My black dahlia.

      Полдень. Эрликман неторопливо продрал глаза. Жутко хотелось пить. Рядом крепко спала Афина. Укрыв обнаженную брюнетку, Арон так же не спеша начал одеваться. В голове уже успела поселиться какая-то мелодия, которую он про себя напевал, пытаясь не забыть до того, как появится на студии. А будет он там не скоро, он это знал. Отмечать завершение концерта предполагалось еще дня два точно. Поэтому, пока музыка еще не покинула его голову, парень начал набирать номер. Гудки шли долго. Оно и понятно, вчера все повеселились от души. Эрликман сам удивлен тому, что в этот раз подъем для него наступил слишком рано. Дьюс уже начинал злиться, что трубку никто не берет, как вдруг, на том конце провода отозвались. Но это был не совсем тот, кому он звонил, отчего Эрликман и удивился. - Джонни?! – Арон удивленно вскинул брови. – Эм… А Дилан где? – понимая, что он набирал Альваресу, а никак не Рэйгану, опешил парень. - Тут такое дело… - Джордж говорил как-то странно сдавлено. – В общем, он пока не может говорить. Чего хотел? - У вас там все в порядке? – тут же насторожился Дьюс, услышав последнюю фразу Джонни. - Нет, у нас нихрена не в порядке. – без особых интонационных окрасок сказал Джордж, но было вполне убедительно и без этого. - Так… - Арон закатил глаза, уже представляя, что Альварес опять где-нибудь в обезьяннике. А Рэйган снова едет на помощь. А может и наоборот. А может, и не Альварес вовсе, а Чарли, к примеру. В общем, сказано это было многозначно, но доходчиво. – Сначала скажи, где вы находитесь, а потом, что произошло. – парень готовил себя к «веселому» дню в поиске друзей-алкоголиков по «злачным» местам. - Чувак, мы на улице. Прямо у гостиницы… - Рэйган как-то странно мялся, что на него вообще было не похоже. – Короче, выходи, сам увидишь. – добавил он, после чего сбросил трубку, не дав Эрликману даже возразить что либо. В прочем, все только начиналось… Собравшись как надо, Эрликман вышел из номера. Везде были люди. Много людей. В белых халатах, в полицейской форме, и вообще, какие-то странные персонажи, заполонившие коридоры гостиницы. Опешив от всей этой суматохи, Арон поспешил скорее отсюда ретироваться, шмыгнув в лифт. Это все вокруг напоминало какие-то кадры из дешевого детектива. Спустившись на первый этаж, народу не убавилось. Эрликман лишь нахмурился, пробираясь к выходу на улицу. Кажется, он уже видел вдалеке Рэйгана. Парень тут же поспешил к нему. - Слушай, что за хрень тут происходит? – уже подойдя к Джонни, возмутился Дьюс. Но не успел он оглядеться, как его взгляд упал на Дилана. Он был нескольких метрах от ребят. - Его опять с травой поймали? – обреченно вздохнул Арон, указывая на Альвареса, который все это время общался с полицейским, который активно что-то записывал. - Нет. – Джордж оборвал фразу. Что-то не позволяло ему говорить. Будто в горле застрял песок. – Он дает показания. - Чего? Какие показания? – Эрликману казалось, что он каким-то образом вдруг выпал из реальности. - Сегодня утром он нашел тело Дэйли. – Рэйган сглотнул, потянувшись в карман за сигаретами. Арон стоял и смотрел на Джорджа глазами, в которых читалось лишь непонимание. Проводки в голове никак не могли соединиться, чтобы понять. И только прокрутив в голове события последних двух недель, Эрликмана будто прошибло током. Он уставился на согрупника ошарашенными глазами. - Чего блядь? – парень наклонил голову, взирая на то, как Джонни затягивается. – Чего ты сказал? – внутри все наэлектрилизовывалось. - Дэй мертва. – Рэйган через силу пытался произнести каждое слово, а после делал длинные затяжки, хмуря брови. – Она умерла сегодня ночью у себя в номере. - Ты прикалываешься сейчас? – Арон чувствовал себя пружинкой, которую пытаются сжать все сильнее и сильнее. Сердце отстукивало марш. Слова потерялись. Остались только эмоции. И сейчас его разъедали гнев и страх. Парень злился на Джорджа, все еще думая, что тот просто очень хреново шутит. А затем потихоньку подкрадывается страх. И страх заставляет задуматься над тем, что Рэйган прав. – Как это произошло? – вдруг, сдавшись, Арон тяжело вздохнул. Кажется, он понял. Но верить все равно не хотел. - Не могу сказать. – замотал головой Джордж. – Дилан не успел толком ничего рассказать. Тут же приехала скорая, полиция… - Это бред! – уже даже не слушая Джонни, Арон замотал головой. – Какой-то бред…       Темнело. Нежить внепланово собралась на студии. Комната освещалась лишь несколькими настольными лампами. Висела тишина. Едкая, противная тишина. Она давила на виски. Мэтт сидел за компьютером, побрякивая пальцами по отключенной клавиатуре. Чарли сидел на диване, устремив взгляд куда-то прямо в стену. В руках потихоньку нагревался бокал с виски. Дог сидел по правую руку от Сина и листал по тридцатому кругу меню своего телефона, отстукивая ногой какой-то корявый ритм. Джордж стоял у окна и курил. Смачными затяжками, выпуская в приоткрытое окно густые клубы светло-синего дыма. Дилан стоял прямо у порога, облокотившись о косяк, и смотрел то ли на Рэйгана, то ли куда-то сквозь него. Дьюс сидел в кресле напротив Дога и Чарли, сложив ногу на ногу. Было так тихо, что он слышал, как часы на его руке отстукивают секунды. И с каждой последующей отсчитанной секундой его мысли все глубже и глубже затягивали в недра собственного сознания. Вдруг, резко помотав головой, Эрликман поднял голову. - Ребят… - он замолк, приводя всех в сознание. Все тут же перевели взгляд на своего товарища. – В общем, у меня есть одна мысль. – Арон потянулся к шкафчику, что был слева от кресла, в котором он сидел. Немного покопавшись в содержимом ящика, он все же достал небольшой дневник. Тот самый, в черном переплете. Он все еще пах ее духами, отчего внутри все заныло. – Я нашел тут кое-что замечательное, и хочу, чтобы мы собрали это, дополнили, и превратили в песню. – ребята с интересом смотрели на Эрликмана. – В общем, я сегодня допишу текст. А на днях соберемся, и попробуем это сыграть. Вы как? – он посмотрел на каждого из группы. Все лишь закивали, стараясь даже не расспрашивать его ни о чем. По его трясущимся рукам и уставшим глазам итак все было ясно – он слишком сломлен сейчас. Да-да! Сейчас было без слов понятно, что все, что произошло, оказывается, очень важно для Арона. Только сейчас Эрликман не строит никаких баррикад. Именно сейчас он совершенно искренне подавлен. И не скрывает этого. И чертовски сожалеет, о том, что так долго врал. В первую очередь, врал сам себе. Пытался показать всем, что свою душу он давно продал, и что в нем давно нет никаких чувств. Быть может, душу он действительно продал, а вот чувства все-таки остались. Как бы он не пытался их глушить, запивать, или закуривать… Он чувствовал этот мир настолько тонко, что иногда самому становилось противно от того, что он попросту не может вот так вот взять, и выбросить из сердца все эмоции. - В таком случае, я вас больше не задерживаю на сегодня. – кивнул им в ответ Арон, вставая со своего кресла. Ребята затарахтели между собой, прощаясь друг с другом рукопожатиями. И вот, комната опустела. Стала еще тише. Эрликман сидел на подоконнике, и курил вторую подряд сигарету. Он смотрел в окно и пытался собрать все свои мысли в нужном порядке. Рядом лежал листок и ручка. На всякий случай. Вдруг, внезапно что-нибудь сложится. Он выдыхал дым, который застилал глаза, заставляя их слезиться. А может, они слезились вовсе и не от ветра… Он вспомнил сегодня. С самого его гребаного начала. Вспомнил, как обнимал спящую Афину. Вспомнил, как встретил Рэйгана. Как вдруг внутри него что-то рухнуло. Будто бы его кто-то огрел железной трубой прямо по голове. Как он сидел на бетонных ступенях перед гостиницей, в ожидании врачей. Как надежда все еще барахталась где-то в глубине души. Вспомнил, как пробирался сквозь медперсонал и полицейских к кушетке, на которой вывозили тело под белой простыней. Как ругался с медсестрой, которая несколько раз, как заведенная повторила, что он не имеет права. И как он кричал в ответ, что ему плевать, на что он имеет право, а на что нет. Вспомнил, как с хрипом требовал показать ее лицо. Как дрожали руки, когда он все же коснулся белой простыни, и как в этот момент молился о злом мирском розыгрыше. И вспомнил, как его сердце окончательно разбилось вдребезги, когда он увидел ее. Она лежала и смотрела в небо. Такая… Живая. Только бледно-синие губы выдавали то, что она уже ни на что особо и не смотрит. Что ей наплевать на все, что происходит вокруг… Что ее больше нет. Эрликман обхватил голову руками. Перед глазами была она. Ее серые стеклянные глаза, в которых когда-то помещалась целая вселенная. Он все еще хотел верить, что она просто спит сейчас. Что ей просто очень плохо, и она где-то на реабилитации. Что она еще вернется. Непременно вернется. «Seems like all we had is over now You left to rest. And your tears are dried up now, You just lay without a sound.» Он записывал строки, и понимал, что снова плачет. Как и тогда, когда она ушла в первый раз. Только теперь больнее. Раза в два. Он наплевал на то, как он сейчас выглядит со стороны. Ему не было дела абсолютно ни до чего. Сегодня он потерял ее дважды. И сегодня лишь осознал, что, если у него и был шанс когда-нибудь ее вернуть, то больше его не будет. Она больше не будет плакать. В отличии от него. Ее слезы высохли насовсем, и теперь они поселились в нем. Он никогда не сможет описать всей тоски, которая сейчас буравит его изнутри. Это все тяжело. Это невозможно принять так быстро. Кто знает, сколько понадобится времени, чтобы смириться. «Seems like all we had is over now, You left to rest. And my fears are over now, I can leave with my head down.» Наверное, скоро должно стать легче. А может и не должно. Но он знал, что ее страдания окончены. Она, наконец, будет спокойна. Вот, только как это назвать – победой или поражением? Он теперь даже и не знает, кто из них кем являлся. В прочем, это вряд ли было когда-то борьбой. Это было чем-то гораздо выше, чем чувства. Это была любовь сквозь ненависть, обожание сквозь неприязнь и преданность друг другу наперекор самому себе. Он листал ее страницы ее дневника и еле заметно улыбался. Он так много, оказывается, не знал. Не знал, что она пишет хорошие стихи. Не знал, что умеет рисовать. Мимолетом просматривал ее записи… И на одной из них он остановился. Это была запись за двадцатое сентября девяносто восьмого. Эрликман знал, что чужие дневники не читаются, и что будь здесь сама Дэй, то отвесила бы ему за это смачный подзатыльник, но это было важно. Он должен был это прочитать. Он чувствовал. Ведь это было после ее отъезда во Флориду. «Сегодня я сделала, наверное, самую непростительную вещь – предала Арона. Мне до сих пор трудно собраться, мне кажется, я начинаю разлагаться изнутри. Господи, за что мне эти наказания? Вчера он впервые сказал, что любит меня. А я даже ничего не ответила, сделав вид, что даже не слышала… Но я не могла сказать ему, что тоже его люблю. Потому что мне больно осознавать, что мне приходится уйти. И я надеюсь, что ему будет проще, чем мне. Пусть уж лучше он ненавидит меня, чем умирает от тоски. Хотя, ни того, ни другого он не заслуживает. Арон самый лучший человек, которого я встречала в своей жизни. Я полюбила его. Всем сердцем. Он сделал для меня столько всего, что, наверное, я буду должна ему на две жизни вперед. И я знаю, что больше такого как он в моей жизни не будет. Арон, любимый! Я надеюсь, что ты когда-нибудь это поймешь, я очень тебя люблю. Ты самое светлое, что осталось в моем сердце. Я не помню, чтобы хоть кто-нибудь давал мне столько тепла, как это делал ты. Прости, что не смогла ответить тем же. Но я пыталась. И не смотря на то, как холодно бы я не вела себя, внутри я всегда горела пламенем неимоверной страсти, когда ты улыбался, глядя на меня. Ты был самым искренним из всех, кого я когда-либо встречала. И я знаю, как больно тебе сделала. Поверь, я и сама не могу себе простить этого. Это подло, я знаю. Но помни, что на самом деле я очень переживаю из-за всего, что с нами произошло. Я не желала никогда тебе зла, и никогда не пожелаю. Ты спас мне жизнь, появившись в ней, а я, нечаянно загубила твою. Мне очень грустно от того, что я не смогла уберечь тебя от всех твоих ошибок. Хотя, могла. И это чувство вины будет преследовать меня, наверное, всю оставшуюся жизнь. И пока я не разрушила все, что итак еле живо, я должна исчезнуть. В первую очередь, исчезнуть из твоей жизни. Я итак слишком тебе ее поломала. Я не хочу больше причинять тебе вред, и поэтому я ухожу. И ты должен с этим смириться. Ты смиришься, я знаю. Ты молод и перед тобой открыты все двери. Открывай их, не сожалея об ушедшем. И мне очень будет тебя не хватать. Прошу тебя, Арон… Милый… Если сможешь когда-нибудь, прости меня! Прости за все. Я очень тебя люблю. Дэйли». Он читал это, а в голове звучал ее голос. Будто бы она сидит где-то за спиной и говорит это. По телу пробежали мурашки. В горле застрял огромный ком, который не давал даже спокойно вздохнуть. Он переваривал сейчас все, что прочитал, и понимал, насколько же глупыми они были, все эти прошлые обиды. И как бесполезно уже что-то менять. Стало немного жутко оттого, как эпично все произошло. Будто по какому-то роковому сценарию. Будто бы она уже тогда знала, что все закончится именно так. Будто бы уже тогда она с ним прощалась. Будто бы она все это писала вчера. Так страшно становится от подобных обстоятельств… Как быстро человек, оказывается, может исчезнуть. Как часто мы не ценим того, что есть совсем рядом. Не замечаем каких-то фраз, каких-то взглядов. А ведь никто из нас не знает, когда мы увидимся в последний раз. Что-то похожее на своесть потихоньку подгрызало изнутри. Все, что ему сейчас хотелось – сказать ей «Прости!». Ведь он знал, что тогда, ночью, она действительно раскаялась. Действительно хотела все исправить. И где-то в глубине души он очень хотел начать все заново. Но, что это? Чувство, когда идешь наперекор самому себе?! Гордость? Обида? Страх? Так или иначе, он облажался. Уже дважды в жизни он облажался по-крупному. И дважды лишь потому, что не смог оставить ее рядом. Не сумел. Не захотел даже пытаться. Стало просто стыдно. Перед ней. Перед тем, что она уже не сможет ни простить, ни понять. Что он опоздал. А ведь совсем недавно можно было начать ту самую жизнь, которую они начали жить еще тогда, в девяносто восьмом. И только сейчас понял, что никогда не поздно было это сделать…       Расстилалась ночь. Он все так же курил по две подряд. В голове снова зазвучала мелодия. Та самая, которая была с утра. Только теперь она звучала более ниже и более трагичнее. - Ебучий саундтрек к моей жизни, блядь! – сам себе хохотнул Эрликман истерическим смешком. Он смотрел в окно. Неоновые огни озарили огромный город Ангелов. Маленькие огоньки фонарей, будто звезды, мерцали прямо под Ароном. А прямо над ним были самые настоящие звезды. Он поднял голову, выпуская попутно дым из легких. Где-то там теперь Она. Где-то там теперь останется его Любовь. И на мгновение стало как-то спокойно. Ведь теперь она никуда не денется оттуда. Она всегда будет где-то рядом. Больше он ее не потеряет… Эрликман снова достал сигарету…