На узких перекрёстках мирозданья...

      Пожелтевшие страницы скрывают тайну... Философский камень, будь ты проклят! Сколько голов поседело, сколько спин сгорбилось в попытках добыть, найти, создать тебя! И он тоже, он, архи... - Эсмеральда! Она будет танцевать! - чей-то резкий голос проникает в узкое окно, сидящий за столом с тяжёлым томом человек поднимается, чтобы захлопнуть створку, не отвлекаться... Разгадка близка, осталось немного... Но солнечный луч, ударивший ему в лицо до того, как створка подалась, заставляет его забыть о философском камне, о книге, обо всём! Он сверкает изумрудной нитью, ослепляя мужчину, и тот изумлён - почему, разве бывают лучи такого цвета? Но секундой позже всё разъясняется - солнце играет на сверкающем камешке на шее какой-то девчонки под окнами. Она стоит неподвижно, на миг их глаза встречаются... Изумрудный луч гаснет, а потом - вихрь пёстрых юбок, взмахи тоненьких рук, голосок, поющий что-то о любви... И он, вцепившийся в оконную раму, забывший о цели всей жиз... Нет, не позволить увлечь себя, это морок, химера, колдов... - Колдовство! - крикнув, человек не узнаёт своего голоса...       Дидье готов был поклясться, что эта картина была наяву, а не померещилась. Пальцы словно бы ощутили шершавые страницы старинной книги и грубое дерево со скрипом поддающейся оконной створки. Он вцепился в волосы на висках, чтобы прийти в себя, и тут же почувствовал, как что-то царапнуло кожу. Подвеска с изумрудным цветком... Он собирался отнести её Паннавати и держал в руке... Нет, сначала другое... Записать всё, что ему обрывками вспоминалось до сих пор, и что привиделось только что. Эти картины так отчётливы... Священник рухнул на стул возле стола, схватил перо и начал быстро водить им по бумаге. Облекаясь в слова, образы становились не такими выразительными, как перед глазами, но из них уже начало вырисовываться прошлое. Чьё? Его, Дидье? Этой девочки, Паннавати? Раз так, значит, нужно признать и уверовать... Уверовать в реинкарнацию. Возможно ли? Но эти видения не прогнать... Более того, многое он видит словно глазами того человека, которым был тогда. Но сколько ещё ускользает, и кажется, вот-вот он увидит ещё что-то, дверь памяти о прошлом откроется...       Священник отложил мелко и убористо исписанные листки. Должно быть, стоило бы прочитать это Рамчарану или другому пандиту. Они-то постарались бы объяснить... Но поможет ли это вспомнить, что же случилось тогда?.. Когда же? Сто, двести, пятьсот лет назад? Дидье почувствовал, что так недалеко и до сумасшествия. Он снова взял со стола чётки и опустился на колени, устремив взор на стоящий рядом с распятием образок Девы Марии. - Ave, Maria, Gratia plena*... - зашептал почти беззвучно, перебирая чётки. Молитва помогла, успокоила. Встав, он обернулся и увидел замершего в дверях Бунду. Тот не решался обеспокоить сахиба. - Бунду, кажется, теперь пора позавтракать, - улыбнулся он.       Паннавати летела по берегу стрелой. Солнце вот-вот взойдёт, скоро пуджа... Матушка... Она с ума сходит... Девушка вбежала в пустой двор храма и увидела Лилавати, простёршуюся у ног изваяния Шивы. Женщина что-то тихо шептала. Паннавати опустилась на колени рядом с ней. - Аммаи... - Панну, дочка! - Лилавати подняла голову. - Уж не ракшасы ли похитили тебя? Но теперь ты снова здесь, Шива вернул тебя, - она прижала дочь к себе, крепко, как могла. - Аммаи, я... Прости, я ушла к морю... И... едва не утонула... Меня спас тот человек, пуджари... То есть... Он фаранги, но в своей стране пуджари... - Кем бы он ни был, я должна поблагодарить его, дочка... Но тебе пора, совсем немного до пуджи осталось. - Да, я бегу-бегу! - девушка молнией метнулась, чтобы совершить омовение, переодеться и возжечь светильник перед маленьким алтарём. Потом подготовиться к танцу - цветы, украшения, ножные браслеты... Укладывая волосы в причёску, Паннавати хватилась, что нет её амулета - изумрудной подвески. Но уже зазвучала раковина, барабаны отбивали ритм, и ей ничего не оставалось делать, как устремиться в танце во внутренний дворик храма, позабыв о цветке... Сегодня она танцевала "Тандава" - космический танец Великого Шивы, разрушающий и созидающий миры. Только стук мридангамов**, звон цимбал и колокольчиков на щиколотках, изредка пение раковины, заменяющее человеческое. Зачем повелителю миров голос, только ритмы, только удары. Это бьётся сердце Вселенной, и сердце маленькой танцовщицы, пылинки в этой Вселенной, бьётся в такт вечного ритма... Барабаны затихли так же внезапно, как и зазвучали, Паннавати замерла в позе Шивы, благословляющего вновь созданный им мир. Потом, поклонившись Божеству и брахманам, отправилась к себе. Тут только она вспомнила про потерянную подвеску. Но там, в домике спасшего её фаранги, подвеска ещё была с ней. Либо она уронила её по дороге, либо оставила на столе. Должно быть, так и есть, она же взяла рассмотреть крест, а свой цветок, наверное, положила. Может, это и не дело, но она всё-таки снова сходит туда и попросит вернуть... Не успела девушка додумать, как в коридоре раздались шаги, и вошла мать в сопровождении того человека, пуджари из далёкой страны.