Долго и счастливо

“Lock and load, honey — it's a beautiful, terrible universe out there”, говорит Тунстина Зарпедон в посмертном аудио-письме своей единственной дочери. К этому времени труп полковника Забытого Легиона уже давно глодают зубки-щеточки уборщиков станции "Гелиос". Сама станция висит в небе и слепо пялится пустой глазницей на дикую планету-свалку, Пандору, и ее крошку-луну, Элпис, в чьих чревах ворочаются хтонические чудовища. Одни из них еще крепко спят и только всхрапывают, но от этого храпа на Пандоре извергаются вулканы и происходят сдвиги тектонических плит. Другие, разбуженные, меряют шагами клетки в ожидании, когда наивные герои найдут ключи к замкам их Хранилищ. Чудовища насылают героям дурные видения и тревожные сны. Патриция Таннис прислушивается к ним чутко, и от голосов монстров у нее идет кровь носом. Капли падают на исписанные листы с исследованиями природы эридия и расцвечивают их яркими красными кляксами. Мокси заново, уже десятый раз за ночь, наполняет стакан Роланда. Солдат опрокидывает жидкость в рот, не глядя, и снова требовательно пододвигает к ней стакан. Она наполняет его и говорит, что им надо бежать вслед за Лилит. Джек быстро залижет раны и обрушится на их маленький, уютным мирок со всей своей силой. Конкордия, Новая Гавань, Файерстоун - он сравняет с землей все, что им дорого. Роланд мрачно кивает и пододвигает пустой стакан. Мокси вздыхает, но не останавливает его. Горлышко бутылки тонко звякает о замусоленный край стакана. Мокси так жаль Роланда, так ужасно и искренне жаль. Он слишком честен и добр, чтобы бороться с Джеком. Честные и добрые в таких битвах всегда умирают первыми. Лилит сидит внутри ледяной горы и пытается очистить голову от мыслей. Она не чувствует холода, снег вокруг нее тает, вода испаряется. От жара, исходящего от ее тела, обнажившаяся из-под снега земля рассыпается песком, камень трескается. Сам воздух планеты напитывает Лилит такой мощной, пульсирующей силой, что она едва может себя контролировать, и только сидит в сердце горы, надеясь, что та выдержит ее и не лопнет, как яичная скорлупа. Ниша и Джек, обнявшись, лежат на твердом столе в его пустом кабинете. Их голые тела омывает мигающий свет звездопада. Ниша и Джек играют в слова, постоянно путаясь и прерываясь из-за того, что их ассоциативный ряд оказывается абсолютно, пугающе идентичным. Ниша вытирает сукровицу, текущую из пустой глазницы Джека, и прикладывает костлявую, прохладную ладонь к его дергающейся в нервном тике щеке. Это не облегчает боль, но приносит Джеку покой. Он целует костяшки пальцев любовницы. Ее кожа на вкус как зола и слезы сирот. Тимоти Лоуренс, растянувшись на кровати в своей секретной, скрытой от посторонних глаз комнатке, тихо, беззвучно плачет. Завтра его ювелирно выточенное лицо вспахают лазером, а потом еще долго будут травить края раны кислотой, чтобы добиться абсолютного сходства с подживающими рубцами на лице Джека. В углу комнаты Тимоти валяется ненавистная маска, оказавшаяся бесполезной - Джек решил, что она, конечно, ничо так, ништяк, но уродовать Тимоти все равно нужно. Джек сказал - "Ты мой двойник. Соответствуй". Тимоти закрывает глаза и против воли обращается к другому болезненному отрезку памяти. Он заново видит, как кулак Лилит впечатывает символ хранилища в лицо его босса, он снова чувствует, как обрывается в этот момент его сердце. Он снова стоит в фантастическом, сияющем зале Хранилища, перед его ногами, вопя, катается по полу Джек и раздирает ногтями свое пылающее лицо, но его крика не слышно за диким, нечеловеческим воем Тимоти. Вильгельм снимает бинты с обрубка своей правой ноги. Слой за слоем, за слоем слой. Терпеливо, нежно и не спеша - будто распечатывает дорогой подарок. Смотрит на аккуратную культю, которой теперь заканчивается мускулистое, молочно-белое бедро. Шрамы еще младенчески розовые, чувствительные, но скоро они огрубеют, станут плотными, и тогда доктора пристроят ему новый протез, купленный на деньги Джека. Новая нога Вильгельма будет стоить как целая планета. Но он наконец-то сможет летать и стрелять ракетами из пяток. Маленький робот, похожий на тумбочку с ручками, танцует в вымерших коридорах станции "Гелиос" и заливисто, как счастливый ребенок, хохочет. "Эй, ребята, зацените: я танцую! Танцую!" Но никто на него не смотрит. Весь персонал станции был убит или солдатами забытого легиона, или лично Джеком в приступе удушливой ярости. Робот танцует перед мертвецами и чувствует себя счастливым. Трупы по крайней мере не могут приказать ему прекратить. Британия Зарпедон смотрит на затихший эхо-коммуникатор, будто ждет, что мертвая мать скажет что-то еще. Афине становится неловко наблюдать за дважды брошенной дочерью. Шрам от секиры Тунстины на животе вдруг начинает ныть и остро колоть, отдавая спазмами в кишки. Афина скомкано извиняется и почти бегом вылетает из бара, оставляя Британию наедине с ее то ли горем, то ли радостью. Афина плохо разбирается в таких вещах. Она всегда жалела, что от эмоций, как от пуль, нельзя закрыться щитом. Конкордия никогда не затихает, никогда не спит. Даже с мертвецом в качестве мэрифа город живет вполне сносно. Взрослый, сложившийся организм, он способен обслуживать себя самостоятельно. Афина долго стоит на обзорной площадке и смотрит на огромную с такого расстояния Пандору. В боку планеты зияет дыра, из которой сочится, сплетаясь ядовито-сиреневыми жгутами, эридиевое дыхание монстров. Оно похоже на тонкие руки, тянущиеся к слепому оку "Гелиоса". Афина не может решить, красиво это или все-таки страшно. Она отворачивается от всех планет и чудовищ, идет к станции перемещения, но вдруг, не полностью отдавая себе отчет, почему и зачем, сворачивает в мастерскую Джейни Спрингз.