Случай с менестрелем

— Указ Его Величества от первого летнего месяца Эрпу прошлого года, гласит: любой, кто своим действием, пренебрежительным словом, стихотворной рифмой или песней затронет королевскую честь, а также, если будет насмехаться и умышленно порочить Его Королевское Величество и те, кто будут присутствовать при этом, но не донесут властям и своим молчаливым согласием поддержат преступника, должны быть схвачены и подвергнуты допросу. Если потребуется, то и немилосердным пыткам. Ежели насмешник не раскается в своём деянии, если свидетель подобного не признает своё участие в очернение королевского имени или откажется выдать нахождение преступников, подобное будет караться смертью. Глашатай поднял голову и обвёл суровым взглядом толпу. Сегодняшний день предвещал славную казнь. На площади города собралось множество народа. Глашатаю было наплевать и на указ, и на его соблюдение, лишь бы посмотреть, как вздёрнут выскочку Шерлока Холмса, местного менестреля. Парень своими колкостями перебаламутил уже весь город. Сначала от него было мало беды. Потом мальчик подрос, и началось. Смышлёный, острый на язык, беспардонный нахал, который вечно лез не в свои дела. Острый и проницательный взгляд серо-льдистых глаз вызывал у многих дрожь: парень как-будто видел всех насквозь. Любой постыдный поступок, хранимый на дне души, любой недобрый помысел, который маскировали лживыми речами, — всё это не могло ускользнуть от настырного подростка. Прошло ещё немного времени. Старший брат Шерлока уехал в столицу, и Шерлок скитался по улицам, напевая и наигрывая на скрипке колкие стихотворные остроты. На него смотрели, как на помешанного. Сейчас парню исполнилось двадцать. Когда Шерлок не играл в местном кабаке на скрипке, он продолжал встревать не в свои дела. Многим он, конечно, помогал: нашёл, кто своровал у разводчика лошадей Грега всё сено. Потом безошибочно назвал того, кто отравил почтенного мэра города, лично загнал убийцу в тупик, рискуя жизнью, и тот на удивление сознался. Но, к сожалению для многих, этим дело не ограничивалось. Нелицеприятная правда о том, что мельник Андерсон никак не может быть отцом своих двух дочек, но вот монах из святой обители — вполне, при чём монах даже отпираться не стал, а потом удавился на верёвке в колокольне, взбудоражила город. Дальше — больше. Парень лез куда его не просят. Самому глашатаю тоже досталось. Ну ходил он налево, к вдовице в возрасте, так кому от этого плохо? Одинокой бабе — радость, и ему хоть какое-то развлечение, не всё же со своей суженой, в центнер веса, бок к боку храпеть. Никому от его похождений убытка не было, не вмешайся эта тощая заноза не в свои дела! Глашатай потёр заживавший фингал под глазом, посаженый заботливым кулаком своей благоверной, и с удовольствием зыркнул на привязанного лицом к позорному столбу осуждённого. Тонкие руки вскинуты над головой, запястья перетирает грубая верёвка, кудрявая голова опущена. Вот так то! Глашатай ухмыльнулся. Он следил за парнем, душой чуял, что повезёт поймать того с поличным на какой-нибудь пакости. Ему это удалось. Поймал его, когда Шерлок, подбоченясь и потряхивая смоляными кудрями, декламировал в кабаке довольно недурственно написанную оду, которую можно было смело назвать "путёвкой на эшафот". Парень поносил имевшуюся на данный момент власть, и откровенно ржал над личностью короля. Глашатай призвал охранников, и заносчивого, упрямого, настырного гордеца — и этих эпитетов было ничтожно мало, чтобы охарактеризовать всю вертлявую сущность кудрявого брюнета, — скрутили и отправили одуматься в местную тюрьму. Шерлок там не одумался, наоборот своим присутствием нарушил душевное спокойствие охранников, и был спасён от их расправы и вызволен прибывшим экзекутором на свет божий, где его ждала более милосердная смерть. Приковав осуждённого к столбу, позвали глашатая зачитать приговор. Глашатай набрал побольше воздуха, и продолжил зачитывать свиток. — Положено сечь осуждённого кнутом с перерывами, между которыми следует спрашивать, не раскаивается ли преступник в содеянном. Ежели прежде он уже покаялся перед судом и признал свою вину, то надлежит отвести его незамедлительно к месту казни минуя кнут, где на шею преступника накинут петлю и лишат его тело опоры, сбросив с помоста, и так он должен будет висеть, пока не задохнётся. Глашатай дочитал приговор. Шерлок вины своей не признал, следовательно, будут пороть паршивца долго. Местный экзекутор любил оттягивать удовольствие. Мог часами мучить кнутом плоть, а мог, если ему хорошо заплатили родственники или друзья осуждённого, одним ударом выбить дух из несчастного, чтобы тот не мучился. У Шерлока хоть и имелся старший брат, только от него из столицы ни слуху, ни духу пару лет не было. Стало быть, он и слыхом не слыхивал о злоключениях младшего. Что ж, ты сам напросился, — довольно потёр руки глашатай, сходя по ступенькам с эшафота. Он сел на приготовленную лавку, укутал тёплой шубой артритные ноги и приготовился к зрелищу. С кровавым вожделением он ждал, когда с жертвы снимут одежду и сдерут первый клок кожи, обнажая на белоснежной плоти рваный кусок кровоточащего мяса. Он мечтал насладиться криками и стонами Шерлока, искренне считая, что тот не заслужил иной участи. Слишком уж гордый и независимый вид был всегда у худощавого парня, чья аристократическая красота раздражала местное население, состоящее из обычных фермеров да солдат. У Шерлока было скуластое лицо, чуднaя форма глаз, изящные руки и стройная фигура, поэтому он всегда смотрелся белым лебедем, посреди серых уток. Экзекутор неторопливо подготовил осуждённого. Разрезал на спине рубашку, сунул в зубы деревянный черенок, из заботы, чтоб не прокусил губы и язык; проверил несколькими взмахами свой рабочий инструмент. Потом отошёл на удобное расстояние, замахнулся, двигая мощным плечом, и легонько обвил вытянутое у столба тело кнутом. Стегнул не зло, дав почувствовать всю пряность первой боли. Дал понять, что может быть больнее, а это — ещё ничего, терпимо. Шерлок вжался лбом в изъеденное временем дерево столба, стараясь не застонать. Спину обжёг удар, перехватило дыхание. Боль медленно растеклась по зудевшему розоватому следу на невозможно светлой коже, напоминавшей по цвету распустившийся первый подснежник. Юноша инстинктивно попытался расслабиться. Ему ясно дали понять, что это не предел, и страдать ему придётся ещё долго, и намного сильнее. Он вцепился зубами в черенок. Палач сказал, что ударит пять раз, а потом его спросят, не раскаивается ли он. В тот момент Шерлок сам себе поклялся, что ни за что не признается. Всю жизнь он шёл по тропе гордости, и не мог уступить ни пяди своей чести. Если судьба уготовила для него испытание, он обязан его пройти. Свист возвестил о новом ударе. Ярко-красные капли крови выступили на белоснежном атласе кожи. Шерлок тихо простонал, выдыхая весь воздух из лёгких. В груди ныло, а спина уже горела огнём. Третий удар, четвёртый... экзекутор бил не спеша и несильно. Он любовался, как вспухают рубцы, проступают кровоподтёки, и как стон медленно стекает с красивых полных губ его жертвы. Нет, он не наслаждался болью этого чудесного и необыкновенного человека. Он просто любил свою работу, своё умение, которое считал искусством. Пятый удар кнута вырвал грудной вопль, жертва чуть не лишилась чувств, повиснув на руках. На спине алели тонкие полосы и медленно текла кровь. Палач смотал свой кнут. Отошёл с помоста, чтобы все присутствующие на площади полюбовались на работу его рук и оценили по достоинству. Осуждённому тоже полагалось передохнуть. К Шерлоку подошли обвинитель и палач. Последний вынул изо рта истязаемого черенок, чтобы тот мог ответить на вопрос. Его спросили: раскаивается ли он? Шерлок отрицательно качнул головой. Он отказался от воды, и больше не желал терпеть во рту деревянную заглушку. — Мне не легче, благодарю вас. Если все здесь собрались посмотреть на мои мучения, пускай заодно насладятся моими стонами, мне не жалко, — произнёс Шерлок. Следующие пять ударов палач должен был нанести кнутом, конец которого был утяжелён металлическими шариками. От ловкого удара они могли переломать рёбра, раскрошить позвонки, отбить внутренние органы, подвергнув жертву мучительной смерти. Палач размахнулся. Первым ударом он вновь дал своей жертве прочувствовать и силу удара, и боль от соприкосновения плоти с жёсткой кожей кнута, и как шарики гроздью ударили по рёбрам, заставив трещать кости: трещать, но не трескаться. Шерлок вскрикнул. Страх окатил его с с ног до головы. Боль затуманила сознание. Юноша с грустью осознал, что его мучения ещё даже не начались, а силы и выдержка уже покинули его. Он выдохнул, не стесняясь своего стона. Пусть хоть кому-то сегодня будет приятно от его мучений. Он бы хотел отключиться. Но самым простым решением было бы попросить пощады. Признать своё вину, покаяться в глупости, и повиснуть в петле, мучительно задыхаясь. Несколько минут с пережатой шеей ничто, по сравнению с теми страданиями, которые ждут его впереди. Он прекрасно видел, что палач не испытывает к жертвам ни злости ни сострадания. Он просто оттачивает своё мастерство, и делает это с удовольствием. Он не извращенец и не спускает в штаны от стонов и вида крови. Если сейчас признаться, то скоро всё закончится. Из-за своего же упрямства и напыщенного самомнения, срок его жизни составил всего двадцать лет... Шерлок открыл рот, чтобы выкрикнуть слова признания, но по шуму в толпе и бросившего своё занятие палача, он понял, что произошло что-то очень необычное. — Очень интересно, — протянул мужской голос, тихий, но твёрдый. — Что натворил этот человек, которого сейчас так безжалостно наказывают? — Он высмеивал короля и его власть, — с готовностью откликнулся глашатай. — Вот его злобный сатирический пасквиль на нашего монарха. Последовала заминка. Зашуршали бумаги, народ перешёптывался. Палач скрипел половицами эшафота, прохаживаясь из стороны в сторону. Неизвестный мужчина прибывший на коне с двумя охранниками в разгар экзекуции, заинтересовал Шерлока. К нему прислушались и не перечили. Он попытался повернуть голову в сторону и рассмотреть его. С первого взгляда было непонятно, что это за вельможа. Он обладал достоинством, дерзостью, и несомненно большой властью, раз позволил себе вмешаться в происходящее. Шерлок разглядывал невысокого мужчину около сорока лет, в сером берете с белым пером. Тёмно-синий, почти чёрный, бархатный камзол был унизан орденами, на шее висела золотая цепь с подвеской. Он был вооружён шпагой с богато украшенными ножнами и сидел на гнедом коне, внимательно читая сочинённую Шерлоком поэму. Узкие светло-розовые губы шевелились. Взгляд из сосредоточенно-хмурого внезапно стал весёлым, синие искорки мелькнули в очах. Простое некрасивое лицо осветила улыбка. Вельможа довольно захохотал. — Талантлив, сукин сын! — воскликнул он. Уперев руки в бока, вельможа бросил быстрый взгляд на прикованного, истекавшего кровью Шерлока. Потом посмотрел на палача и величественно махнул ему: — Освободи его. Он поедет со мной. Я отвезу его на королевский двор. И обязательно дам прочесть сию злободневную оду нашему монарху. Чего ты встал? Отвяжи его от столба и помоги сесть на коня одного из моих слуг, а тот побежит рядом. Вельможа держался настолько спокойно и властно, что никто не посмел ему перечить. Шерлока отвязали. Тот побрёл к краю эшафота, пытаясь прикрыть наготу оставшимися от одежды лохмотьями. — Благодарю Вас, — тихо произнёс Шерлок, тут же лишившись чувств, но вовремя подхваченный расторопным слугой. — Благодарю за внимание, господа! — громко крикнул вельможа и пришпорив коня, направил его в центр толпы. Люди вмиг расступились перед ним, пропуская его и слуг, один из которых положил Шерлока поперёк седла, а сам бодро бежал возле крупа лошади, держась за стремя. Глашатай проводил напыщенную процессию удивлённым взглядом. Возможно, Шерлока ждёт более страшная кара: с него живого сдерут кожу и сварят в кипящем масле, подумал он с робкой надеждой, но чутьё подсказывало, что поганец выкрутится и на сей раз.