Du im Licht vom Glanz umworben Ich im Dunkeln unerkannt Ты — в свете оберегающего сияния, Я — в неизвестной тьме. Lacrimosa, «Versiegelt Glanzumstromt»
1.
Ночь выдалась тревожной. Сгущались сумерки, вокруг струился шёлком мягкий, но холодный серебристый полумрак, бесновался яростный ветер, разбивая громоздкую тишину немелодичным звоном дрожащих от напора стёкол. Полумесяц осторожно заглядывал в окно, проливая призрачный свет на пол библиотеки, на стройные ряды высоких, в потолок, стеллажей, на потёртые, выцветшие от времени и многократного пользования корешки книг, на полированные столы из светлого дерева. Лео сидел за одним таким столом, обложившись книгами, точно укрывшись за стенами неприступной крепости. Библиотека и была его крепостью — только здесь он мог спрятаться от парочки неугомонных слуг-близнецов. Отчего-то Филипп и Аарон, оба четырнадцати лет отроду, решили, будто Лео спит и видит, как бы научить подрастающее поколение премудростям взаимодействия с норовистыми господами. Они служили Джону Стаффорду и искренне считали его сложным, но в глубине души добрым и мягким человеком. А был он обыкновенным ублюдком, да и снобом к тому же. Близнецов он не любил и плохо с ними обращался, а тех слишком ослепляло их обожание, чтобы быть недовольными. Темнота становилась всё гуще, Лео видел всё меньше, но он не принёс с собой свечей или хотя бы лучин, чтобы засветить жалкие огарки в библиотечных канделябрах. Он переворачивал страницу с мыслями: «Эта точно последняя, потом я закрываю книгу и ухожу», но за страницей следовала другая, и третья, и четвёртая. Мелкие убористые буквы сливались в одну сплошную чёрную полосу, и Лео пришлось низко наклониться, почти прижимаясь носом к книге. Его длинные волосы беспорядочно рассыпались по столешнице; они лезли в лицо, щекотали шею и щёки, благо очки защищали глаза от непослушных прядей. Громко хлопнула библиотечная дверь, и Лео счёл за лучшее притвориться мебелью. Судя по оглушительному хлопку так, что стёкла в окнах зазвенели громче и истеричнее, Элиот был сильно не в духе, а в планы Лео не входило выслушивать очередной поток бессвязной ругани. — Бесит, — сообщил Элиот, ничуть не удивив подобным заявлением. Темнота раскрылась, точно непроницаемый бархатный занавес. Лео разглядел из-за густой завесы волос янтарные блики, заплясавшие по столу и по книгам. Элиот принёс свечу, и за это вполне можно было простить ему бесцеремонное вторжение в одиночество. — Кто на этот раз? — спросил Лео, почти лёжа на столе. Элиот поставил канделябр на стол. Лео выпрямился, нетерпеливым жестом откидывая пряди за спину, — ему хотелось поскорее вернуться к прерванному чтению. — Джон Стаффорд, — Элиот, сунув руки в карманы брюк, прислонился бёдрами к краю столешницы, спиной к Лео. Зыбкий дрожащий свет падал на его широкую спину, отчего казалось, будто лицо его окутано маревом мрака, и только в волосах играл контраст теней и пепельных отблесков. — Достал. Бахвалится членством в дуэльном клубе, машет перед лицом своим кольцом, как будто это величайшее сокровище мира. Показушник. — Ты что, подрался с ним? — отвлекшись от книги, Лео поднял глаза на поглощённого собой и своим негодованием Элиота. — Не дрался я, — Элиот раздражённо фыркнул, точно большой хищный кот — лев, например. — Я не могу драться кулаками, как простолюдин. — Но ножнами меча ты его всё-таки наверняка приложил, — уголки губ Лео дрогнули в слабом подобии улыбки. В голосе — он знал — эта улыбка не промелькнёт. Очень важно быть с Элиотом строгим и не потакать его вспышкам злости. Если дикого льва спустить на людей, ничего хорошего можно не ждать. Плевать на людей, но не на Элиота, которого загрызёт чувство вины. — Разумеется, — Элиот обернулся и одарил Лео раздражённым взглядом, будто удивлённый тем, что в нём могли сомневаться. — Но не больше. Я один из лучших фехтовальщиков академии и какое-то там кольцо – не показатель. Лео подпёр голову рукой, наблюдая за мимикой Элиота и за танцем огня в его глазах, сейчас будто бы не голубых, а тёмно-синих, как у его сестры. Вот только взгляды у них были совершенно разные. Ледяная королева и лорд, сотканный из огня. — А на провокацию всё равно повёлся, как ребёнок, — ответил Лео. Подхватив со стола книгу, он отвесил Элиоту чувствительного подзатыльника, и тот обиженно вскрикнул. Взгляд скользнул по выпачканной сухой пылью ткани. — Думай в следующий раз. И ты с ним всё-таки подрался, у тебя фрак грязный. — Он не грязный, всего лишь немного испачкался, — ответил Элиот. Он запустил пальцы в волосы, ероша жёсткие пряди и потирая ушибленный затылок. В воздух взвилось облако пыли, и Лео торопливо сгрёб к себе книги, спасая от грязи. — Этот ублюдок ударил в спину, когда я уходил. В следующий раз я сломаю ему палец с чёртовым кольцом. — Ладно, — Лео с вздохом закрыл книгу, поднялся со своего места и стал складывать другие книги в одну стопку. — Тебе нужно привести себя в порядок. Подхватив угрожающе большую кипу книг, он прижал верхнюю подбородком в смутной надежде донести это всё до спальни и не споткнуться где-нибудь по пути. Разбить очки или колено не жаль, жаль порвать книжный переплёт. Элиот с присущей ему манерой истинно заботливого господина даже не подумал предложить свою помощь, утрудившись лишь канделябром, а Лео не стал просить, мужественно удерживая на весу около полутора десятков книг. Коридора перед собой он практически не видел, куда ставил ноги — тоже, потому шёл медленно. Филипп и Аарон, будто подкарауливая Лео, вынырнули из-за угла, но, завидев хмурого Элиота, поспешили прочь. Руки ныли от напряжения, хотелось всё бросить, но Лео упрямо шёл вперёд, практически не замечая уже, в нужную ли сторону сворачивает. Элиоту хватило ума открыть перед ним дверь и пропустить вперёд, и Лео с огромным наслаждением уронил все книги на кровать. Элиот с громким стуком поставил канделябр на прикроватную тумбу, порывисто снял с себя фрак и бросил его поперёк кровати. — Иди и умойся, — сказал Лео, разминая затёкшие запястья. Достав из шкафа щётку, он аккуратно повесил фрак на спинку стула и стал счищать с него грязь. Элиот молча ушёл приводить себя в порядок, не преминув вновь хлопнуть дверью. Когда он вернулся, комната наполнилась запахом влаги; лицо Элиота блестело от плохо вытертой воды, а по шее за распахнутый ворот сорочки стекали искрившиеся в свете свечи капли. — Здесь письмо. — Элиот взял со стола конверт пепельно-серого цвета; под ним лежал ещё один точно такой же. — Это — на твоё имя. Смотри-ка, — он показал Лео оттиск стилизованной розы на сургуче. — Герб дуэльного клуба. Но зачем им приглашать тебя? Ты же фехтовать не умеешь. — Я буду в команде поддержки, — ответил Лео, отложив на стул щётку и разгладив ладонью ткань фрака. — Дай-ка сюда. Взломав печать, Лео наклонил конверт, и ему на ладонь выпало тяжёлое серебряное кольцо-печатка с всё той же стилизованной розой. Дуэльный клуб для юношей, но на гербе у него почему-то девчачья роза. Странно как-то. Может, это для привлечения девушек в качестве зрительниц? Розы, дуэли, романтика, прочая глупость. — Поздравляю, теперь ты в клубе со слащавой розой на гербе, — Лео повертел кольцо, рассматривая его. Пальцы у Лео были довольно тонкими для юноши его возраста, но кольцо не казалось большим, словно его делали на заказ по снятым меркам. Элиоту, судя по всему, роза на гербе и кольце не казалась глупой сентиментальностью. Он был рад получить это письмо, хотя виду не подавал и старался на кольцо, небрежно брошенное поверх исписанных листов бумаги, даже не смотреть. Лео сел на тихонько скрипнувшую под его весом кровать Элиота и наклонился к свече. Единственный источник освещения больше мешал, чем помогал читать; почерк отправителя был ровным и аккуратным, но очень неразборчивым и буквы сливались в сплошную стену. «Лео Баскервиль, я приглашаю вас в свою обитель с тем, чтобы принять участие в соревновании. Победитель получит силу, способную изменить мир. Приходите на арену, вам есть, за что сражаться С уважением, искренне ваш — Край света». Лишь несколько строк и непонятно для чего приписанная исторически легендарная фамилия, Лео вовсе не принадлежавшая. Фамилия у него была простая, крестьянская — такими фамилиями обладала половина фермеров в их деревне. Лео перечитал строки, стараясь уловить подтекст, сложил письмо и задумался о смысле этих слов. Вероятно, подобными цветистыми оборотами пестрило каждое послание, адресованное потенциальным дуэлянтам, и всё же содержание задело тревожные струны в глубине души и разбудило воспоминания, тщательно похороненные под курганом забвения. — Можно взглянуть на твоё письмо? — попросил Лео, и Элиот, опустившись рядом, молча протянул ему сложенный вдвое лист. В письме содержалось лишь приглашение на первую дуэль с целью доказать свою силу, а также — время и подробное объяснение местоположения Арены. И никаких намёков на таинственную фразу: «вам есть, за что сражаться», и тем более никаких упоминаний Баскервилей. Лишь строки о «силе, способной изменить мир» повторяли письмо, адресованное Лео. Он взглянул на конверт. «Край Света» — это имя или место? Не хотелось вмешиваться во что-то подобное. Пусть бы Элиот развлекался, поколачивая дуэлянтов и теша своё самолюбие. А сам Лео предпочёл бы наблюдать за таким развлечением издалека, как и положено верному слуге. — Я видел, что дуэлянты носят это на безымянном пальце левой руки, — сказал Элиот, надевая кольцо, больше похожее на перстень. О своей вспышке злости он, казалось, уже позабыл. — Как-то по-девчачьи выглядит, — озвучил он мысль, плескавшуюся в голове Лео с минуту назад. — Тебе идёт, — сказал Лео и вовремя увернулся от подзатыльника. На его счастье, Элиот особо не целился, как обычно, и лишь задел ребром ладони взъерошенные пряди волос. Небрежно бросив конверт с письмом на тумбу, Элиот поднялся с кровати, потянулся и стал готовиться ко сну. Даже самостоятельно переоделся — удивительно. Лео с неохотой поднялся и переложил книги с кровати на тумбу Элиота, благополучно проигнорировав предостерегающий раздражённый взгляд. — Ты не станешь надевать кольцо? — спросил Элиот, забираясь под покрывало. Его волосы не успели высохнуть, и влажные кончики прядей тускло поблескивали в дрожащей золотистой полутьме. — Я не умею ни фехтовать, ни стрелять, — ответил Лео. Он аккуратно сложил письмо, спрятал в конверт и убрал в тумбу, а потом стал раздеваться. — Но, видимо, организатор дуэльного клуба знает, что без меня ты ни на что не способен. Возмущений Элиота Лео уже не слушал и молча погасил свечу, избавляя себя от прожигающего насквозь взгляда, чтобы спокойно переодеться. Он всегда так делал перед сном. Он не считал себя стыдливым человеком, но переодеваться в чужом присутствии всё равно не мог. Два года — пара мгновений, слишком кратких, чтобы успеть привыкнуть делить с кем-то одну комнату. Глаза быстро привыкли к чернилам темноты, разбавленным водянистой серебрянкой, и Лео смог различить Элиота, одетого в покрывало ночи. Его влажные волосы серебрились в лунном свете, а глаза казались тёмно-серыми. В темноте всё было серо. Переодевшись, Лео поднял с пола большую увесистую книгу и провёл кончиками пальцев по тисненой обложке. Элиот всё равно не спал, сидел в постели и рассматривал тускло поблескивавшее кольцо на пальце, значит, свет ему не помешает. Лео отложил книгу в изножье кровати и засветил оплывший огарок свечи на своей тумбе. Маленький огонёк дрогнул раз, другой, а потом пламя стало ровным и умиротворённо-спокойным. — Зачем свечу гасил, если читать собрался? — спросил Элиот, искоса наблюдая, как Лео забирается в постель в обнимку с книгой. — Я собирался спать, но передумал. Он раскрыл книгу и перевернул несколько страниц, отыскивая нужную. Ветер за окном шумел позолоченной осенним дыханием листвой, ветви раскидистого клёна царапали стекло, шуршали страницы. Элиот откинулся назад, прислоняясь спиной к изголовью кровати, и запрокинул голову. Лео следил за движением его глаз, скользящих взглядом по серо-охристому полотну потолка и гадал, что мог видеть Элиот в сплетении теней. — Что за книга? Лео вздрогнул от голоса, прозвучавшего неожиданно громко. Опустив глаза к страницам, для вида вновь переворачивая несколько, он ответил: — Сонеты. Для тебя — ничего интересного. — Эй, я люблю поэзию. Прочитай один. Лео вновь поднял на него глаза. Ему был по душе сонливый Элиот — в такие минуты тот бывал на редкость мягок и пропускал мимо ушей большую часть шпилек в свой адрес, попросту не улавливая сути. Как назло, все сонеты были либо о старости, либо о любви. Старость Элиот не поймёт, да и сам Лео с трудом понимал и не проникался ею. Старость была для него столь же далека, как смерть. Смерть никогда не придёт, и они будут вечны. А потом он вспоминал тот жуткий сон, где Элиот был весь в крови; где кошмарное чудовище с омерзительно-длинным, точно плеть, влажно блестевшим языком, парило над стылой землёй, и понимал: смерть — она всегда где-то поблизости. И в такие моменты казалось, будто её ледяное дыхание обжигало затылок каждую минуту жизни. — Ты – музыка, но звукам музыкальным Ты внемлешь с непонятною тоской. Зачем же любишь то, что так печально, Встречаешь муку радостью такой? Озвучив последнее слово, он торопливо перевернул страницу, не дочитав сонет. Он любил музыку Элиота, любил страстно, до безумия, готовый часами слушать то нежные, то резкие и грубоватые переливы фортепианных звуков. В такие моменты он и впрямь ощущал неописуемую тоску, зыбкую болезненность, сжимающую грудь, и всё равно не мог не улыбаться, сколь бы глупо он себя ни чувствовал. А Элиот страшно смущался, встречая такую реакцию, хмурился, словно восторг Лео — столь редкое для него проявление ярких положительных чувств, — причинял ему дискомфорт. Поэтому Лео никогда не говорил, сколь хорош Элиот и сколь умелы его пальцы, извлекающие такие прекрасные звуки. Лишь молча ловил каждую ноту. — Красиво, — Элиот бесцеремонно ворвался в хаотический ворох мыслей Лео. — А дальше? — Пора спать, — ответил Лео, закрывая книгу и укладывая её поверх остальных, сложенных в неаккуратную стопку. — Доброй ночи. Он погасил свечу, снял очки и лёг, поворачиваясь к Элиоту спиной. Сзади завозились, устраиваясь в кровати. Кольцо с розой лежало на стопке книг, и его серебристый ободок загадочно блестел, будто впитывая лунный свет. Сила, способная изменить мир? Лео ни к чему эта сила. Ему не нужен мир — злой, искрящийся обманчиво-прекрасными золотыми искрами. Но он бы с радостью потратил эту силу на то, чтобы избавить Элиота от кошмаров, а ещё — на то, чтобы тот страшный сон про смертельное ранение Элиота на самом деле оказался только сном. Какая глупость. Не существует такой силы. Это просто напыщенный бред, придуманный каким-нибудь студентом с излишне богатым и немного больным воображением. Лео долго, не мигая, смотрел на кольцо, словно ждал, сам не зная, чего, — например, что оно отрастит крылья и улетит, унося с собой и дурные мысли, и дурное настроение из-за вынужденного участия в студенческом фарсе. А потом Лео на минутку смежил веки, но когда открыл их вновь, в глаза ударил ослепительно-яркий, нестерпимо-отвратительный солнечный свет. По-прежнему дул сильный ветер, и, пока Лео лениво лежал в постели, зарывшись в ворох покрывал, он пригнал тучи. Солнце стремительно и испугано скрылось за хмурой серостью. Со своего места Лео видел краешек тяжёлой мрачной пелены, похожей на вывалянную в чернилах вату. Он повернулся на спину, сонно протёр глаза и потянулся за очками, и рука нашарила нечто бумажное, сложенное в несколько раз. Лео поднёс это нечто к глазам и с удивлением узнал пепельно-серую бумагу дуэльного клуба и витиеватое, старательно выведенное словосочетание: «Край Света». Думалось плохо — чернильно-грозовая вата будто просочилась в голову, и Лео сломал печать машинально, с вязкой пустотой в мыслях. «Лео Баскервиль, сегодня на закате вы будете присутствовать при дуэли Элиота Найтрея и Джона Стаффорда. Ваши обязанности просты: подготовить дуэлянтов к сражению, закрепив в петлицах дуэльные розы и подав оружие. Так как на данный момент Джон Стаффорд — победитель Арены, вы подготовите для него особый клинок. Мы давно искали вас; удивительно, что всё это время вы были прямо здесь. Вам ведь есть, за что сражаться?» Обязанности? У Лео не было ни перед кем никаких обязанностей, кроме Элиота, и он ничего никому не должен, но этот Край Света почему-то писал так, словно был знаком с Лео всю жизнь и имел право распоряжаться его свободным временем. Не пойдёт он никуда, к чёрту все эти игры, в которых участвовать он не желал. Элиот хочет? Пожалуйста, пусть тыкает мечом в противника с венком из розовых роз на голове. Может, у них и одежда специальная будет, для полной абсурдности? — Что это у тебя? — Элиот с размаху сел рядом, так, что кровать жалобно скрипнула, и заглянул через плечо. Он ещё не переоделся, но уже умылся, и от него пахло свежестью и чистотой. Очень приятный запах, весенний. Лео глубоко вдохнул этот запах и закрыл глаза. Он старался отогнать паранойю и не поддаться мыслям о том, что все эти загадочные письма связаны со странностями, с детства его окружавшими. С не смолкавшими голосами в голове, пока он однажды не велел им заткнуться, с мягким золотым светом, с кошмаром наяву, когда чудовище в руинах Сабрие выскочило из ниоткуда и... Пальцы сжались, комкая бумагу. — Это похоже на какой-то ритуал, — сказал Элиот. — Хотя мне нравится. Дуэли ведь должны проходить с соблюдением определённых традиций и правил. — Ты не можешь пойти туда один? — спросил Лео. Даже запах утренней свежести оказался не в состоянии вытеснить мрачные мысли. — Ты не хочешь идти? Брось, это интересно. Да и ты ведь мой слуга, будет позорно, если я один заявлюсь. Смотри, здесь сказано, что тебе придётся только подготовить нас. Это что-то вроде секунданта. Несложно ведь. — Несложно, — эхом отозвался Лео, бросая на пол смятое письмо. На занятиях он, не стесняясь преподавателя, положил на парту внушительных размеров книгу и погрузился в чтение, игнорируя любые вопросы в свой адрес. Он старался отвлечься от воспоминаний и от мыслей о предстоящем фарсе, но не мог отделаться от ощущения, будто кто-то просто насмехается над ним.2.
К обеду пошёл дождь. В общей гостиной горел камин, вокруг царило бурное оживление. Лео облюбовал кресло, задвинутое в самый дальний угол, и забрался в него с ногами. Он пытался читать, но то и дело отвлекался на мягкий шорох дождя. Взгляд скользил по строкам, потом поднимался к окну, испещренному серебристыми росчерками, и вновь опускался к книге. — Кто будет твоим сегодняшним противником, Джон? — Ещё не известно. Думаю, снова неудачник. Первенство останется за мной, вот увидите. Незаметно для себя Лео прислушался к разговору. Он узнал голос Стаффорда. Похоже, загадочный «Край Света» не счёл нужным известить его о личности соперника, и к лучшему. Стаффорд неуравновешен и себялюбив, а Элиот действительно широко известен в академии как хороший фехтовальщик. Без драки накануне дуэли не обошлось бы. «Только бы Элиот не вошёл», — мысленно взмолился Лео. Он ждал Элиота, наказанного за утренние вольности слуги на уроках, и тот действительно должен был появиться в ближайшие минуты. Пусть его задержат, пока Стаффорд не наговорится всласть и не уйдёт! Гулкий раскат грома прервал беседу. Окружившие Стаффорда девочки резко смолкли, встревожено всматриваясь в серые провалы окон. Лео грозы не боялся, но сейчас разделил тревожное чувство, наверняка охватившее всех присутствующих. Стало не по себе, словно то был вовсе не рокот грома, а басовитый удар погребальных колоколов. Закрыв книгу, Лео встал из кресла, торопливо вышел в коридор и нос к носу столкнулся с Элиотом. — В чём дело? — спросил Элиот, нахмурившись. — Ты выглядишь встревоженным. Губы против воли тронула улыбка. Пусть лицо Лео и было скрыто завесой волос, но Элиот обладал удивительной чуткостью и безошибочно угадывал настроения Лео, поражая своим поистине звериным чутьём на грани инстинкта. Как жаль, что чутьё это включалось редко. — Я устал, — соврал Лео, обеими руками прижимая к груди книгу. — Пойдём в комнаты, здесь нечего делать. — Я хотел посидеть у огня, забыл?— ответил Элиот. — А ты, — он чуть повысил голос, — думай, что творишь на занятиях! Миссис Ленгтон пригрозила в следующий раз отправить тебя в подвал. — Эй, Элиот, — Лео перехватил его за рукав. — Там Джон Стаффорд. Пообещай мне, что, если он заметит кольцо клуба, ты не станешь вестись на провокации. — Ну уж нет. — Элиот! Хочешь ответить — дождись дуэли и дерись под присмотром. Раз клуб санкционирован и официален, там наверняка будет присутствовать кто-либо из старших преподавателей. При них Стаффорд не осмелится ударить в спину. — Я, по-твоему, должен искать защиты у преподавателей? — Элиот рывком высвободил руку. — Нет, — повторил он и вошёл в гостиную. Стаффорд, слишком увлечённый разговорами, его появления не заметил, и Элиот демонстративно сел в кресло поближе к огню. Лео оставалось только занять своё законное место за его спиной и напряжённо вслушиваться в разговор с готовностью в любой момент вмешаться. — Элиот! Тонкий девичий голосок принадлежал Аде Безариус. Не самая желанная кандидатура для беседы в любое время, и особенно — сейчас, когда Элиот сердит на Лео. Ада выглядела смущённой и напуганной одновременно. Она теребила в руках вышитый носовой платок с анаграммой «А.Б.» и скромно смотрела в пол, будто не решаясь поднять глаза. — Чего? — Элиот подпёр подбородок рукой и на саму Аду не смотрел, буравя взглядом Стаффорда. То ли был задет тем, что его не заметили, то ли уловил в чужих речах нечто оскорбительное для себя. — Я вижу, у тебя... у тебя кольцо, — голос Ады был слабым, с придыханием, хотя сама она на болезненную барышню не походила совершенно. Крупная, лишённая изящества и утончённости, столь ценимых в высшем обществе, она больше походила на крестьянку, закалённую ветром, но по нелепой случайности оказавшуюся обряженной в костюм с короткой юбочкой и узкой сорочкой, едва не лопавшейся на её объёмной груди. — Мне прислали такое же. Дядя сказал, это опасно и я подумала... ты меня не любишь, знаю, но я беспокоюсь. — Такое же? — Элиот встрепенулся и соизволил взглянуть на Аду. Все прочие её слова он, похоже, пропустил мимо ушей. — На кой чёрт? — Не знаю, — Ада покраснела. — В письме было сказано, что я... «всего лишь ножны, недостойные алого плаща». Но, пожалуйста, Элиот, не связывайся с этим. Пандора... — Эй, Найтрей! — Стаффорд, привлечённый писком Ады, поднялся со своего места и вальяжно, сунув руки в карманы брюк, подошёл. Взгляд его упал на тускло поблескивающее кольцо Элиота, глаза прищурились, рот зло искривился. — Откуда у тебя это? Побил кого-то и забрал? Пальцы Элиота сжали подлокотники, и Лео положил ладонь ему на плечо. — Я получил его от Края Света. — Ты-то? — Губы Стаффорда растянулись в сардонической ухмылке. — Край Света приглашает лучших. Раз он пригласил тебя последним, значит, ты — худший. Стаффорд был крупным парнем с широкими плечами. Он был курнос, рыж и веснушчат, черты лица его были грубыми и резкими, а глаза — маленькими и чуть раскосыми. У Лео Стаффорд вызывал ни с чем не сравнимое отвращение. Однажды он видел, как Стаффорд зажал в углу молоденькую, игриво хихикавшую горничную, — тогда Лео чуть не стошнило. И теперь ему едва не стало дурно от мысли, что придётся подходить к Стаффорду и дотрагиваться до его одежды. Элиот рванул вперёд и ударил Стаффорда в солнечное сплетение. Стаффорд драться не умел — вместо того, чтобы ударить, он вцепился в дацканы фрака Элиота и, падая, утянул его за собой на пол. Завязалась шумная бестолковая возня. Лео не хотел влезать, зная, что получит ненароком сам, но руки уже тащили Элиота за локти, а Элиот рвался прочь, сжав зубы, и лицо его перекосило гримасой ярости. Из разбитой губы тонкой струйкой текла кровь. Стаффорду, удерживаемому близнецами, повезло меньше — Элиот разбил ему нос, и теперь кровь щедро лилась по подбородку на грудь, пачкая белую сорочку. — Что здесь происходит? Студенты замерли, когда строгий чопорный голос резанул слух. В гостиную, шурша юбками черного вдовьего платья, вошла миссис Ленгтон в сопровождении своего слуги. Морщины пролегали по её лицу глубокими резкими бороздами, придавая ему сходства с камнем, не пощаженным временем и ветрами. Глаза у миссис Ленгтон были тёмными, по-старчески тусклыми и отливали густой зеленью. — Он ударил меня! — бросил Стаффорд. Близнецы выпустили его, и теперь он утирал лицо выхваченным из чьих-то рук платком. — Вы, я вижу, тоже ударили его, — маленькие, с прищуром, глаза осмотрели Элиота с ног до головы. — Драки на территории академии запрещены, господа, и вы это знаете. Вы будете наказаны. Сутки под домашним арестом. Не получите ничего, кроме воды и хлеба. Будем надеяться, пост и заключение помогут вам укрепить дух и вытравить дурь из ваших голов. А вам, юноши, — она взглянула на близнецов, потом — на Лео, — следует лучше смотреть за хозяевами. Сто пятьдесят ударов розги каждому. — Нет, это несправедливо! — вскинулся Элиот, вырываясь из рук Лео. — Подрались мы, мы и должны быть наказаны! — Мистер Найтрей, — взгляд миссис Ленгтон потяжелел. — Вам, как будущему герцогу, следовало бы давно запомнить, и запомнить накрепко, что господа несут ответственность за своих слуг и что слуги отвечают за ошибки господ. Уповаю на то, что наказание вашего слуги послужит вам ещё одним уроком, усмирит ваш пылкий нрав и научит сдержанности. Теперь ступайте оба в западное крыло и ждите у лестницы, я приду запереть вас. Элиот обернулся и бросил на Лео взгляд, полный гнева и отчаянного сожаления. Пожалуй, Лео был даже не прочь стерпеть свое наказание, если это заставит его вести себя осмотрительнее. Но сейчас его было искренне жаль, ведь, сколь бы ни был Элиот вспыльчив, совесть и честь были его слабыми местами. Сутки взаперти, наедине с собственными мыслями и угрызениями совести станут для него настоящей пыткой. Стаффорд ушёл, гордо вскинув голову, а Элиот не двинулся с места, словно боясь оставить Лео без своей защиты. Но думать нужно было раньше. — Мистер Найтрей, не вынуждайте меня звать слуг, — сказала миссис Ленгтон. — Иди, — тихо проговорил Лео. — Я не умру от розг. Элиот постоял, всматриваясь потемневшими от едва сдерживаемого гнева глазами в его лицо, а потом ушёл и оглушительно хлопнул дверью. — Ступайте за мной, — велела миссис Ленгтон, и повела их по коридору. Уже спускаясь по крутым ступеням к подвалу, окутанная прозрачным полумраком, она заметила, не повернув головы: — Мистер Найтрей очень привязан к вам, юноша. Лео промолчал. Не имело смысла отрицать очевидное или подтверждать, иначе у миссис Ленгтон войдёт в привычку давить на Элиота при его помощи. — Думаю, мне стоило заметить это раньше и применить подобный метод наказания своевременно, пока мистер Найтрей ещё не привык попустительствовать своей неукротимой натуре, — продолжила она, похоже, и не ожидая ответа. — Вы послужите хорошим инструментом для воспитания, юноша, как и приличествует слуге. И мне очень жаль, что тот же метод не сработает на мистере Стаффорде, глубоко равнодушном к своим слугам. Близнецы хмуро переглянулись. Зазвенев ключами, миссис Ленгтон отперла дверь подвала. Её слуга прошёл вперёд, засветил несколько свечей в нишах, взял ведро и вышел. Его возвращения дожидались в напряжённом молчании, а когда он спустился вниз с розгами, распаренными в воде, миссис Ленгтон отдала ему ключи от подвала. — После можете быть свободны, — сказала она и, подобрав юбки, ушла вверх по лестнице. Вернулся слуга не один, а в сопровождении другого слуги — крепкого низкорослого мужчины, вероятно, на тот случай, если наказуемых придётся удерживать силой. Близнецы вызвались быть первыми и с готовностью скинули с себя фраки. — Вас связать, или не будете дёргаться? — спросил слуга без намёка на издёвку. — Бей уже, — ответил Аарон, расстёгивая сорочку и сбрасывая её на пыльный пол. Лео доводилось бывать несколько раз в этом подготовленном для наказаний подвале. Нерадивых слуг часто наказывали здесь. За воровство, за непозволительную грубость, за своевольные отлучки из академии, за серьёзные проступки студентов-дворян. И последняя причина была самой частой среди прочих. Здесь стояли врытые в землю грубо обструганные столбы и несколько крепких скамеек. Аарон вцепился руками в столб и закрыл глаза. Его била мелкая дрожь, и он обнял столб крепче, будто в надежде избавиться от страха перед болью. Бил слуга размашисто, сильно, безжалостно. Спина Аарона сильно покраснела, а к семидесятому удару на коже осталось несколько ярко-красных кровоточивших ран. Он не кричал, но вздрагивал от боли, и под конец экзекуции лицо его было мокро от безмолвных слёз. Филипп тихо ругался, содрогаясь от каждого взмаха розгой всем телом, а за особо крепкое словцо слуга дал ему три лишних удара. — Проводи их, — сказал слуга, и в его голосе послышались мягкие нотки сопереживания. Вероятно, он бил сильно лишь из желания угодить госпоже или страха, что его самого накажут за излишнюю жалость. Другой слуга ушёл, придерживая Филиппа и Аарона под локти. Лишь когда дверь за ними закрылась, Лео расстегнул свой фрак и бросил его на скамью. Ему стало неуютно. Вместе с сорочкой он словно сдирал с себя кожу, ощущая себя до нелепости беззащитным. Первый же удар заставил прикусить губу. Это не было нестерпимо и не причиняло особых страданий, но Лео не привык к боли, а необходимость стоять по пояс раздетым, прижимаясь грудью и лицом к полному заноз столбу, давила ничуть не хуже самой боли. Он вытерпел розги молча; спина онемела, каждое движение отдавалось болью. — Возьми, — сказал слуга, протягивая Лео одну из валявшихся в углу простыней. — У тебя вся спина в крови. Лео закутался в простыню. Ему было больно и тошно. Хотелось врезать Элиоту, но сейчас ему приходилось ничуть не лучше, а может, и хуже. А вот Стаффорду плевать, он не мучился угрызениями совести и наверняка был счастлив, что за провинности господ высекли слуг, ведь бить дворян запрещено. Лео проводили до комнаты. Оставшись один, он сбросил с себя простыню и налил в таз холодной воды из кувшина, но омывать сильно саднящую распухшую спину оказалось неудобно. С трудом обработав ссадины, Лео как был, раздетый по пояс, повалился на постель и пролежал так до самого вечера, то впадая в зыбкую дрёму, то притягивая к себе одну из книг и погружаясь в отвлекающее от боли чтение. Дождь утих, когда часы пробили семь часов. Лео встал, высунулся в окно и, удостоверившись, что дождь в ближайшие минуты не предвидится, стал торопливо одеваться. Попутно он сунул за пазуху книгу. Кровь на ранах подсохла, но сорочка всё равно липла к спине, и чувство дискомфорта не оставляло Лео всё то время, что он спускался по лестнице к дверям, ведущим на улицу. Он знал, в какой комнате заперли Элиота — в этой комнате и в соседней часто запирали провинившихся студентов. Комнаты располагались на втором этаже, из мебели там были только жёсткие лежанки. Элиот как-то попадал туда, несколько месяцев назад. Заключение он вынес удивительно стойко, но, вырвавшись, долго лежал во дворе под сенью раскидистых деревьев, будто вдыхая долгожданную свободу. В прошлый раз он действительно провёл всё время в одиночестве, но сейчас Лео чувствовал себя обязанным хоть немного скрасить томительные часы его неволи. Близ здания росло много дубов и вязов с крепкими ветвями. Хмурое небо низко стелилось над древесными кронами, трава под ногами была влажной и искристой. Лео подпрыгнул, ухватился за сук обеими руками, подтянулся и влез на дерево, мокрое и скользкое от дождя. Спина ныла, но Лео упрямо лез вверх, игнорируя боль. — Элиот, — в полголоса позвал он. Окна в этих особых комнатах не были зарешечены и даже не запирались, потому их можно было открыть — в планы преподавателей не входил измор дворян духотой. Возможно, полагались на дворянскую честь и на благоразумие, которое, по их разумению, должно удержать студентов от опрометчивых побегов. Элиот выглянул в окно. Удивление на его лице сменилось тревогой, и он торопливо распахнул створки, чтобы Лео мог спрыгнуть с ветвей на пол. — Чёрт подери, Лео, как ты сюда забрался?! — он вновь выглянул в окно, оценивая расстояние до земли. — Я же не изнеженный дворянчик, мне приходилось много лазать по деревьям, — ответил Лео, с блаженством позволяя себе замереть на месте и дать отдыха нещадно болящей спине. — Следи за языком, — скривился Элиот, и тут же спросил: — Как ты? — Твоими стараниями — не очень хорошо, — не удержался Лео. На лице Элиота отразилась столь редкая для него досада. — Прости, — сказал он, просто, без обычных принуждений и намёков. — Мне жаль. Если бы я знал, что из-за меня накажут тебя... — В следующий раз будешь думать не только о себе, — ответил Лео, решив не щадить чувства Элиота, раз уж он здесь и сможет в случае чего погладить по головке и утешить. — Стаффорд получил по заслугам! — А я? Элиот не нашёлся, что ответить. Он стоял возле окна, расстроенный, злой, потерянный, но прямой, с расправленными плечами и непокорно вздёрнутым подбородком. — Сколько времени? — спросил он, отводя взгляд и отворачиваясь к окну. Его силуэт темнел на фоне грозовых туч, и ветер шевелил его пепельные волосы. — Восьмой час. — Дуэль в десять. Здесь нет часов, — Лео оглядел комнату. Действительно, только голые стены да грубое ложе. — Дай мне знать, как придёт время. Я спущусь по дереву, как ты, и мы пойдём на Арену. — С ума сошёл? Тебя снова накажут. — Пусть, — в голосе Элиота звучали упрямые нотки. — Неявка означает проигрыш. Если Стаффорд чего-то стоит, он тоже выберется из комнаты и придёт. А проигрывать ему из страха перед наказанием я не стану. Лео сел на кровать. Матрас был жёстким, отовсюду торчала колючая солома. Подушка по твёрдости могла сравниться с камнем. И в таком месте привыкшему к роскоши Элиоту предстояло провести ночь? Чаще его наказывали менее жестокими способами: задерживали после занятий или запрещали покидать свою спальню, устанавливая часового на дверях. Миссис Ленгтон пришла в академию лишь пару месяцев назад и отличалась крутым нравом и излишней строгостью к студентам. Насколько Лео помнил, она полюбила сажать за драки под замок, и Элиот ещё легко отделался: один старшеклассник просидел так трое суток, на воде и хлебе, с камнем под головой. — Я принёс тебе книгу, — вспомнил Лео. Извлечённая из-под рубашки, книга легла на кровать, выделяясь на простой белой простыне тёмным пятном. Взгляд Элиота потеплел, уголки губ дрогнули. — Спасибо, — он улыбнулся, и Лео мгновенно простил ему бестолковость, буйный нрав, свою саднящую спину и его твердолобое намерение пойти наперекор преподавателям и добраться до Арены. Он даже перестал нервничать перед боем, смирившись со своей ролью шута-секунданта. Это просто дуэль. И пусть Стаффорд крупнее и сильнее, он неповоротлив, тяжёл и грузен, а Элиот лёгок, как ветер. Его фехтованию далеко до изящества и грациозности фехтования Брейка, прирождённого танцора с клинком вместо партнёра, но движения его были отточены, и в них сквозила яростная, непоколебимая уверенность в себе. Элиот сел, и они с Лео немного почитали вместе. Лео читал вслух песнь о рыцаре, чьё сердце, отвергнутое прекрасной дамой, обратилось в лёд и сделало его самым жестоким человеком на свете, а Элиот слушал, прислонившись спиной к стене, запрокинув голову и притянув к груди одну ногу. Слушал он сосредоточенно, чуть нахмурившись, а губы его были плотно сжаты. Иногда на них проскальзывала мимолётная улыбка, когда Лео зачитывал особенно красивые строки. — Как думаешь, — тихо спросил он, едва Лео замолчал, перелистывая страницу, — любовь может сделать из человека чудовище? — Думаю, да. — Почему? — Элиот удивлённо вскинул брови. — Это же самое благородное и светлое чувство. — Элиот, — Лео усмехнулся, поправляя сползшие по переносице очки. — Не все столь благородны, как ты. Если человек грязный и жестокий полюбит, но будет отвергнут, разве он не ожесточится ещё больше? — Не знаю, — Элиот вновь нахмурился. — Я бы не ожесточился. Я бы сделал всё для того, кого... ну, ты понял. Его щёки тронул румянец смущения. Бедный стеснительный Элиот, он не привык разговаривать на такие темы. С чего его вдруг потянуло на лирику? — И умер бы? — Не говори ерунды! Зачем мне умирать? — Если бы человек, которого ты полюбил, был в опасности, ты бы не закрыл его собой? Лео листал книгу и не сразу ощутил на себе пристальный взгляд. — Это был просто сон, — после продолжительного молчания ответил Элиот. — Дурной сон. — О чём ты? — спокойно спросил Лео, хотя внутри всё оборвалось. — О том кошмаре, про который ты мне говорил. Я бы не хотел умирать, — он отвёл глаза. Если бы он сейчас улыбнулся, всё ещё можно было бы перевести в шутку и сменить тему, но Элиот был до смешного серьёзен. — Но тебя тронуть не позволю никому. Даже если это всего лишь сон, — он усмехнулся, но усмешка вышла жёсткой и невесёлой. В комнате повисло напряжённое безмолвие, нарушаемое лишь тихим шорохом перелистываемых страниц. Лео притворился погруженным в увлекательный текст, но на строки даже не смотрел, и его взгляд застыл на узкой полоске, там, где были сшиты страницы. В голове воцарилась звенящая пустота — ни единой мысли, стоящей или бестолковой. — Я пойду, — сказал он, пролистав книгу до конца и отложив её в сторону. — Не забудь: дуэль назначена на десять, — ответил Элиот. На Лео он не смотрел, словно смущённый собственными недавними словами. Лео вылез в окно, торопливо спустился по ветвям, ненароком ободрав ладонь из-за спешки, и мягко спрыгнул на землю.3.
Остаток вечера пролетел со стремительностью стрижа — Лео, едва добравшись до общежития, провалился в наугад выхваченную из стопки книгу, а когда поднял глаза, часы указывали половину десятого. Ужин Лео пропустил, увлекшись чтением, и теперь ощущал себя самым несчастным человеком на свете под аккомпанемент тоскливого урчания в желудке. Не зажигая свечей, он полежал немного на кровати животом вниз, а потом прихватил футляр с мечом и спустился во двор, надеясь, что Элиот управится до одиннадцати — времени отбоя. Под окнами временного элиотова пристанища Лео нашёл крупную ветку и, прицелившись, бросил её. Промазал. Бросать пришлось несколько раз, пока ветка не угодила в стекло и не отскочила от него с глухим стуком. Мгновением позже промелькнул тёмный силуэт, окно отворилось и на подоконник, держась обеими руками за раму, вылез Элиот. Хотелось крикнуть что-нибудь в меру ехидное, подразнить, но Лео не решился — час поздний и на крик мог прибежать кто-нибудь нежелательный. Спустился Элиот удивительно быстро, словно всю свою жизнь только и делал, что лазал по деревьям. — Ты хоть помнишь, куда нам идти? — Помню, — коротко ответил Элиот, забирая у него футляр и вешая себе на плечо. Они двинулись к чёрному ходу, огибая здание академии. Солнце уже село, но расчистившееся небо у линии горизонта оставалось бледно-бирюзовым, словно подсвеченным потусторонним светом. От деревьев и от фигур пролегали длинные вытянутые тени. На разговор Элиот не шёл. Он выглядел серьёзным, собранным и сосредоточенным. Хорошо, что дуэль назначена на столь позднее время, — Элиот успел остыть, и теперь в бою двигать им будет не губительный гнев, а холодный расчёт. Даже Лео знал, сколь опасна ярость для фехтования. Очутившись в здании, Элиот уверенно повёл Лео к восточному крылу академии, а затем — вверх, по тёмным коридорам и залитым призрачным золотистым светом светильников лестницам до последнего этажа. — Нам на чердак, — проговорил Элиот, но в голосе его, в отличие от движений, уверенности не было, и Лео понимал его сомнения. Чердак не подходил для свободного, ничем не стеснённого боя. Значит, исход будет зависеть не от мастерства, а от удачи — то, что взбесило бы любого. На чердак вела старая иссохшая лестница, шаткая и не очень прочная с виду. Элиот первым поставил ногу на перекладину и, не медля, стал подниматься вверх. Лестница протяжно скрипела под его весом, Элиот досадливо морщился, пока лез под высокий потолок, и Лео ежесекундно оглядывался, готовый в любой момент дать ему знать о надвигающейся беде в лице преподавателя. Обошлось. Элиот откинул крышку люка, забрался повыше и из его груди вырвался изумлённый вздох. Он не сразу влез на чердак и опомнился лишь, когда Лео, снедаемый любопытством, шикнул на него снизу. Старая лестница оказалась коварной и грозила занозить Лео все пальцы и обе ладони: пришлось быть предельно аккуратным и смотреть, за что хвататься. Уже у люка Элиот протянул Лео руки и буквально втащил наверх. Очутившись наверху, Лео отряхнул ладони от налипших на кожу щепок, огляделся и замер. Над головой простиралось бескрайнее звёздное небо. Иссиня-чёрное полотно у востока становилось всё светлее и прозрачнее к западу, будто истончаясь. Крохотные искры — брызги хрусталя — игриво перемигивались. Мягкий, ласковый весенний ветерок шевелил волосы и невесомо гладил лицо. Вокруг раскинулось поле цветов. Шелестел вереск, сам словно сотканный из сумерек, белели россыпи ромашек и иных цветов, чьи названия вмиг вылетели у Лео из головы. Пёстрое многотравье приглушало шаги и наполняло тишину мягким шорохом. Поле не было бескрайним — тёмная зелень и тусклые краски цветов обрывались. Лео взглянул вниз и отпрянул, захваченный врасплох головокружением. Земля, если она была, терялась далеко внизу в зыбкой пелене облаков. Поодаль, у северного края площадки, росли розовые кусты. Красные розы, белые, золотистые, бледно-розовые, рыжие, иссиня-чёрные. Возле кустов лежала небрежно брошенная тёмно-красная, точно кровавый багрянец, тяжёлая ткань, а на ней — садовые ножницы. — В письме написано, — Элиот извлёк из нагрудного кармана сложенный лист бумаги, — что плащ и ножницы — для тебя. — Для него? — голос, донесшийся от люка, звучал надменно и насмешливо. Стаффорд влез неаккуратно и испачкал о траву белые брюки. — Иронично. А я так надеялся, что это будет девушка-дворянка. Через темнеющее отверстие люка на Арену взобрались близнецы. Аарон помог Филиппу; оба хмурились и морщились от боли, наверняка сопровождавшей каждое их движение, как сопровождала она каждое движение Лео. Стаффорд, однако, про них словно и вовсе позабыл, не удостаивая их даже взглядом. — О чём ты? — губы Элиота сжались в плотную линию, а плечи напряглись, как у льва, готового к броску. Стаффорд досадливо скривился. — Потом. Эй, ты, — обратился он к Лео. — Надевай плащ и бери ножницы. Когда я собью твою розу, — он перевёл взгляд на Элиота, — ты проиграешь. — Я проиграю?.. — пальцы Элиота сжались в кулаки. — Не ведись, — тихо шепнул Лео. Он дотронулся ладонью до спины Элиота и едва не одёрнул руку, столь напряжён он был. Энергия бурлила, кровь кипела, и от него шёл жар, как от добела раскалённой печи. — «Сталь к розе, и только так. Коснувшийся розы противника руками будет дисквалифицирован», — процитировал Стаффорд. Элиот раздражённо скинул в траву футляр и, не сводя со Стаффорда тяжёлого взгляда, расстегнул пуговицы фрака. Лео вздохнул, предвидя множество сложностей в этой дуэли, и направился к розовым кустам. Плащ, когда Лео набросил его себе на плечи, заструился вниз, слишком длинный для его роста. Начищенные до блеска посеребренные ножницы с тихим клацаньем оборвали жизнь тёмно-рыжей розы, предназначенной для Стаффорда. Край Света ведь не говорил, что Лео не мог сам выбирать цвета. Кончики пальцев коснулись раскрывшегося, полного вечерней росы бутона снежно-белого цвета. Идеально для Элиота. Он сам как эта роза — с острыми шипами, но удивительной кристальной чистотой. «Глупый фарс», — думал Лео, с брезгливостью закрепляя розу в петлице фрака Стаффорда. Но фарс, по-своему интригующий и красивый, ведь Элиоту так шла роза с влажными от росы лепестками. Роза, словно слепленная из снега. Элиот наклонился к футляру, достать меч. Только теперь Лео заметил, что у Стаффорда нет с собой клинка. Может, он хранил его здесь, среди сплетения разнотравья? Не собирался же он драться голыми руками. — Подойди сюда, — велел Стаффорд. Он стоял, сунув руки в карманы, недобро прищурив глаза. — Не смей приказывать моему слуге! — вскинулся Элиот, но Лео осёк его. — Всё в порядке. Ты сам говорил: это что-то вроде секунданта. — Секундант? — Стаффорд рассмеялся хриплым, некрасивым смехом. — Нет, нет-нет. Ты — ножны для главного приза — для клинка, которым я буду сегодня сражаться. Думаете, дуэль — просто игра? И тогда пришла боль. Дикая, нестерпимая, расплавляющая кожу, и плоть, и кости. Лео услышал крик, далёкий, звенящий, и лишь потом понял, что кричит сам. Он вцепился пальцами в ткань фрака и ощутил что-то горячее и липкое, растекшееся по жилету. Ноги подкосились, колени ударились о землю; руки свело судорогой, и он мог только бессильно наблюдать, как на траву срываются тяжёлые капли крови. Почти так, как капала кровь из рваной раны на груди Элиота в том кошмарном сне. На плечи легли руки Элиота. Лео отчаянно хотелось просто прижаться к нему, закрыть глаза и подождать, пока боль утихнет, но что-то рвалось наружу, вспарывая грудь и щедро окропляя землю и упертую в неё руку кровью. Боль пошла на спад, но в груди что-то застряло. Лео поднял глаза и увидел, как Стаффорд грубым пинком, подойдя со спины, сбил Элиота с ног. «Уйди», — хотел сказать Лео, но пересохшие губы плохо его слушались и слова застряли в горле плотным комом. Стаффорд вцепился в руку Лео и резко вздёрнул его на ноги; в глазах всё поплыло от вспыхнувшей с новой силой боли. А потом Стаффорд дотронулся до его груди и рванул на себя клинок, щедро обагрённый кровью. Мир вокруг закачался, потом что-то ударило по Лео, и он ощутил под щекой мягкую траву. Стаффорд взмахнул клинком, стряхивая с него кровь. Лео перевернулся на спину, но встать уже не смог. Откуда-то из другого мира до него доносились голоса и звон стали, но всё, что он видел, — это бескрайнее звёздное небо над собой. Он тонул в небе и в боли, боль лилась на него с неба, или небо и было самой болью, или вообще не было ни боли, ни самого Лео — только звёзды.