Настоящее.
"Ты не можешь уйти, пока не попытаешься, Ты не можешь жить, пока не умрёшь. Ты не можешь научиться говорить правду, Пока не научишься лгать. Ты не можешь дышать, пока не начал задыхаться, Ты должен смеяться, если смеются над тобой. Ничто не пробуждает чувство жизни Так, как похороны... Просто открой глаза, И ты увидишь, что жизнь прекрасна. Ты клянёшься своей жизнью, Что никто не будет плакать на моих похоронах?" "Я знаю кое-что, чего не знаешь ты, Я делал то, за что ты никогда бы не взялась. Ничто так не помогает в поисках дороги домой, Как путешествие в доме на колёсах. Я ожидал прибытия своего катафалка, Но то, что случилось следом, было гораздо хуже - Понадобились похороны, чтобы я снова ощутил себя живым..." "Life Is Beautiful" by Sixx:A.M.
К тому времени, как Марион, поцеловав Криса в щёку и упорхнув к сестре, простилась с ним, стемнело окончательно – зажглись высокие фонари, разливая, расплёскивая яркий свет по брусчатой мостовой, заалело тёмное бархатистое небо с подсвеченными бледно-розовой канвой сумеречные облаками. Вспыхнула россыпь мелких далёких звёзд вокруг острого бледного полумесяца, и город утонул в прохладном осеннем вечере, обманчиво скрылся, успокоился в безмятежной синеве. Крис расплатился и пошёл медленно, держась набережной – Роттердам, неизведанный, испещрённый словно шрамами мелкими проходами и улочками, был ему незнаком и почти чужд культурой, этим странным гортанным языком и обществом, где хорошенькая юная девушка, предназначенная для ночного общения, была вынуждена продавать своё тело за стоимость пластинки или двух для фонографа. Нет, этот город был далёк от идеала, и всё же в нём было что-то близкое сердцу – Крис вспомнил Натали с её застенчивой искренней улыбкой, по-доброму усмехнулся и замер на мосту, перекинутом через широкий канал. Отсюда открывался потрясающий вид на глянцевые изгибы реки и подсвеченный кровавым полупрозрачным маревом закатный купол небес. Солнце медленно вплывало в воду, разливая вокруг себя дрожащий прозрачный нимб золота. На противоположном берегу темнели верхушки католических соборов, чьи острые шпили пронзали высокие румяные облака. Крис покачал головой – этот город слишком походил на червивое, насквозь прогнившее яблоко со спелыми сладкими боками лжи, искусных фальшивых манер и предательства. За красивым фасадом соборов, за каменными берегами реки и мраморными колоннами набережной в самом сердце города скрывалась детская нищета, прятались под мостом бродяги и свирепствовал голод в полуразрушенных бараках. Вдалеке блеснула ослепительно-белая молния и гулкой шрапнелью отозвались далёкие раскаты грома. Крис тревожно поднял голову. Небо стремительно темнело – хлынул холодный, обжигающе холодный ливень, непрерывной струёй затекая под ворот пальто. Застигнутый врасплох непогодой, Крис метнулся к другому берегу, где виднелись сквозь потоки дождя вывески лавочек. Увы, почти все были закрыты – круглая ручка стояла намертво, не проворачивалась в ладони. В последнем окне виднелся едва различимый свет от керосиновой лампы, и Хэмсворт, молясь всем Богам, забарабанил кулаками в простую дощатую грубо сколоченную дверь, выкрашенную простой белой краской. Он не чаял услышать какого-либо ответа на свой зов, однако дверь распахнулась – сама раскрылась на смазанных петлях, являя тёмный проём. Крис нахмурился, поёжился боязливо – но выбирать не приходилось. И он ступил за порог. Внутри оказалось удивительно просторно – снаружи магазинчик казался куда меньше. Стены были увешаны старыми истрёпанными картами с проложенными на них алым пунктиром маршрутами; в углу притулился на изъеденном молью пуфике плюшевый бурый медведь, свесив крупную лохматую голову на бок; а перед Крисом, в шагах двух или трёх, оказался прилавок – о, это был самый странный прилавок из всех, что Крис когда-либо видел в своей жизни. Под пыльным толстым стеклом на красном выцветшем пыльном бархате лежали цепочки-кресты, гранатовые браслетки и серьги, часы-луковицы с серебряной цепью и пенсне. Тяжелые золотые перстни матово блестели в свете изогнутых свечей. – Эй, хозяева, есть тут кто?! – крикнул Крис, чувствуя, как паника тревожно сжимает сердце и змеиным холодком скользит вдоль спины. Молчание было ему ответом. Крис огляделся в поисках второй двери, ведущей в предполагаемую кладовую – но тщетно. Встревоженный, смятённый, он медленно ощупывал дощатые стены кончиками пальцев на трещины или крохотный проём. Бесполезно. Крис отряхнул пыльные ладони о брюки и внезапно приметил в темноте какой-то всполох. Он прищурился, настороженно подходя ближе. – Что это? – спросил Крис у старика, точно тень явившимся за прилавком. – Лавка забытых вещей, сэр, – хрипло по-английски отвечал старик, своими прозрачно-голубыми глазами заглядывая в самую Крисову душу. – Что за забытые вещи? – Те, что возвращаются за своими владельцами из небытия. На мгновение Крису стало по-настоящему жутко, однако он поспешил отогнать от себя тревожные мысли. Мало ли какая легенда существует в стенах этого магазинчика для привлечения покупателей?.. – Тогда сколько стоит вон та фляга? – деловито осведомился он, прикидывая в уме наличность в кармане. Старик только покачал головой. – Мои вещи не продаются, мистер Хэмсворт. Мои вещи возвращаются тем, кому принадлежат. Осмотритесь внимательно, и Вы заметите то, что Ваше по праву. Крис медленно оглянулся в сторону единственного низенького окна, увитого резной решеткой. Снаружи всё плыло от непогоды, косые струи дождя хлестали по стеклу, и Крис вновь перевёл задумчивый взгляд на прилавок. Глаза его неожиданно выхватили из полумрака браслетку – не вычурную, как лежащие рядом – красивую, золотистую, с бусинами коричневого камня и дубовыми листочками и жёлудями. Рядом лежал перстень из белого золота – массивный, крупный, с печаткой и мелкой россыпью бриллиантиков вдоль ободка. – Эти украшения… – начал он, ощупывая в кармане бумажник. Даже при одном-единственном дилетантном взгляде ему было ясно, что вещи очень и очень недешёвые. – Вы не могли бы их отложить? Продавец покачал головой. Меж седых косматых бровей залегла глубокая складка. – Мой товар не откладывается, мистер Хэмсворт. – Тогда мне, наверное, не хватит… Внезапно старик улыбнулся, обнажая неожиданно белые крепкие зубы. – Отчего же не хватит? Продайте мне время, – вкрадчиво сказал он, щуря свои водянистые, мутные, словно у мёртвой рыбины, глаза. Крис рассмеялся и покачал головой. – Вы путаете что-то, дедушка. Как я могу продать то, чем не распоряжаюсь? – Вы всё можете при желании, мистер Хэмсворт. Просто попробуйте – и эти замечательные украшения будут Вашими. Крис вновь опустил глаза на прилавок. От света оплавленной свечи по белому золоту перстня скользнула матовая волна – будто змея осветила свою чешую. – Ну, хорошо, хорошо, – медленно сказал он, поднимая в защитном жесте ладони: не желал спорить с этим сумасшедшим. – Сколько времени Вы пожелаете, дедушка? Сразу говорю – много продать я не смогу. – Много и не нужно, мистер Хэмсворт. Отдайте мне двадцать четыре с половиной минуты, и я с радостью подарю Вам украшения. – Идёт. – В сущности, даже если спятивший старик желал своё время в оплату, что Крис терял? Какие-то жалкие почти полчаса в обмен на чудесную браслетку и змеиный, медленно переливающийся перстень. – Бери, старик, своё время, и отдавай же мне быстрее обещанное.***
Выйдя на улицу, Крис с изумлением увидел, что непогода окончательно успокоилась: небо, с востока ещё замутнённое пеленой серых туч, уже голубело из-под раскидистых ветвей клёнов, усеянных крупными яркими листьями. В лужах ослепительно ярко отражалось солнце. Крис почувствовал, что улыбается. Сжав в кармане пальто перевязь с браслеткой, он поспешил в гостиницу. В комнате Хидллстона не оказалось, и Крис спустился вниз. Служащий, встреченный случайно на пути, любезно указал на телефонную комнатку, огороженную ситцевой простой занавесью. Хиддлстон притулился в самом углу, опираясь плечами о стену, оклеенную выцветшими обоями в мелкий цветочек, и Криса пока не замечал, взволнованно сжимая в руках трубку. – Неужели ничего нельзя сделать? – шептал он, виском касаясь телефонного аппарата. – Неужели нельзя потерпеть до моего возвращения? Сделайте же что-нибудь, вколите лекарство, умоляю, дайте мне времени!.. Что? Нет, я не могу приехать… я не в стране. Нет, это исключено, я не могу оставить работу. Да, я знаю, просто дайте мне времени, я оплачу все счета… Хорошо. Я позвоню, как только смогу. До свидания. И Хиддлстон, устало пряча лицо в сгибе локтя, заскользил по стене, обрушился на стоящий рядом с аппаратом табурет. Этого Крис видеть не мог. – Эй, Хиддлстон, всё в порядке? – спросил он участливо, потрепал Тома за плечо. – Эй, на тебе лица нет! Хиддлстон крупно вздрогнул под хэмсвортовской ладонью, отшатнулся, затылком ударившись о стену, выронил телефонную трубку. Его глаза, сейчас тусклые, отчаянные, неясного оттенка пыльного бутылочного стекла, были широко распахнуты, брови сведены на переносице. В наступившей тишине ясно были слышны монотонные телефонные гудки, и Крис отвёл глаза, спросил неловко: – Ну чего ты? У тебя что-то серьёзное приключилось? – Какого дьявола Вы здесь забыли, Хэмсворт?! Где, чёрт побери, Вы были всю ночь?! – с заметной яростью прошипел Хиддлстон, раздражённо вешая трубку рядом с аппаратом. У него так сильно тряслись руки, что трубка несколько раз, царапая рычаг, повисала на проводе. – Что?! Как всю ночь?! И тут Крис понял, что именно казалось ему странным. Он ясно помнил, что Марион покинула его тем дождливым, сумрачным вечером. Однако когда он вышел за порог магазинчика, вовсю светило, грело замёрзшие плечи отсыревшего пальто ослепительно-яркое солнце. Стараясь отбросить жуткие, тревожные мысли, Крис прикусил губы, не замечая, как это входит у него в привычку. – У тебя что-то случилось? Кому-то плохо? – неловко осведомился он, опуская глаза. – Кому-то нужна помощь? – Не Ваше дело, – холодно процедил Том, перебросил пальто, лежащее на маленьком столике поверх наваленных справочников, на сгиб локтя, подхватил с пола шляпу. – Отметьтесь у Рейчел, мистер Хэмсворт, она поставила на ноги все патрульные службы. – А ты?.. – А мне нужно пройтись. – Неожиданно тихо сказал Хиддлстон и вышел из комнатки, неловко задев Криса плечом.***
Уже минуло около четырёх недель с тех пор, как Роттердам принял путешествующих поневоле странников в свои сырые, пропахшие горькой солью, дешёвыми путанами и морскими ветрами объятья. Том словно таял на глазах – бледный, осунувшийся, он плохо спал, по ночам жёг свечи, метался в липкой паутине кошмаров и, просыпавшийся с надрывным хриплым криком, надолго запирался в ванной. Причины этого были неизвестны ни Крису, ни Марион, а Рейчел на расспросы не отвечала – ждала ясного ответа самого Хиддлстона. Говорить с кем-либо – с самим Крисом, с участливой Рейчел или Марион он отказывался категорически. Подносы с едой оставались день за днём почти нетронутыми. Рейчел серьёзно тревожилась – пыталась поговорить сквозь запертые двери, отвлекала пустяками и болтовнёй, – но тщетно: Хиддлстон не слушал. Он никогда никого не слушал, предпочитая собственные убеждения чужим. – Может, тебе всё бросить и уехать? – одним днём причитала Рейчел, сидя на коленях около двери в ванную. Крис, вернувшийся после прогулки с Натали, пропахший ветром и грозой, замер, вжался в стену. Он жадно ловил каждое брошенное вскользь неосторожное слово. – Как же я могу? – глухо, хрипло отвечали ей из ванной. – Я обещал мистеру Хэмсворту-старшему, что доведу путешествие до конца. – Насколько я знаю, мистер Хэмсворт-старший в курсе того, что случилось ранее. И он поймёт, если ты… – Он поймёт, да, – неожиданно твёрдо возразил Хиддлстон. – Однако этого не хочу я, Рейчел. Не хочу рисковать желанной работой, которую, наконец, спустя такое количество времени я смог получить. – Ты хочешь сказать, что работа тебе важнее, чем?.. – она не договорила, осеклась, беспомощно уронив сложенные в молитвенном жесте руки на колени. – О Святые Духи, Том, ты поражаешь меня своей наивностью. С самого начала было ясно, насколько это гиблая, безнадёжная затея!.. – Чтобы получать эти лекарства, мне нужны средства. Просто оставь меня в покое, Рейчел. Прекрати читать нотации и уйди. Дай мне времени, я справлюсь: и с Хэмсвортом, и с… с этой ситуацией в целом. Слыша, как щёлкает замок ванной, Крис поспешил выйти, чтобы не выдать своего присутствия. Он не понимал сути разговора, но знал, что услышал предостаточно из того, что для его ушей не предназначалось.***
– У меня есть для тебя подарок, – сказала Натали одним солнечным тёплым утром, когда они встретились у набережной. Пятая скамейка с краю, если считать от высокого литого фонаря, украшенного алюминиевыми крашеными полумесяцами, – их любимое место для встреч в пустынное время суток. Город просыпался, окрашивался первыми бледно-розовыми солнечными лучами. Воздух дрожал, плавился от наступающего тепла – ещё свежий, пропахший озоном после ночного дождя, ароматами хлеба в печи и кофе. – Правда? Подарок? Для меня? – заинтересованно вскинул брови Крис и осторожно сжал в кармане шёлковую перевязь с браслеткой. – Правда. Подарок. Для тебя! – передразнила его Натали и протянула тяжёлый свёрток, обёрнутый плотной, шуршащей, коричневой бумагой. – Держи. Сегодня месяц нашего знакомства! Крис взял его в ладони, большим пальцем огладил неожиданно острые через бумагу края. – Это… книга? – изумился он. Натали задорно улыбнулась, и Крис невольно залюбовался ею – ямочкой на левой щеке. – Ты же сам сказал, что мистер Хиддлстон одобряет такие подарки. Крис привычно прикусил губы, спрятал книгу в большой удобный портфель с ремнём через плечо. – Если ты думаешь, что я живу по его указаниям, то ты глубоко заблуждаешься, потому что Хиддлстон… – начал он с тяжёлым вздохом, однако Натали торопливо замахала руками. – О, Святая Дева Мария, ничего такого я и не подумала, – захохотала она, вторая выступившие слёзы. – Пошли пройдёмся. И она побежала вдоль фонарных линий – длинная алая юбка развевалась на ветру, пыталась меж стройных ног, затянутых в чулочки и коричневые ботинки на каблучке. – Стой, стой, не спеши, – задыхаясь в душном пальто, закричал Крис, протянул к ней руки, словил в свои сильные объятия. Натали позволила ухватить себя за локоть, молчаливо прижалась к крисову плечу, положила свои ладони на его грудь. – А у меня есть кое-что для тебя в кармане моего пальто. – Тихо сказал Крис, наслаждаясь теплом робких прикосновений. – Смотри, как мы подгадали с подарками друг другу. Её маленькая ручка скользнула к нему в карман, натягивая подкладку. – Что это? – изумилась Натали, вытянув крохотный свёрток, и потянула за узорную ленту. – О, о, это же браслетка! Господи Боже, какая прелесть, Крис! И, возможно, очень дорогая! – восхищенно вздохнула она. – Где ты её нашёл? – Нравится? Случайно купил за свои полчаса, старик особо не торговался, – улыбнулся Хэмсворт, видя ее искреннее восхищение. Ради такого не жаль и проданного часа, не то, что мифических двадцати с лишним минут. Натали рассмеялась, видимо, приняв слова о проданном времени за шутку. – Невероятно нравится! Помоги мне её застегнуть, пожалуйста. – Протяни запястье, да, вот так… Застёжка оказалась неожиданно тугой, Крис приблизил её к глазам, пытаясь рассмотреть крохотное крепление. – Кажется, всё? – Да, спасибо. Ой, – со смехом сказала Натали, – кажется, я умудрилась зацепиться за твои волосы. – Стой, не дёргайся, – предупредил Крис, осторожно повернул голову, пытаясь рассмотреть край резного дубового листка. От Натали пахло чем-то сладким, карамельно-цветочным, и Крис неосознанно потянулся к ней, губами почти касаясь её волос. Натали подняла на него затуманенные негой глаза, приподнялась на цыпочки – и Крис потонул в светлых карих глазах и густом летнем аромате свежих цветочных полей во времена его далёкого босоногого детства. Крис невольно разомкнул губы, отвечая на её поцелуй. Он потерялся в своих ощущениях, почти растворился во времени, когда вдруг пред глазами предстал образ Эльзы – её сияющие голубые глаза, светлые кудри вдоль бледного лица, белозубая искренняя улыбка. Поцелуй стал горьким как полынь, и Крис поспешил отстраниться, вывернуться из откровенных объятий. Натали встревожено вскинула подбородок. – Крис, что-то не так? Я, в общем, в общем… Извини, это была очень глупая и наивная затея, – она попыталась уйти, отвернуться, однако Крис крепко перехватил её за запястья, тревожно заглядывая ей в лицо. – Дело, скажу, не совсем в этом, Натали, – заметил он тихо. – У тебя же есть жених… – Я уже для себя всё решила, – запальчиво перебила его Натали – сверкнула янтарными глазами. – Я расскажу отцу о нас, он поймёт, он не может не понять, Крис, он… – Он, ты, а я? У меня есть возлюбленная, девушка, которой в конце нашего с Хиддлстоном взаимонеприятного путешествия я сделаю предложение. Извини, что я не сказал сразу, я просто не думал, что всё зайдёт настолько далеко. – Это была глупая, очень глупая затея, – прошептала она и расплакалась, утирая лицо ладонями. – Я даже не подумала о том, что ты… что у тебя… может быть кто-то другой. Вырвалась, выскользнула из рук Криса, закусила раскрасневшиеся от поцелуя губы и метнулась наперерез к ожидавшей неподалёку машине, где на капоте, меланхолично стряхивая пепел на лаковые ботинки, курил шофёр. Крис бросился было её останавливать. Неожиданно для себя замер, растерянно глядя, как взвивается кроваво и ярко пышная юбка у края ботинок, замер, слыша, как каблучки отстукивают дробь по мостовой. Замер, замечая, как Натали отрывисто приказывает водителю проложить маршрут, а затем мотает головой, яростно утирая свои глаза рукавом.***
Дни летели подобно листам отрывного календаря – дни летели, пугающие в своём однообразии и серой тоске. Крису было стыдно, Крису было мучительно, жгуче неловко, Крис писал письма, звонил по телефону с холла; он медлил: письма опускал не в почтовый ящик, прикреплённый к стене гостиницы, а в корзину для бумаг, звонки сбрасывал, размашисто расшагивая из угла в угол. – В чём дело, Хэмсворт? – с раздражением выдохнул однажды Хиддлстон, поднимая глаза от газеты. – Сядьте, не мельтешите передо мной. Под взгляд попались часы – семнадцать десять, секундная стрелка движется по кругу. Решение возникло мгновенно – будто всплыло из глубины пропитанного виной сознания. – Я должен быть там, – хрипло сказал Крис, судорожно натягивая пальто. – У меня плохое предчувствие. – Сядьте, Хэмсворт... Да сядьте же Вы наконец! Дверь всё равно заперта на ключ, и просто так я Вас не выпущу! Неясно отчего: от самого вида Хиддлстона с гневно прищуренными глазами, от его ли голоса, но Крис послушался, опустился в кресло и взглянул в глаза Тому – серьёзно и почти отчаянно. – Я должен, наконец, перед ней извиниться, – твёрдо сказал он, неосознанно сцепляя пальцы в замок. – Я перед ней виноват. – Хэмсворт, очнитесь! Эта девушка скоро уезжает, и Вы её дай Бог до конца своих дней не увидите. Крис вздохнул, устало глядя перед собой. – Просто позволь мне исправить ошибку, – попросил он, чувствуя, как внутри словно закручивается тугая спираль. – Я тебя очень прошу, дай мне выйти. – А Вам не кажется, что, по-дружески простившись с этой девушкой, Вы повторно свершите свою ошибку? – неожиданно тихо, с едва заметной яростью сказал Хиддлстон. – Ты чего?! – обомлел Крис. – Почему… ошибку? Хиддлстон смерил Криса снисходительным, почти презрительным взглядом, поднимаясь на ноги. – Потому что своим добрым отношением Вы влюбили эту девушку в себя, своим добрым отношением показали ей свою якобы доброту, а потом жестоко спустили с хрустальных небес на бренную землю. Так что раздевайтесь и идите курить, это всё равно ничем хорошим не закончится. Крис вспылил, сжал кулаки. Тяжёлый ком в горле рос, обжигая своей болью. – Кто такой, чтобы давать советы?! Сам не сумел сохранить свою жену, так ещё и меня учишь, как поступать?! Лицо Хиддлстона окаменело – газета зашуршала, соскользнула на пыльный ковёр. Том медленно, одеревенело сунул руку в карман брюк, вытащил ключ от верхнего замка на тонкой цепочке и не глядя метнул его на стол, заваленный газетами и крисовой одеждой. – Убирайтесь. Убирайтесь сию секунду отсюда же и потом не говорите, что я Вас не предупреждал! – рявкнул Хиддлстон и рухнул в кресло, закрывая лицо ладонями. Плечи его мелко дрожали, – но Крис, спускавшийся по лестнице, на бегу, заматывающий шарф, уже этого не видел.***
Времени, чтобы заказать машину, не было, – Крис наперерез метнулся к мостовой, к визжащей тормозами машине, положил ладони на капот. Объяснив испуганному, трясущемуся водителю, куда ехать и пообещав тройную оплату, он нервно куснул израненные губы, прикрывая глаза и сжимая через рубашку перстень, по-прежнему висевший на цепочке. Это немного отрезвило – и Крис, напряжённый, словно пружина, опёрся плечом о стекло. – Здесь остановите, – сказал он хрипло, расплатился и вышел из машины. До поместья через всю территорию – не более ста шагов, в окне меж тюля и штор – до боли знакомый силуэт в небесно-голубом, и Крис, больше не сдерживаясь, бросился навстречу. Он махнул рукой прислуге, призывая его пропустить, оглянулся мимолётом на окно, рванул ручку двери; и тут грянул взрыв: мощный, он заложил уши Крису и отбросил его к началу мостовой – над лицом мелькнули лошадиные копыта, испуганно, тревожно загудел клаксон. Хэмсворт с трудом перекатился на бок, под локти подставляя колени, одной рукой обнял себя вдоль туловища, грязной ладонью убирая со лба рассыпавшиеся волосы. Глянул на столпившийся народ, – поместье горело, трещало, сыпало искрами и трещавшими балками: пламя вздымалось под самые темневшие небеса. Крис неловко опёрся о ноющий локоть, поднялся на ноги и медленно-медленно побрёл вперёд, слепо протягивая перед собой руку. – Натали, – зашептал он, судорожно закашлялся – на ладони выступило кровавое пятно. – Натали... – Стойте здесь, – кто-то грубо одёрнул его за рукав. – Нечего туда соваться. Скоро прибудут пожарные. Крис медленно осел, поддерживаемый под локти сердобольным человеком, залпом осушил поданную флягу кисловатой воды, глазами выискивая среди едкого дыма яркие костюмы пожарных. Он уже потерял ощущение времени, когда мимо него на носилках пронесли девушку с прикрытым обожжённой тканью лицом – тёмноволосую, с изрезанными стеклом голубыми рукавами платья, с потемневшими запястьями и деревянными лакированными бусинами браслета с золотистым обгоревшим жёлудем; Крис бросил на неё мимолётный взгляд... и почувствовал, как безнадёжно цепенеет сердце. Именно эту браслетку он подарил Натали в тот самый день их памятной ссоры. – Стойте! Стойте же!! – отчаянно закричал Крис – в горле запершило, заклокотала тёмная кровь, просачиваясь сквозь разбитые губы, – и кинулся на носилки. – Снимите платок с её лица, молю вас... Я, кажется, знаю эту девушку... – Там не на что смотреть, – ответил один из рабочих труповозки, забрасывая носилки на плечо. – Она обгорела сильно. – Неужели… Она неживая? – сдавленно прошептал Крис, опуская голову. – Не может быть… – С такого-то расстояния от окна? – кривя губы, отозвался другой. – Она же на подоконнике сидела, говорят, высматривала кого-то. – Да отойдите же Вы! Мешаете! – неожиданно рявкнул первый. – Утолили своё любопытство и будет Вам! Ступайте отсюда!.. Ежели знаете её, приходите на опознание. – Он назвал адрес. – Будто трупов никогда не видели, ей-богу... Крис послушно отстранился, чувствуя подступающую дурноту, оступился о камень и осел на мостовую, чувствуя, как внезапно мутнеет, меркнет усталое сознание. …Он всё никак не мог поверить в то, что снова ступил в ту зыбкую, звенящую отчаянием пустоту, окружавшую его долгие месяцы после гибели Энни.***
– Хэмсворт! Хэмсворт! Да очнитесь же Вы наконец, Хэмсворт! Резкий нашатырный запах раздражал носоглотку, скапливался меж саднивших губ едким тошнотворным привкусом. – Он не слышит! – кричал надрывно высокий женский голос. – Да сделай же ты что-нибудь! – С удовольствием, – послышался хриплым смешок, и щёку Криса обожгла унизительная, болезненная пощёчина наотмашь. Впрочем, это помогло – в ушах почти перестало звенеть. Крис распахнул глаза, рывком приподнимаясь и перебинтованными ладонями упираясь о свои колени, и едва не завалился обратно, однако чьи-то заботливые руки держали его под спину, пока он давил в себе рвотные позывы. Пустой живот сводило неприятной сосущей судорогой. – Натали умерла... – прошептал Крис хрипло, раскашлялся; его трясло в ознобе. Он полусидел в постели в гостиничном номере, раздетый до рубашки и хлопковых нижних штанов и укрытый по пояс тёмным шерстяным пледом. – Мы уже в курсе, Крис, – сказала Марион, поправляя шаль на его плечах и помогая лечь обратно. – Нам позвонил один из пожарных. Том уже был в морге, ходил на опознание. – Из-за чего она… – с усилием спросил он, перехватывая её за запястье. Марион отвела глаза. – Говорят, что утечка газа, говорят, что умышленный поджёг – шут их разберёт. – Заметил хриплый, прокуренный голос сбоку. – Де-факто мисс Натали Портман была тяжело ранена взрывом, однако погибла, отравившись дымом. Она пыталась выбраться, но задохнулась меж горящего пластика телефона и прочей дребедени – никому такой мучительной смерти не пожелаешь. Крис до крови закусил ноющие губы и неловко повернул голову. Болезненно заныла затёкшая шея. Хиддлстон сидел в глубоком кресле, закинув ногу на ногу, и курил, облокотившись о подлокотник и стряхивая пепел прямо на ковёр. – Кто говорит? Хиддлстон только рукой махнул. – Какая уже разница. Я позвонил куда нужно, будет произведено расследование. Не волнуйтесь, Хэмсворт, о результатах я поставлю Вас в известность. – Спасибо, Хиддлстон. – Пока не за что, Хэмсворт. Отдыхайте и восстанавливайте душевное равновесие. Мари, отнеси это Рейчел, – и он передал ей тоненькую стопку связанных меж собой алой нитью рукописных листов. – Ладно. – И Марион оглянулась на Криса. Встретившись с ней взглядом, Крис едва заметно покачал головой, прикрыл глаза, слезившиеся от электрического света: «Я справлюсь, снова я через это не пройду». Но Марион не поверила, поджала лишь губы недовольно. – А Рейчел что-нибудь передать? – Нет, просто скажи, что я к ней потом зайду, – отмахнулся Хиддлстон, и когда дверь закрылась, вытащил новую сигарету из пачки. – Боже, как любите же Вы наступать на одни и те же грабли. – Он с видимым наслаждением закурил, выпуская меж губ клубы дыма, и отошел к окну, поднимая створку и обнажая уличный шум. Понимая, куда клонит Хиддлстон, Крис отвернулся. – Энни я любил, – сказал он негромко, крепче сжал руками подушку. – А Натали была мне близка душой. – Кого Вы там любили? – невнимательно переспросил Хиддлстон. – Впрочем, неважно. Я пойду вниз к доктору, если что, зовите. – Зачем тебе… – начал Крис и неожиданно осёкся – на белоснежной рубашке, под нарочно придерживаемой локтем полой пиджака расплывалось тёмное кровавое пятно величиной с ладонь.***
Спустя несколько дней после гибели Натали небо затянули плотные серые тучи; зарядили сплошные дожди. Том преображался на глазах – из глаз ушла застарелая, безнадёжная тоска, голос обрёл прежнюю твёрдость, плечи сами собой расправились. Крис по-прежнему лежал в постели, не имея сил, чтобы в лишний раз подняться. Из головы у него не выходили тревожные слова старика о проданном времени. Почему время? Почему именно двадцать четыре с половиной минуты? Что было такого особенного в этих вскользь брошенных словах сумасшедшего? Однако откуда этот сумасшедший мог знать его имя? Откуда он знал, что действительно так приглянётся Крису? Двадцать четыре с половиной минуты… Двадцать четыре с половиной… Двадцать четыре… Двадцать... Крис дёрнулся, подскочил в постели, неловко выпутавшись из одеяла – виски мучительно сдавило будто тисками, и Крис неловко завалился на пол. Вот его часы – треснувшие, смятие десятками ног, без верхней крышки. И вот застывшее, оплавленное время на них – семнадцать двадцать шесть. Ровно в семнадцать двенадцать он выскакивает из их с Хиддлстоном комнаты, мазнув мимолётным взглядом по часам у двери в гостиницу. Вот он садится в чужую машину и подгоняет водителя, без конца поглядывая на циферблат. Вот вылезает из автомобиля в семнадцать двадцать три – без девяти секунд четыре. Идет быстрым шагом к поместью, видит Натали в окне. Замирает и вновь невольно смотрит на часы – семнадцать двадцать четыре. Бежит к крыльцу, выискивая через окно лучистые карие глаза, улыбается виновато и хватается за ручку двери. Семнадцать двадцать четыре с половиной. … Взрыв гремит настолько мощный, что отбрасывает его через территорию к началу дороги – часы выскальзывают из кармана, цепочка разлетается звеньями. Сквозь циферблат змеится трещина, крышка ломается под чужим ботинком. Семнадцать двадцать шесть и тридцать три секунды. Хлопнула входная дверь, и Крис вздрогнул, сбрасывая с себя жуткое, пугающее оцепенение. – Как там на улице, Хиддлстон? – с непривычки хрипло спросил он, не поворачивая головы и медленно перебираясь на ковёр, опираясь спиной о боковину кровати. Хиддлстон замер, выразительно приподняв брови, затем встряхнул влажный насквозь зонт. – Очень мокро, – и хмыкнул, выжимая рукава плаща. – Вам-то что? – Ничего, – буркнул Крис, выпуская из ладони часы. – Абсолютно ничего. У него дико ломило виски, и Крис ухватился за эту боль, пытался забыться в ней. Ему не позволили. – Мистер Хэмсворт, Вы по-прежнему хотите уехать? – Да. – Взгляд в увитый желтоватыми трещинами потолок. – И это не поспешное решение? – Нет. Хиддлстон устало вздохнул, промокая мокрое лицо носовым вышитым платком. – Что же… тогда я закажу билеты на поезд. И кстати, – он обернулся через плечо, – кажется, это Ваше. Передали из морга. На постель ему упал золотистый браслетик в виде скреплённых меж собой коричневых бусин. Крупного дубового листка на обгоревшем, покорёженном украшении больше не было. Крис смежил ресницы, чувствуя, как из-под плотно сжатых век текут жгучие слёзы.***
– Я хочу кое-что сделать до сегодняшнего отъезда, – сказал Крис устало, рассматривая скучный осенний пейзаж за окном. Хиддлстон, застёгивающий пиджак, обернулся через плечо. – Вы хотите в определённое место, Хэмсворт? – Да. Я хочу в последний раз увидеть порт, мы с Натали там часто гуляли. Есть ли время до отъезда? Хиддлстон щёлкнул тугой застёжкой часов. – Есть немного, – отозвался он с сомнением и неожиданно отвёл взгляд, подавив тревожный вздох. – Хорошо. Я просто попрошу машину прибыть пораньше. После просьбы Криса выехали через задний двор гостиницы и, петляя меж тихих, спокойных улочек, свернули к набережной. – Я рад, что ты вернулся, – с усилием выдавил Крис. Перед его взором бушевало, штормило бледно-белёное море, пенные шапки вздымались к самым облакам и опадали, брызгами разбиваясь о причал. – Рад, что больше не хандришь. – Да, – усмехнулся Том отчего-то горько, подставляя осунувшееся лицо солёному морскому ветру. – О, дурацкое солнце… Крис обернулся – глаза Хиддлстона, вглядывающиеся в зыбкую прозрачную даль холодного серенького утра, блестели непролитыми слезами, и Крис ощутил на мгновение тяжёлый ком в горле. – Да… Дурацкое, – согласился он, разглядывая туманную пелену облаков. – Так слепит… Вздохнул тяжело, скользнул ладонью в карман, сжал на мгновение пальцы и размахнулся. Вдалеке блеснула яркая слепящая вспышка – браслетка, поймав первый луч солнца золотистой гранью, в звенящей тишине едва слышно плеснула и тихо погрузилась под воду. Крис оперся о парапет, медленно расправил ворот пальто. Перед плотно смеженными веками у него смеялась Натали, танцевала в душном мареве клуба, мерила браслетик и тянулась к Крису нежными губами, целуя его попеременно в колючие щёки. – Пошли, – проговорил он, стыдливо утёр покрасневшие глаза рукавом и поймал странный взгляд этих пронзительно-прозрачных голубых хиддлстоновских глаз. – Дурацкое солнце… – прошептал Крис и уткнулся мокрым лицом в ладони. Плечи его дрожали – и с губ срывались приглушённые сдавленные всхлипы.***
Хиддлстон вошёл в купе в тот момент, когда Крис перелистывал страницу. Хэмсворт вопросительно наклонил голову, получая резкий утвердительный кивок. – Я попрощался с ними и от Вашего имени, Хэмсворт. Мари попросила передать Вам это, – на колени ему упал широкий пухлый конверт из плотной светло-коричневой бумаги, перевязанный бечевой. – Сказала, что всё понимает. – Они не задавали ни единого вопроса? – Хэмсворт, Вы же не считаете их за дурочек? – фыркнул Хиддлстон, закрывая за собой дверь в купе и присаживаясь на широкую скамью напротив. – Еще после пожара я допустил возможную мысль о том, что Вы захотите покинуть это место как можно скорее, а потому все предусмотрел заранее. Кстати, что Вы читаете? Крис молча показал ему неяркую обложку, пересечённую наискось крупными выпуклыми буквами. Хиддлстон одобрительно кивнул. – Сборник легенд? Читайте-читайте. Это именно для Вашего уровня. – Ты что, хоть раз не можешь удержать гадость за зубами?! Поезд тронулся и, медленно набирая скорость, закачался на рельсах: за окном гулко стучали колёса, отбивая чёткий дробный ритм, засвистел ветер в кронах деревьев, а железная дорога вновь уносила их в выцветшую даль, укрытую бледно-жёлтыми сухими полями. Когда неловкое, повисшее в воздухе молчание затянулось, Хиддлстон вытащил из кармана пиджака чуть мятую пачку сигарет. – Знаете, Хэмсворт, я очень ценю то, что тогда, в кафе на набережной вместе с Рейчел и Мари Вы попытались промолчать. – Ты позволил мне это сделать. Крис медленно расправил клетчатый плед, наброшенный на спинку сидения. – Неужели ты и правда был женат? А из-за чего тогда вы... – Хэмсворт, Ваше невежественное и бестактное любопытство пересекает все границы. Хватит лезть в мою жизнь. – Но я не… – Думаете, я не замечу, что Вы брали и открывали мой медальон? Кто Вам вообще позволил трогать чужие вещи? Матерь Божья, ну у Вас и воспитание… – он брезгливо поморщился. Крис устыдился на мгновение и неуклюже пожал плечами – он по-детски наивно полагал, что да, – Хиддлстон не заметит или не осмелится поднять в их разговоре эту тему. – Не читай мне только нотаций, ладно? – неловко вздохнул Хэмсворт, вытянул руки в примиряющем жесте. – Я этого не перено… – Я был женат и нет, мы не развелись, – скупо перебил его Хиддлстон и резко распахнул окно, всем своим видом показывая, что их краткая беседа завершёна. В купе ворвался поток прохладного вечернего воздуха; Хиддлстон закурил, выпуская меж губ сизую струю дыма. – Ну и где твои манеры, Том? – Крис улыбнулся краешком рта и прижался плечом к стенке вагона. Его клонило в странный, цепенеющий сон. Хиддлстон с раздражением шумно выдохнул через нос, и Крис поспешил свернуть опасную тему. – Что ж… тогда будем надеяться, что следующая любовь принесёт тебе больше счастья, — Хэмсворт перевёл взгляд в окно, и Том в ответ лишь усмехнулся, привычно обводя языком алые тонкие губы. – Кстати, а куда мы едем? – А какая Вам разница? – Хиддлстон достал из-за пазухи свёрнутую вчетверо газету, с видимым удовольствием расправляя хрустящие страницы. – Никакой. – Вот и чудно, мистер Хэмсворт. Отдыхайте. Крис медленно огладил ладонями конверт, и, решившись, наконец, написать ответное трогательное письмо, потянул за бечевку. «Действительно. Сейчас никакой разницы уже нет, – усмехнулся он про себя и осторожно сжал через рубашку печатку, висевшую на тонкой цепочке крестика. – Однако, интересно другое: сколько ещё я буду обманываться тем, что покупал этот перстень для себя?.. Старик точно знал, кому должен предназначаться этот подарок. О, будь ты проклят, демоново отродье!..»