Двое: я и моя тень

      Гермионе всегда было тяжело заводить друзей. С самого детства она считалась белой вороной, которой, сколько ни крась перья, за свою не сойти. Слишком много книг, слишком много знаний, слишком много вопросов. К пятилетнему возрасту Гермиона бойко и выразительно читала, по многим вопросам имела собственное мнение и с неутомимой любознательностью изучала всё подряд. Её не понимал никто: ни одноклассники, ни учителя. Радовались и поддерживали только родители, но это утешало Гермиону слабо.       Первые одиннадцать лет жизни стали для девочки сплошным кошмаром. Дети над ней издевались, насмешничали, придумывали разнообразные обидные прозвища и зло подшучивали. А уж детская фантазия на выдумки горазда. Книги рвали и изрисовывали, игрушки ломали, саму девочку шпыняли и толкали, не приглашали участвовать в общих играх, подкидывали в еду пауков, прилепляли обувь к полу клеем. И не надоедало ведь им, вот в чём соль.       Учителя с подозрением и неприязнью относились к чересчур умной ученице, способной с истинно детской непосредственностью обличать их ошибки. Правдолюб Гермиона искренне не понимала, почему она должна молчать, слыша откровенную ложь, и только растравливала ненависть к себе. Учителя придирались, нарочно давали слишком сложные задания, мучали вопросами больше других. Если ей не удавалось выполнить задание — жёстко критиковали, если она справлялась — усложняли работу, не говоря ни слова похвалы. Покой Гермиона находила только дома под крылышком матери и отца.       Конечно, со временем она осознала, в чём была её ошибка. Чрезмерная гордость. Интеллектом и начитанностью, знаниями и живым умом. Выпячивала их везде, где можно и где нельзя, и оттого казалась окружающим заносчивой, занудной и самовлюблённой. Да, к четырнадцати годам Гермиона изрядно поумерила эту свою заносчивость, научилась прислушиваться к другим людям. Но будучи маленькой девочкой, она искренне не понимала, почему над ней смеются, почему не получает она ничего, кроме пинков и издёвок. Ну почему же её родители — такие добрые, такие замечательные люди — не объяснили ей тогда, что мало просто много прочесть и много узнать? Почему не сказали ей, что главное — научиться жить с людьми и понимать их?       Когда Гермионе исполнилось одиннадцать, случилось чудо: перед ней раскрылись двери в волшебный мир. Мир, словно сошедший со страниц сказок. Признаться, на какой-то миг Гермиона ощутила себя почти отомщённой. Вот пооткрывались бы рты у Энди Дагворта, Сьюзи Уилкис да и прочих, если б они услышали, что заучка Грейнджер — самая настоящая волшебница! Если б узнали, что у неё будет палочка, и мантия, учёба в древнем магическом замке. Жаль, сказать им об этом было нельзя — та строгая женщина, что посетила дом Грейнджеров, профессор МакГонагалл, строго-настрого это запретила. Что ж, Гермиона никогда в жизни не нарушала запретов. В свои одиннадцать она прекрасно знала, что законы возникают не на пустом месте, а их несоблюдение несёт за собой только хаос и безвластие. Нет уж. Чего Гермиона не терпела, так это беспорядка.       Итак, жизнь её круто изменилась. Как там говорят: «Мой мир никогда не будет прежним»? В прежнем мире Гермиону и впрямь ничего не держало. Разве что родители. Но разве могли они заменить собой мир, полный тайн и загадок, волшебства и чудес? Нет, Гермиона нисколько не колебалась, соглашаясь на учёбу в Хогвартсе. Мама с папой, конечно, волновались, отправляя любимую дочь так далеко от дома (они и наличие самого волшебства-то переваривали почти месяц). Впрочем, возможность узнать что-то новое была не единственной причиной, по которой Гермиона с нетерпением ждала первого сентября. Она хотела оставить позади вечно придирающихся учителей, злых одноклассников, не разговаривавших с ней соседских детей и их родителей, откровенно недолюбливавших её. Хогвартс должен был стать началом новой жизни. Жизни, в которой её ум, её знания, её упорство оценили бы по достоинству.       Волшебная мечта закончилась в первую же неделю пребывания в Хогвартсе. Оказалось, что маги такие же люди, как и маглы, разве что умеют чуть-чуть больше. Хуже того, в новом мире Гермиону считали не просто заносчивой зазнайкой. Для некоторых магов она была человеком второго сорта. Это было больно, хотя ей стоило бы привыкнуть к такому обращению. Неприятно. Обидно. Но Гермиона терпела. Да, стискивала зубы, тайком плакала в подушку, подолгу пряталась в библиотеке. И всё же терпела. В классической художественной литературе, к которой она испытывала нежную любовь, герой всегда сначала сталкивался с проблемами, преодолевал испытания, был нелюбим и гоним, но затем совершал подвиг, и люди, раньше ненавидевшие и обижавшие его, проникались к нему уважением и восхищением. Гермиона жила ожиданием своего подвига, который позволит показать остальным, чего она на самом деле стоит.       Но однажды краем уха она услышала, как тот рыжий мальчишка — Рон Уизли — сказал: «Нет ничего удивительного в том, что у Гермионы ни одного друга. Никто и никогда не захочет с этой задавакой дружить!» Это стало последней каплей. Гермиона вдруг до боли ясно поняла: не будет никакого подвига, совершив который, она сумеет доказать себе и остальным, чего она на самом деле стоит. Это был удар, который девочка перенести не смогла, а рядом не оказалось родителей, которые обняли бы её и сказали, что всё будет хорошо, что она самая лучшая и самая умная. Никого у неё здесь не было!       Она плакала и не могла остановиться. Жалкая, никчёмная, никому не нужная! В туалет заходили другие девочки, кажется, некоторые даже окликали её, но Гермиона сдавленным голосом гнала их прочь. Не нужны ей слова сочувствия, тем более что искренности в них нет. Наверняка эти же девочки, выйдя из туалета, язвили и смеялись над бедой Гермионы.       Когда в тот злополучный туалет вломился тролль, она почти не удивилась. Вот так и должны заканчиваться глупые и нелепые сказки. Ей никогда и ни в чём не везло. Она звала на помощь, почти не надеясь, что её кто-то услышит и придёт: кому она нужна, зазнайка, задавака, заучка? Но, когда она окончательно утратила веру, её спасли. Помогли ей два мальчишки — Гарри и Рон. Более того, они специально нарушили правила, чтоб защитить её от чудовища. Поражённая до глубины души Гермиона не нашла ничего лучше, чем отблагодарить их точно так же: нарушив правила и взяв вину на себя.       Она никогда ни с кем не дружила, но дружба оказалась прекрасной вещью. Да, с одной стороны, Гермиона перестала уделять столько времени учёбе, сколько стоило бы (и иногда её грызла за это совесть). Но с другой…. С другой стороны, у неё появилось нечто гораздо более важное. Оказалось, что если делить на троих радость, то она становится больше. Если же делить грусть, она постепенно куда-то девается. Это приятно, просыпаться на Рождество, Пасху, день рождения и знать: вот-вот тебя дружески обнимут, прокричат: «Поздравляем!» — и сунут в руки подарок, может, и бесполезный, но сделанный от всей души. У неё появились люди, с которыми она могла поговорить и которые хотели говорить с ней. И эти люди ценили её, любили её, готовы были для неё на многое. И Гермиона с присущим ей максимализмом отвечала тем же.       Не раздумывая, бросилась спасать философский камень. Пожертвовала собой, чтобы разгадать тайну чудовища Слизерина. Показала Гарри Маховик и отправилась с ним в прошлое. И совершила ещё множество самоубийственных глупостей, которые прежде ей бы и в голову не пришли. Ради друзей она пошла бы в огонь и в воду, не побоялась бы выйти против самого Того-кого-нельзя-называть. Но когда Гарри начал вести себя странно, она встревожилась. Растерялась. Испугалась. Промедлила неоправданно долго. Ей не хотелось потерять друга, но и обижать его недоверием ей не хотелось тоже. Только когда сомнения стали осязаемы, а многочисленные наблюдения их подтвердили, Гермиона рассказала всё Рону. Но не Гарри. Для начала она хотела убедиться, что ей не мерещится. Рон долго сопротивлялся и спорил, но потом, вспомнив печальную историю с Джинни и понаблюдав за другом, был вынужден признать правоту подруги. А ночной разговор с Гарри только подтвердил их опасения. Расставил все точки над «i».       С того дня Гарри от них отдалился, а сама Гермиона никак не могла составить внятный и продуманный план по его спасению. Как и когда к нему подойти, чтобы обсудить всё честно? В какие моменты с ней разговаривает чужак, а когда её друг по-прежнему её друг? Она перерыла все книги в библиотеке Хогвартса, едва ли не ночевала в Запретной секции, но так и не нашла ответы на свои вопросы. Конечно, у неё открылись глаза на многие способы управления сознанием (а жить стало немного страшнее, чем прежде), но это всё было не то, не подходило к ситуации. Не может ли в Гарри жить осколок Того-кого-нельзя-называть, как когда-то в Квирелле? Но разве тогда тёмный маг не предпринял бы усилия, чтобы скрыть своё присутствие?       Вот оно. То, что её смущало во всей этой истории. Кто бы ни управлял Гарри, зачем ему раскрывать своё присутствие? Зачем подтверждать опасения? Не проще было бы применить к ним с Роном Забвение и подкорректировать своё поведение? Почему чужак так спокойно отреагировал на разоблачение и на угрозы найти способ его извести? Неужели настолько легкомысленно относится к ним с Роном? После всего, что их трио пришлось пройти, подобное пренебрежение по меньшей мере глупость. Впрочем, весь этот фарс — глупость от начала до конца. Что за игру ведёт этот чужак?       Он утверждал, что вовсе не поработил Гарри, что они сосуществуют на равных, что Гарри не имеет ничего против. Бред. Гермиона с силой сжала виски ладонями. Бред, ерунда! Можно подумать, будь чужак врагом, он честно признался бы в своей злокознённости. Но тогда он попытался бы устранить их с Роном.       Мысли ходили по кругу, возвращаясь к одному и тому же. Кто этот чужак и что ему нужно?

***

      Сегодня Гермиона снова собиралась оставаться в библиотеке допоздна, хоть в глубине души и понимала: это бесполезная трата времени. Но она отчаянно цеплялась за надежду найти хоть что-то, по-новому взглянуть на какие-то факты. Мадам Пинс уже сурово поглядывала на неё из-за конторки, всем своим видом намекая, что библиотеку пора закрывать, когда за спиной девушки хлопнула дверь. Библиотекарь тут же переключилась на нарушителя спокойствия.  — Мистер Поттер, вы не на поле для квиддича! В хранилище знаний полагается соблюдать тишину! И вообще-то вам с мисс Грейнджер пора возвращаться в общежитие факультета.       Гермиона вздрогнула. Гарри. Или не он, а кто-то, скрывающийся под его личиной. А она так и не придумала, как узнать хотя бы это наверняка.  — Простите, мадам Пинс, — послышался знакомый голос. — Я не удержал дверь. И мы долго здесь не пробудем. Я буквально на пару минут.       Мадам Пинс поджала тонкие бледные губы, но ничего не сказала. Только махнула рукой и снова уткнулась в газету, которую читала перед этим. Гермиона, низко опустив голову, слушала шаги того, кто находился за её спиной. Почти бесшумные, почти незаметные. Гарри так не ходит.  — Привет, Герм, — сказал тот, кто притворялся её другом. — Можно сесть?       Она ничего не ответила, но этот человек (а человек ли?) всё равно опустился на стул рядом. Мельком заглянул в книгу, которую Гермиона изучала до его прихода. Хмыкнул:  — Какую ерунду ты читаешь. Лучше бы со мной поговорила.       Гермиона подняла взгляд. Этот человек смотрел на неё спокойно, без насмешки и издёвки, без иронии. Он и правда хотел с ней поговорить.  — А откуда мне знать, что ты ответишь честно? — спросила Гермиона.  — Понимаю, мне тебе верить не с руки. Но отвечать буду не я, а моя память, — ответил он. — Ты слышала про Омут памяти?       Конечно, Гермиона слышала об этом артефакте. Видеть его не доводилось, но многие книги подробно описывали Омут и то, как он действует. Просмотреть память чужака — это заманчиво, но можно ли верить воспоминаниям?  — Разумеется, если я принесу Непреложный обет, что мои воспоминания не были изменены.       Про Непреложный обет Гермиона тоже читала. Она удивлённо покосилась на чужака: действительно готов рискнуть жизнью, чтобы доказать ей, что он не враг? В чём подвох? Чужак спокойно ждал вердикта. Гермиона облизала пересохшие от волнения губы.  — Допустим, я соглашусь, — медленно произнесла она. — Допустим. Я не могу понять, зачем тебе это?  — Для Гарри ты важный человек, — сказал тот, кто сидел рядом. — Он огорчён вашей ссорой и хочет вернуть друзей. Тебя вернуть хочет. Я настаивал, чтобы он сам пришёл и поговорил с тобой, но он боится.  — Меня?  — Не тебя, а того, что ты можешь сказать. Что попытаешься сделать. И того, что ты его не станешь слушать. Видишь ли, у нас с ним было сложное детство, и, в отличие от меня, его ранит недоверие близких людей.  — И я должна поверить, что для тебя мнение Гарри действительно важно? — Гермиона позволила себе добавить капельку иронии. Чужак развёл руками.  — Вы с Роном изначально неправильно всё поняли. Я не захватчик и не враг. Мы с Гарри, если честно, собратья по несчастью. Вынуждены де-лить одно тело на двоих, хотя нам обоим это не по душе.  — Звучит… бредово, — честно призналась Гермиона.  — Догадываюсь, но, боюсь, никакого другого объяснения у меня нет. Вернее, есть, но на словах оно звучит ещё бредовее. Я могу лишь предложить тебе рискнуть и посмотреть мои воспоминания. Поверь, для меня это такой же риск — если не больший — и никому другому я подобного не покажу.  — Почему же? Вы вроде как неплохо спелись с Дафной Гринграсс, — Гермиона хотела сказать это насмешливо, но вышло как-то жалко и обижено. Чужак улыбнулся, и девушка едва удержалась, чтобы не скривиться. Эта улыбка была ей неприятна.  — Дафна — хороший напарник, — подбирая слова, произнёс чужак. — Чудесная девушка. Она многим помогла мне и Гарри. Но полностью и во всём доверять ей я пока не могу. Да, у неё есть кое-какие мотивы, которые подтверждают её благонадёжность, но в некоторых вопросах она для меня тёмная лошадка. А вот ты не раз доказывала, что не предашь и не подставишь. Даже если это не выгодно лично тебе.       Гермиона от души понадеялась, что не залилась краской после этих слов. Любая похвала от окружающих её людей до сих пор отзывалась в её душе волной тепла и признательности. Порой девушка не без грустной иронии думала, что достаточно искренним признанием её заслуг и качеств можно купить её с потрохами. Какое счастье, что возможности проверить не выпадало ни разу.       Она молчала долго, несмотря на то, что почти сразу была готова согласиться. Чужак не торопил, и вообще не похоже было, будто он переживает или волнуется из-за её молчания.  — Хорошо, — вздохнула, наконец, Гермиона. — Как провести Непреложный обет, я знаю. Рона попрошу быть свидетелем. Это не проблема. Но где я буду смотреть твои воспоминания? Как мы достанем Омут Памяти?  — Да, это проблема, — согласился тот, кто сидел рядом. — Редкий артефакт, не каждый маг его имеет. У нас есть два пути. Мне достоверно известно, что один Омут находится в кабинете нашего дорогого директора. Но шансов попасть туда даже зная пароль, даже ночью под мантией-невидимкой слишком рискованно. Я бы даже сказал, неоправданно рискованно. Если нас поймают, будет очень сложно объяснить, что к чему. А мне не хотелось бы посвящать уважаемого директора и присных в тайну моей личности.       Гермионе стало не по себе от того холодного тона, которым было это сказано, и от мёртвых и пустых глаз. Пожалуй, в этот момент никто не признал бы в Гарри — Гарри. Разве что глухой слепец.  — Ты боишься Дамблдора? — попыталась пошутить она, но неуклюжая шутка разбилась об острую бритву взгляда.  — Не боюсь, — сухо сказал чужак. — Лишь не хочу, чтобы он знал обо мне и моих планах. Надеюсь, ты ему о них не разболтаешь?       Гермиона вспыхнула и возмущённо втянула воздух носом. За кого он её принимает?! Как вообще посмел так о ней подумать?! Кто он такой, чтобы говорить ей подобное?! Она уже открыла рот, чтобы выдать какую-нибудь убийственную тираду, но внезапно взгляд чужака потеплел.  — Прости, — произнёс он значительно мягче. — Я просто хотел убедиться, что ты — это всё ещё ты. Что тебя не превратили в … не знаю что во имя всеобщего блага. Итак, Омут Памяти в кабинете директора оставим на крайний случай. Есть и второй вариант. Обратимся к гоблинам. У этих пройдох чего только не припрятано. За определённую плату они предоставят нам артефакт и сохранят нашу тайну.  — Иными словами, ты предлагаешь сходить в Гринготтс? Нам нельзя покидать школу в учебное время, ты забыл? Только в Хогсмид да и там за нами, пусть и на расстоянии, не приглядывают профессора. Как ты себе представляешь побег в Лондон?  — Как показывает практика, эти самые профессора весьма удачно отворачиваются в самый неподходящий момент, — немного непонятно сказал чужак. — Именно тогда, когда их пригляд не помешал бы. А план побега у меня есть. Не сказать, что блестящий, но вполне жизнеспособный. Но для начала мне понадобится ваша с Роном помощь.  — Какая же? — подозрительно прищурилась Гермиона.  — На этой неделе поход в Хогсмид. Дафне — о, прошу, не кривись так, Гермиона — нужно ненадолго отлучиться по делам. А мы постараемся прикрыть её от тех самых профессоров, которые должны за нами наблюдать. Большего не требуется. Только не дать преподавателям и другим студентам обнаружить отсутствие Гринграсс. На следующей же неделе к нам должны прибыть делегации из других стран.  — Откуда ты это знаешь? Ещё никто ничего не….  — Просто поверь, Гермиона, они прибудут в следующую среду. Наша школа, дабы не ударить в грязь лицом и не попрать свой имидж престижного учебного заведения, — Гермиона от всей души понадеялась, что сарказм в этих словах ей почудился, — устроит грандиозную встречу с толпами учеников перед воротами замка. В этой толкучке легко затеряться, а Гринграсс и Рон постараются сделать так, чтобы наше отсутствие не обнаружили раньше времени.  — Ты, кажется, говорил, что не доверяешь Дафне, — ехидно заметила Гермиона. Чужак закатил глаза.  — Во-первых, я сказал, что доверяю ей, но не во всём. А, во-вторых, это не доверие, Грейнджер, а бартер. Услуга за услугу. Мы поможем ей, а она — нам. Деловые отношения, думаю, для тебя не новость.  — Нет, — процедила сквозь зубы девушка. — Не новость.  — Мистер Поттер и мисс Грейнджер, — раздался со стороны конторки скрипучий голос библиотекарши, — когда вы, наконец, прекратите испытывать моё терпение? Мистер Поттер, вы, кажется, обещали, что не задержитесь здесь больше пары минут. Они уже истекли. Мисс Грейнджер, я ценю вашу тягу к знаниям, но полуночничать по вашей вине не желаю. Быстро на выход!  — Прошу прощения, мадам, — почти весело сказал чужак и изобразил нечто вроде поклона. Пинс поджала губы, но ничего на это не сказала. А наглец подхватил Гермиону под локоть и потащил за собой к двери.       Только в коридоре девушка опомнилась и вырвала руку из цепкой хватки. Кинула уничижительный взгляд на того, кто притворялся её другом. Увы, безрезультатно.  — Так как, — ничуть не смущённый, спросил он, — ты согласна с моим планом или нет?       Согласна ли она? Можно ли ему доверять? Что, если всё это изощрённая ловушка, хитрый план, чтобы убрать их с Роном с дороги? Только к чему такие сложности? Запутанные планы редко идут по плану, уж простите за этот забавный каламбур. Как правило, самое простое решение — самое верное. Конечно, всегда остаётся шанс, что с ней собираются играть в кошки-мышки, но если она откажется, то потеряет всякую надежду как-то помочь Гарри, узнать что-то об этом чужом человеке, носящем его личину. Как она может отступить, когда её другу, возможно, требуется помощь? Разве сам Гарри так поступил бы?  — Да, — твёрдо сказала Гермиона, глядя в глаза чужаку. — Мордред тебя раздери, я согласна.