Заместитель

Я со всех ног мчался по пустынным улицам, и если бы кто-нибудь спросил, зачем, я б не знал, что ответить. Мне требовалось быть с ним, проникнуться его уверенностью, ощутить его поцелуи на своих губах. Я страшно устал и чувствовал растерянность. Сейчас Конрад был нужен мне, как никто другой. После самоубийства отца я на много лет увяз в своей боли, как в трясине. Повторения не хотелось. Вот бы услышать спокойный голос, почувствовать объятье его сильных рук и, может быть, даже поплакать на его плече о предательстве Федерико. Минут через пять я увидел впереди знакомый силуэт. — Конрад, подожди, пожалуйста! Он остановился, но не обернулся. Быстро сократив расстояние между нами, я коснулся его руки, и он наконец посмотрел на меня. Даже при скудном освещении было видно, что его глаза сверкают гневом. — Конрад, ты должен ему помочь. Он не в себе, не ведает, что говорит… — взмолился я как можно жалобнее. — Шлюха! Вот кто ты!!! — заорал он. У меня отвисла челюсть, и я лихорадочно стал подыскивать слова в свое оправдание. — Ты строил из себя невинного ягненка, а сам — подлая змея. — Он схватил меня за руку и принялся трясти. — Ты пытался одурачить меня, изображая девственника! — и ударил меня ладонью по лицу. Сильно. Очень сильно — словно булыжником засветил. Я рухнул на тротуар, зажав щеку ладонью; что-то теплое капало с нижней губы. — Я предложил тебе свою любовь, свою защиту, даже хотел подождать, когда ты будешь готов принять меня, и чем ты мне отплатил?! Ты бесстыдно сидел перед своим любовником, позволяя ему кричать на тебя, как на последнюю шлюху, а теперь ты просишь помочь ему. И даже не отрицаешь этого! — орал он, совершенно выйдя из себя, злобно пиная меня в ребра. Я попробовал подняться, чтобы сбежать — понятно, что сопротивляться ему бессмысленно — но Конрад схватил меня за волосы. Дернув на себя, он одной рукой вцепился в мою шею и стал душить. Я хотел вмазать ему локтем в живот, и он мне позволил, но это было все равно что пытаться пробить каменную стену. Мне стало по-настоящему страшно, я отчаянно вырывался, извиваясь, но хватка на моем горле только становилась крепче. Перед глазами поплыли черные точки. Он разжал пальцы и отшвырнул меня прочь, как тряпичную куклу. Я сильно ударился о землю, а он снова наклонился надо мной, чтобы продолжить начатое. — Он мне не любовник!! Неужели ты не видишь, что он безумен? Наверно, это наркотики! — крикнул я в отчаянии. — Ты держишь меня за идиота?! Посмотри на себя, ты его защищаешь, даже когда он лжет. Как настоящий любовник. Ты — его шлюха!!! — Это неправда, — проговорил я, всхлипывая. — Я только хотел ему помочь, вот и все. Он — единственный мой друг. Не знаю, почему он так сказал. Пожалуйста, Конрад, ты должен мне поверить! Я никогда тебе не лгал, и ты знаешь это! — Неужели ты на самом деле думаешь, что я поверю, будто ты совершенно бескорыстно просишь за человека, который пытается засадить тебя в тюрьму на двадцать лет, и вы с ним только друзья? Каждый раз, когда я вижу вас вместе, он лапает тебя и зовет своей тыковкой. Теперь я уже открыто плакал — как не плакал никогда раньше. Голову скрутило болью. — Если хочешь, чтобы я помог, ты должен стать моим. Полностью. Довольно уверток. Мы закончим то, что начали, и сделаем это сейчас. Больше никаких побегов, Гунтрам. Моё терпение кончилось, — сухо отчеканил он, грозно возвышаясь надо мной. — Клянусь, между мною и Федерико ничего нет и не было. Я никогда не интересовался мужчинами до тебя, и до сих пор не уверен, что это правильно. Он усмехнулся: — А как же поцелуи? Я-то думал, ты невинный мальчик. А ты, наверно, развлекался побольше моего. — Он замолчал, услышав мои сдавленные рыдания. — Покажи мне, что умеешь делать в постели, и тогда я, может быть, вытащу твоего дружка из тюрьмы. Это мое условие. Решай. — Он опустился на колени рядом со мной. — Решай сейчас, — скомандовал он. Я растерялся. Что показывать? Я умоляюще посмотрел и увидел, как вспыхнули гневом его глаза. Он поднялся и пошел прочь. Я вскочил, бросился за ним, схватил его за локоть, как утопающий хватается за соломинку. — Скажи мне, что надо делать, — пробормотал я. Он потащил меня в маленькую темную аллею, толкнул к стене, откинул полы пальто и расстегнул пуговицу на брюках. — На колени и соси, — приказал он. Его темная аура давила, и я запаниковал; попытался вывернуться, но снова был прижат к стене. Сердце чуть не выпрыгивало из груди. — Соси, мальчик, на этот раз ты не сбежишь, — повторил он. Я опустился коленями на мелкие камушки, всхлипывая и дрожа всем телом. Руки тряслись, и я никак не мог поймать язычок молнии. Он наклонился, взял мою руку и прижал к паху. Я расстегнул молнию и осторожно опустил край шелковых трусов. Член под ними уже стоял; он дернулся, когда я прикоснулся к нему. Он положил ладонь мне на шею, наверное, чтобы лучше контролировать процесс, и притянул мою голову ближе к члену. — Давай, возьми головку губами и осторожно пососи, — мягко сказал он, словно не желая больше меня пугать. Я послушался, деликатно коснулся языком верхушки. Было страшно задеть член зубами, и я принялся выводить круги по головке, как ни странно, наслаждаясь солоноватым вкусом шкурки. Бережно отведя прилипшие пряди волос, он стал гладить мое лицо медленными, успокаивающими движениями. — Хорошо, теперь постарайся взять его полностью. От попытки как можно шире открыть рот снова заболело то место, куда пришелся его удар. Я слабо хныкнул, и он издал успокаивающий звук. Испугавшись, что он снова взбесится и изобьет меня или сделает еще что похуже, я поднял взгляд, но его глаза теперь мягко светились. — Все отлично, не волнуйся. Мы попробуем это потом. Просто оближи его от основания до головки и возьми в руки. Я медленно последовал его совету, и каким-то чудом ситуация вдруг стала приятной нам обоим. То, что я делал, странным образом действовало на меня — по телу словно пробегали электрические разряды. Осмелев, я так глубоко, как мог, заглотнул головку, чувствуя, что начинаю сходить с ума от желания. Ускорив ритм, я полностью потерял представление, что делаю и где нахожусь, а его пальцы выписывали круги на моих висках — сейчас с реальностью меня связывали только его прикосновения. Я засосал еще быстрее, давясь от жадности, как голодный ребенок, и тогда он взорвался мне в рот. Дернувшись, я попытался отодвинуться, но его руки удержали меня. Оказалось, что мне нравится его вкус. Наконец он меня отпустил. Я прижался к стене и сгорбился, ошеломленный и раздавленный тем, что сейчас делал. — Ты понял, Гунтрам, какая идея стояла за этим наказанием? Я не ответил, погруженный в свой собственный ад похоти, стыда и ненависти к нему за то, что он заставил меня делать. Себя я ненавидел еще больше, потому что под конец наслаждался всем этим. Он дернул меня вверх и толкнул к стене, заставив упереться в нее двумя руками. Ударом по икрам заставил меня встать шире, молниеносно расстегнул мой ремень и грубым рывком сдернул с меня брюки и нижнее белье. Рукой схватил за горло, и я испугался, что теперь он собирается меня изнасиловать. Он провел эрегированным членом между ягодицами, не пытаясь войти, но с силой надавливая на сфинктер, то отстраняясь, то снова прижимаясь, в то же время жестко стискивая мое горло. Наконец он кончил мне в расщелину и отпустил. Ноги подкосились, я рухнул на землю. Попытавшись натянуть на себя белье, я снова всхлипнул и закашлялся от острой боли в гортани. Он встряхнул меня, привлекая мое внимание, и я взглянул на него, ужасаясь, что он еще задумал. Этот человек — психопат! — Хорошо, теперь проверим, понял ли ты цель своего наказания и правила, по которым отныне будешь жить. Разумеется, сейчас ты слишком взволнован, чтобы мыслить четко, поэтому я тебе помогу. Первое: почему я рассердился? — спросил он, насильно поднимая мой подбородок и заставляя посмотреть себе в глаза. — Мы c Фефо — не любовники, — упрямо сказал я. — Неправильно. — Меня снова ударили по больной щеке. — Попробуй снова, — прошипел он. Я попытался понять, чего он хочет услышать, но мне было слишком плохо и страшно. Вспомнив, как он бесился, когда говорил, что я держу его за дурака, я осторожно сказал: — Я пытался обмануть тебя. — Уже лучше. Лгать мне недопустимо. Ты принадлежишь мне и телом, и душой. Следовательно, должен подчиняться мне во всем. Что еще? — Я убежал от тебя. — Да, но это не главный твой промах. — Я не знаю, правда! Помоги мне! — Ладно, поскольку ты попросил у меня помощи, на этот раз я скажу тебе сам. Ты позволил постороннему человеку вмешаться в наши отношения. Не знаю, почему этот сопляк возомнил, что может врываться в наши жизни и провоцировать ссоры. И наконец, он прикасался к тебе, а этого я не терплю. Никто не прикасается к тебе, только я. Это понятно, мальчик? — Да. — А теперь поговорим о правилах — чтобы мы оба были уверены, что правильно поняли друг друга. Первое: никто и ничто не должно стоять между нами. Что бы ни случилось, мы решим это между собой. Второе: ты принадлежишь мне. Полностью. Третье: искренность, послушание и сдержанность — вот твои добродетели. Четвертое: я буду любить тебя и заботиться о тебе так, как сочту нужным. Теперь всё ясно? — Да, ясно, — всхлипнул я, опасаясь снова его разозлить. Он обнял меня и прижал к груди, а я пытался перестать трястись и плакать, восстанавливая дыхание. Он успокаивал меня, медленно гладя по волосам и спине и мягко шепча мне на ухо: — Я очень надеюсь, что отныне ты будешь соблюдать мои правила. Этим наказанием я хотел показать тебе твое место. Ты слишком долго был предоставлен сам себе, и сейчас тебе пора понять, что означает кому-то принадлежать… Пойдем домой, Mäuschen,* — добавил он, деликатно отстраняясь. Я снова всхлипнул и хотел вытереть глаза рукавом, но он не позволил. — Возьми мой платок. Пальто грязное, ты повредишь глаза. Я взял его и стал вытирать слезы. Он поднялся, застегнул брюки и подал мне руку. Почему я взял ее? Не знаю. Я слишком устал, чтобы связно мыслить. Теперь я знал: хотя с виду он уравновешенный человек, внутри него затаилось чудовище, выжидающее, когда появится малейшая возможность вырваться на свободу. Но он предложил мне кров над головой и обещал любить. Думаю, я просто устал быть один с тех пор, как умер отец. Порой жизненно важные решения принимаются спонтанно. Так что я ухватился за его теплую ладонь. Он помог мне привести в порядок испачканную одежду. Мною снова овладели сомнения, и я попятился, но его рука, словно анаконда, молниеносно обвила мою талию. У меня хватило ума не сопротивляться, и я послушно пошел за ним. Мы молча пошли вдоль Гранд канала. Я попытался собраться с мыслями, но это оказалось непосильной задачей. Снова и снова они возвращались к его жестокой выходке, перемежаясь с воспоминаниями о том, как мы сидим в ресторане, о его мягком успокаивающем голосе, рассказывающем о мозаиках Торчелло, о нашем первом ошеломительном поцелуе. Как-то слишком быстро мы добрались до места. Вошли через черный вход, и он повел меня через весь дом к входному залу. Мы остановились возле лестницы, ведущей в спальни. Конрад отпустил меня и сказал: «Беги наверх и прими душ. Ты весь грязный». Я не двигался. «Давай, иди. Увидимся позже. Мне надо кое-что уладить», — сказал он, мягко подтолкнув меня. Я отправился в свою спальню, надеясь, что не застану там дворецкого — мне необходимо было побыть одному. В комнате уже успели прибраться. Я снял обувь и одежду, бросил ее бесформенной кучкой на стул; полураздетый, пошел в ванну и открутил в душе кран с горячей водой. Снимая нижнее белье, поймал отражение своей физиономии в зеркале: красные воспаленные глаза, начинающая опухать щека. Завтра тут будет синяк, это точно. Но пугало не это, а безжизненное выражение глаз в зеркале. Мне приходилось несколько раз участвовать в школьных драках, но никогда меня так жестоко и унизительно не избивали. Я почистил зубы и встал под горячую воду. Там меня и накрыло. Рухнув на пол душа, я безудержно разрыдался, спрятав лицо в ладонях. Меньше чем за 48 часов моя жизнь перевернулась, и далеко не в лучшую сторону. Единственный друг обвинил меня в преступлении. Сумасшедший, ревнивый, жестокий и любыми средствами добивающийся своего человек помешался на мне, и мне это нравилось. Вот что больше всего тревожило: я, обычный скучный парень, живущий ничем не примечательной жизнью, испытывал влечение к психопату с раздвоением личности. Особого выбора у меня не было. Самое разумное, что я мог сделать, это сбежать при первой же возможности, но вряд ли это будет легко — он явно решил не спускать с меня глаз. К тому же я надеялся, что Линторфф поможет вызволить Фефо из тюрьмы… Я бы мог пойти в полицию и объявить, что человек, приютивший меня в своем доме, избил и почти что изнасиловал меня после того, как я буквально предложил ему себя. Я прямо-таки представлял, как будут смеяться полицейские, когда они это услышат... Деньги на исходе, и вряд ли я смогу продержаться еще три недели — до даты обратного рейса в Аргентину (дешевый билет нельзя было поменять). Можно, конечно, занять у матери Фефо и молиться, чтобы она не оторвала мне голову. Да, пожалуй, это самый разумный вариант: поговорить с ней завтра и попросить помочь сбежать от этого маньяка. Я так и сидел, сгорбившись под струями горячей воды, мечтая, чтобы она смыла все горести и вернула мне способность здраво мыслить. Душ внезапно выключился, и меня закутали в большое полотенце. Обернувшись, я увидел Конрада, который стоял на коленях рядом со мной. Он притянул меня к себе и принялся вытирать. Пусть делает, что хочет. Еще одного взрыва я не переживу. Он отвел меня в спальню и помог надеть пижаму. На столе появился поднос с дымящимся шоколадом и поджаренными сендвичами. Он велел мне поесть и ложиться, я молча подчинился. Он сел рядом и гладил меня по голове, пока я ел. — Теперь я вижу, что такое суровое наказание было чрезмерным для такого хрупкого существа, как ты. Достаточно было бы строгого внушения, но уже поздно сожалеть. Гунтрам, слушайся меня, уважай правила, и между нами не будет никаких трений. Я хочу, чтобы мы достигли взаимопонимания. Обещай, что не будешь больше спорить со мной, и мы продолжим наши отношения, словно ничего этого не было. Взглянув ему в глаза, я впервые увидел там нечто похожее на раскаяние. Я быстро опустил голову, ища ответ в чашке шоколада, но там его не было. — Пожалуйста, давай забудем этот ужасный эпизод и подарим нам второй шанс, — прошептал он и прошелся серией невесомых поцелуев по моей шее от уха до ключицы. Истолковав молчание как поощрение, он осторожно поцеловал меня в губы. Я подпрыгнул от неожиданности и приоткрыл рот, и тогда он проник внутрь языком, действуя уже более решительно. Поцелуй сделался жадным, и я почувствовал его желание овладеть мною, поглотить меня, но теперь мне уже не было страшно. Может быть, стоит позволить ему продолжать, и не найдя отклика, он разочаруется и оставит меня в покое? Но это оказалось провальной идеей: я нуждался в нем больше, чем готов был признать. Я прижался к нему и ответил на поцелуй. Он вскочил, тесня меня к кровати, опрокинул на постель и навалился сверху. Я запаниковал, решив, что он собирается овладеть мною полностью. Попытался оттолкнуть его, но он не сдвинулся ни на йоту, продолжая меня целовать. Мне стало страшно, я задергался под ним, и он наконец остановился и разорвал объятья — должно быть, увидел ужас в моих глазах — Не бойся, мой милый. Сегодня ничего не будет — ты слишком нервничаешь, чтобы получить удовольствие. Тебе надо отдохнуть и привыкнуть к моим рукам. Наш первый раз должен стать особенным. Твоя чистота — это твой дар мне, и я не хочу его портить небрежностью. А теперь спи, — успокоил он меня, коротко коснувшись губ. — Если тебе что-нибудь понадобится, моя спальня в конце коридора. Когда он ушел, я с облегчением перевел дух. Есть расхотелось; я скользнул под одеяло и заснул, так как усталость взяла свое. Несколькими часами позже я проснулся, чтобы сходить в туалет. Вернувшись обратно, долго ворочался в непривычно огромной постели. Меня мучил один вопрос, и я понимал, что пока не узнаю ответ, не смогу заснуть. Собравшись с духом, я отправился к Конраду. Открыв дверь, я нерешительно вошел в его комнату. В темноте виднелся лишь светлый проем окна, и мне понадобилось время, чтоб зрение адаптировалось. С кровати послышался глухой металлический звук. — Гунтрам? — Ты и дальше будешь меня бить? — выпалил я. Он сел в кровати, не зажигая света, его массивная фигура темнела на фоне окна. — Иди в постель, Гунтрам — здесь холодно. Я скользнул к нему под одеяло, и он обнял меня, прижимая к себе. — Нет, я надеюсь, что мне больше никогда не придется быть с тобой жестоким. Почувствовав облегчение, я прижался к нему и заснул в кольце теплых рук. ------------ примечание переводчика * Мышонок (нем.)