Заместитель

6 января Я проснулся потому, что кое-кто прокладывал дорожку голодных поцелуев от моего рта к уху. Не открывая глаз, я обнял Конрада за шею и прижал к себе, непроизвольно выгибаясь спиной и подставляя ему то место, где он мусолил ткань моей пижамы. Он навалился сверху, и мои бедра оказались притиснуты к его мужскому достоинству. — Если Фридрих здесь, я тебя убью, — пробормотал я, покрывая поцелуями его щеку и шею. — На горизонте чисто, — хихикнул он. — Ты такой распутный по утрам, Maus, — шепнул он мне, куснув за мочку уха. У меня вырвался стон. — Не знаю такого слова. Тебе надо больше стараться, — ответил я, чувствуя, как твердеет член, заинтересовавшийся нашей возней. Я открыл глаза. Пальцы кололо от желания прикоснуться к нему так же, как он трогал меня. Он ничего не сказал и позволил мне исследовать его лицо, шею и спину. Потом повернулся, его торчащий член задел мой, и я совсем осмелел — принялся расстегивать пуговицы на его пижаме. Под ней обнаружились широкая грудь и развитый пресс. Я вдруг смутился, подумав, что ему может не понравиться такая настойчивость, и убрал руки. — Ш-ш-ш, не нервничай, можешь делать всё, что захочешь, — успокоил меня Конрад, ободряюще поцеловал в губы и немного приподнялся надо мной, перенося вес на локти. Я стянул с него верхнюю часть пижамы, пожирая глазами нависающее надо мной тело. Он был массивен, но гармонично сложен и обладал ярко выраженной мужественностью и силой. Я пальцами проследил линию его мускулов. — Тебе нравится то, что ты видишь? — Очень, — сказал я рассеянно, покусывая нижнюю губу. Он довольно фыркнул и отстранился от меня. Мне сразу стало не хватать контакта. — Сейчас моя очередь смотреть, — сказал он хрипло. Когда я снова облизал губы, его глаза затуманились. Переживая, что могу ему не понравиться, я сел на кровати и начал медленно расстегивать пуговицы, глядя ему в глаза. Он смотрел странно, не упуская ни единого моего движения. Я отчаянным рывком отбросил пижамную куртку и замер, ожидая вердикта. Он безмолвствовал и не двигался, просто пристально смотрел на меня. — Вот все, что я могу предложить. Больше ничего, — сказал я, огорченный отсутствием реакции. Он протянул руку и коснулся моей шеи, провел по груди, очертил линию мышц. — В тебе есть всё, о чем я мечтал, — пробормотал он, пожирая меня восхищенным взглядом. Я облегченно улыбнулся. Он набросился на меня, сграбастал в объятья и принялся жадно и отчаянно целовать, словно хотел установить свою власть надо мной. — У тебя такая гладкая кожа, — прошептал Конрад, скользя языком по моей шее, отчего внизу у меня сладко потяжелело. Он втянул в рот один сосок, заставив меня застонать, его язык вырисовывал круги вокруг вершины. Я гладил его по волосам, удовольствие волнами прокатывалось по всему телу. Он сдернул с меня пижамные штаны и замер, изучая мою реакцию. Я резко втянул воздух и толкнулся бедрами навстречу. Конрад обхватил мой член у основания, задев яички и заставив меня вздрогнуть. Одним движением он насадился на него ртом и начал ритмично сосать. Признаюсь, опыта у меня мало, но ничего, более близкого к блаженству, чем то, что происходило сейчас, я раньше не испытывал. Его губы умело двигались от основания к головке, зубы слегка задевали чувствительную кожу, и вскоре я уже сходил с ума от желания. Он вставил в меня палец, и я дернулся от неожиданности и болезненного ощущения. Когда я попытался вывернуться, он только крепче схватил меня и стал сосать еще энергичнее. Я застонал и расслабился под его прикосновениями, а он медленно вводил и вынимал палец в такт движениям рта. Это было чудесно, я растворился в неизведанном мною раньше удовольствии. Внезапно его палец задел какое-то особое место внутри, и меня словно прошибло электрическим разрядом. Когда он ускорил ритм, мне пришлось зажать себе рот рукой, чтобы подавить крик восторга. Я не мог больше сдерживаться и излился ему в рот. Рвано дыша, я неподвижно лежал, а он мягко целовал меня в висок. Я жадно вернул ему поцелуй, чувствуя свой вкус у него на губах. Он положил голову мне на грудь, а я обнял его, благодарный за полученное удовольствие. — Похоже, я удовлетворил тебя, котенок, — хихикнул он, не поднимая головы. — Это было невероятно, — выдохнул я. — И только? — Что ты хочешь услышать от меня, всемогущий бог секса? — Признание моего статуса — хорошее начало, — засмеялся он, удобнее устраивая голову. Мы лежали так некоторое время, я гладил его голову и спину, а он чуть ли не мурлыкал. И кто из нас кот после этого?.. — Конрад? — позвал я и получил в ответ неразборчивое мычанье. — Ты не кончил. Он быстро поднял голову и вопросительно посмотрел на меня, приподняв бровь. Я с трудом сглотнул и решился: — Возьми меня. Сейчас. Он отлепился от меня и сел на постели. — Ты не готов, — сухо ответил он. — Всё еще нервничаешь в моем присутствии. Ты не доверяешь мне полностью — и не надо возражать, потому что я ненавижу, когда мне лгут. — Я знаю, чего хочу, и сейчас я хочу пойти до конца. — Первый раз может быть болезненным, и мне совсем не нужно, чтобы ты в панике сбежал из моей постели. — Перестань обращаться со мной, как с ребенком! Я перестал им быть в семь лет, живу самостоятельно с тех пор, как помню себя, и способен решать за себя — обо мне некому было заботиться. Показалось мне, или он слегка вздрогнул? — Теперь я забочусь и не хочу причинить тебе боль. Если мы начнем, обратного пути уже не будет, и мы закончим то, что начали, так или иначе, — строго сказал он. — Я хочу тебя, — медленно проговорил я, глядя ему в глаза, в которых мелькнуло и быстро пропало сомнение. Он наклонился и завладел губами, втягивая в мучительный поцелуй. — Я буду осторожен, насколько смогу, и очень надеюсь, что потом мне не придется жалеть, — печально сказал он. Он пошарил в прикроватной тумбочке и достал оттуда маленький белый тюбик. Наверно, лубрикант. Я ощутил укол страха, но быстро справился с собой. Я хотел его, и мы должны были попробовать ради нас обоих. Пора заканчивать эту бесконечную игру в кошки-мышки и понять, на самом ли деле я хочу отношений с ним. Конрад выдавил немного геля на пальцы и велел мне лечь на подушки. Я послушался, снова чувствуя себя маленьким ребенком. Развел ноги, чтобы ему было удобней. Он снял нижнее белье, и я невольно вытаращил глаза: как он собирается все это засунуть в меня? Это невозможно! Он заметил мой испуг и издал несколько успокаивающих звуков, целуя мою шею и ключицы. — Постарайся расслабиться. Я не буду торопиться, чтобы ты успел привыкнуть. Или ты уже передумал? — Я тебе доверяю. — Сперва я продолжу начатое — растяну тебя. Я вздрогнул, когда что-то холодное проникло в меня, но вскоре гель согрелся; я немного расслабился и первым потянулся за поцелуем. Мой язык поборолся за главенство, и он пустил меня в свой рот. Я потерялся в ощущениях, чувствуя его вкус и вдыхая изысканный и в то же время странно знакомый запах его одеколона. Заметив, что я успокоился под его поцелуями, Конрад снова вставил палец внутрь. Немного неожиданно, но благодаря смазке уже не так больно, как до этого. Он принялся медленно двигать пальцем, нащупывая простату. — Ты такой тесный, расслабься, милый, ты делаешь мне больно, — прошептал он и добавил второй палец, задев нужное место и послав волну удовольствия по всему телу. Он нежно массировал меня некоторое время, и я забылся от невероятных ощущений, вызываемых его пальцами, которые двигались внутри, успокаивая и рассеивая сомнения. Я почувствовал себя уютно в его объятьях и еще шире развел ноги. Он устроился у меня между ног, аккуратно положив одну из них на свое бедро. Я удивился, что такой массивный мужчина, такой сильный, более осторожен, чем любая девушка, обращаясь со мной, словно с фарфоровым. Он взял свой член в ладонь и уперся им в мой вход, но замер и посмотрел на меня, словно спрашивая разрешения. — Люблю тебя, Конрад, — просто сказал я, а он наклонился и жадно меня поцеловал. Я совершенно не ожидал, что будет так больно, когда он вошел в меня одним движением. Я вскрикнул ему в рот, на глаза навернулись слезы. Попытался увернуться, но он удержал меня, вцепившись в бедра, пригвоздив к месту своим членом, который уже был глубоко внутри. Лишенный возможности двигаться, я чувствовал себя насекомым, пришпиленным к доске. Он замер и ждал, когда боль уменьшится. — Скоро станет хорошо, обещаю. Потерпи еще немного. — Он ждал, пока мое дыхание не выровнялось, и снова накрыл мой рот своим, пробормотав: — Если нужно кричать, кричи в меня, милый. Немного поколебавшись, он начал двигаться, поначалу медленно, проверяя, не стало ли мне больнее. Вскоре его член нашел заветное место, и боль начала стихать. Он сконцентрировался, намеренно медленными плавными движениями задевая нужную точку, а я постепенно расслабился. Когда я начал стонать и метаться по кровати, он снова придержал меня за бедра и направил мои движения так, чтобы они совпадали с ритмом, который он нам задавал. Это было сводящее с ума ощущение — синхронно встречать каждый его удар, чувствуя, как он наращивает темп. Мой член, прижатый телом Конрада, уже болезненно стоял. Темп нарастал с невероятной скоростью, он все размашистей двигал тазом, вбивая меня в матрас. Я больше не мог сдерживаться и взорвался интенсивнее, чем в первый раз, даже прежде чем Конрад кончил внутри меня. Я в изнеможении откинулся на подушку, голова слегка кружилась. Он взял мое лицо в ладони и покрыл благодарными поцелуями. — Ты — мой. Скажи, что принадлежишь мне. Донельзя измотанный, я взглянул на него из-под полуприкрытых век. Он с тревогой в глазах ждал моего ответа. — Твой, — севшим голосом пробормотал я и соскользнул в сон. Через какое-то время я почувствовал руки Конрада, шарящие по мне, потом он уложил меня на бок и прижался сзади. Я попытался повернуться к нему лицом, но он не дал. Мягко поцеловал в щеку и прошептал «Лежи так, милый», закинув мою ногу себе на бедро. Он принялся посасывать мне шею, его язык танцевал по коже, выписывая круги, отчего я все больше и больше возбуждался. Я повернул голову, дав ему возможность поцеловать меня, и наслаждался свежим мятным запахом его дыхания. Больше не медля, он проник в меня. От резкого движения я хватанул ртом воздух, но на этот раз боль быстро утихла. Наращивая скорость, он входил в меня глубоко, меняя угол. Ладонью он обхватил мой член и стал гладить его вверх вниз быстрыми энергичными движениями. Меня затопило неожиданно возбуждающее ощущение его полной власти надо мною, и я позволил ему делать с собой все, что он хочет. Было что-то щемяще-нежное в том, с какой отчаянной решимостью этот сильный могущественный человек желал обладать мною. Он оторвался от моих губ и сильно укусил в шею. Вскоре мы оба кончили и изможденные неподвижно лежали, обнявшись, он всё ещё внутри меня. Не в состоянии и пальцем пошевелить, мы предались лени. Меня разбудило яркое солнце, я повернулся, чтобы посмотреть, в постели Конрад или нет, и сразу тело от задницы и выше прострелило болью. Я сел на кровати, прислонившись спиной к подушке. Голова кружилась, спина ныла. Солнце поднялось достаточно высоко, и блики от воды резали глаза. Все это очень напоминало похмелье, но только без алкоголя. Из ванной доносились какие-то звуки, потом оттуда появился Конрад, полностью одетый, но не в костюм, а в серые брюки, голубую рубашку и черный пуловер; с влажными после душа волосами и с улыбкой, как у Чеширского кота. Он наклонился над кроватью и поцеловал меня в лоб. — Привет, красавчик. Пора вставать — может быть, мы еще успеем пообедать. — Пообедать?! Сколько сейчас времени? — Где-то около часа, — он ухмыльнулся. — К счастью, я на каникулах, иначе мой персонал барабанил бы в эту дверь уже в девять утра. Я изменил позу, и тело сразу напомнило о наших недавних развлечениях, заставив меня поморщиться. — Прими ванну. Это снимет неприятные ощущения, — посоветовал он сочувственно. — В постели ты как животное, — проворчал я. Поздно жаловаться. Весь дом уже в курсе, чем мы занимались. Мне представилось, как его амбалы-телохранители спешат проверить, как там их бедный беззащитный босс, попавший в мои когти, и я покраснел. — Это не совсем то, что я ожидал услышать, но пока сойдет, — хихикнул он. — Да, Гунтрам, у моих людей живое воображение. Даже если они до сих пор не поняли, чем мы с тобой занимались, то поймут, когда увидят твою шею, — к моему полнейшему ужасу торжествующе добавил он. — Давай, прими ванну и одевайся. Ты должен быть очень голоден. — Отвернись, — сказал я смущенно. — Да ладно, чего я не видел?.. — Все равно отвернись. Пожалуйста, — попросил я, шаря между простынями в поисках одежды. Я нашел его пижамную куртку и остался очень доволен, потому что она оказалась достаточно большой, чтобы все прикрыть. Он засмеялся и отошел от постели к окну. Я надел ее и встал. Ноги казались ватными. Честное слово, с меня было бы достаточно одного раза, потому что дважды с ним — это чересчур для меня. Этот человек — как кролик из рекламы Энерджайзер! Я нетвердой походкой приблизился к шкафу и заглянул внутрь. — Лучше я, пожалуй, почитаю Блумберга,(1) не то снова затащу тебя в постель. — Что? — я вытаращил глаза. Еще?! Я еще от предыдущих трех раз не отошел, знаете ли… Нельзя сказать, что мне не понравилось, и я с удовольствием повторил бы, но только позже. Умеренность, слыхал о таком? — Нет ничего более сексуального, чем вид любовника в твоей собственной одежде, — его глаза вспыхнули, как у голодного волка. — Это снова подстегивает желание. — Тебе придется подождать до вечера — я еще не пришел в себя. Мда, карьера постельной игрушки мне не светит. Совет Конрада оказался полезным — после ванны действительно стало лучше. Я оделся, побрился, почистил зубы, причесался и, взглянув в зеркало, обнаружил, что у меня большая проблема: на шее справа красовался засос размером с Буэнос-Айрес. Даже если застегнуть рубашку, его будет видно за милю! Придется попросить у Конрада шейный платок — в конце концов, не он ли сказал, что брать взаймы вещи любовника это сексуально… Не обложит же он этот заем процентами. Сильные руки обхватили меня за талию, и кое-кто снова начал глодать мою многострадальную шею, не обращая внимания на протесты. — Пожалуйста, хватит. Я больше не могу, — попросил я, но, признаюсь, не так уж и убедительно. — Будет еще больше отметин! Но протест был заглушен его поцелуем. — Ну и прекрасно, — шепнул он, снова впиваясь мне в шею. Я выпутался из медвежьих объятий и повернулся к нему лицом, запах его одеколона странно взволновал меня, навевая ощущение déja vu. — Можешь одолжить мне шейный платок? Я с этим из комнаты не выйду. — Ты так скромен, мой милый, — сказал он, посмеиваясь, — а в постели так жаден, — от этих слов я покраснел. — Мечта любого мужчины, — прошептал он, прижимая меня к себе. — Вспомнил! — воскликнул я. Конрад недоуменно взглянул на меня. — Так же пах одеколон моего отца! Вот почему он мне так нравится. Он всегда пользовался им, когда навещал меня. Конрад озадаченно нахмурился, глаза потемнели. — Надеюсь, ты не принимаешь меня за своего отца, — отрывисто сказал он, с силой прижимая меня к мраморной раковине. — Что?! Нет, конечно. Я не ищу замену отцу, и ты совсем другой! — пожал я плечами. — Где ты его взял? Мне не попадался такой запах уже многие годы. — Один миланский парфюмер делает специально для меня. Ладно, дам тебе платок, раз уж ты так хочешь, — сказал он сухо. Мы вместе спустились вниз. Я чувствовал себя неловко, так что шел за ним в студию, как послушный щенок. Вскоре пришел Фридрих спросить, не хотим ли мы ланч, и Конрад велел накрыть в малой столовой. Не успел дворецкий уйти, как в комнату ворвались Фердинанд с Михаэлем с какими-то папками и начали говорить с Конрадом по-немецки, полностью игнорируя меня. Я мирно сидел у окна, глядя на них и не особо интересуясь их разговором. Когда они ушли, Конрад поманил меня к столу. — Гунтрам, у меня кое-что есть для тебя. Когда я подошел ближе, то увидел, что он положил на стол большую зеленую коробку и пододвинул ее ко мне. — Сегодня День Волхвов. (2) — Я совершенно забыл об этом. И у меня ничего для тебя нет. Честно говоря, об этом празднике я почти не вспоминал. В школе он приходился на каникулы, к этому времени все студенты уже разъезжались по домам; учителям, дежурившим в школе, никогда не приходило в голову дарить мне подарки в этот день. Мне больше везло на Рождество. Я стоял, с благоговением глядя на коробку. — Да ничего особенного — просто попалось на глаза, когда я был в Цюрихе. Давай, открой ее, — подбодрил меня Конрад. Я все еще молча глазел на подарок. Он игриво потянул меня за рукав, возвращая к действительности. Разорвав обертку, я увидел деревянную коробку с металлической крышкой. Под ободряющим взглядом Конрада я открыл ее и обнаружил там набор карандашей от Caran d'Ache, аккуратно сложенных в два поддона. — О, здорово! Спасибо тебе большое. Всегда хотел один из этих наборов, — воскликнул я, бросаясь ему на шею. Не говоря ни слова, он усадил меня к себе на колени, и я стал рассматривать подарок, наслаждаясь теплом, идущим от его тела. — Можно спросить кое-что? — Смотря что, — серьезно ответил он, но уголок губ тронула улыбка. — У тебя нет новостей от Федерико и его матери? Его глаза вспыхнули гневом. Молодец, Гунтрам, испортил такой чудесный момент! — Они вылетели в Аргентину этим утром, — сказал Конрад, резким тоном пресекая любые вопросы на эту тему. — Считаю, что это дело закончилось, и я не хочу больше говорить о нем. Забудь, что ты вообще его знал. — Я не могу не думать о нем, даже если он тебе не нравится. Я знаю Фефо уже семь лет. Он мне почти как брат, ближе у меня никого не было. — Ты чересчур простодушен, — проворчал он, покачав головой. — Довольно. Не будем тратить время на бессмысленные споры. Думаю, нам нужно провести несколько дней вместе. Попутешествуем по Италии неделю-другую, прежде чем возвращаться в Цюрих. — Ты все-таки решил уйти в отпуск? — шутливо спросил я. — Да. Но ты должен побыстрее определиться, а то я получу другое предложение. — Так я и думал: одно горячее утро, и конец. Наверное, стоит сходить на Сан Марко и проверить, не смогу ли я там подцепить кого-нибудь ещё. Он схватил мой подбородок и сильно сжал, ногти болезненно впились в мою кожу. — Ты никогда больше не должен говорить мне такое. Даже в качестве шутки. Ты — мой, и лучше не забывай об этом, иначе ты испытаешь на себе то, что тебе не понравится, — угрожающе прошипел он, и мне стало по-настоящему страшно. Мы молчали, он не отпускал мой подбородок, и я не осмеливался даже пошелохнуться, опасаясь, что меня ждет повторение прошлого раза — судя по тому, как напряглось его тело, готовое к атаке. — Я по-настоящему люблю тебя, а ты до сих пор играешь со мной, Гунтрам. Я чувствовал, как на меня давит его завораживающая злобная сила. — Понимаю, — сказал я, надеясь, что это его успокоит. — Нет, не понимаешь. Я занимаю определенное положение в обществе, и у меня есть обязанности. Ты должен вести себя, как взрослый человек, ты больше не ребенок. Я буду, как могу, тебя защищать, но попытки вбить между нами клин не прекратятся. Поэтому в наших отношениях не должно быть недоразумений и двусмысленности. То, что ты не веришь в серьезность моих намерений, может стать большой проблемой. — Прости, я не хотел тебя огорчить. Думал, что мы просто шутим, — сказал я мягко, уставившись в ковер под ногами. Он заметно расслабился, но все еще крепко держал меня. — Давай поедим и пойдем гулять, — наконец сказал он и отпустил меня. Мы пообедали вдвоем, и нас больше никто не беспокоил. Когда мы вышли на улицу, я всё ещё нервничал. Неужели он всегда взрывается беспричинно? Как может человек, такой холодный и уравновешенный в присутствии других, так сильно меняться наедине со мной? Мы брели по узким улицам куда глаза глядят. Конрад периодически пытался заговорить, но мне всё никак не удавалось до конца успокоиться, и я отвечал односложно. Потом он предложил зайти в маленькое безлюдное кафе. Мы заказали капучино для меня и крепкий черный эспрессо для него и заняли стол в углу. — Почему ты так нервничаешь? С самого обеда ты не сказал мне и двадцати слов. — Никак не могу разобраться в тебе. То ты ужасно милый, то вдруг меняешься до неузнаваемости, и кажется, что ты в такие моменты способен убить. Все это действует мне на нервы. Я не понимаю, кто из вас настоящий. — У меня нет раздвоения личности, если ты об этом. Я — человек строгих убеждений и с многочисленными обязанностями, и потому не могу позволить себе роскошь играть честно и оставлять враждебные выпады безнаказанными. В этом мире лучше, чтобы тебя боялись, чем любили. Как я уже говорил тебе однажды, получить власть достаточно легко. Главная проблема — ее сохранить. Приходится внимательно следить за акулами, плавающими в моем пруду. Поэтому я не терплю непослушания и оспаривания моих решений, и когда такое случается, я реагирую, в твоем случае, возможно, слишком бурно. То, что ты называешь моей «милой» стороной, не характерно для меня. С тобой я расслабляюсь и просто наслаждаюсь общением. — У тебя есть всё и в то же время — ничего, — сказал я скорее себе, чем ему. Конечно, звучит сентиментально: бедняга, у которого денег больше, чем он может потратить, и так одинок, но по сути так оно и есть. У меня нет ничего, зато мне не надо все время оглядываться. Есть ли у него вообще друзья? — Мы оба должны идти на уступки ради нашего общего будущего. Ты слишком долго был предоставлен сам себе, и тебе пора привыкнуть к мысли, что в твоей жизни теперь есть человек, который будет направлять тебя в нужную сторону. — Я? Был предоставлен сам себе? Ты, наверное, шутишь. Я подчинялся приказам всю жизнь! Сначала мною распоряжалась няня, потом отец, затем учителя, менеджер в книжном магазине и теперь ты. Я — тот несчастный идиот, который вынужден ложиться спать в одиннадцать, потому что на следующий день надо рано вставать на работу. Секс-наркотики-рок-н-ролл прошли мимо меня. Так что если ты всерьез считаешь, что я — пример человека, который делает, что захочет, то тебе надо чаще выходить на улицу или хотя бы один раз посмотреть «Большого брата». — Ты, Гунтрам, научился очень убедительно изображать серьезного и ответственного молодого человека, чтобы иметь возможность избегать проблем и оставаться незаметным. Но на самом деле ты всегда поступаешь по-своему. Если тебе не нравится ситуация, или она становится слишком личной для тебя, ты сбегаешь или прячешься за стеной, которую годами возводил вокруг себя, чтобы отгородиться от всего мира. Ты не многим лучше Маугли. Хотя ты умеешь говорить и не ломаешь вещи, но ты дик в том смысле, что зная правила существования в обществе, внутренне их не принимаешь. Ты — одиночка. Этим утром ты делил со мной постель, но разве ты поделился со мной своими чувствами? Сказал, что любишь меня, но не доверяешь мне, а это не любовь. Как по мне, так это обыкновенная похоть, Гунтрам. Пойми, я не брошу тебя, как сделал твой отец. Не отпущу. Просто не смогу отпустить. Что именно меня разозлило в его словах? Упоминание самоубийства отца? Сравнение с выращенным волками мальчиком? Или то, что он изучил меня меньше чем за неделю? Что он возомнил себя всемогущим богом, который вернет меня в лоно цивилизации? Что он считает меня эмоционально ущербной личностью, всеми силами избегающей столкновения с реальностью? Или его предположение, что я боюсь контактировать с людьми? — Ты думаешь, что покувыркавшись со мной в постели, получил право манипулировать мной и менять мою жизнь? — угрожающе спросил я. — Если бы мне нужен был мозгоправ, я бы обратился к квалифицированному психологу. Ведь ты ничем не лучше меня: окружающие тебя боятся, и убей меня, если у тебя есть хотя бы один настоящий друг. Кто из нас более жалок? Я с нулевым опытом отношений в 19 лет, или ты, в свои 44, с опытом, близким к нулю? В твоем сердце нет ни сострадания, ни доброты. Ты всерьез считаешь, что подчинять себе людей, как безвольных кукол, означает любить? И когда все идет не так, как бы тебе хотелось, ты становишься жестоким, угрожаешь или пытаешься подкупить. Мне жаль тебя, — сказал я уже не со злостью, а с презрением. Он смотрел на меня, и я видел гнев, кипящий в его глазах. Отлично, сейчас снова будет новая потасовка, только на этот раз она закончится в полицейском участке. К счастью, тамошние ребята меня уже знают. Внезапно этот маньяк раскатисто засмеялся. — Невероятно, Гунтрам! Это первый раз, когда ты показал свои истинные чувства, а не те, которые, как тебе кажется, от тебя ждут. У него с головой не все в порядке. Разве не видел он меня рыдающим, как младенец, у себя в кабинете, или стонущим от страсти в постели? — Если я — кто-то вроде «человека дождя»(3), почему ты тратишь на меня свое время? На такого дьявольского притворщика, — бросил я, задетый его словами. — Я не утверждаю, что ты — аутист. То, что я описал, это навыки выживания в общем-то неплохого человека, который изолировал себя от окружающего мира, чтобы избежать новой боли. Если продолжишь жить, как раньше, боюсь, что в ближайшие годы ты выпрыгнешь из окна. Это ужасно — невольно открыть свою душу другому человеку, но еще страшнее услышать от этого человека высказанные вслух твои собственные мысли о своем будущем — сколько бы я ни пытался обманывать себя или работать над собой, все равно иногда они меня посещали. Ошеломленный, я глубоко вздохнул. — Ты тоже не светишься от счастья, — сказал я, желая его задеть столь же больно, как он меня. — Знаю и хочу это изменить. Я тоже оборвал все связи с другими людьми, потому что считаю их вероломными и опасными существами. Много лет назад я всей душой любил одного человека, но он самым подлым образом предал меня; с тех пор я полностью сосредоточился на развитии семейного бизнеса. Знаешь, я думаю, ты всё-таки любишь меня, но очень боишься быть брошенным, поэтому противишься установлению доверительных отношений между нами. Tu n'es encore pour moi qu'un petit garçon tout semblable à cent mille petits garçons. Et je n'ai pas besoin de toi. Et tu n'a pas besoin de moi non plus. Je ne suis pour toi qu'un renard semblable à cent mille renards. Mais, si tu m'apprivoises, nous aurons besoin l'un de l'autre. Tu seras pour moi unique au monde. Je serai pour toi unique au monde... (4) Почему он выбрал именно этот отрывок из «Маленького принца»? Это — одно из моих любимых мест в книге, и я всегда втайне завидовал лису, который знал секрет любви — отпустить себя для другого человека. Я молчал, чувствуя, как рушатся многолетние стены в моей душе. — Всё могло бы сложиться по-другому, если бы ты был в моей жизни десять лет назад, — задумчиво добавил он. — Да, ты сидел бы в тюрьме — десять лет назад мне было всего девять, — мягко сказал я, беря его за руку. Вы, наверное, уже поняли, что я начинаю шутить, когда подбираются слишком близко к моему сердцу. Он взглянул на меня и широко улыбнулся. Думаю, он понял, что выиграл. — Вот почему мне не хотелось форсировать развитие наших отношений. Я хотел, чтобы ты сначала утвердился в своих намерениях. — Ma vie est monotone. Mais si tu m'apprivoises, ma vie sera comme ensoleillée. Je connaîtrai un bruit de pas qui sera différent de tous les autres. Les autres pas me font rentrer sous terre. Le tien m'appellera hors du terrier, comme une musique,(5) — неожиданно процитировал я и снова покраснел, а он, накрыв мою руку своей, смотрел на меня с такой любовью в глазах, что сердце буквально таяло. Внезапно он перевел взгляд от моего лица на вход в зал, где стоял маленький человек с двумя громилами за спиной. Конрад мгновенно напрягся, словно приготовился к атаке. Незнакомец сделал несколько шагов, замялся и остановился в нескольких метрах от нас, смиренно наклонив голову. — Сир, можно подойти? — со странным акцентом спросил он к моему полнейшему недоумению. — Да. — Сир, это честь для меня, что один из ваших лейтенантов обратился ко мне, чтобы я исполнил службу для вас, — робко сказал он, избегая смотреть Конраду в глаза. Ну и странные люди эти банкиры, скажу я вам… — Ваше сотрудничество будет учтено, — Конрад махнул рукой, отпуская незнакомца. — Осмелюсь заметить, он очень красив. Он мог бы принести несколько миллионов на рынке, — сказал маленький человечек, еле уловимым движением указав на меня. Конрад свирепо уставился на него. — Можете быть свободны, — прошипел он. — Должны ли мои люди сопровождать вас, сир? — поспешно спросил незнакомец, заметно встревоженный переменой настроения Конрада. — В этом нет необходимости. Думаю, теперь в городе порядок. — Вне всякого сомнения, сир. До свидания. — До свидания и спасибо. Смешной коротышка поклонился Конраду и быстро исчез вместе со своими приятелями. — Жуть. Кто он? — Да так… бизнес. Пойдем домой. Ты еще не сказал, куда хочешь отправиться завтра. Даже Монике нужно время, чтобы заказать бронирование. Мы так и сделали — пошли домой. Я всё никак не мог забыть его слова. Как ни трудно это признать, конечно, он был прав, но готов ли я дать ему то, что он хочет? Всегда считал, что в отношениях меня больше всего пугает секс. Как я ошибался! Он понял это с первого поцелуя. Доверительность в отношениях — вот что труднее всего дается. Во время ужина мы разговаривали на нейтральные темы. Мы решили посетить Флоренцию и Милан, а Рим оставить на потом. Он мог позволить себе всего десять дней отпуска, а потом нужно было возвращаться к работе. Потом к нам заглянула Моника, чтобы узнать, кто из охраны нас будет сопровождать в поездке. Конрад решил, что Хайндрик и еще два телохранителя, которых я не знал. Секретарь осталась довольна выбором и ушла, когда Конрад очень любезно попросил прислать Фридриха. — Думаю, что Фридрих достаточно попутешествовал за последний год. Я хочу отправить его назад, в Цюрих. Он ненавидит поездки и любит замок, — сказал он. — Ты живешь в замке? — озадаченно спросил я. Мне приходилось бывать в поместьях, похожих на замки, но с тех пор, как я попал в Европу, я пересмотрел свои представления о роскоши. — Он в получасе езды от города. Башни носят на себе отпечаток XII столетья, но жилая часть была пристроена в XIX веке князьями Меттернихами. Перед тем, как мой отец его купил сорок лет назад, замок чуть не превратили в спа-курорт, и он нуждался в перестройке. Изначальные владения Линторффов сейчас лежат в руинах, после союзнических бомбардировок Германии и последующего нашествия коммунистов. Меттернихи — родственники моей матери, и приобрести их замок было вполне уместно, — сказал он так, словно покупка замков — самое обычное на свете дело. — Тебе там понравится. Он небольшой, но идеально нам подходит. Очень удобен, когда нужно организовать встречу. Если тебе что-нибудь будет нужно, спрашивай Фридриха. Он правит домом железной рукой. Услышав это, я совершенно не удивился. Тихий стук в дверь известил нас о приходе дворецкого; Конрад дал ему распоряжения, и стало совершенно ясно, что я и сегодня буду ночевать в его комнате. Мы еще некоторое время разговаривали, прежде чем отправиться в кровать, и снова он покорил меня своим мягким тоном и невероятно интересной беседой, достойной университетского профессора, причем он никак не давал мне почувствовать свое превосходство. В одиннадцать он решил, что пора спать, и я был совсем не против. Я бы даже сказал, очень не против. Мы молча переоделись в пижамы. Напряжение внутри нарастало с каждой секундой. Я почистил зубы и подошел к кровати, где уже устроился Конрад, читавший какие-то бумаги. Я лег и затаился, ожидая, что он сам проявит инициативу. — Ты хочешь спать? — спросил он, уткнувшись в свою проклятую папку. — Не особенно. А ты? — этого должно быть достаточно для такого озабоченного парня, как он, судя по утреннему представлению. — Отлично. Мне нужно досмотреть эти документы. Не совсем то, что я ожидал. Я отвернулся, разочарованный и, если уж совсем честно, разозленный. Конрад продолжал читать. В конце концов он потушил ночник со своей стороны кровати, повернулся ко мне и обнял. Кажется, жизнь налаживается… Я чуть выгнулся, притираясь пятой точкой к его паху. Пора действовать решительней. — Котенок, не думай, будто я не понимаю, что ты замышляешь, — вот и весь ответ на мою попытку соблазнения. Как жаль, что в школе нам не читали «вводный курс в постельный этикет»! — Не трать время, пытаясь меня отвлечь. Секс не решит той проблемы, о которой я сегодня говорил. Нам нужно время узнать друг друга, — ответ звучал категорично. — Мне хочется! Ты же не собираешься причинять мне боль, — почти умоляюще сказал я. — А ты не думаешь, что больно будет мне, если в процессе ты вдруг решишь, что не хочешь меня? --------------------------- Примечания переводчика (1) Биржевые новости (2) The Feast of the Magi — 6 января, католический праздник Богоявления (поклонения волхвов). (3) «Человек дождя» — фильм, в котором у главного героя аутизм. (4) «Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете...» (Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц», гл. ХХI, перевод Норы Галь). (5) "Скучная у меня жизнь. (…) Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища." (Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц», гл. ХХI, перевод Норы Галь).