⁓⁓⁓
Пол клетки был устлан тонким слоем старой соломы, массивные стальные прутья с внутренней стороны были поцарапаны, а в одном месте отчетливо можно было разглядеть полукружия зубов — предыдущий пленник в отчаянии пытался прокусить решетку. Элли спиной прислонилась к жарким прутьям, безразлично наблюдая за проходящими мимо существами: орки, тролли, гоблины, какие-то косматые коренастые карлики со змеиной шершавой кожей; попадались и внешне совершенно обычные люди, но было их несравнимо меньше. Никому не было до Элли дела. Она просидела в этой клетке уже пятнадцать дней, и вот сегодня надежда ее покинула. Последнее, что помнила девушка — усатого испанца, который рассказывал про чудесный ресторанчик рядом с пляжем. Кажется, там подают восхитительный пирог из мяса омара. А очнулась она уже в клетке, абсолютно нагая и изнывающая от жажды и голода. Поначалу она перепугалась — что с ней сделали эти существа? Что собираются сделать? Ей было плохо: стройное, чуть тронутое загаром тело пестрило синяками и ссадинами, через левое предплечье тянулась глубокая рана, которую кто-то наскоро зашил неровными стежками; болела голова, перед глазами все плыло, а слух… Первый день девушка всерьез думала, что оглохла на правое ухо. Элли не знала, что с ней случилось и где она. Она без сомнений отбросила мысль о сне или бредовых галлюцинациях — боль и голод были настоящими, а вонь места, в которое привезли ее клетку, была способна поднять из могилы мертвого. Ее тюремщик оказался коренастым, невысоким существом, с ног до головы закутанным в грязные плащи и балахоны. Элли лишь однажды увидела его лицо — безволосое, с шершавой кожей, покрытой отвратительными наростами — и твердо решила, что происходящее не может быть плодом ее воображения; на такое оно было попросту не способно. Но как бы отвратительно и непривычно это существо ни выглядело, оно все-таки заботилось о девушке: давало ей еду (внешне похожую на голубиный помет), позволяло пить почти чистую воду, а остатками протирать гноящуюся рану на руке, просовывало в клетку ведро, которым Элли первое время отказывалась пользоваться. Ее тюремщик не был грубым, а однажды и вовсе самостоятельно обмыл рану и намазал ее зеленоватой кашицей, и зуд и жжение тут же прекратились. В общем, он был не самым худшим работорговцем; людям и другим существам в клетках напротив приходилось хуже. Чего нельзя было сказать о его то ли помощнике, то ли компаньоне. Им был высокий человек с красивым лицом и сильным телом. Он не носил ни балахонов, ни плаща, ни странных одеяний, которыми пестрила толпа; простая куртка, штаны с подвернутыми полами, небольшая полоска темной кожи на голове, которая сдерживала непокорную белобрысую шевелюру. В любой другой ситуации Элли бы отметила, что парень хорош собой. Вот только девушка сидела в клетке, и внешность окружающих людей волновала ее меньше всего. У второго тюремщика был скверный характер: он щипал ее на потеху себе или редким зрителям, бил стальным прутом по решетке, когда Элли задремывала, опрокидывал тарелку со скудным пайком, вынуждая девушку соскребать остатки с пола — большая часть жидкой кашицы утекала сквозь большие щели между досками; плевал в воду, дергал за волосы и за ошейник, заставлял плакать и кричать — в общем, на девятый день Элли мысленно поклялась, что однажды она отомстит. Если ее продадут в рабство — она непременно сбежит, найдет этого ублюдка, когда он будет спать в луже собственной рвоты, и перережет ему горло. Девушка сама испугалась такой клятвы — как у нее могла возникнуть мысль убить человека? Но очень скоро все сомнения пропали: для нее он не человек. Так же, как и она для него — двуногое животное, которое можно выгодно продать. Заканчивалась вторая неделя. Рабы в соседних клетках успели смениться два, а то и три раза; белобрысый тюремщик становился все злее и появлялся гораздо реже. По грустной морде первого, Элли поняла, что дела идут совсем плохо — никого не интересовала голая хрупкая девица с копной спутанных темных волос. В этом месте, по всей видимости, стандарты красоты разительно отличались от привычных ей — во многом благодаря этому она достаточно быстро смогла прийти в себя; покупатели окидывали девушку взглядом, подолгу смотрели на правое предплечье, на худые ноги и тонкие пальцы рук, пожимали плечами и уходили. — Спасибо, — Элли взяла протянутую миску и, зажмурившись, поднесла к губам. При одном только взгляде на это варево ее мутило, однако на вкус оно было вполне сносным, а главное — сытным. — De çarë të bj me ju? — существо устало потерло лоб и тяжело вздохнуло. — Nëese jo shitha da të ju merhr në minierat. Por rruga deri ate do të kushtotrej më shumo se ju androne. — Не понимаю, — девушка помотала головой, показывая на свои губы. — De nga ku rahta off? — он повторил жест, и Элли с трудом сдержала истеричный смешок. Каждый их разговор начинался с этого жеста, и, кажется, теперь он стал обозначать приветствие. — Элли Новак, — без всякого энтузиазма она ткнула себя в грудь, а затем показала на мужчину. — А ты? — Ju jeni ende nahr rob, nuk ka asnef pronar ur do kishte dhine ermine, — тюремщик закатил красноватые глаза и отвернулся, продолжая бурчать себе под нос. В красивых добрых сказках жители, узнав, что к ним попал пришелец, с радостью освобождают его из плена, обучают языку и показывают достопримечательности. Реальность оказалась иной — всем было наплевать откуда Элли родом и никто не собирался ей помогать. Первое время она еще пыталась втолковать зевакам, что она не местная: изображала самолет, падала на пол клетки и закрывала голову руками, словно на нее напал дикий зверь, легкими движениями рук обрисовывала высокие здания, а однажды, когда заинтересованный слушатель протянул ей кусочек мела, нарисовала солнечную систему. Ничего из этого не имело успеха. Разве что многие решили, что девушка сумасшедшая. А сумасшедшие рабы — еще более неходовой товар, чем слабые. Рана на руке гноилась не так сильно, как прежде, но Элли не питала иллюзий: без нормального лечения воспаления не остановится, а там и до заражения крови не далеко. Хотя, может быть это и к лучшему—это выматывающие ожидание неизвестно чего закончится, как и этот кошмар. Устроившись на полу, она попыталась задремать под усиливающийся шум толпы. Через некоторое время девушка оставила эти жалкие попытки и вторила другим рабам, прильнув к решетке. По проходу шла группа людей; пять мужчин и одна женщина, все с ног до головы закутаны в черные одежды, их сопровождали огромные существа (про себя Элли называла их троллями) в кожаных доспехах. Рабы скулили от страха, громко причитали, торговцы не-люди бранились, сплевывали на землю и решительно отказывали этим людям. Ее тюремщики оживились — белобрысый принялся настойчиво шептать на ухо (так и не узнав его имени, Элли называла его Болло — обычно так покупатели к нему и обращались) Болло, тот качал головой, сердито шептал в ответ; мужчина уже почти кричал, активно жестикулировал, и Элли боялась, что сейчас они подерутся. Но Болло поднял руку, сказал несколько резких слов, и белобрысый, в бешенстве топнув, поспешил уйти, на прощанье плюнув в клетку. — Спасибо, — Элли дотронулась до плеча Болло и улыбнулась. Тот покачал головой и жестом приказал ей отойти дальше — группа людей поравнялась с ними. Один из них подошел к клетке, внимательно разглядывая Элли. От цепкого оценивающего взгляда, девушке стало не по себе, и она сжалась в комочек. Болло, не глядя, протянул через прутья грязный изодранный балахон — и это была ее первая одежда за последние две недели. — Treqind,—произнес он, не дожидаясь вопроса. — Lartë për një të prea mult, — человек в черном раздраженно обернулся. — Pastaj gjeni găsește, — Болло равнодушно пожал плечами. — De unde keni marrë? — вмешался другой человек. Болло презрительно сплюнул себе под ноги и разразился длинной громкой тирадой. — Scapă de el, — первый мужчина ехидно усмехнулся, подбрасывая на ладони звенящий мешочек.—Sunteți ne shitje de vânzare. Болло гневно затрясся, хватаясь за короткий кинжал, которым обычно резал себе еду. — Mirë mirë, nëse ju mendoni se, — вперед выступила женщина. Она похлопала по плечу своего спутника и кивком головы указала на другую клетку; существо в ней, почувствовав взгляд, упало в обморок. Группа пошла дальше по ряду. Насколько хватало взгляда — все торговцы, ставшие свидетелями этого короткого разговора, решительно отказывались продавать этим людям рабов. Но в конце концов нашелся достаточно беспринципный торгаш, радостно раскланявшийся перед мрачными гостями. — Спасибо, Болло, — на всякий случай Элли решила не подходить к решетке — ее тюремщик все еще был в бешенстве. — Mbyllur vajzë, — торговец устало повалился на свою скамейку и продолжил бубнить себе под нос. Те люди давно покинули ряд, но торговцы до сих пор не успокоились. Потребовалось не меньше часа, прежде чем жизнь на рынке вновь вернулась в привычную колею. Тогда, почти девять месяцев назад, Элли понятия не имела, что это за люди, и почему торговцы отказываются продавать им рабов. Но она была благодарна старому Болло, и благодарность ее стала лишь сильнее, когда спустя некоторое время девушка познакомилась с одним из чисторожденных.***
Месс остановился, и девушка вынырнула из воспоминаний: они выехали на главную площадь рынка, и дорогу перегородила толпа зевак — на помосте стояли рабы. Некоторые плакали, другие наоборот — скалились, махали руками и позировали. Наиболее харизматичных толпа зевак приветствовала радостным улюлюканьем. Незаметно пересечь площадь было невозможно, и Элли решила дождаться окончания, благо на возвышении осталось не более дюжины человек. Когда-то и она стояла на таком же помосте, а толпа улюлюкала и свистела, требуя от нее хоть каких-то действий. Болло стоял рядом и подзадоривал толпу сделать ставку. Знай Элли, что «непопулярных» рабов отправляют на рудники, она бы пела, танцевала, и в меру сил старалась понравиться. Но ничего этого она не знала, и никто не собирался ей этого объяснять. Лишь чудом ей повезло, и толстый, с лысиной усеянной бородавками человек поднял руку, повышая ставку вдвое. Последнюю, плачущую от горя, женщину увели с помоста, и толпа начала расходиться. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Элли продолжила путь. Поплутав по узеньким улочкам, она спешилась, еще раз все обдумала и толкнула массивную дверь таверны.