Заместитель

Следующим утром я проснулся от деликатного прикосновения к плечу. — Просыпайтесь, дитя, уже больше десяти, — сказал чей-то голос. Вскочив, я уселся на кровати, слегка сбитый с толку. Через секунду я осознал три вещи: во-первых, я нахожусь в постели Конрада (в пижаме), во-вторых, Фридрих, дворецкий, стоит передо мной (и, следовательно, он догадался, где я спал прошлой ночью). И третье, самое ужасное: в восемь утра мне полагалось встречать мать Федерико в миланском аэропорту. Я в панике спрыгнул с кровати, изрядно повеселив этим Фридриха. Всё, я — мертвец. Она будет убивать меня медленно и мучительно. — Мне нужно в Мальпенсу, в Милан. Не знаете, есть туда поезда сейчас? — Поезда в Милан отходят каждый час, но если вы хотели встретить сенатора, то опоздали, — объявил он мне с искренним удовлетворением. — Спасибо. Я одеваюсь и ухожу, — сказал я немного раздраженно этой черной вороне. У человека неприятности, а он издевается! — Горан и советник Гандини рано утром уехали на машине ее встречать. Туда добираться часа три. К ланчу они должны вернуться. Герцог распорядился дать вам подольше поспать. Но я все-таки советую вам одеться и перекусить в своей комнате, сэр. Побежденный, я пошёл к себе и обнаружил, что в комнате все прибрано, словно меня там никогда и не было. Прислуга в этом доме, должно быть, раньше работала в отеле. Я оделся, взяв вещи из аккуратной сложенной стопочки на подушке и позавтракал, нет, скорее, действительно перекусил — кофе с молоком и пара тостов с маслом и мармеладом это слишком мало для растущего организма. Вернувшись в комнату Конрада, я застал там Фридриха, сосредоточенно роющегося в гардеробе. Он снимал плечики с костюмами и перекладывал рубашки на полках. — Извините, что прерываю, но не могли бы вы сказать, где герцог? — робко спросил я, вспомнив, что Конрад говорил о строгости Фридриха. — Утреннее расписание Его Сиятельства весьма плотное. Вы можете подождать в библиотеке или в саду, когда приедет сенатор или наступит время ланча. — Спасибо, — я поразился, насколько он педантичен. — Не подскажете ли тогда, где находится библиотека? — Вниз по лестнице, дверь слева от студии герцога. Если подождете, я провожу вас туда, — сказал Фридрих, не отрываясь от своего занятия. К тому времени он освободил уже половину шкафа. — Как вы думаете, этого места будет достаточно для ваших вещей? — Простите? — Герцог велел мне перенести ваши вещи сюда, и я хотел бы знать, достаточно ли тут для них места. На этот раз я не то что порозовел — я покраснел, словно перезревший помидор. Он не только видел меня в чужой постели, он определенно знает, чем я занимался (ну ладно, технически еще не совсем) с Конрадом. Я уставился на деревянные половицы у себя под ногами и пробормотал: — Думаю, да. Фридриха, похоже, забавляло мое замешательство. — Это счастье, что герцог выбрал вас своим компаньоном, учитывая его предыдущий опыт, — сказал он мягко. Потом взглянул на полки и добавил: — Да, думаю, на первых порах, пока мы не вернемся в Цюрих, этого будет достаточно. Великолепно! С чего Конрад взял, что я должен переселиться к нему в комнату? Так или иначе, кажется, дворецкий сейчас настроен поговорить, и, возможно, он расскажет мне что-нибудь новое о своем боссе. — Вы живете в Цюрихе? — невинно спросил я. — Большую часть времени герцог проводит в Цюрихе — когда не ездит по делам. Это большая неожиданность, что он устроил себе каникулы и приехал в Венецию на Новый год, — объяснял мне Фридрих, убирая костюмы в другой шкаф, скрытый за расписной панелью стены. — У него есть дома в Лондоне, Нью-Йорке, Франкфурте, Риме и Париже. Я сопровождаю его туда, где он намерен остаться больше, чем на неделю. Конечно, герцог владеет и другой недвижимостью, но там он никогда не бывает. — Какой он, Цюрих? — Думаю, вам там понравится. Хотя город большой, он тихий и чистый. Озеро, высокие деревья на улицах, хорошие школы, и можно везде гулять. Диалект сначала труден для понимания, но его можно освоить. — Вы не швейцарец? — Нет, я родился в Зальцбурге, а в Цюрихе работаю последние десять лет. Пойдемте? Вот и поговорили… Надеюсь, мне больше повезет с охранниками. В последний раз они показались довольно дружелюбными. Меня отвели в библиотеку, большую, но не такую огромную, как кабинет Конрада. Не представляю, каких размеров тогда гостиная и столовая! Я уже знал, что в доме есть кухня, помещение для персонала, студия, кабинет, семь спален на верхнем этаже и кто знает, что там, под самой крышей. Взглянув на часы, я обнаружил, что еще только одиннадцать. Ладно, у меня есть час, чтобы почитать или морально подготовиться к разговору с матерью Федерико. Я оглядел полки, пытаясь найти какой-нибудь том попроще, не в кожаном переплете, или хотя бы не очень дорогой — боялся поцарапать обложку — но большинство было на немецком или итальянском. Наконец мне попалась английская секция, и там, ура, нашлось несколько книг, в основном, по истории (древнеримской и германской). Я взял одну, о романской живописи. Но, увы, долго читать мне не дали — в библиотеку ворвались гориллы-«близнецы» и с ними славный Фердинанд. — Привет. Вот где ты прячешься! — воскликнул весельчак (будем так его называть). — Фридрих подсказал нам, где тебя найти. Он сел на кожаный диван напротив. Другой, Фердинанд, не дожидаясь приглашения, устроился рядом со мной. Он взял меня за подбородок, чтобы рассмотреть украшенную синяками щеку, и что-то сказал по-немецки. — В следующий раз используй мазь от «звездочек» сразу после удара. Это помогает ускорить процесс заживления и предотвращает синюшность, — посоветовал мне Фердинанд. — Я ударился о край ванны вчера вечером, — прошипел я, расстроившись, что он вмешивается не в свое дело. — Как скажешь. Только в следующий раз сразу же намажь синяк мазью. Сейчас Михаэль принесет что-нибудь для маскировки, чтобы не пугать твоим лицом сенатора. Повинуясь приказу, Михаэль (амбал номер два) быстро вышел из комнаты. — Меня зовут Фердинанд фон Кляйст. Я — глава службы безопасности герцога, как ты уже, возможно, знаешь. Тот, кто сейчас вышел — Михаэль Делер, и ты уже видел Алексея Григорьевича Антонова и Хайндрика Хольгерсена из Швеции, но еще не знаком с Гораном Павичевичем, — очень формально отрекомендовался он. — Рад познакомиться. И к чему это всё? Хотел бы я знать, как на это реагировать. Под его пристальным взглядом мне стало неуютно. Лучше попытаться разрядить обстановку, если я не хочу подвергнуться еще одному допросу. — Вы все скорее похожи на сотрудников ООН, чем на телохранителей, — сказал я шутливо. — Мы — ближайшее окружение герцога. Есть и другие, но тебе их знать не нужно. Я хотел бы объяснить несколько правил, касающихся твоей безопасности в этом доме. — Вряд ли я задержусь здесь надолго, поэтому не хочу никого обременять. Я был уверен, что не останусь здесь. К счастью, в этот момент вернулся Михаэль и что-то принес. — Позаимствовал у горничной. Можешь держать у себя, сколько потребуется, — сказал он мне, протягивая маленькую пудреницу. Пробормотав «спасибо», я припудрил щеку. — Выглядит лучше, но не намного, — заключил Михаэль, усаживаясь на прежнее место. — Как я уже сказал, тебе надо знать несколько правил безопасности, принятых в этом доме. Герцог очень влиятельный человек, миллиардер, если хочешь знать, и коль скоро ты собираешься стать важной частью его жизни, отныне ты — объект нашего особого внимания, как потенциальная цель его врагов. Я попытался возразить, что я всего лишь одна из его игрушек, интересная ему до тех пор, пока не прошло ощущение новизны, но он остановил меня: — Позволь мне сначала закончить. Отчасти я рад, что герцог решил остепениться, но тебе нужно понимать, что за этим стоит. Первое и самое главное правило. Ты не упоминаешь вне стен этого дома и не обсуждаешь с персоналом ничего из того, что здесь услышишь или увидишь. Герцог часто принимает у себя очень важных людей, и мы не приветствуем утечку информации. Кроме того, герцог не терпит вмешательства в его частную жизнь и потому не подпускает к себе прессу. Он старается избежать внимания — насколько это позволяет его положение в финансовом мире. Он не Ротшильд и не Баффит, если ты понимаешь, что я имею в виду. Второе правило: ты не покидаешь дом, не предупредив нас, Фридриха или герцога о том, куда направляешься. Мы еще подумаем, нужно ли тебе сопровождение или ты сможешь ходить один. Этот мобильный телефон всегда должен быть у тебя с собой. Третье правило: ты не обсуждаешь и не нарушаешь приказов. Если кто-то из нас говорит «садись в машину», то ты это делаешь. Немедленно. Полагаю, что Моника, личный секретарь герцога, выдаст тебе кредитку и немного наличности, но финансовые подробности лучше обсудить с ней. — Простите, господа, по-вашему, я похож на беспризорное животное, которое можно подобрать на улице и выдрессировать? — Это всё — для твоей же безопасности. Думаю, ты до сих пор не понял, как высоко взлетел и кто такой герцог, — очень серьезно сказал Михаэль. Он не такой уж и веселый, когда на службе.. — А я думаю, что вы преувеличиваете. Вы предлагаете мне, словно пятилетнему ребенку, каждый раз просить разрешение выйти из дома? Я уже давно живу самостоятельно. И, пожалуйста, не надо делать из мухи слона. Неужели вы сами не слышите, как это все нелепо звучит? Я познакомился с герцогом всего два или три дня назад, и вы уже предлагаете мне кредитную карточку и личную охрану. — Герцогу пришлось приложить определенные усилия, чтобы ты был с ним, и ты — первый, кто спал в его постели. Обычно он берет своих любовников в отель и расстается с ними на следующее утро, — заметил Фердинанд. Я вспыхнул. Хотелось провалиться сквозь землю. Неужели здесь все в курсе, что мы делаем или не делаем в постели? — Не переживай ты так, парень. Мы рады, что ты с нами, и не собираемся создавать тебе проблем, пока ты один из нас, — отечески улыбнулся Михаэль. Но почему в его словах мне послышалась угроза? — Ты должен быть счастлив, что такой человек, как он, решил сделать тебя своим любовником. — Вы глухой или просто издеваетесь? Я всего лишь что-то новенькое для него, и когда эйфория пройдет (а она скоро пройдет, потому что я — довольно скучный человек), он вышвырнет меня вон. Кстати, вас не смущает, что ваш босс домогается мужчину? — У нас не принято обсуждать действия герцога. Достаточно того, что он прекрасно справляется со своими обязанностями перед орденом. Герцог бессменно занимается этим почти двадцать два года, — с гордостью заявил Фердинанд. Погодите, он сказал «орден»? — Ты даже Фридриху понравился, а это небывалое дело, — фыркнул Михаэль. — Обычно он весьма категорично отзывается о любовниках герцога, но от тебя он в восторге, и сегодня утром он возблагодарил Бога, что ему больше не придется иметь дело с истеричными модельками. Если честно, паршивая работенка… — Как я заметил, ты уже испытал на себе последствия попыток противоречить герцогу, — сказал Фердинанд, когда я открыл рот, чтобы запротестовать. — Тебе радоваться надо, что остался относительно невредимым. Я б на твоем месте не стал бы повторять этот опыт. Он не привык к неповиновению, и поверь мне, ты не захочешь узнать, на что он способен в ярости. — Да ладно, парень, если бы ты увидел список людей, мечтающих занять твое место, то очень удивился бы, — хихикнул Михаэль. Очень смешно! Дверь открылась, и в комнату вошел Конрад, одетый в будничные брюки и пиджак. Оба охранника подскочили, словно хорошо смазанные пружины, и вытянулись чуть ли не во фрунт. Я тоже автоматически встал вслед за ними. Конрад отпустил их, подошел ко мне, наклонился и коротко поцеловал в губы. — Хорошо спалось, мой маленький? Не дожидаясь ответа, он уселся на диван и игриво потянул меня, заставив приземлиться себе на колени. Поймав меня в ловушку своих рук, он возобновил поцелуй. Хотя это было потрясающе, и я не отказался бы целоваться с ним, пока хватает воздуху, мне нужно было получить от него несколько ответов. Я отстранился, мягко оттолкнув его. Кажется, он немного обиделся — как ребенок, у которого отняли конфету. — Конрад, мы должны поговорить. Я ничего не понимаю! Лучше придерживаться «щенячьей» тактики — прямая атака приводит к катастрофе, что я уже испытал на собственной шкуре. — А нельзя это всё отложить на потом? — пробурчал он, пытаясь снова меня схватить. — Нет, пожалуйста. Вся эта ситуация сводит меня с ума. — Ладно. Говори, что у тебя на душе. У нас еще есть полчаса до приезда этой аргентинской женщины. — Я совершенно запутался. Вчера ты избил меня и едва не изнасиловал, а сегодня твоя охрана предъявила мне полный список требований, которым нужно подчиняться, поскольку теперь я — твой новый питомец! — Не питомец. Компаньон, — пояснил он. Есть какая-то разница? — Ты не можешь ворваться в мою жизнь и управляться с нею, как тебе захочется. Нет смысла отрицать, что меня тянет к тебе, но это не дает тебе права помыкать мной, как платной шлюхой. Всё, я сказал это. Он выглядел недовольным, и, похоже, вот-вот был готов взорваться. Дерьмо. У меня снова большие проблемы! Минуты медленно тянулись, и единственное, что я слышал — это его тяжелое дыхание, словно он пытался успокоиться. — Я думал, мы уже это проехали, — отрывисто сказал он. — Я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Кто-нибудь может попытаться похитить тебя из-за моих денег. Поэтому тебе нужна защита. Ты, разумеется, не шлюха, и я никогда не обращался с тобой, как со шлюхой. Я всего лишь пытаюсь упорядочить твое безалаберное существование. — Конрад, у меня была своя жизнь в Аргентине, и в конечном счете я вернусь к ней. Третьего февраля, если точнее. У меня там работа, университет, квартира, друзья и много всего другого. Ты не можешь просто так взять и перевернуть мою жизнь. — Ты слетаешь туда, приведешь дела в порядок и вернешься ко мне. Я дам тебе время. — Тебе не приходило в голову, что я не могу быть с тобой? — Почему нет? — Потому что мы очень разные! — крикнул я и немедленно пожалел, что не сдержался. — Разница в возрасте. Ты образованный человек, я — нет. Твоя жизнь состоялась, моя — еще нет. Я даже еще не закончил учиться! Ты — красивый, а я — самый обыкновенный, таких миллионы. Думаю, ты просто очарован новизной — девственник в твоей постели — и это всё. Нас ничего не связывает. — Почему ты о себе такого низкого мнения? — мягко поинтересовался он. — Я реалист, — сказал я, на самом деле не желая отвечать на его вопрос. Должно быть, в его глазах я совсем никчемный, раз он считает, что мне нечего терять, и что я вроде щенка, которого можно от нечего делать подобрать и поселить у себя. Мне вовсе не хотелось еще больше унижаться. — Я тоже. Всю свою жизнь я добивался того, что считал важным, но мне не довелось испытать такой чистой любви, какую можешь дать мне ты. Не знаю, почему ты так принижаешь себя… Ты уникален. Только одно я прошу — дай нам шанс начать вместе. Позволь мне узнать тебя, а себе позволь войти в мой мир. Давай подождем месяц, прежде чем что-то окончательно решать. Ты уже знаешь, что чувствуешь ко мне, а я признался тебе. Сейчас мое самое большое желание — состариться вместе с тобой. Став тем, кем я стал, я упустил множество важных вещей и теперь хочу наверстать упущенное. Он взял мое лицо в ладони и заглянул в глаза, словно хотел убедиться, что я все понял. Я обнял его за шею и наклонился, чтобы поцеловать его. Он не замедлил ответить, прижав меня к себе и почти высасывая из меня душу своим поцелуем. Хотя я был уверен, что это все ничем хорошим не кончится, но все равно отчаянно жаждал стать для кого-нибудь близким человеком. Может быть, хотя бы один раз в жизни я должен рискнуть и оседлать волну. Некоторые поезда останавливаются на твоей станции всего один раз за всю жизнь. Если Конрад хоть чуть-чуть сбавит обороты, думаю, мы сможем ужиться. Тихий стук в дверь прервал мое блаженство — как же классно он целуется! Может быть, я все-таки немножечко гей, хотя одна мысль, что другой мужчина, не Конрад, прикоснется ко мне, вызывала тошноту. Я попытался высвободиться и слезть с коленей, но он не отпустил, даже объятий не разомкнул. — Входите. Сейчас я точно умру от смущения! На пороге возник Алексей, телохранитель из России, с мобильным телефоном в руке. Едва взглянув на меня, он ровным тоном сказал: — Мой герцог, Горан на проводе и ждет инструкций. — Как погода? — Штормовая. Что?! За окном вовсю сияло солнце. Но лучше помалкивать, когда сидишь на коленях у мужчины. Ни к чему привлекать лишнее внимание. — Тогда отель, — бесстрастно ответил Конрад. Блондинистый русский исчез так же быстро, как появился. Пора было сказать Конраду, что я думаю о его поведении, а то он явно собирался продолжить с того места, где мы остановились. — Зачем ты это делаешь? — спросил я, уворачиваясь от его загребущих рук. — Делаю что? — Демонстрируешь своим людям, что мы — любовники. — Потому что мы и есть любовники. Чем быстрее они это усвоят, тем лучше. Я не стыжусь наших отношений. А ты? — я уловил опасный блеск в его глазах. — Может, здесь, в Европе, все гораздо проще, чем в Латинской Америке, но у нас двое мужчин не станут целоваться на улице — если только они не хотят потом объясняться с полицейскими в участке. Я не имею отношения к гей-сообществу, не хожу на парады, или как там они называются… Одно дело целоваться с тобой, совсем другое — раструбить на весь мир подробности своей нетрадиционной личной жизни. — Рад, что в этом наши мнения совпадают. Я тоже не борюсь за права меньшинств и привык ограждать свою частную жизнь от внимания посторонних. И уверяю тебя, далеко не все геи танцуют на улицах с перьями на голове. — Если честно, то я вообще не уверен, что я по этой части. Подожди, дай договорить! В школе я никогда не чувствовал потребности разглядывать мальчиков в бассейне и не пускал слюни в мужской раздевалке. Я и сейчас думаю, что женское тело гораздо красивее мужского. Мысль о том, чтобы лизаться с другим парнем, вызывает у меня тошноту. — А когда я поцеловал тебя в первый раз, на Торчелло, что ты чувствовал? Отвращение? — Нет, что ты, это было здорово… и казалось совершенно естественным, но я все равно этого не понимаю, правда. Ты — единственный, кого мне нравится целовать, — медленно проговорил я, пристроив голову у него на плече. Он погладил меня по голове, зарылся в волосы и прошептал на ухо: — Тогда я счастлив. Любовь — всегда любовь, невзирая на пол. Когда влюбляешься, остальной мир перестает существовать, и у тебя остается единственное желание — принадлежать любимому человеку. То, что ты уже так относишься ко мне, сулит нам прекрасное будущее. — Ты чувствуешь ко мне то же самое? Я боюсь, что все твои заявления — всего лишь слова. Наверняка, есть сотни претендентов на твое внимание, гораздо лучше меня. Я не ожидал, что он рассмеется в ответ, и мне стало больно. — Мой милый Maus, не стану отрицать, что многие ищут моего внимания, в основном из-за денег, но по правде говоря, это мне нужно беспокоиться, что ты найдешь себе кого-то получше. Придется всё время быть начеку и отгонять от тебя девиц. Такие лица, как твое, толкают людей на безумства, — он усмехнулся и добавил: — Договорились, я не буду целоваться на публике, но ты должен понять, что мой персонал — это не посторонние. — Конрад, ты не мог бы быть не таким напористым? Не командовать мною, — надо воспользоваться его уступчивым настроением. — Я привык, что меня слушаются, и если прошу тебя что-то сделать, то это из лучших побуждений. Я опытнее тебя и буду очень расстроен, если с тобой случится что-нибудь плохое. Но я постараюсь прислушиваться к твоим возражениям, если тебе так легче. Не совсем то, что я хотел бы от него услышать, но на первое время, наверное, этого достаточно. Задумавшись, я отвлекся, и он, ухватив меня за подбородок, повернул мою голову к себе и очень напряженно спросил: — Ты даешь слово уважать и соблюдать правила, о которых мы говорили раньше? — Да. — Ты обещаешь в точности исполнять то, что тебе скажет Фердинанд и его люди? — Почему я должен ещё и их слушаться? Он не ответил. Я бросил быстрый взгляд на его лицо. Ой. — Ладно, — проворчал я. Теперь и эти гориллы будут мною командовать… — Гунтрам, все не так уж плохо. Они — вполне адекватные люди, когда захотят, — сказал Конрад, шутливо ткнув меня пальцем под ребра. Я оттолкнул руку, а он поймал мою ладонь и поцеловал ее, ослепительно улыбнувшись, и я улыбнулся в ответ, спрыгивая с его колен. — Когда приедет сенатор, я хочу, чтобы ты молчал. Не вмешивайся в разговор, не реагируй, даже если она скажет что-нибудь оскорбительное. Отвечай, только если к тебе обратятся напрямую, — очень серьезно сказал Конрад, пристально глядя на меня. К нему вернулась его величавость и аура опасности, словно тот нежный мужчина, еще две минуты назад державший меня на коленях, никогда не существовал. — Нам с Гандини придется обсуждать с сенатором условия освобождения твоего «друга», и разговор будет малоприятным, так что, пожалуйста, когда я попрошу тебя, уходи в свою комнату или к Фердинанду. Это понятно? Его убийственная серьезность ударила меня под дых, но я должен думать о Федерико. Если его адвокат намерен помогать, то, возможно, Фефо сможет выпутаться из неприятностей. — Ты поможешь Федерико? — спросил я с надеждой. — Я обещал тебе, что попробую, а я выполняю все свои обещания. Удастся нам что-нибудь сделать или нет, зависит от сенатора. Я собирался спросить его, что он имеет в виду и что так тщательно обдумывает, но в комнату вбежал Гандини, не удосужившись даже постучаться или как-то еще предупредить о себе. Хорошо, что к тому времени я уже сидел в кресле, а не на коленях Конрада! — Эта женщина невыносима! Теперь меня не удивляет, что в наши дни все жаждут аргентинской крови. Потом он перешел на беглый немецкий, а я сидел молча, гадая, не покажусь ли им слишком грубым, если вернусь к чтению. Похоже, Гандини действительно встречал нашу благородную даму в аэропорту. — Гунтрам, забирай свою книжку и ступай в гостиную. Нам еще тут долго говорить, — холодно сказал Конрад. Понятно, пора уходить. Я сунул книгу подмышку и кивнул Гандини. Гостиная была грандиозна. Сказать о ней «впечатляющая» — значит, ничего не сказать. Огромные окна, выходящие на канал, потолок расписан в стиле барокко, как в Сан-Рокко, несколько больших папоротников по углам. Коричневые кожаные диваны, ковер во всю залу, французский мраморный камин с фигурками из серебра и слоновой кости, а на стенах несколько картин, написанных в манере, очень похожей на Мэри Кассатт. Только я собирался устроиться на одной из банкеток, стоявших у окна, незнакомый дворецкий отворил дверь, впуская в комнату мать Федерико. Я застыл на месте, не в состоянии что-либо сказать. Очень недовольная, она направилась прямо ко мне. — Доброе утро, мадам, — вежливо сказал я, опасаясь еще больше ее разозлить. Но она не стала тратить на меня слова — просто размахнулась и дала пощечину. Конечно, удар у нее — не то, что у Конрада, но я пошатнулся. Чувствуя себя донельзя униженным, я уставился в пол — меня побили, словно нерадивого слугу. — Ты просто жалкое ничтожество! От тебя требовалось только одно — держать Федерико подальше от неприятностей, но ты, наоборот, их создал. Следовало бы удавить тебя сразу после самоубийства твоего папаши, бестолковый ублюдок! — истерически заорала она и замахнулась снова. — Мадам, рукоприкладство не решит ваших проблем, — сердито рявкнул на нее Конрад. — Гунтрам — гость в моем доме, и я не потерплю оскорбительного обращения с ним. Да, иногда неплохо иметь на своей стороне такого медведя, как Конрад… Даже великолепная Мартина де Альвеар замолчала и на минуту присмирела. Моя многострадальная щека отозвалась резкой болью, но больнее пощечины было услышать ее замечание о смерти отца. — Прошу простить мою вспышку, сэр. Она вызвана стрессовым состоянием, в котором я нахожусь в последние дни, — быстро восстановив равновесие, тоном королевы проговорила она и бросила на него изучающий взгляд. Полагаю, что появление Конрада произвело на нее определенное впечатление, ведь когда он сердится, его глаза волнующе мерцают, даже если лицо остается холодным. К счастью, Гандини, до этого скрытый от нас спиной герцога, решил вмешаться. Он поспешно встал между молчащими Мартиной и Конрадом: — Сенатор, разрешите представить вам герцога. Воздух искрил от напряжения, и я почувствовал, что сейчас грянет взрыв, но в этот момент другой мудрый человек, Фридрих, вошел в гостиную и объявил ланч. Столовая в своем великолепии ничем не уступала гостиной. Здесь главенствовало барокко: росписи на потолках, огромные зеркала во всю стену создавали впечатление пышной роскоши. Столовая выглядела, как банкетный зал для официальных приемов глав государств. Казалось, что сюда в любой момент может зайти английская королева. Однако, боюсь, чтобы впечатлить Мартину, этого недостаточно. Она, не глядя по сторонам, прошла прямо к своему месту по правую руку от герцога. Я потерянно заозирался, и Фридрих незаметным кивком головы отправил меня в другой конец стола. Фридрих и другой дворецкий стали сервировать ланч, начав с Конрада и Мартины, а мы с Гандини были вторыми на очереди. Поскольку я сидел по диагонали от матери Федерико с ее холодным презрительным взглядом, я опустил глаза в тарелку и решил сидеть тихо, как мышь. Кто знает, вдруг на этот раз я получу супницей по носу… Гандини принялся трещать о своих кузенах, живущих в Аргентине, и о том, как хорошо он провел время, когда навещал их десять лет назад. Разговор постепенно оживился, сосредоточившись на политике и возможных сценариях развития событий. К моему удивлению, Конрад имел неплохое представление о ключевых фигурах в аргентинской экономике и разбирался, кто есть кто на нашей политической арене. Он слушал Мартину очень внимательно и задавал вопросы, когда что-то было не совсем ясно. Тема Федерико не поднималась. — Ваш дом очень красив, герцог, вы живете здесь круглый год? — поинтересовалась Мартина. — В общем-то, нет. Этот дом любила моя бабушка, а я в основном живу в Цюрихе и в Лондоне. — Вы финансист, не так ли? — Я управляю пятью хедж-фондами и частными банками в Швейцарии и в Великобритании. Мне подконтрольны несколько средних страховых компаний и промышленных предприятий. А вот сельское хозяйство пока незнакомый мне сектор экономики, — мягко сказал он, я бы даже сказал — обольстительно. И он еще беспокоится, что я сбегу от него с кем-нибудь еще! Ублюдок беззастенчиво флиртовал с этой злобной ведьмой, и самое противное, что она очень неплохо выглядит для своих лет. И идеально ему подходит. Лучше займусь-ка я своим яблочным пирогом. Спасибо, Боже, за маленькие утешительные радости! — Моя семья ведет свою родословную с XII века. Мы происходим из области Мекленбург-Передняя Померания. Увы, в период коммунистического вторжения мой дед был вынужден перебраться на юг, в Мюнхен, потом в Вадуц, откуда родом моя мать, — любезно объяснял он Мартине. Надо слушать его повнимательней, я хотя бы так что-то о нем узнаю. Нет, я не ревнив, но он мог бы и сам рассказать мне о себе, а так приходится чуть ли не вынюхивать. — Вы учились в Швейцарии? — И там тоже. До тринадцати лет мною занимались частные учителя, потом меня отправили в закрытую школу в Берне, а затем — изучать бизнес-администрирование в Цюрих. Позже по отцовскому настоянию я получил степень в лондонской школе экономики. Предполагалось, что я продолжу семейное дело, и так оно и произошло, когда умер отец — мне тогда было двадцать два года. Впечатляет, скажу я вам… — Я очень признательна вам за ваш интерес к делу моего сына. — Вам следует благодарить Гунтрама — он очень настойчиво ходатайствовал за него. Боюсь, что сам я не знаком с вашим сыном, и он не входит в сферу моей благотворительности. Ого! Вот это уже оскорбительно. Один из Альвеаров — объект благотворительности! Его предки, должно быть, перевернулись в своих гробах, а она скорее откусит себе язык, чем признает, что от меня есть польза. — Да, Гунтрам активно пытался помочь моему сыну. Он доказал свою преданность, — выдавила она сквозь стиснутые зубы. Ох, жалко, у меня с собой нет камеры! Но я не должен злорадствовать, сейчас у нее тяжелое время. — Спасибо, мадам, — отозвался я. Единственная фраза, которую я сказал за весь обед. — Мадам, если не возражаете, мы сейчас переместимся в студию, чтобы выпить кофе и обсудить детали, касающиеся освобождения вашего сына. Все поднялись из-за стола. Мартина, Конрад и Гандини ушли в студию. Мы с Фридрихом остались вдвоем. Фридрих первым нарушил молчание: — Не хотите ли присоединиться к персоналу? Они на кухне, тоже обедают. — Не хочу их беспокоить. Я бы лучше почитал в гостиной, если можно. — Как пожелаете, сэр. Я снова углубился в свою книгу, наслаждаясь покоем, восстановившимся в гостиной. Хотелось бы уйти в свою комнату, но кто знает, чем закончится их обсуждение… Я читал около часа в спокойном одиночестве, но потом снова повторилось нашествие варваров: на пороге появились внушительные фигуры Фердинанда, Михаэля и Хайндрика. — Пойдем с нами, Гунтрам. Ты же не собираешься просидеть здесь до вечера, совсем один? Мы все идем пить кофе на кухню, — весело сказал Михаэль. — Я читаю, — возразил я. — Ты должен познакомиться с Гораном, он последний из нашей банды, кого ты еще не видел, — улыбаясь, настаивал Михаэль. Ох, мамочки, еще одна горилла! — Мне никак нельзя остаться здесь и почитать? — Никак. Если ты собираешься дожидаться герцога, то это может занять несколько часов. — Почему? Я думал, что Гандини осталось только объяснить тактику и предъявить счет за услуги. — Герцогу необходимо разъяснить сенатору свои требования и условия помощи, — невозмутимо сказал Фердинанд, сдергивая меня с дивана. Я едва успел схватить книгу, прежде чем он потащил меня на кухню.