Заместитель

5 января Утром Конрад осторожно потряс меня за плечо. — Просыпайся, соня. Уже восемь! — энергично сказал он. Я жалобно застонал, недовольный тем, что меня так рано разбудили. Ну хотя бы в девять — у нас же каникулы! И получил шлепок по заднице. — Встаю-ю-ю. Ужас какой-то! — захныкал я и сразу же был заткнут умопомрачительным поцелуем. Обняв Конрада за шею, я ответил, привлекая его к себе с тайной мыслью еще понежиться в постели. Он навалился сверху и атаковал мои губы и шею, а я постанывал от удовольствия. — Фридрих, ты не мог бы оставить нас одних? — промычал он между двумя жадными поцелуями. Услышав это, я, оттолкнув Конрада, вырвался из его объятий и с ужасом обнаружил, что вышеупомянутый дворецкий накрывает завтрак, стараясь не смотреть в нашу сторону. Конрад засмеялся, видя моё смущение. — Ну теперь я знаю, как выманить тебя из постели, — хихикнул он, очень довольный собой. — Сколько, говоришь, тебе лет?! — сердито рявкнул я. — И уже ясно, что ты не жаворонок. Обиженный, я собрал остатки гордости и отправился в ванну мыться и одеваться. Теперь я знаю, почему банкиры не славятся чувством юмора. Когда я вернулся, Конрад уже расположился за столом и читал что-то на своем ноутбуке. Я сел рядом; Фридрих налил нам кофе и поставил тарелки с омлетом. — Это было низко с твоей стороны, — сердито пожаловался я. — А кто начал целоваться, даже не проснувшись? Ты думаешь, нормальный человек упустит такую возможность? — сказал он беспечно. — Пора повзрослеть, котенок. Мужчины используют любой шанс. Может, он и прав, но не хотелось так сразу сдаваться. — Наверное, да... Лучше я вообще не буду целовать тебя по утрам, потому что всегда сонный и действую на автопилоте, — с невинным видом сказал я. Клянусь, я разглядел вспышку раздражения в его глазах, но он мгновенно взял себя в руки. Теперь злился он. — Возможно, ты не такой уж смиренный ягненок, как я раньше думал. Это может осложнить ситуацию, — сказал он кисло и уткнулся в ноутбук, полностью перестав меня замечать. — Давай, держи удар! — рассмеялся я и хотел пересесть ему на колени, но Конрад остановил меня сердитым взглядом. — Не люблю, когда со мной играют. Очень немногие люди осмеливались делать это, и последствия им не понравились, — хмуро проговорил он. Глубокая морщина испортила его лоб. Я ошеломленно смотрел на него. Когда мы успели перейти от подначек к угрозам? И что это было? Может быть, всё дело в том любовнике Конрада, который им манипулировал, если верить словам Фридриха. — Конрад, прости, но я ничего не понимаю. Я обидел тебя? Он долго смотрел на меня, словно взвешивал искренность моих слов. Я выдержал его испытующий взгляд. — Нет, — сказал он наконец. — Просто сказывается стресс последних дней. На этот раз я все-таки заставил его пустить меня к себе на колени. Устроившись там, я погладил Конрада по щеке и улыбнулся: — Хотя ты сердитый и с плохим чувством юмора, но мне кажется, что я в тебя влюблен, — прошептал я, прижавшись к его губам. — Это хорошо, — пробормотал он, целуя и стискивая меня в объятьях. Мы некоторое время сидели неподвижно. — Чем сегодня займемся? — спросил я бодро, чтобы разрядить обстановку. — Мне нужно работать. — Так нечестно! — Серьезно, Гунтрам, мне надо ликвидировать недоразумение с аргентинскими облигациями, — рявкнул он. — О, у тебя тоже из-за них проблемы? — Как и у многих других, — сухо ответил он. — В любом случае, у Моники есть планы на твое утро. А после обеда можешь сходить в музей. Я постараюсь освободиться к ужину. — Кто такая Моника? — Мой секретарь. Она займется всякими мелочами, связанными с твоим пребыванием в Европе. Смотри, не разозли ее — она способна спрятать твой труп даже более эффективно, чем Фердинанд и его команда. — Почему любой в этом доме начинает угрожать мне, стоит лишь сделать шаг в сторону? Я вообще-то не собираюсь красть столовое серебро... — Это ради твоей же безопасности. Auf*, заканчивай завтрак, а мне надо успеть на самолет. Конрад поднялся, ссаживая меня с колен, и отвесил легкий подзатыльник. Подошел к шкафу с одеждой и без малейших колебаний достал оттуда голубой галстук. Будь я на его месте, я бы, наверное, выбирал галстук всё утро. Он скупыми уверенными движениями затянул узел, затем надел темно-серый пиджак с жилетом в тон, отчего сделался похож на идеального банкира. Захлопнул ноутбук и сунул его в кожаный портфель с бумагами, наклонился, быстро поцеловал меня в лоб, пробормотав что-то вроде «веди себя хорошо» и, не дожидаясь ответа, ушел. В окно было видно, как он с Фердинандом, Хайндриком и еще двумя мужчинами, которых я не знал, садится в катер. Я вздохнул и решил, что пора встретиться с миром в лице властной женщины по имени Моника. Спустившись по лестнице, я чуть не врезался в Михаэля, который сейчас выглядел гораздо спокойнее, чем вчера. — Сегодня вы у меня за няньку? — невинно спросил я. Если придется терпеть его дурацкое чувство юмора, лучше напасть первым. — Если бы! Но тебе не так повезло. Тебя передали под нежную материнскую опеку Моники, — самодовольно усмехнулся он. — Я смотрю, вы до сих пор болтаетесь здесь, доктор Делер. Вам нечем заняться? — в комнату вошла среднего роста женщина с королевской осанкой, темноволосая, с выразительными голубыми глазами, одетая в костюм, с тщательно подобранными, но не вызывающими, украшениями. Михаэль побледнел и мгновенно испарился, не сказав ни слова в ответ. — Итак, должно быть, ты и есть Гунтрам, рада познакомиться. Я — Моника ван дер Лейден, личный секретарь герцога. Буду заниматься твоими документами и всем, что потребуется, — сказала женщина, решительно, но деликатно пожимая мою руку. Я бережно ответил на рукопожатие и поклонился под ее лукавым взглядом. — Как поживаете, мадам? — Хорошо, спасибо. Прошу в мой офис, нам нужно разобраться с документами до прихода портного. Сюда, пожалуйста. Мы вошли в огромное помещение — бальный зал, переделанный во временный офис на случай, если герцог захочет провести какое-то время в Венеции и поработать. Я увидел четыре стола, несколько стульев, ноутбуки и шкафы с документами. Моника подошла к одному из столов и подозвала меня, предлагая сесть напротив нее. — Мне надо, чтобы ты подписал несколько документов, — сказала она, протягивая мне пачку бланков на немецком языке. — Что это? — какого черта я буду подписывать непонятно что?! — Анкета для кредитной карты, обращение за видом на жительство в Швейцарии и заявление на частное медицинское страхование. — Не помню, чтобы я это все просил, — сказал я, едва сдерживая раздражение. — Ты — нет. Герцог распорядился вчера, — не моргнув глазом твердо сказала она. — Боюсь, для трех недель в Европе это чересчур, — я стиснул зубы, чтобы не взорваться. — Кроме того, у меня есть кредитная карточка и туристическая страховка, и как гражданину Франции мне не нужна виза для посещения Швейцарии. — Детали тебе лучше обсудить с самим герцогом. А сейчас подпиши, пожалуйста. Я всего лишь выполняю его распоряжение, — пояснила она мне. Ее глаза сверкнули, не предвещая мне ничего хорошего, если не послушаюсь. — Мои средства не позволяют мне иметь ни дополнительную кредитку, ни еще один полис, — великолепно, теперь я должен посвящать незнакомую женщину в подробности своего финансового положения! — Это все за счет герцога, Гунтрам, — мягко сказала она, отбросив высокомерие. — Я не могу всё это принять. Это уж слишком. Я был на него зол. Два или три поцелуя, и он решил, что вправе помыкать мною, как одним из своих служащих? — Если ты не подпишешь, он рассердится и обвинит меня, — она жалобно посмотрела на меня своими большими голубыми глазами. Я нервно сглотнул. — Я понимаю, что все это довольно бесцеремонно, но если ты действительно не хочешь карточку и страховой полис, просто не пользуйся ими, и всё. Мне не хочется испытать на себе его гнев из-за того, что я не справилась с простейшим заданием. Вы уже поняли, что попавшие в беду женщины и дети могут вить из меня веревки? — Ладно. Не хочу доставлять вам неприятности, но, думаю, что это нелепо и он напрасно тратит деньги, — вздохнул я, взяв предложенную ручку и ставя подпись на бланке. В конце концов, вряд ли вид на жительство в Швейцарии как-то осложнит мне жизнь. Никому в голову не придет заподозрить меня в попытке скрыть доходы и избежать аргентинских налогов. — Спасибо, милый, — она сверкнула ослепительной улыбкой, а я вспыхнул. — Кстати, у меня два взрослых сына. Один — врач, а второй изучает гражданское строительство. Поэтому не надо на меня так смотреть, я тебе в матери гожусь, — засмеялась она. — Я отвечаю за расписание герцога и забочусь о его личных нуждах. Отныне ты тоже будешь под моей опекой. Что бы тебе ни потребовалось, не стесняйся, обращайся ко мне. Если вдруг решишь куда-то поступать или соберешься в другую страну, то я организую подготовку всех необходимых документов. Ты знаешь немецкий, милый? — Ни единого слова. Она что-то пометила в кожаном блокноте. — У тебя есть водительские права? — Да, но не европейского образца, — ответил я, удивившись еще больше. — Как думаешь, будет ли тебе достаточно нескольких послеобеденных уроков вождения с кем-нибудь из наших ребят? Мне понадобятся твои аргентинские права, чтобы обменять их на европейские. — Я могу ездить на автобусе или ходить пешком. Этот вопрос не стоит вашего беспокойства, — запальчиво сказал я. Она мелодично рассмеялась. — Фридрих был прав, — сказала она загадочно. Неужели людям в этом доме нечем заняться, кроме как обсуждать меня? — Скоро придет портной. Думаю, что три утренних костюма, парочка вечерних, еще одно пальто и немного повседневной одежды будет достаточно на первое время. О, я чуть не забыла об обуви! Всё-таки годы берут своё, милый! — Миз** Лейден, не думаю, что с моей стороны корректно тратить на себя так много его денег, — твердо сказал я. Пора это прекращать. Никогда не чувствовал себя так неловко! — Милый, ты не можешь все время ходить в джинсах и футболке в компании такого человека, как герцог. Ты только будешь ставить его в неловкое положение. Для герцога такие расходы — пустяк, и он будет счастлив заплатить. Твоя теперешняя одежда годится для каникул в городе, но если придется идти на званый ужин или прием, то она совершенно не подходит для подобных случаев. Во многие места вообще не пускают без пиджака и галстука, — подчеркнула она. — Нужно ли мне повторить то, что я сказала своему младшему сыну пять лет назад, когда он собирался идти в теннисных туфлях на собеседование в банк? — Я понимаю, о чем вы, и в данном случае согласен с вами, — проклятье, неужели я выгляжу маргиналом, не имеющим понятия о дресс-коде? — но поймите и вы меня: для мужчины неприемлемо жить за счет другого мужчины. — Пожалуйста, сделай мне одолжение, поговори об этом с герцогом, — снова попросила она, взмахнув длинными ресницами. — Уверяю, тут нет ничего смущающего. Он очень высокого мнения о тебе и просто желает тебе добра. Никто не думает, что ты «золотоискатель» — как те, кого мне приходилось отгонять от Его Светлости. Ты же совсем молоденький, только что из школы, да? Так вот, позволь мне дать тебе материнский совет. Ты думаешь, что злоупотребишь доверием Его Светлости, приняв эти подарки, но это не так. Ты оскорбишь его, только если сам ничего не будешь давать ему взамен. Эта сумма для него — ничто. Он за день зарабатывает больше, чем ты можешь потратить за год. Зато ты даешь ему то, что он не мог найти многие годы. Ты даешь ему снова почувствовать себя живым и счастливым, и для него это бесценно. Ты его любишь? — Да, — едва слышно ответил я. Не так-то просто признаться практически незнакомому человеку, что ты влюблен в кого-то своего пола. — Я тебе верю. А сейчас вам пора, молодой человек. У меня есть работа, а тебя ждет портной, — строго сказала она, снова возвращаясь к своим командирским замашкам. Портным оказался вчерашний человек из магазина. Он не желал говорить по-английски, так что я держал рот на замке, пока он снимал с меня мерки и заставлял мерить пиджак. Когда он закончил, пришла Моника и принялась перебирать образцы тканей. К моему тайному удовольствию (я немного рассердился, что никто не интересуется моим мнением) итальянец отверг почти все, что она выбрала, и торжественно заявил, что он «лучше знает вкусы герцога и достаточно насмотрелся на юношу, чтобы знать, что ему подойдет». — Я был портным герцога больше тридцати лет. Другими словами, он всё выберет сам, а нам лучше молчать. Обедал я с Моникой и Михаэлем, которые всю дорогу пикировались. Теперь я понял, почему Конрад назвал Монику непростым человеком. Эта женщина обладала острым языком и мозгами фельдмаршала. В какой-то момент я даже пожалел бедного немца, поскольку она буквально потопталась по его гордости. Справедливости ради надо признать, что он не остался у нее в долгу. В конце обеда Моника заявила, что ей надо идти работать, а Михаэлю — хотя бы сделать вид, что он чем-то занят, и оставила нас вдвоем. — Чего только не вытерпишь ради любви. Вот это женщина! — присвистнув, сказал Михаэль. — Гунтрам, почему бы тебе не сходить куда-нибудь, например в Ка’д’Оро?*** Там хорошо и тихо, и отсюда недалеко. — Разве я не должен спрашивать у вас разрешения, чтобы перейти улицу? — спросил я шутливо. — Не умеешь плавать? — отбрил он меня, сделав большие глаза. — Очень смешно. Я умею плавать и с картой найду музей сам. Обещаю хорошо себя вести, мамочка. — Уж постарайся. Фердинанд убьет меня, если с тобой что-нибудь случится. — Мне показалось, что он жаждал живьем содрать с меня шкуру. — Уже нет. Он тебя принял — иначе бы не сказал тех слов. — Он немного похож на солдафона, — пожал я плечами. — Фердинанд служил в армии, пока не поступил работать к герцогу, и закончил Гарвард со степенью по бизнес-администрированию. Что, удивлен, что мы не безмозглые орудия убийства, как ты прежде думал? Кстати, сам я начинал во флоте, потом изучал естественные науки и имею докторскую степень по астрофизике. — Не смешно. — Это правда. Показать тебе диплом? Я это всё рассказываю, чтобы ты понял, что мы не бандиты или разжалованные полицейские. Я покраснел: на этот раз он попал в точку. Неужели меня так легко читать? — Если вы ученый, почему тратите время здесь? — сказал я, справившись со смущением. — Спасибо, что назвал меня ученым, но это не так. Я отдал флоту десять лет жизни, служил в Персидском заливе и на Балканах. За это морское ведомство оплачивало мое образование, но я устал от всего этого и пошел работать сюда. — Герцог сказал, что вы — телохранитель! — Ну в некотором роде да, — хихикнул он. — Но мы всё-таки, скорее, советники. Я отвечаю за стратегическое планирование и безопасность компаний и банков. Если я пойду против герцога, моей заднице, скорее всего, не поздоровится. Так что знай, что можешь нам доверять, и мы ожидаем, что можем доверять тебе. С остальными познакомишься в Цюрихе. — А что насчет Алексея, Горана и Хайндрика? — Все они имеют военное прошлое. Алексей работал в КГБ, Горан был кем-то вроде капитана в Сербской армии, а Хайндрик служил в шведском военно-морском флоте. Они на вторых ролях и не дают рекомендаций по стратегии. Вот их я бы скорее назвал телохранителями. Я онемел. КГБ? Разве этим ребятам не полагается быть безжалостными убийцами? И я должен чувствовать себя в безопасности в обществе одного из них?! Даже не мечтай, парень! — У тебя есть деньги с собой? — Что? — мыслями я был где-то далеко, пытаясь переварить услышанное. Неудивительно, что эти люди выглядят пугающе. Они на самом деле смертельно опасны и не скрывают этого. — Сколько денег у тебя сейчас в бумажнике? — произнес он, выделяя паузой каждое слово. — Около сорока евро. Я же в музей иду — должно хватить. Он зарычал и закатил глаза, прося у богов терпения. Полез в карман за бумажником и вручил мне пачку купюр. — Бери и не спорь, — приказал он мне. — Двести евро! Это слишком много. Мне хватит сорока, — запротестовал я. — Правило номер три. Ты делаешь, что мы скажем. Помнишь? Или я должен пожаловаться Фердинанду? Нет, лучше не надо. — Ладно, спасибо, но я верну их вам вечером. — Хорошо проведи время и не попади в неприятности. Возьми с собой мобильный телефон. — Да, мам! — рявкнул я. По пути в музей я купил маленький блокнот для рисования и карандаш с мягким грифелем. Если меня отослали из дома на всю вторую половину дня, значит, можно не возвращаться до семи-восьми вечера. Таким образом, у меня в распоряжении есть почти пять часов. Я найду, чем заняться в музее — например, сделаю копию с какого-нибудь полотна. По правде говоря, за час, проведенный в здешних музеях, узнаешь об изобразительном искусстве больше, чем за целый год в школе. Дворец, где располагался музей, сам по себе производил огромное впечатление. Думаю, что он был примером венецианской готики, хотя не уверен. Я осмотрел коллекцию и решил порисовать, сконцентрировавшись на некоторых фрагментах картин Витторе Карпаччо. Время пролетело незаметно — я был поглощен его особой манерой изображать ткань одежды венецианских аристократов. Сигнал, раздавшийся из кармана, вернул меня к действительности — мне пришла смс. «Жди в музее. Буду к 18:30» Ладно, подождем Михаэля, но когда он придет, я всё ему скажу! Я способен найти дорогу обратно и с семи лет привык сам о себе заботиться! Я вернулся к рисованию, на этот раз усевшись на скамейке внутри музея — чтобы случайно не подцепить снаружи очередного немца — и снова забылся. Кто-то положил мне на плечо тяжелую руку, я поднял глаза и увидел Конрада, так и не сменившего с утра костюм, но уже без портфеля в руках. — А, это ты. Привет, — сказал я, слегка улыбнувшись. В конце концов, мы в общественном месте. — Ты ждал кого-то другого? — спросил он мягко, и мне на секунду показалось, что в его глазах мелькнул гнев. Нет, не может быть. — Твоего служащего, Михаэля Делера. Это он отправил меня сюда. Он заметно расслабился, сел рядом и, не спросив разрешения, стал внимательно разглядывать наброски. Я шутливо толкнул его локтем: — Как можно тратить время на копии, когда можно увидеть оригиналы? — Мне сейчас не до того — с ног валюсь от усталости, — признался он. — У меня одно желание: вернуться домой и провести вечер с тобой. Можем вместе посмотреть какое-нибудь легкое кино. Я поднялся и потянул его за рукав. — Отлично звучит. Сейчас, уставший и замученный, он привлекал меня больше, чем когда изображал из себя ницшеанского сверхчеловека. Мы молча брели по улице, сегодня он шел гораздо медленней, чем обычно, так что я успевал вертеть головой по сторонам, как деревенский мальчишка, разглядывая дома, витрины магазинов, встречных прохожих. Едва мы вошли в дом, нас перехватил Фридрих и объявил, что в библиотеке нас ждут директор «Первого Банка Венето-Ломбардия» и Фердинанд фон Кляйст. — Кузен Альберт? — не скрывая раздражения, переспросил Конрад. — Он собирается остаться на ужин? — Разумеется, Ваша Светлость. Конрад тяжело вздохнул. — Пришла беда — отворяй ворота… Ладно, накрывайте в большой столовой. Фердинанд и Михаэль пусть тоже помучаются. Прости, Гунтрам, но Альберт — Geboren,**** и нам придется его потерпеть. — Доктор Делер сбежал два часа назад, сир. Конрад пожал плечами и пробормотал что-то вроде «мудрый человек». — Если он — твой родственник, может, мне не стоит попадаться ему на глаза? — предложил я. — Нет, Гунтрам, ты должен остаться. Скорее всего, настоящая цель его визита — познакомиться с тобой. Мы прошли в библиотеку, где Фердинанд беседовал с мужчиной лет пятидесяти, точнее, он с каменным лицом слушал болтовню гостя. Когда Фердинанд увидел Конрада, он сразу же вскочил, а гость остался сидеть. — Привет, старик. Всё ещё неплохо выглядишь. Я не ослышался? Должно быть, он действительно близкий родственник, раз позволяет себе так называть Конрада. — Как поживаешь, Альберт? Твой банк не развалился? — Держится пока, — хихикнул гость и заключил Конрада в медвежьи объятья, смачно похлопав по спине. Конрад не остался в долгу. — И кто это прекрасное создание, прячущееся за твоей спиной? — Его зовут Гунтрам де Лиль, и он — мой избранный компаньон, — очень серьезно объявил Конрад. Альберт был абсолютно потрясен его сообщением, но быстро пришел в себя и пожал мою руку, пристально разглядывая меня. — Должен признать, что я представлял его себе по-другому. Обычно твои пассии вульгарны, а в нем даже есть порода, — сказал Альберт весело. Это что, был комплимент, и я должен поблагодарить его? Обойдется. Лучше я пока не буду открывать рот. Он громко рассмеялся, заметив мое неловкое молчание. — Да, хорошая порода и старая школа, — загадочно добавил он и подмигнул мне. — Кстати, я жду формального приглашения на ужин. Давай, Конрад, я знаю, ты умеешь красиво излагать, мы ж с тобой вместе учились. — Не доставите ли вы нам удовольствие поужинать в вашем обществе? — спросил Конрад; кажется, я даже расслышал скрип его зубов. Надо взять на заметку: Конрад не любит дружеского подтрунивания. — Всенепременно, благородный рыцарь, — шутливо поклонившись, ответил Альберт. — Пойдемте, Гунтрам, поговорим с вами об Аргентине, а то кузен на всю жизнь пресытился моим обществом, — сказал Альберт, потянув меня за руку. — Надеюсь, вы умеете поднимать ему настроение, иначе соскучитесь с ним до смерти, — шепнул он. — Не надо ревновать, Конрад. Я скоро снова начну тебе докучать. Он отвел меня к дальнему диванчику возле окна и принялся расспрашивать о политической ситуации в Аргентине, об учебе, школе, работе в книжном магазине и в трущобах, религии и так далее. Интересно, выдержал ли я этот экзамен?.. — В душе Конрад — благородный человек. Рад, что у вас все серьезно. Только будь поаккуратнее с ним. Не гладь его против шерсти, если понимаешь, о чем я, — заговорщицким тоном наставлял меня Альберт, пока Конрад и Фердинанд разговаривали по-немецки в дальнем конце столовой. — Чтобы удержать все, чего он достиг, ему приходится быть холодным, расчетливым и безжалостным. По-другому в финансовом мире нельзя, если хочешь сохранить контроль. — Вы говорите о нем, словно он какой-то Макиавелли… — Да, только у Конрада больше влияния. Одни его хедж-фонды оцениваются в 500 миллиардов, и это не считая принадлежащих ему двух частных банков. — Это же почти как бюджет страны, — пробормотал я, пораженный услышанным. Я, конечно, знал, что он богат, но чтоб настолько! По сравнению с ним я — незаметный муравьишка. — Его персональное состояние меньше — где-то 12-15 миллиардов, но он контролирует огромные суммы денег, и даже если он всего лишь замыкает первую десятку акул, он может поставить рынок на уши, если захочет. — Теперь я понимаю, почему он так много работает, даже в выходные. Но зачем он тратит время на меня? — задумчиво сказал я, скорее себе, чем Альберту. — Потому что он влюблен. Теперь я на него смотрел внимательно. — Я знаю моего кузена с детства. Даже если он делает вид, будто я его раздражаю, мы с ним хорошие друзья. Сегодня я впервые вижу его таким — влюбленным, а не ослепленным страстью. Ты не замечаешь, но он чуть ли ни каждую минуту смотрит в нашу сторону, проверяя, не обижаю ли я тебя. Да он кишки мне выпустит, тронь я тебя хоть пальцем! — Я смотрю, ты уже запугал Гунтрама страшными историями обо мне, Альберт. — Я еще не добрался до случая с текилой, — сказал Альберт, широко ухмыляясь. — И даже не высказывался по поводу твоего гардероба, — хихикнул он под убийственным взглядом Конрада. — Расслабься, кузен, я всего лишь сделал то, что должен был сделать ты, не будь ты таким параноиком. Обрисовал ему размах твоего бизнеса. Ну в самом деле, нельзя же взять ни о чем не подозревающего человека с улицы и забросить его в твой мир, ничего ему не объясняя, — очень серьезно сказал Альберт, глядя в глаза своему кузену. — Даже если я согласен с тобой, ты переступил границы, рассказывая всё это Гунтраму. Это моя прерогатива. — Приношу свои извинения. Но если он собирается стать частью семьи, он заслуживает того, чтобы услышать правду. Нельзя начинать серьезные отношения с умалчивания. — Конрад, послушай, пожалуйста. Я прекрасно понимаю, почему ты мне ничего не говоришь, — вмешался я, опасаясь, что дело примет серьезный оборот. — В этом нет необходимости. Это твои деньги, не мои, и я не собираюсь вмешиваться в твои дела. — Ладно, по крайней мере, я завладел его вниманием и отвлек от намерения вцепиться Альберту в глотку. — Вот чего я не понимаю — как ты ухитрился не попасть на обложку Fortune Magazine! Он громко рассмеялся и отвесил мне нежный подзатыльник. — Я подкупил главного редактора, — шепнул он мне на ухо. — Думаю, кузен, тебя надо кормить, чтобы ты держал рот закрытым, — сказал он, то ли шутя, то ли угрожая. — Ставлю десять к одному, что главное блюдо — мясной рулет, — сказал Альберт, нимало не впечатленный выпадом Конрада. — Конечно. Раз приходится тебя терпеть, то я хотя бы поем свое любимое блюдо. Они оба звучно расхохотались. Да, возможно, Конрад не так уж плохо к нему относится, его лишь раздражает легкомысленная манера поведения его кузена и недостаток уважения, как он любит говорить. За столом Альберт сел справа от Конрада, а Фердинанд слева. Меня посадили рядом с Фердинандом и снова не дали вина. На этот раз пришлось пить яблочный сок. Фердинанд как раз рассказывал историю из студенческих лет Альберта, когда мы услышали переполох в соседней комнате. Дверь отлетела в сторону, и мы увидели на пороге разгневанную Мартину. Я поднялся из-за стола (леди на борту!), и она пошла прямо ко мне. За ней тащился один из телохранителей Конрада. — Ты, слизняк! Ты все это устроил вместе с этим куском дерьма, который трахает тебя каждую ночь! Он украл 700 миллионов с нашего правительственного счета! — орала Мартина, белая от ярости. Молниеносным движением она схватила стакан со стола и выплеснула его мне в лицо. Яблочный сок. Я остолбенел. — Линторфф, тебе прекрасно известно, что эти деньги принадлежат моей провинции, и если они оформлены на мое имя, то только для того, чтобы избежать эмбарго, наложенного на правительственные счета. Я обращусь в суд и уничтожу твой банк. Ты понятия не имеешь, как серьезно ошибся, организовав подставу для моего сына. Твои дни сочтены. — Мадам, сбавьте тон, или я попрошу охрану вывести вас, — сказал Конрад со спокойствием, которое обычно предвещает у него бурю. — Наш банк сделал перевод, о котором мы с вами договаривались, и купил аргентинские Lecops*****, как и было поручено, по очень, я бы сказал, приемлемой цене. — У своего же гребанного хедж-фонда!****** Ты взял наши свободные деньги и сконвертировал их в бесполезные облигации по номинальной стоимости, тогда как на рынке они стоят всего 30% от номинала! Ты также вывел деньги из Аргентины, хотя это запрещено. Я доложу об этом в Конгрессе. Гордись, Гунтрам, ты не только предал своего друга, но и украл деньги, предназначенные для нищих детей! — Давайте поговорим серьезно. То, что вы называете облигациями, фактически является местной аргентинской валютой, выпущенной вашим собственным правительством, и они официально номинированы в песо. Кроме того, мы использовали выгодный вам обменный курс 1,4 песо за доллар, в то время как рыночный курс составляет 2,5 песо за доллар. Вы уполномочили нас торговать валютой, так что я не вижу тут никаких нарушений, но если вы желаете оспорить наши действия, можете обратиться в Цюрих. А сейчас покиньте мой дом, вы уже дважды оскорбили моих гостей. Мартина бросилась к Конраду, кажется, собираясь дать ему пощечину, но Фердинанд перехватил ее. Он, как обычно, не прилагая никаких усилий, крепко взял ее за руку и вывел из комнаты. А я так и стоял в шоке, обтекая яблочным соком — всё никак не мог поверить, что Конрад обманул ее, купив Lecop. Да всякий знает, что эти облигации — просто мусор, выпущенный предыдущим правительством для оплаты задолженности перед госслужащим, когда закончились нормальные деньги. Все шарахаются от этих бумаг, как от чумы! Мне стало тошно и захотелось уйти. — Простите, я вас покину? — спросил я, еле сдерживая слезы. — Да, конечно, но возвращайся — будем пить кофе, — кивнул Конрад, внимательно изучая мое лицо. Я просто отвернулся и побыстрее сбежал из комнаты, напоследок услышав, как Альберт что-то сказал Конраду по-немецки. Я вернулся к себе, принял душ, достал из шкафа свежие вещи, оделся. Разыскал рюкзак, проверил, на месте ли паспорт и документы. Хорошо, что у меня есть дорожные чеки и авиабилет. Ни за что не останусь в доме мошенника, который способен обворовать детей! Спустившись вниз, я обнаружил, что Горан перегородил собой входную дверь. Хотя и не такой огромный, как его коллеги, он был по-своему устрашающ, напоминая хладнокровного хищника. — Пожалуйста, позвольте пройти. Я ухожу. — А герцог разрешил? — Я не нуждаюсь в его разрешении. Пропустите. — Гунтрам, иди в библиотеку. Они там пьют кофе, — к нам подошёл Михаэль. — Я ухожу отсюда, понимаете? Он, что, слов не понимает? — Я сказал, отправляйся в библиотеку. Хватит с нас на сегодня. Герцог и так нами недоволен. — Ах, Его Светлость недоволен? — едко спросил я. — А что же тогда делать остальным? Он просто отобрал 700 миллионов у бедной страны, и он недоволен. Жизнь так несправедлива к богатым! — Делай, что тебе сказано! Или ты хочешь, чтобы герцог снял защиту с твоего ненормального дружка?! Он все еще может это сделать, пока тот не покинул страну, — Михаэль чуть ли не орал на меня. — Что?! — Хотя его и выпустили, но вопрос с двумя пропавшими килограммами всё еще открыт. Возможно, Горан сможет тебе рассказать, как албанские драгдилеры поступают со скользкими крысами вроде твоего приятеля. Он до сих пор жив только потому, что Гандини употребил все свое влияние на полицию, чтобы спасти его шкуру, а герцог заплатил много денег, чтобы покрыть убытки. Перестань вести себя, как ребенок, иди в библиотеку и сделай вид, что ничего не случилось, — мрачно сказал он мне. — Ты должен дать герцогу шанс объяснить свои действия, — добавил Горан. — Иди, если не хочешь, чтобы тебя тащили, — строго скомандовал он. — Ну-ка, давай, я заберу твой рюкзак, прежде чем герцог его увидит, — рявкнул Михаэль и подтолкнул меня по направлению к библиотеке. Я злобно зыркнул на них, но это не помогло. — Давай, иди! Я побрел по коридору и остановился у огромной деревянной двери библиотеки. Постучал по гладкой блестящей поверхности, чувствуя комок в горле. Разгладил невидимые складки на свитере. Фридрих открыл дверь и впустил меня. На диване трое мужчин пили кофе. Конрад кивком показал на место рядом с собою, но я решил проигнорировать его и сел рядом с Фердинандом. — Так ты выглядишь намного лучше, Гунтрам, — Альберт решил разрядить обстановку. — Ты когда-нибудь бывал в Турине? Я автоматически ответил, что нет, и он принялся подробно рассказывать о своем фамильном замке, о том, как его недавно заново обставили, и что мы обязательно должны его навестить. Конрад спросил его о работе, и они спокойно разговаривали, а я обдумывал все, что произошло за последние часы. — Думаю, что пора отправлять детей в постель, Конрад, — через некоторое время сказал Альберт. — Да, ты прав. Это был длинный день для тебя и Гунтрама. Альберт звучно рассмеялся, и от его смеха у меня еще больше разболелась голова. Он пожал нам на прощанье руки и пробормотал мне что-то вроде «рад, что ты с ним, он хоть стал похож на человека». Фердинанд пошел его проводить. Мы с Конрадом остались одни. Он возвратился на диван и приказал: — Гунтрам, подойди сюда, дай мне на тебя посмотреть. По-моему, ты расстроен. — Расстроен?! Да я страшно зол на тебя! — крикнул я, ни на дюйм не сдвинувшись с места. — Я ухожу прямо сейчас. Видеть тебя не могу! Он молниеносно вскочил с дивана. Я повернулся, чтобы открыть дверь и уйти, но Конрад оказался проворней, успел заблокировать дверь и схватить меня за плечи. Я понял, что злобный маньяк вернулся, но мне было все равно. — Ты никуда не пойдешь, пока мы все не выясним, — прорычал он. — Тут нечего выяснять. Ты намеренно взял деньги, принадлежащие бедной провинции, и заработал на этом. Как будто у тебя мало своих! Если они просили сделать трансфер, то только затем, чтобы международные суды не наложили на них лапу. Эти люди находятся в тяжелом положении. Будто ты не знаешь, что после объявления дефолта******* внешняя помощь Аргентине прекращена! Это подло! — Ты действительно хочешь сказать, будто веришь, что эти деньги предназначались аргентинским беднякам? Господи, Гунтрам, даже ты не можешь быть так наивен, — фыркнул он. — Эмбарго наложено на национальные счета, а не на региональные. Так что объясни мне, пожалуйста, почему деньги провинции лежат на счетах частных лиц? Твоя Мартина де Альвеар была более чем счастлива использовать мои банки и связи, чтобы спрятать деньги непонятно для кого и в каких целях. Эти деньги и так никогда бы не попали к беднякам! — Ты не имел права продавать ей эти дурацкие облигации, и не надо скармливать мне все это юридическое дерьмо насчет «местной валюты», потому что мы оба знаем, что это неправда. Ты сам-то сколько за них заплатил? Двадцать процентов от номинала? Тридцать? — Около пятнадцати процентов от номинальной стоимости. Было трудно их достать, — сказал он очень спокойно, что меня еще больше взбесило. — Ублюдок! — крикнул я. Он ударил меня ладонью, но не так сильно, как в прошлый раз. Наверное, в его понимании это означало вести себя мягче — не бить до крови, не душить. Тем не менее, мне пришлось привалиться к двери — перед глазами все поплыло. — Радуйся, что я не обошелся с тобой жестче. Успокойся и выслушай меня, потому что повторять дважды я не стану. Я выполнил свою часть соглашения: твой друг освобожден, наказание снижено до минимального: ему всего лишь запрещен въезд в ЕС. Никаких постоянных отметок о нем в базе данных сделано не будет. Но почему я должен нести убытки из-за безответственности аргентинских властей? Выходит, эти так называемые «ценные бумаги» плохи для Аргентины, но подходят иностранным инвесторам? Я только забрал то, что вложил туда ранее. И это не имеет отношения к зарабатыванию денег. Теперь я недоверчиво хмыкнул. — Я хотел преподать урок вежливости этим распоясавшимся политиканам. Дефолты случаются, и это — часть риска, не спорю. Но вот что я не приемлю, так это то, как Конгресс Аргентины рукоплескал дефолту, который они устроили, лопаясь от гордости перед всем миром, какие они умные. Деньги, которые мы вернули из их мутного бизнеса, предназначались для предвыборной кампании. Так что я ничего не отнял у сирот. Пусть это станет уроком для аргентинских властей, и пусть радуются, что я ограничился только этим. Тебе надо повзрослеть, котенок, и понять, что мир несправедлив, и приходится быть жестче, если хочешь чего-нибудь добиться. Я не играю честно с людьми, которые пытаются обмануть или использовать меня. — Ты собираешься учить меня этике? Великолепно, — презрительно рассмеялся я. Какая наглость! — Раз ты закончил, убери, пожалуйста, руки. Я ухожу. Конечно же, он не сдвинулся ни на дюйм. — Ты никуда не уйдешь, пока мы не закончим разговор. Сядь. — Дай. Мне. Пройти. Мы стояли, сверля друг друга глазами. Я был зол как никогда прежде, а он просто изучал мое лицо, не демонстрируя ни сожаления, ни гнева, ни каких-нибудь иных чувств. У человека, который мог воспользоваться тяжелым положением женщины, нет ни сердца, ни совести. Внезапно он убрал руку. Путь был свободен. — Ладно, Гунтрам. Если ты так хочешь, то можешь идти, — сказал он холодно, подошел к дивану и сел с гордо выпрямленной спиной. Я застыл у двери, тяжело дыша, пытаясь нащупать подвох в его словах. Может ли он отдать Федерико и его мать на съедение к хищникам, как обещал Михаэль? Этот немец умеет блефовать, но отчего-то я знал, что сейчас не тот случай. Как может респектабельный (как мне тут все твердят) банкир иметь дело с наркодилерами? — Это ты подставил Федерико? — Нет!!! — Его возмущение выглядело вполне искренним. — Я только воспользовался возможностью вернуть часть денег, украденных аргентинским правительством. Это была целиком импровизация, — он взъерошил волосы нервным движением, которого я у него раньше не замечал. — Неужели ты думаешь, что я стал бы рисковать тобой в деле, связанном с наркоторговлей? Ты был в одном шаге от того, чтобы сесть в итальянскую тюрьму, а там ты не прожил бы и месяца, даже если бы албанцы забыли о твоем существовании. Он спрятал лицо в ладони и бессильно сгорбился. — Так ты им заплатил, — медленно проговорил я, прикрыв глаза. — Я не горжусь этим. Но это был единственный способ добиться, чтобы они от тебя отступились. Когда твой приятель заявил, что наркотики у тебя, ты стал их целью. Я не мог и думать о том, что потеряю тебя, и Горан договорился с ними. Иначе бы они пытали, а потом убили тебя. Я быстро подошел к нему, опустился на колени, взял его ладони в свои и отвел их от лица. В его голубых глазах блестели подступающие слезы. Он судорожно вдохнул, борясь с чувствами, и откинулся на спинку дивана, попытавшись высвободить руки. Но я не отпустил, а притянул ближе к себе. Мой гнев растаял без следа. Поддавшись порыву, я нежно поцеловал их. — Ты спас меня. Я обязан тебе жизнью. — Нет, ты мне ничем не обязан, — покачал головой он. — Это Горан договорился с ними и всё уладил. Он из Сербии и понимает их образ мыслей. Охваченный печалью, я положил голову ему на колени. Он зарылся пальцами в мои волосы и стал поглаживать макушку круговыми движениями. Я не двигался. — Но это не отменяет того факта, что ты обманывал и лгал женщине, оказавшейся в беде. Не говоря уже о том, что Аргентине нужны эти деньги. — Признаю, что сердит на аргентинцев за их шоу с дефолтом, но, с другой стороны, я сумел вывести большую часть денег из страны до того, как международные трансферы были запрещены. Мы понесли ощутимые потери, но ничего такого, чего нельзя было бы вернуть позже. Когда сенатор явилась ко мне, меня больше волновала проблема с наркодилерами, чем ситуация вокруг ее сына. Гандини может подтвердить, он присутствовал там. Эта женщина не очень-то интересовалась стратегией освобождения своего сына из тюрьмы, скорее хотела выяснить, сможет ли она использовать меня, чтобы отмыть грязные деньги её партии. Она отказалась возместить расходы Горана; будь ее воля, она бы отдала тебя албанцам в качестве платы. После всего, что для них сделал, ты все равно ничего для нее не значишь. Я решил заплатить всю «компенсацию» сам, но взамен она должна была подписать распоряжения на переводы денег, чтобы мы могли получить некоторую комиссию. К тому времени, как она собралась идти вместе с Гандини к судье, мое терпение уже кончилось, поэтому я придумал схему с Lecop. Ты должен понимать, Гунтрам, что я как член банковского сообщества, не могу себе позволить упустить возможность наказать людей, нечестно играющих против системы. У меня были планы бизнеса в Аргентине, но местный правящий класс можно заставить уважать нас, только запугав. В этом году Давосский форум будет настоящим адом для Аргентины, — сказал он, полностью уйдя в свои мысли. Мы некоторое время молчали. — Ты еще сердишься на меня? — спросил он, взяв мое лицо в ладони, чтобы лучше видеть реакцию. — Да. Потому что ты никогда мне ничего не объясняешь, и я беспокоюсь, что ты рискуешь своим банком. Что ты будешь делать, если она обратится в Швейцарский банковский Совет? Ты можешь все потерять. — Во-первых, тогда ей придется объяснять происхождение денег, во-вторых, всё, что я делал, полностью соответствует закону. И ей прекрасно известно, что таким способом она меня в угол не загонит. Почему, ты думаешь, она устроила эту сцену? Чтобы я мучился бессонницей от угрызений совести? Я тебя умоляю, Гунтрам! Нет, она попыталась ударить меня в мое слабое место, если можно так выразиться… — раздраженно сказал он. — Я не понимаю. — Она не дура. Она поняла, что ты мне не безразличен, поэтому и нагородила всю эту ложь о голодающих детях и предательстве. Теперь ты понимаешь, зачем нужно правило, что никто не должен становиться между нами? Враги всегда будут пытаться вбить между нами клин, чтобы достать меня. И опять у меня долго не находилось слов… — Наверное, ты заплатил огромные деньги, если тебе нужна комиссия около 700 миллионов, чтобы покрыть расходы, — прошептал я. — Мой банк предлагает прекрасный сервис по более чем приемлемым ценам, — величественно сказал он. — Оставь это — я не собираюсь открывать у вас счет, — полушутя ответил я, желая ослабить напряженную атмосферу, сгустившуюся вокруг нас. — У тебя есть пять миллионов? — Да — в моей коробке с «Монополией». В этот раз он рассмеялся по-настоящему. — Пойдем спать, Гунтрам. Хватит с нас на сегодня. ------------------------ * Auf — давай [делай что-то] (нем.) ** Ms — нейтральное обращение к женщине безотносительно ее семейного положения. *** Ка' д’Оро — дворец на Гранд канале, где располагается галерея Франкетти (коллекция живописи, скульптуры и керамики). **** Примечание автора: Geboren означает “урожденный”. Это слово использовалось немецкой аристократией до Первой Мировой войны, чтобы подчеркнуть благородное происхождение человека. ***** LECOP (Letra de Cancelación de Obligaciones Provinciales) — облигации, выпущенные национальным правительством Аргентины в годы экономического кризиса (выпускались в 2001-2002 гг.) Хотя LECOP были задуманы как средство для замены официальной валюты (аргентинское песо) в связи с тем, что в стране не хватало денег для погашения долгов провинций, в некоторых случаях облигации LECOP не принимались в качестве действительных платежных средств. Официальный курс к песо — 1 к 1. ****** Хедж-фонд — частный инвестиционный фонд, применяющий более рискованную политику инвестирования, чем, например, пенсионные фонды. Хедж-фонды управляются профессиональным инвестиционным управляющим, получающим вознаграждение за управление и процент от прибыли. ******* Дефолт — в данном случае официальное объявление государства о прекращении выплат по долгам.