Смутное время

3 ДБЯ. Атзерри, Внутреннее Кольцо. – ... Все мы помним посулы императора, вознесенного на трон кровавой войной и голосами тысяч продажных сенаторов. Как уверенно он вещал с трибуны о мире и процветании, которые ждут его Первую Галактическую Империю! И вся галактика внимала ему, ибо чего больше жаждет измученный войной народ, чем мира, спокойствия и благоденствия? Девица сделала паузу, украдкой переводя дыхание и обводя заинтересованно притихший зал пылающим взором. Она была хороша, эта девочка: звучный, поставленный голос, четкая речь и пламенная уверенность – в себе и своих словах. Достоинство и пыл, до прискорбного редко сочетающиеся качества. Да еще и внешность удивительно удачная: яркая, необычная и безусловно привлекательная. Глаза Йохана Хейла одобрительно сверкнули. Возможно, заседания кружка "Освобождение" ему стоило посещать почаще, пусть даже зубы всякий раз сводило от однотипных речей, которые толкали новички (бытовал в кружке такой ритуал: под бурные аплодисменты выталкивать новых членов к трибуне, чтобы те перед всем обществом представились и в красках поведали, почему так хотят освобождения от имперского гнета). Изредка, но попадались здесь те, кто был способен на большее, чем стать пушечным мясом или простым агитатором. Скажем, эта девочка... точнее, скорее уж молодая женщина – навскидку была ей около тридцати. Насчет ума и способностей, конечно, вопрос открытый, но харизма у нее пробивная: с такой можно хоть новости сельхозкомбината вслух зачитывать, и вокруг все равно соберется толпа, жадно хватающая каждое слово. – Но что мы видим по истечении шестнадцати лет? Разве мы получили то, за что так дорого заплатили – заплатили своей свободой? Безопасность? Ха! Как хоть кто-нибудь может чувствовать себя в безопасности, когда имперские силовики творят все, что им вздумается, ни перед кем не отчитываясь? Благоденствие? Все, что дала нам Империя – гигантские налоги, оседающие в карманах администрации и военщины! Почему мы должны кормить палачей и бюрократов-паразитов – костяк Империи, этой монструозной государственной машины?! Зал взорвался ревом и криками: гневными – в адрес Империи, и одобрительными, обращенными к выступающей. Здешняя публика к таким речам была привычна, но ведь главное не в том, что оратор говорит, а как... и если текст Йохан мог упрекнуть в не первой свежести приемов, то к подаче материала придраться невозможно: шутка ли, сам едва не начал драть глотку вместе с горячим и идеалистичным до одури молодняком! Этой женщине хотелось верить, хотелось повторять за ней каждый банальный лозунг... на нее хотелось смотреть, что немаловажно! Образцовая революционерка, девушка с агитки. Мученица, если потребуется. Сколько применений такой можно найти при грамотном обучении... Девица продолжала вещать что-то о том, как это необходимо – бороться с диктатурой и откровенным грабежом Центра. Периодически она делала красноречивые паузы, чтобы публика прониклась важностью того или иного постулата. Постулаты оригинальностью не блистали, но публика проникалась: поддерживала ораторшу одобрительными возгласами, восхищенными шепотками или глубокомысленным молчанием, когда требовалось. Йохан не вслушивался: набирал на комлинке сообщение для куратора "Освобождения". Через пару часов у него должно быть полное досье на эту Эриш Лив. Такой бриллиант нельзя бросать без присмотра. "Бриллиант" завершила свою речь очередным пламенным призывом – банальным, как и все, что она говорила, но выкрикнутым с такой страстью и фанатичной верой, что остаться равнодушным было решительно невозможно. Зал рукоплескал, люди вскакивали с мест, как после хорошего представления. Эриш скромно улыбалась, прижимая изящную ручку к груди и очаровательно порозовев. Йохан несколько раз ударил ладонью о ладонь – сдержанно, но с одобрительной полуулыбкой на лице. Хорошая девочка. Определенно, он может выкроить немного времени, чтобы ею заняться. Странно, но именно в этот момент у Йохана возникло ощущение, будто улыбка идеалистичной красотки адресована ему и никому больше, а ее огромные глаза смотрят лишь в облюбованный им дальний угол зала. Об этом он позабыл, едва девушка упорхнула на свое место. Но весь остаток вечера его не оставляло другое чувство, куда менее приятное. Ощущение постоянного взгляда в спину. Цепкого, недружественного. Такого, что невольно задаешься вопросом: а не мельтешит ли на затылке лазерный прицел? Видимо, паранойя. В последнее время ее, увы, стало чертовски трудно отличить от интуиции. * * * "Освобождение" было далеко не единственным кружком, откуда атзеррийские повстанцы набирали кадры, но одним из самых старых и крупных. Именно его основание приписывали полулегендарному Соколу, и именно для его заседаний он порой выкраивал время: согласно данным местной резидентуры, периодически лидер восстания приходил сюда, чтобы присмотреться к новичкам и взять под крыло пару-тройку молодых и перспективных революционеров... особенное предпочтение отдавая революционеркам, пылким и привлекательным. Правда, данные эти базировались исключительно на слухах: и внешность, и настоящее имя Сокола скрывались за завесой тайны. Подполье на Атзерри вообще действовало весьма профессионально и толк в конспирации знало: каждая группа держала связь с руководством только через своих лидеров, а лидеры, в свою очередь – через кураторов. Всевозможные подпольные общества вроде "Освобождения" служили кузницами кадров и очагами распространения революционной пропаганды, однако их члены, за исключением пары-тройки наблюдателей и руководителя, в структуру повстанческой организации включены не были. В сопротивление на Атзерри было внедрено множество агентов, но все они "крутились" на уровне какой-либо отдельной группировки – лишь один имел выход на куратора. Именно поэтому теперь, когда обстановка на планете приблизилась к точке кипения, в Центре решили проверить сомнительные слухи: другие, более правильные способы попросту не приносили результатов. Возможно, с рискованным решением не прогадали. Чье-то внимание Исанн определенно привлекла. Сделав вид, что поправляет шарфик, разведчица украдкой взглянула на мужчину, занявшего кресло в углу зала. Уже само место, которое он себе выбрал, было примечательно: на небольшом отдалении от всех остальных, дающее хороший обзор всего помещения. Воодушевления толпы этот человек явно не разделял: большую часть заседания с его лица не сходило скучающее выражение, будто происходящее его изрядно утомляло. На ораторов он смотрел внимательно, изучающе, изредка кивая с сухим одобрением или кривясь, словно от зубной боли. Только выступление Исанн заставило его немного оживиться, но и это был интерес не восхищенного слушателя, а режиссера, подбирающего актрису на важную роль. Вербовщик? Вполне возможно. Сокол собственной персоной? Удача на грани фантастики, если это так. Исанн на подобные подарки судьбы рассчитывать не привыкла. Собрание продлилось еще пару часов. Пожалуй, столько пафосных речей Исанн не слышала со дня поступления в Академию, а по приукрашиванию своей деятельности местные старожилы дали бы фору Сенату. Их послушать, так Империя уже чуть ли не в руинах лежит, и достаточно одного хорошего пинка, чтобы развалить ее окончательно. От нескончаемого галдежа у Исанн немилосердно разболелась голова, но несмотря на это, девушка была твердо намерена еще некоторое время потолкаться в рядах активистов: собрать слухов, завязать пару знакомств и раз-другой ненавязчиво попасться на глаза типу, которого решила до поры считать вербовщиком. Кто-то мягко тронул ее за плечо. Разведчица обернулась, отбрасывая упавшие на глаза волосы – выкрашенные в золотистый, как у последней предполагаемой любовницы Сокола. – Эриш Лив, правильно я помню? Прямо перед ней стоял, растягивая тонкие губы в приветливой улыбке, искомый вербовщик. Мужчина лет сорока пяти, с точеными чертами лица и холодными серыми глазами, от которых тонкой паутинкой разбегались ранние морщины. Вблизи стал заметен шрам, наискось рассекающий его бровь и узкую, с небольшой горбинкой, переносицу. – Все верно, – Исанн светски улыбнулась, взмахнув густо подкрашенными ресницами. – Чем могу помочь? – Всего лишь хотел отдать вам должное, мадемуазель. Превосходная речь. У вас определенно талант доносить свои мысли до публики. – Благодарю, – смущенно улыбнувшись, девушка на мгновение отвела глаза, будто была неимоверно польщена похвалой. – Если честно, мне казалось, что я выгляжу глупо. Я просто говорила то, что хотела сказать, вот и все. Даже не готовилась толком. Мужчина покровительственно потрепал ее по плечу. – Возможно, именно поэтому получилось так хорошо. Искренность делает слова убедительными, а не какие-то ухищрения, – сказал он с широкой улыбкой. – Кстати, я не представился: Йохан Хейл, к вашим услугам. – Рада знакомству. Йохан несильно сжал ее ладонь обеими руками и слегка встряхнул. – А как рад я, Эриш... здесь множество достойных молодых людей, но, к сожалению, отнюдь не во всех горит тот же огонь, что и в вас. Могу я попросить вас пройти со мной на третий этаж? Есть пара вопросов, которые удобнее было бы обсудить с глазу на глаз. – Конечно, – Исанн изобразила немного обескураженный и неуверенный вид, будто приглашение и напористость нового знакомого ее слегка пугали. – А какие вопросы вы имеете в виду? – добавила она, якобы запоздало спохватившись, когда Йохан уже подхватил ее под руку. – Это мы увидим после небольшого разговора. Не беспокойтесь, я в любом случае не причиню вам вреда. И он повлек Исанн сквозь толпу. Разведчица подметила, что ее спутник ни с кем не обмолвился и словом, и никто не подал виду, что вообще узнал его. Только охранник, стоявший перед лестницей, кивнул им и без лишних слов посторонился, давая пройти. Не свой в кружке восторженных идеалистов, но узнаваемый теми, кто этих шааков пасет. Лишнее подтверждение тому, что заметила Исанн достаточно значимая персона. Хорошо, скорее всего. Но всегда остается вероятность, что за закрытой дверью ждет удар по голове или бластер, приставленный к виску. Собрание проходило на втором этаже достаточно приличной с виду кантины, совмещенной гостиницей. Третий этаж как раз был отведен под комнаты: сразу за лестницей начинался коридор, по обе стороны которого располагалось по три двери. Вполне ожидаемо, что Йохану потребовалась самая дальняя. На пороге Исанн замялась, изображая наивную скромницу, до которой только что дошло, о каких таких вещах может разговаривать мужчина наедине с хорошенькой девушкой. Йохан не подталкивал ее, глядя на спутницу снисходительно, чуть ли не с умилением. Наконец она "решилась": глубоко вздохнула и, гордо тряхнув копной белокурых волос – мол, будь что будет, – вошла в номер. Настороженная, готовая в любой момент пригнуться и метнуться в сторону, уходя от удара. Дверь захлопнулась за ее спиной, заглушая шум голосов внизу. Йохан вновь приобнял девушку за плечи – покровительственным, собственническим жестом. – Присаживайтесь, Эриш, – он мягко подтолкнул ее к кожаному дивану. – Нам нужно многое обсудить. Исанн скромно пристроилась на краешек. Взволнованно вцепилась в сумочку, всем своим видом показывая и любопытство, и настороженность. Заметив лестницу, видневшуюся из окна, с трудом сдержала усмешку: вот уж точно, больше всего истинному революционеру необходим путь к быстрому и отважному отступлению. Справедливости ради сказать, к истинным разведчикам это тоже относилось. – Вы нервничаете, – заметил Йохан. – Возможно, вино поможет вам немного расслабиться. – Думаю, не стоит. Он уже гремел бутылками в баре. Вытащив одну, наполнил два хрустальных бокала так, чтобы распахнутые дверцы скрывали и бокалы, и его руки. – Никто не заставляет вас пить много, Эриш. Но я не хочу, чтобы этот разговор проходил в атмосфере страха и недоверия: вы слишком взволнованы, и можете неправильно воспринять некоторые из моих вопросов. Присев рядом, Йохан так пристально посмотрел ей в глаза, что Исанн даже забеспокоилась: не закончилось ли действие капель, изменяющих пигментацию радужки. По идее, их должно хватать на сорок восемь часов, но кто знает... – Не упрямьтесь, – мягко, словно обращаясь к неразумному ребенку, попросил Йохан. – Пара глотков еще никому не вредила. Не слушая возражений, он сунул бокал Исанн в руки. Первым же отпил из своего и благожелательно улыбнулся: – Видите? Не отравлено. Исанн издала робкий смешок девицы, которой невероятно льстит внимание такого импозантного мужчины, но она слишком стеснительна, чтобы сказать об этом напрямую. Замечание, что яд легко можно подлить или подсыпать всего в один из бокалов, она придержала при себе. Если что, заранее вколотый препарат, нейтрализующий большинство расхожих ядов и известных разновидностей сыворотки правды, позволит ей преподнести собеседнику неприятный сюрприз. Девушка осторожно пригубила вина. По телу тут же пробежал озноб, в череп словно вонзились сотни ледяных иголочек. Неприятное ощущение длилось около секунды, прекратившись так же внезапно, как и возникло. "Вот значит как". – Как вам вино, Эриш? "Изумительную сыворотку правды ты туда подмешал. Забористую". – Великолепно. Благодарю вас, – она беззаботно улыбнулась. Говорила, слегка повысив голос, будто раскрепощенная подмешанной в вино психотропикой. – Но вы, кажется, хотели о чем-то серьезно поговорить, а не угощать меня вином, не так ли? – Почему бы не совместить одно с другим? Но вы правы. Скажите мне, Эриш... – Йохан склонил голову набок, разглядывая Исанн, как если бы она была интересным экспонатом в музее. – Вы с таким пылом говорили о необходимости восстания. Что вас сподвигло на подобные речи? – Возможно, это показывает меня не с лучшей стороны, но... страх. Я некоторое время жила на Корусканте и видела, как там бесчинствуют полиция и спецслужбы. Не лично, но мне ГолоСети хватило... а они еще этим гордятся, представляете? Выставляют все так, будто народ должен радоваться, что его так защищают! И еще эти зачистки... людей упрятывают в тюрьмы, а некоторых и казнят за участие в антиимперских выступлениях, и никого не волнуют права личности! Террористическая деятельность – очень удобное клеймо. Поставил, и расправляйся с недовольными и оппозицией, как хочешь. А потом меня угораздило явиться на демонстрацию – ее разогнали дубинками и водометами, у меня с того случая пара переломов осталась. А последней каплей стал Рутан... людей там попросту расстреливали без суда и следствия, разве не ужасно?! Исанн судорожно вздохнула и отпила из бокала, залпом осушив едва ли не половину. Подняла на собеседника взгляд, горящий праведным гневом. – Вот так я окончательно решила, что с Империей мне не по пути. Не хочу вечно молчать в страхе, что за лишнее слово меня куда-нибудь упрячут. Или расстреляют за то, что я из простого человеческого милосердия помогла раненному повстанцу. – И вы решились на борьбу? Прекрасно осознавая, какому риску подвергаете себя и своих близких? – Этих "близких" я в последний раз видела лет восемь назад. У меня не самые лучшие отношения с родней. Так что хатта с два меня Империя чем запугает: для себя я твердо решила, что лучше буду рисковать жизнью, чем трястись за свою шкуру, благодаря Палпатина за очередной прожитый день. Противно. Она знала, что выглядит хорошо: уверенный голос, в глазах – фанатичный блеск, щеки горят румянцем. И знала, что это нравится Йохану: и как повстанцу, и как мужчине. Это читалось в его взгляде, в котором профессиональный интерес странно смешивался с желанием, слышалось в его чуть учащенном дыхании, просматривалось в одобрительной полуулыбке. – Как я уже и говорил: талант, – довольно констатировал он, почесывая щетину на подбородке. – В вас пропадает превосходный оратор, Эриш... или не пропадает? Что вы скажете на то, чтобы и в самом деле присоединиться к повстанческому движению? В "Освобождение" вас привел достойный доверия человек, ваша биография вполне соответствует этому короткому рассказу... не вижу причин держать вас на расстоянии. Исанн сдавленно охнула, прижав ладони к лицу. Посмотрела на Йохана так, словно в первый раз его увидела. – Вы... вы не шутите? – восторженно прошептала она, будто ребенок, которому пообещали исполнение самого заветного желания и сладкий пряник в придачу. – Я же ничего не умею, разве что говорю иногда красиво, да и то.... – Научим, – Йохан ласково улыбнулся, касаясь ее лица грубыми, мозолистыми пальцами. – Всем необходимым навыкам и даже больше. Не каждому ведь сражаться с оружием в руках, Эриш... ты со своим хорошеньким личиком и пылкими речами можешь стать так полезна, что и сотня бойцов с тобой не сравнится. Это было просто. Это было, черт возьми, слишком просто, чтобы быть правдой! Но, похоже, Йохан говорил вполне искренне и серьезно. Происходящее казалось тем невероятнее, что на левой руке мужчины, под задравшимся рукавом рубашки, виднелась восхитительного качества татуировка с хищной птицей, расправившей крылья. Единственная доподлинно известная примета Сокола. Похоже, ей сказочно повезло. Или же это все – великолепно разыгранный обман? Такую вероятность тоже нельзя сбрасывать со счетов. В любом случае, отказываться нет никакого резона. – Так ты согласна? – Разумеется! – восторженно воскликнула Исанн, глядя на Йохана с таким обожанием, словно культистка – на божество, сошедшее на землю. – А... что я должна делать? С кем связываться, кому подчиняться? – С тем, с кем скажу я, – властно отрезал Йохан. Заметив, как девушка дернулась от его резкого голоса, тут же смягчился. – Не бойся, я все тебе объясню. Чуть позже. Его ладонь легла на ее обнаженное колено. Чуть сжав, скользнула выше, к бедру. Исанн и не подумала ему мешать: томно выдохнула и откинулась назад, позволяя мятежнику делать с собой все, что тот пожелает. Пусть. Очень скоро он дорого заплатит за каждое прикосновение своих грязных лап. А за ночи будет платить все сопротивление – своей кровью и в троекратном размере. Не каждому дано затащить в постель лучшую оперативницу Разведки и дочь Арманда Айсарда. Так чего удивляться, что цены для "счастливчиков" так высоки? "Никуда ты теперь от меня не денешься, птица щипаная". * * * Примерно в то же время. Дромунд-Каас. Он стоял у окна – на том самом месте, откуда еще мальчишкой привык смотреть на океан, простирающийся до самого горизонта. Как и всегда, его черные, длиной до плеч волосы лежали в возмутительном беспорядке – о стрижке он никогда и слышать не хотел, хоть насильно корнай. Как и всегда, на его губах играла мечтательная полуулыбка, смягчая резкость черт, доставшихся от отца. Как и всегда, рукава его белой рубашки были закатаны до плеч, а ворот расстегнут: молодой принц, видимо, еще не потрудился привести себя в порядок после тренировки с мечом. Глупая привычка – еще одна дань его сумасшедшей любви к атрибутике прошлого. Он стоял неподвижно, будто глубоко погрузившись в свои мысли, и отсветы далекой грозы играли на его смуглом лице. Полумрак, царивший в комнате, и вспышки молний за окном заставляли свет и тени плясать вокруг юноши, своей игрой то порождая обманчивые движения, то оживляя застывшее, неизменное из года в год лицо. Он выглядел таким... живым. Будто все эти десять лет были лишь дурным сном. Не было той сумасшедшей экспедиции в глубины системы Дромунд. Не было того рокового дня, когда пропала связь с кораблем Адана. Не было тех мучительно долгих месяцев, по истечении которых умерла Зария – усохшая, сломленная горем, так и не оправившаяся от потери единственного сына. Она до последнего отказывалась признать, что Адан погиб – даже умирая, шептала бескровными губами: "Он вернется, наш мальчик. Он вернется, вот увидишь..." Последней ее просьбой было передать сыну, что она просит прощения – за то, что не сумела дождаться. Табит же мысленно поклялся себе, что хорошенько надерет этому паршивцу уши, когда сам окажется по ту сторону Силы. Если бы он только слушал, что ему говорят, дурной мальчишка... Король хрипло закашлялся. Посмотрел на голограмму сына взглядом, в котором укоризны было не меньше, чем застарелого горя. Юнец, чего и следовало ожидать, продолжал любоваться океаном все с той же задорной улыбкой. Дурень малолетний. Табит не понимал, как мог отпустить его. Как позволил улететь, почему не пресек эту дурную инициативу на корню... в смерти Адана он был виноват ничуть не меньше самого мальчика. Табит знал это – как знал и то, что ни малейшей надежды на возвращение принца нет. И все же он надеялся. Наследник престола по-прежнему значился среди пропавших без вести – но не мертвых. Табиту просто не хватало сил признать это официально. Он убеждал себя, что похоронил сына, но на самом деле стоял над открытым гробом, не решаясь накрыть его крышкой и зажечь огонь в кремационной печи. Похоже, пришла пора наконец сделать это. Плач старика по погибшему сыну не спасет государство от гражданской войны. А вот живой наследник престола – может. На миг ему показалось, что Адан обернулся – показалось настолько отчетливо, что Табит невольно вздрогнул. Глупость, конечно. К старости да от излишней сентиментальности чего только не привидится. В дверь учтиво постучали. Дождавшись разрешения войти, Сельвин переступил порог. Согнулся в поклоне, приложив руку к груди. На сей раз Табит не торопился с разрешением подняться. – Добрый вечер, Сельвин, – поздоровался он, едва заметно кивнув. – Надеюсь, вы с пользой провели время? Сельвин улыбнулся, отчего их с Аданом сходство стало просто фантастическим. – Опыт общения с лордом Новерраном поистине бесценен, Ваше Величество. Он весьма интересный собеседник... если притерпеться к его вздорности и самолюбованию, конечно. – С Дартом Новерраном, и никак иначе, юноша, – Табит насмешливо фыркнул, вспомнив собственные беседы с несносным ситхом. Леди Кария, хранительница другого голокрона, была куда более приятна, что в беседе, что на вид, но Табит не собирался облегчать своему потенциальному наследнику жизнь даже в таких мелочах. – Разве он не вдолбил это вам в голову? – Он много нелестного о моей голове говорил. Признаться, я переставал слушать, как только почтенный лорд переходил на повышенные тона. – Единственно верная тактика. К слову, почему вы не сказали мне о своей одаренности? На лице пришельца отразилось искреннее непонимание. – Простите? – Одаренности, Сельвин. Связи с Силой. Скажите, не знали о ней? – Не думал, что это важно. Я толком не умею пользоваться своими способностями, а до недавнего времени вообще не подозревал об их существовании. У меня и в мыслях не было скрывать их намеренно, Ваше Величество. А напрягся-то как. Вроде и бровью не повел, и голос ровный, – а сам подобрался, будто хищник, приготовившийся к прыжку, и взгляд метнулся по сторонам, явно прикидывая угрозы и пути к отступлению. – Расслабьтесь, юноша, – Табит махнул рукой, сопроводив жест сухим смешком. – Я вам верю. Не устали разговаривать, согнувшись в три погибели? – Вы еще не сочли нужным позволить мне встать, Ваше Величество. Насколько я успел узнать, этикет Дромунд-Кааса в этом вопросе вольностей не допускает. – В таком случае встаньте. Меня скоро изглодает зависть к вашей молодой и крепкой спине. И сядьте в кресло рядом с моим, мне надоело разговаривать через всю комнату. Распрямившись так легко, словно затянувшийся поклон не доставил ему ни малейшего дискомфорта, Сельвин прошел к указанному месту. Если он и обратил внимание на голограмму Адана, то виду не подал. Куда больше его заинтересовал небольшой голопроектор, стоявший на столике между двумя креслами: скользнув быстрым взглядом по приборчику, рутанец вскинул бровь в немом вопросе. – Вы правы, – Табит постучал пальцем по панели управления, активируя проекцию. – Это имеет самое прямое отношение к нашему разговору. Над столиком развернулась трехмерная карта Дромунд-Кааса – вернее, обитаемого его континента. Синим светилась материковая часть, сердито-алым полыхала россыпь небольших островов вместе с полуостровом Саринт. Вполне наглядное деление территории на свою и занятую противником. – Мне все не дает покоя ваше рвение решить за меня мои проблемы. Помните такую свою инициативу, Сельвин? – Припоминаю такое толкование моих слов, Ваше Величество, – Сельвин насмешливо дернул уголком рта. Всмотрелся в карту с искренним интересом, едва ли носом в нее не ткнувшись. – Ваши мятежники, если я правильно все понимаю? Он обвел пальцем выделенную алым территорию. Табит утвердительно кивнул: – Верно понимаете. А теперь смотрите дальше. Король защелкал клавишами, выводя на экран дополнительные параметры. Теперь Саринт был взят крупным планом – весь испещренный схематичными изображениями военных объектов. – Саринт, – провозгласил Табит, кривясь, словно само это слово царапало ему глотку. – На этом клочке земли сосредоточена половина оборонной промышленности всего мира, если не больше. Сам город представляет собой настоящую крепость: уж в чем-чем, а в обороне древние толк знали... пока подступишься с моря или воздуха – лишишься половины флота, причем защитникам даже солдат из казарм выгонять не придется. Чудесное наследие прошлого, не правда ли? Сельвин, вопреки своему обыкновению, на собеседника даже не посмотрел: все его внимание было сконцентрировано на карте. Он задумчиво потирал подборок, беззвучно шевеля губами; его лоб прорезали глубокие – слишком глубокие для довольно юного возраста – морщины. – Прекрасное – если находится в нужных руках, Ваше Величество. И крайне неприятное в руках противника, – наконец заключил он. – Боюсь, слабо представляю себе местное вооружение, но если навскидку... я бы и соваться туда не стал без лазутчика, способного в нужный момент отключить эти дефлекторы. Жилистый палец насквозь прошел через три соприкасающихся щита, накрывающих окраины города. – Если бы удалось прорваться сюда, был бы шанс закрепиться на берегу, далеко за первой линией обороны... Поймав насмешливый взгляд Табита, Сельвин осекся. – Кажется, я увлекся. Прошу прощения. Ваше Величество, если у вас имеются планы насчет меня, я выслушаю их со всем возможным вниманием. – Сразу к делу? Что ж, уважаю такой подход. Неудивительно для старика, у которого осталось очень мало времени, не находите? Вежливо улыбнувшись, Сельвин коснулся кончиками пальцев шокового ошейника: – Странное дело, Ваше Величество: эта проклятая штука напоминает о себе именно в те моменты, когда вы изволите шутить. – Я совершенно серьезен. Как и мой троюродный братец – тот самый, что сидит на этом полуострове. Догадываетесь, почему за три года он так и не решился высадить свои войска на материке? Табит закашлялся: в горле пересохло так, что каждое слово царапало его наждачной бумагой. Хриплый вдох дался с трудом: на грудь навалилась тяжесть, за последние годы успевшая стать отвратительно знакомой. И все-таки нелегко говорить о своей скорой кончине. Особенно когда она при каждом удобном случае торопится напомнить о себе. Сельвин терпеливо ждал, прекрасно понимая, что на этот вопрос от него ответа не требовалось. Или же попросту опасаясь давать его, не желая загонять себя в возможную ловушку. Умный мальчик. Да только сейчас у Табита и в мыслях не было с ним играть. – Потому что ему это не нужно, – в глазах старика полыхнул яростный огонь, голос зазвенел сталью – как всегда бывало во время приступов слабости. Эдакая попытка убедить себя и окружающих, что силы еще не собираются покидать это дряхлое тело. – Мне недолго осталось, и Терас хорошо это понимает. Он – представитель королевской династии, моложе меня на пятнадцать лет... и в отличие от меня, у него есть наследники. Голос предательски надломился. Табит понял, что неотрывно смотрит на голограмму Адана и не может заставить себя отвести глаз... будь проклята его старческая подслеповатость, но ему казалось, что мальчишка стоит теперь, понурив голову и сжав кулаки. Наваждение длилось недолго, но, черт возьми, как же отчетливо он это видел! – Война с ходячим трупом – бессмысленная трата времени и ресурсов, – Табит говорил глухо, глядя в пустоту. Его жилистые, иссохшие пальцы сжимали подлокотники кресла в бессильной злобе. – Терас просто... подождет, пока ему не преподнесут планету на блюдечке. Повисла вязкая тишина. Будто собеседники и впрямь заговорили об умершем и, не сговариваясь, решили почтить его память минутой молчания. – Зачем же вашему брату было поднимать восстание против вас, если, как вы говорите, ему достаточно лишь подождать? – Очень просто, юноша. Я отдал приказ о его казни. И о казни всех его наследников. – Полагаю, у вас были причины, – Сельвин и бровью не повел, будто казнь близкого родственника представлялась ему делом достаточно обыденным. Впрочем, мальчик и сам королевских кровей, так что мог и не притворяться. – О да. Он, скажем так, решил немного поторопить события. А я оказался не согласен отправиться на тот свет раньше срока. И вот теперь Дромунд-Каас оказался ввергнут в очередную распрю, которая неминуемо закончится победой узурпатора. Как вам такой итог полувекового правления, а, Сельвин? Мальчишка задумался. Слегка прищурив глаза, внимательно смотрел на Табита – оценивая, раздумывая, прикидывая что-то в уме. Внезапно усмехнулся, ответив королю зеркальным отражением его собственного оскала. – Не думаю, что вы и в самом деле собрались подводить итоги, Ваше Величество. Я буду очень удивлен, если вы рассказали мне все это только для того, чтобы облегчить душу. – Верно, юноша, – Табит широко улыбнулся. Протянув руку, ткнул скрюченным пальцем в голограмму. – В защите Саринта, при всей ее внушительности, есть один огромный недостаток... – палец описал дугу и ткнулся в пустую точку где-то в океане. – Единственное орудие класса земля-космос находится вот здесь. Уже не первую тысячу лет лежит на глубине пары сотен километров. Раньше у нас не было возможности воспользоваться этим: верфей, производящих боевые космические корабли, на Дромунд-Каасе нет. Но теперь... – Теперь у вас есть мой катер, – глаза Сельвина хищно блеснули. Резко подавшись вперед, впился в карту жадным взглядом азартного игрока, учуявшего выигрышную комбинацию. – Для орбитальной бомбардировки он не годится, но вести огонь с высоты, недосягаемой для зениток класса земля-воздух, сможет. Если удастся прорваться через дефлекторы, уничтожение военной инфраструктуры станет детской забавой. – Прорвется. Думаете, вам одному пришла в голову идея с лазутчиками? Но речь даже не об этом. Резко посерьезнев, Табит свернул проекцию. Сельвин, похоже, успевший всерьез увлечься, с удивлением отдернул руку от панели управления. – Я не давал вам разрешения что-либо трогать. Это во-первых. Во-вторых, мне показалось, или вы и впрямь решили, что будете принимать участие в боевой операции? – Прошу прощения, Ваше Величество, – Сельвин учтиво склонил голову. – Но я не знаю, что могу предложить вам кроме этого. Он был собран теперь. Насторожен. Табит заметил, что пальцами левой руки он непроизвольно коснулся запястья правой. Того места, где до задержания носил скрытые ножны. – Юноша, отучитесь хвататься за оружие по каждому поводу. Скверная привычка, особенно когда оружия у вас нет. А предложить вы мне можете большее, куда большее чем свои боевые навыки... Табит помолчал, давая Сельвину возможность немного поразвлечься самостоятельными домыслами. Увидев наконец, что настороженность начинает уступать прежнему сдержанному интересу, продолжил: – Вы, вероятно, не знаете, но мой сын, Адан, сейчас должен был быть примерно вашего возраста. К несчастью, десять лет назад он отправился в экспедицию к ближайшей планете нашей системы... – воздух в легких неожиданно закончился, и Табит был вынужден сделать паузу, чтобы перевести дыхание. – С тех пор я сына не видел. Связь с его кораблем была потеряна. Спасательные экспедиции не дали ничего, кроме расходов и новых погибших. И вот теперь, когда все надежды на возвращение наследника были потеряны... появились вы, Сельвин. Молодой человек того же возраста. Того же телосложения. Похожий на Адана, словно брат. За окном бушевала гроза, обрушивая на транспаристил удары штормового ветра и бесконечные потоки дождевой воды. В повисшем молчании рев стихии казался оглушительным. Табит не сводил с Сельвина взгляда. Глаза Сельвина, и без того темные, из-за расширившихся зрачков казались бездонными черными провалами; пальцы вцепились в плотную ткань штанов. Позаимствованных, как и все остальные вещи, выданные гостю, из гардероба Адана. – Так вот что имел в виду Новерран, – только и сумел выдавить он. – Ваше сходство трудно не заметить. Сначала я думал, что это лишь глупая сентиментальность старика, но хранителя в этом пороке не упрекнешь. Вы действительно фантастически похожи на моего сына. Настолько, что можете... стать им. – Это, должно быть, шутка, Ваше Величество. – О будущем государства шутить не привык и вам не советую, – Табит был убийственно серьезен. – Хотели поговорить начистоту? Что ж, давайте. Вы – моя единственная надежда закончить войну и спасти Дромунд-Каас от хаоса, когда меня не станет. Поэтому выбор у вас простой: либо вы раз и навсегда забываете, что когда-то звались Сельвином Вельном, и принимаете жизнь Адана Рессевена, либо... умрете самим собой. Прямо сейчас, в этой комнате, – он поднял руку, демонстрируя зажатый в ней пульт от шокового ошейника. – Решайте, юноша. Времени на раздумья у вас – две минуты. Несколько секунд Сельвин сверлил собеседника взглядом. Хмурился, сжав губы в тонкую линию и стиснув челюсть так, что резко обозначились желваки. Склонив голову, уставился на свои сцепленные в замок руки... точнее – на массивный перстень-печатку с гербом. – Что толку цепляться за имя, которое больше ничего не значит? Сельвин Вельн погиб еще на орбите Рутана, – глухо произнес он. – Может быть, из Адана выйдет что-нибудь более путное. Подавшись вперед, Табит покровительственно положил руку на плечо "сына". – Уж об этом я позабочусь... мальчик мой. Они улыбнулись друг другу – одинаковыми, будто отраженными в зеркале улыбками. Выдавленными через боль, не затронувшими глаз. А потом Табит невольно взглянул туда, где должна была стоять голограмма Адана. Должна была. – Что-то случилось, Ваше Величество? Фигура у окна исчезла. Маленький голопроектор стоял на рабочем столе, выключенный и нетронутый со вчерашнего дня. Табит помотал головой. Глубоко вздохнул, тщетно пытаясь справиться со все нарастающей болью в сердце. – Ничего, Адан. И запомни: наедине только "отец". Ты должен привыкнуть к этому. "Мы оба должны". И снова – быстрый взгляд на окно. Пусто. Только сквозняк слегка шевелит тяжелые занавеси.