Расскажи мне о смерти, мой маленький принц, или будем молчать всю ночь до утра, слушая проколотых бабочек крик, глядя с тоской мертвым птицам в глаза. Мы не будем здесь вместе никогда... Ты хочешь отдать все, но этого - мало. Тебе так хочется слез, а их не осталось. Flёur, «Никогда»
Пролог
Звон клинков — игра в жизнь и смерть. Честь человека в крепости его рук. Если он слаб, он никчёмен и не достоин взять в руки меч, способный рассечь ткань мироздания. Если он слаб, он должен умереть. Закон выживания. И именно поэтому Лео Баскервиль — жертва. Поэтому он — «ножны» для клинка, способного рассекать цепи Бездны. Дерево — высокое, ветвистое. Ветвь — длинная, крепкая, скрипучая. Верёвка — тугая, грубая. Тело — тяжёлое, безвольное, бледное. Ветер бесновался, хватал тело, раскачивал в петле и швырял в дерево, и ноги трупа бились в ствол. Слабым нет места в мире, созданном силой Диоса, — человека, пошедшего против Бездны и разрубившего цепи неволи. Его воля — твёрже металла, его душа — ярче пламени. И правда на его стороне. А ветер крепчал, рвал подол белой ночной сорочки, кусал коченеющие ноги трупа. На безымянном пальце трупа — серебристый ободок кольца со стилизованной печатью розы, цветка, полного благородства, света и красоты. Обвенчанный со сталью не имеет права отступать, трусам — смерть. — Что это? Гилберт взглянул на протянутый Брейком конверт. На плотной бумаге пепельно-серого цвета витиеватым почерком было выведено имя: «Ада Безариус», а на обороте красовалась взломанная печать. Сложенные половинки печати образовывали стилизованный бутон розы. — Мне поручили одно дело, — ответил Брейк. Он сидел на перилах увитой декоративным плющом террасы, избавлял маленькие золотистые карамельки от шуршащей обёртки и раскладывал их справа от себя на белой салфетке. — В академии Латвидж стали происходить странные вещи. — Звучит как начало дурного романа, — сказал Оз, помешивая кофе маленькой ложкой. — Как у тебя оказалось письмо на имя моей сестры? — Да ты знаток дурной литературы. — Письмо леди Ада сама отослала мистеру Оскару, — ответила за Брейка Шерон. — А он передал письмо «Пандоре». Вечернее солнце золотило верхушки деревьев и проливало на террасу поток яркого света. Гилберт сидел за маленьким столиком, накрытым на три персоны; его шляпа лежала на соседнем стуле. Третий стул ранее занимал Брейк, пока не перебрался на перила — играться с леденцами. За вторым столиком расположились Шерон, Оз и Алиса. Гилберт уже понимал, к чему клонит Брейк, и от нежелания вновь плясать под его дудку кусок в горло не лез, но Алиса с жадностью и неаккуратностью, достойной троглодита, ела пирожные. Она не любила сладкое, но быть голодной любила ещё меньше. — В Латвидже стали пропадать студенты, — продолжил Брейк, словно Шерон и не вмешивалась в его монолог. — У меня есть основания предполагать, что эти исчезновения связаны с популярным дуэльным клубом. — Дуэльный клуб? Здорово! — Оз расцвёл в широкой лучезарной улыбке. — Да, сражаются на мечах. Но допуск в этот клуб есть лишь у строго ограниченного количества студентов, получивших вот такие письма, — Брейк кивком головы указал на конверт в руках Гилберта, а потом закинул в рот леденец и громко захрустел им. — Клуб открылся недавно и больше смахивает на какую-то секту. По академии гуляют слухи о «силе, способной изменить мир». Ничего не напоминает? — он облизнул губы и улыбнулся. Гилберт бросил конверт на стол и скрестил руки. «Сила, способная изменить мир» — сила Бездны, исполняющая желания, сила, которую испытал на себе Брейк. Жестокая и обманчивая сила. Давая желаемое, она отбирала намного больше. Несправедливая цена. — Хочешь сказать, что все дуэлянты — нелегальные контракторы? — спросил Гилберт, нахмурившись. Брейк словно нарочно тянул кота за хвост, не желая кратко и ёмко рассказать о сути проблемы и выложить все свои догадки. Ему словно доставляло удовольствие наблюдать за игрой в «угадайки». — Понятия не имею, — жизнерадостно ответил Брейк. — Активности Цепей не замечено, как и кровавых расправ. Будь каждый дуэлянт контрактором, то, вероятно, всем Цепям было бы необходимо кормиться, а студенты пропадают редко, но и один случай — это уже нонсенс. В академии учатся отпрыски знатных семей, охрана там — будь здоров. — И ты собираешься послать нас туда? — Гилберт почувствовал давящее ощущение в груди, и оно усиливалось тем больше, чем дольше он смотрел на улыбающуюся физиономию Брейка. — Именно. — Нет. — Да! — пропустив мимо ушей ответ Гилберта, Оз подскочил на ноги. — Там ведь учатся Элиот и Лео! Я хочу снова увидеть их. И дуэльный клуб — это ведь так... — ...романтично, - подхватила Шерон. — Как жаль, что мне нельзя поехать с вами. Наверняка эта фраза о «силе, способной изменить мир» — просто красивый эпитет, а сражаются юноши за внимание старшеклассниц, участниц клуба. Гилберт имел своё мнение относительно «романтичности» подобной затеи, и ему решительно не хотелось вновь надевать на себя студенческую форму. Один раз он уже опозорился перед Элиотом, хватит. И так собственный брат считает его ничтожеством и предателем. — Мне двадцать четыре года, — напомнил он. — Ты хочешь, чтобы мы прибыли в академию, как студенты, я прав? Но я не сойду за студента. — Да брось, — махнул рукой Брейк. — Ты выглядишь очень молодо, для девятнадцати лет сойдёшь. Запишем тебя на последний курс. С ректором академии я уже договорился. — Почему я не могу выдать себя за преподавателя? — Ну, а что ты будешь преподавать? Стрельбу из револьвера? Да даже твой брат, это помойное отродье, стреляет лучше. Гилберт скривил губы и отвернулся. Брейк врал — он хорошо стрелял, хотя Винсенту в подмётки не годился. Он был из тех людей, которым всё давалось путём упорного труда, а Винсент — гений. Впервые взяв в руки револьвер, он без особого труда попал по мишени. Идеальная меткость. На памяти Гилберта Винсент ни разу не промахивался. — Почему бы и не стрельбу? — спросил он, не глядя на Брейка. — Дворянин должен уметь защищать себя. Раз в академии есть дуэльный клуб, пусть и стрелковый будет. — Дурацкая затея, — Оз, уже вернувшийся на своё место, придвинул к себе тарелку с последним оставшимся пирожным. — К тебе побегут толпы юных леди. Ты ведь так популярен у девушек. Гилберт почувствовал, что отчаянно краснеет. Неприятно слышать столь легкомысленные слова от Оза. Мог бы и поддержать хоть раз. — Да, юные леди, которым силёнок не хватит даже курок спустить, — развеселился Брейк. — А что, попробуй. Это будет забавно. — Отвали, — огрызнулся Гилберт. Настроение неумолимо портилось; хотелось просто подняться, отказаться от участия в этой авантюре и уйти, но нельзя. Озу приспичило увидеть Элиота, и он рванёт в академию в любом случае, с Гилбертом, или без. — Я неплохо знаю точные науки. — Нет-нет, Брейк прав, — сказал Оз, улыбаясь. — Будешь преподавателем стрельбы. Элиот говорил, что Лео отвратительно стреляет, научишь его. У тебя на занятиях будет много девушек... и Лео. Гилберт поднялся. — Я никуда не поеду, — бросил он и покинул террасу. Через коридор он добрался до чёрного хода загородного поместья Рейнсвортов, сел на замшелые ступени и достал упаковку сигарет. Закурив, он почувствовал себя лучше. Если бы он говорил только с Озом, то не стал бы обращать внимания на издёвки, но Брейк раздражал. Каждый раз отсиживался в тени и ничего не делал, пока Гилберт ползал по потайным ходам, ловил преступников-контракторов по его указке и выставлял себя посмешищем. Хоть бы раз поучаствовал в деле наравне со всеми. Чёрный ход выводил на восток, потому поместье загораживало собой солнце. У горизонта небо сильно потемнело, а над головой в прозрачной голубизне показались первые осенние звёзды. Гилберт откинулся назад, прислоняясь спиной к мраморным перилам, запрокинул голову и выпустил вверх тонкую струйку дыма. Ветер тотчас подхватил дым, свил из него причудливую петлю и растворил в прохладном вечернем воздухе. Докурив первую сигарету, Гилберт затушил окурок о ступеньку и закурил вновь. — Я обыскался тебя, — раздался голос Брейка. Не ответив, Гилберт глубоко затянулся, так, что лёгкие закололо, а во рту особенно остро почувствовался привкус горечи. Он ждал Оза, а пришёл Брейк. Это немного разочаровало. Гилберт жалел о своей вспышке злости и надеялся, что Оз придёт уговорить его. Брейк уговаривать не станет, только разозлит сильнее, и придётся самому идти, извиняться и давать своё согласие на поездку. Как всё по-глупому вышло. Брейк сел рядом — непривычно по-свойски. Это насторожило. Если Брейк ведёт себя необычно — быть беде. — Не смотри ты на меня так, — он рассмеялся и закинул в рот леденец. — Я пришёл показать тебе кое-что, выводы сам сделаешь. Он, хрустя леденцом, извлёк из кармана плаща пепельно-серый конверт, запечатанный взломанным сургучом с уже знакомым стилизованным бутоном розы. Гилберт взял конверт в руки и прочитал имя отправителя: «Край Света». Странное... имя, если его можно так назвать. Но не это смутило Гилберта, а имя адресата. — Зарксис Брейк, — прочитал он вслух. — Ты получил письмо из студенческого клуба? Да ты популярен. — Не пытайся шутить, у тебя это выходит крайне уныло, — Брейк забрал конверт и спрятал его в карман. — В общем... — он покрутил в пальцах круглый леденец и кинул им в Гилберта. Леденец скатился по груди и затерялся где-то в складках плаща. — Можешь оставаться, если хочешь, а мы с Озом и Алисой повеселимся на славу. Гилберт понял, что его обвели вокруг пальца. Было письмо настоящим или нет, но остаться в стороне теперь точно не получится. Изящный ход в стиле Брейка. И ведь молчал до последнего момента, мерзавец. Гилберт отвернулся и прикусил зубами краешек сигареты. Он молча смотрел на живую изгородь, утопающую в закатном солнечном свете, и невольно думал о Брейке. Он присмотрел себе место учителя или поедет студентом? Брейку около тридцати лет, если не больше, но выглядел он, спасибо двум контрактам, очень молодо. И обманчивая внешняя хрупкость, с лихвой компенсируемая нечеловеческой ловкостью, визуально умаляла его возраст. «Но я всё равно не хочу выдавать себя за студента», — подумал Гилберт, бросая окурок под ноги и наступая на него ботинком. Слишком он высок для студента. Брейк не любитель маскарадов, но ему будет в радость поиздеваться над ничего не подозревающими студентами, а вот Гилберт будет слишком сильно выделяться. Когда он обернулся, Брейка и след простыл, а на мраморных перилах лежала забытая чёрная широкополая шляпа.