, но лишь по той причине, что для девушки на пиратском корабле есть всего две роли, кок и куртизанка.       — Заманчивым? — усомнилась Гильрея. — Что в этой грязи заманчивого?       — Ты волен поступать со своей жизнью, как хочешь. Любить кого хочешь, делать то, что считаешь нужным и… попутно опускаться на дно и убивать людей, — со смехом закончил франт.       Гильрея была намерена горячо спорить на эту тему, потому что ничего привлекательного в жизни бродяги или пирата она не видела, ведь все они мечтают о горах золота, о красивых домах и красивых женщинах. А женщина-бродяга мечтала о доблестном рыцаре, от которого не несло спиртным и тысячелетней вонью от тела и грязного белья. Ни один знатный и состоятельный мужчина ни за что не променяет удобство и роскошь своей светской жизни на блох и ром, равно как и женщина, имея хорошее содержание, никогда не опустится до куртизанки. Однако Гайро озвучил то, что все же имело отклик в ее душе. Возможность любить того, кого ты хочешь любить — невероятное счастье, часто недоступное из-за сложной иерархии в семье и в обществе.       — Ну разве что только любить… — нехотя согласилась Гильрея. — Ладно, полно уже об этих убийцах. Что там еще? В городке том?       — Да ничего, — усмехнулся парень. — Там в городе только на главной площади приятно находиться, а идешь ближе к морю и впадаешь в какую-то меланхолию, глядя на все это. Собственно, за этим с отцом и приезжали, чтобы убедиться, что деньги на благоустройство выделили, а благоустройства нет. По всей вероятности наместника скоро потащат в суд за разъяснениями. Кстати! О судьях… пока крутился там у ратуши, заметил нашего верховного судью. Даже забавно, что он там забыл? Приехал грешников судить? Ну, или грешниц… и не совсем судить.       — Мирамид? — удивилась Гильрея. — И правда, что он там забыл? А, может, как раз судить наместника? Или… очень интересно! Может, он следит за тобой? Подозревает в тебе какую-нибудь угрозу его грандиозным планам убрать Гистуса с поля боя за власть.       — Боже правый, Гильрея! Что за вздор? Я то тут причем? Я казначей. Даже не так, я сын казначея! Я не могу никак повлиять на решение совета. Кто бы ни сидел на троне, я буду заниматься финансами королевства. Мое дело считать золото и правильно его распределять, а не пытаться вскарабкаться на чужой стул, — улыбнулся Гайро, отводя от себя всевозможные подозрения. — Зачем ему следить за мной или моим отцом? Он не похож на того, кто любит подглядывать. Ну, если только немножко. Тем более, он был в курсе, куда мы едем. Потом мы ему же документы привезли с обвинениями. Тут скорее он глупо выглядит, мог бы приехать с нами, а не играть в шпиона. Или это была какая-то только ему понятная шутка, собственно как обычно, — Гильрея на этот моменте одобрительно кивнула. — А насчет Гистуса… — паренек едва заметно поморщился и прикусил губу, — ты б держалась от него на дистанции. Гистус сейчас находится не в самом устойчивом политическом положении. На твоем месте я б к нему ближе, чем на расстояние пушечного выстрела, не приближался. Конечно, ради своей же безопасности.       — А в чем моя безопасность, если я буду на расстоянии? Все одно… тучи так сгущаются надо мной, что я уже готова выйти замуж и за Мира, лишь бы остаться в Бронзе! — ляпнула графиня.       — А почему бы и нет? — будто невзначай обронил Гайро и повёл плечами. — Была бы во дворце, при друзьях, родственниках и своих платьишках. Не думаю, что Мирамиду есть большое дело до кого-то кроме себя и власти. Поэтому, считай, твоя жизнь бы особо и не изменилась. Осталась бы такой же карамельно вкусной. Не думала об этом?       Только сейчас Гильрея поймала себя на мысли, что все ее фантазии всегда были обращены на ревность Гистуса. Она сотню раз прокручивала в голове возможность выйти замуж за кого угодно, чтобы остаться в Бронзе. И, конечно, верховный судья был вариантом очень удачным. Более того и для самого судьи брак с Гильреей был очень выгоден. Это был бы невероятный союз по максимальному расчету.       — Конечно, думала, — не стала лукавить графиня, — когда мне было десять, я была в него влюблена…       — Как мило, даже влюблена!       — Да, ведь мне, конечно, говорили, что отдадут меня за него замуж, когда я подрасту. Тогда я была юна и смотрела лишь на то, что он очень хорош и молод! Но, будем честны, годы не щадят никого. Я выросла, а он постарел. Сколько ему? Тридцать пять? Еще лет пять-десять, и он поседеет и превратится в брюзжащего Гелиуса, несносный старикашка! — высказалась красноволосая. — Я и не удивлена, что его супруга скончалась раньше него, он наверняка сводил ее с ума своим снобизмом. Так что детские фантазии разбились. Наш союз с Миром я вижу, как «сладостный» союз удава с кроликом.       — Не будь так жестока, в сорок лет не все становятся несносными старикашками! — хохотнул Гайро. — Ведь, получается, ты в сорок лет станешь несносной старушенцией!       — Гайро! Как неприлично! — она даже толкнула его в плечо. — О возрасте женщины неприлично говорить! И к тому же… я сделаю все, чтобы сохранить свою молодость и красоту! Конечно, чем старше будет мой муж, тем моложе я буду выглядеть. И с такой перспективой Мирамид становится еще интереснее, — рассмеялась та.       — Даже спорить не буду. Но в данном союзе ты будешь предоставлена только сама себе, исключая те моменты, когда он захочет напрямую показать свой тяжёлый и дрянной характер. Но! Повторюсь, в браке с ним тебя никто не посмеет выслать из Бронзы и отправить к черту на куличики, а точнее туда же, но к Вилмару, — пояснил свою позицию брюнет.       — Еще бы, — хмыкнула она себе под нос и горделиво вздернула подбородок. — Не забывай, что в документе о престолонаследии я имею право быть коронована.       — Только после смерти преемника и в случае отсутствия у него наследников, — напомнил Гайро.       — Если преемником будет мой муж, то ему придется позаботиться о моих чувствах, это в его же интересах, ведь мне и рожать его наследников.       — А ведь и правда… — задумчиво произнес парень, словно истина на него обрушилась лишь сейчас. — У тебя ведь нет отбоя в предложениях выйти замуж, ведь любой твой избранник при свержении законного преемника может бороться за корону.       Гильрее явно не нравилось то, куда он клонит и, конечно же, она совершенно не хотела выходить замуж ни за кого, кроме Гистуса. Это предельно ясно понимал и сам Гайро.       — Собственно, поэтому дядя и желает сосватать меня в Серебро, чтобы внутри Бронзы не произошло какого-нибудь переворота…       — Ладно. К чёрту их всех. Как обстоят дела с Гистусом?       — Как у удава с кроликом, — горько усмехнулась девушка. — Только здесь удав я…