Заместитель

19 мая Давно я сюда ничего не писал. Зима сменилась весной, мне разрешили больше гулять и интенсивнее заниматься немецким, поскольку доктор наконец дал заключение о том, что я восстановился после сотрясения мозга. С сердцем сложнее — нужно больше времени, но к середине апреля мне уже кое-что разрешили. Секс не более трех раз в неделю, после — один-два дня отдыха. В общем, это лучше, чем ничего, и я рад. Наш с Конрадом первый опыт был довольно неловок: он очень боялся, что мне станет плохо, но ничего не случилось, и мы постепенно вернулись к прежним отношениям. Как и предсказывал Конрад, я постепенно привыкал к новой жизни и все реже чувствовал себя неуютно. Даже иногда составлял ему компанию на обедах с банкирами и промышленниками; один раз мы ходили в оперу и дважды на изысканные благотворительные приемы. Как сказала мне Гертруда, окружающие сочли меня «артистической натурой» не от мира сего; я был признан безобидным и по возрасту причислен к «детскому саду». Так что со мной можно вести себя доброжелательно, так как я не имею своего интереса в их делах, хорошо образован и воспитан (о как!). Да, Гертруда выбрала вежливый способ дать мне понять, что я — что-то вроде красивой вазы с цветами, которой лучше бы стоять в углу. Несмотря на наше не совсем удачное знакомство, мы с Мари Амели стали друзьями. Ее манера ко всему относиться беспечно и веселый характер резко контрастировали с серьезностью этого дома, и в ее обществе я чувствовал себя юным. Время, которое я проводил с ней, было отдушиной от приемов и чрезмерной опеки Конрада. Я не могу дождаться, когда мы с ней начнем учиться. Что касается Хуана, Мари Амели сочла его «очень клёвым» и даже съездила к нему в Лондон — по официальной версии, за покупками для летнего сезона. К сожалению, что-то там у них не сложилось, и она больше никогда о нем не упоминала. По словам Конрада, «Долленберг оказался достаточно умен, чтобы исключить ее из списка потенциальных невест». Надо ли говорить, что у нас с Конрадом случилась ссора из-за его отвратительной предвзятости. «Тебе тоже неплохо пересмотреть свое отношение к ней и исключить из списка своих друзей. Ладно, можешь ходить с ней вместе в университет, но не вздумай ей доверять. От нее одни неприятности», — имел наглость заявить он мне. Конрад ведет себя по-свински, если люди не желают под него прогибаться. Может, поэтому мне нравится Мари Амели. Я начал заниматься живописью два раза в неделю с пожилым учителем, у которого была студия в Старом городе, недалеко от банка. Поначалу я был не слишком доволен, поскольку у мистера Остерманна занималось множество леди «из высшего общества», но он оказался неплохим парнем — никогда не задумывался перед тем, как порвать на мелкие кусочки небрежно выполненную работу. — Уроки рисования тебе не требуются. Тебе всего лишь нужно найти собственный стиль и работать, работать и работать, — сварливо сказал он мне и вручил жутчайшего голубого слоника из пластика, купленного в китайском художественном магазине. — Сделай так, чтобы он выглядел красиво, и я отстану от тебя, — пообещал он. Так что с марта я корпел над своим пластиковым другом то с графитным карандашом, то с акварелью, потом с восковыми карандашами, и даже с акриловыми красками. Клянусь, этот голубой хобот стал сниться мне по ночам! Мопси ведет себя хорошо и ходит за нами хвостом. Я даже как-то поймал Конрада на том, что он кормил ее под столом. Конечно же, он все отрицал. Я все больше влюбляюсь в него и чувствую себя счастливым, несмотря на то, что ему приходится часто уезжать. Сегодня я собирался заглянуть в университет, взять еще учебников, чтобы прорабатывать их с Аннелизой. Оказалось, что немецкий не так ужасен, как мне сперва показалось — в нем есть определенная логика. План был таков: ланч с Конрадом в час тридцать в банке (пообедать в городе не получится — слишком много у него назначено встреч), потом я иду в университет с Мари Амели, а в пять начнется урок живописи. Моя русская тень будет следовать за мной по пятам. Клянусь, Конрад иногда излишне перестраховывается. Какая-такая ужасная опасность может подстерегать меня в обществе восемнадцатилетней девушки в университете, в респектабельном кафе и в присутствии семидесятилетнего учителя, чтобы за мной везде таскался огромный русский медведь? Обедали мы в личной столовой Конрада в компании Фердинанда, Михаэля и еще двух менеджеров. Я молчал, потому что они о чем-то спорили по-немецки. Когда обед закончился, я попытался улизнуть, но Конрад поймал меня и усадил в своем кабинете. — Нет никакой необходимости бежать сейчас. Пойдешь в полчетвертого. Вот дерьмо. Теперь я тут застрял! Хорошо хоть у меня с собой есть карандаш и бумага. Я отправил смс Мари Амели: «Смогу встретиться только в 16:00. Извини. Герцог в плохом настроении». Конрад раздраженно покосился на меня, когда телефон пискнул ответной смской: «Фашистская свинья! Я возьму твои книги. Встречаемся у Sprüngli. Посмотришь мою новую квартиру». Отец Мари Амели сидел здесь же, глубоко погрузившись в изучение бумаг. — Фердинанд, могу ли я навестить вашу единственную дочь в ее квартире? Она хочет мне ее показать. — Без проблем, Гунтрам. Будь осторожней, там беспорядок, — с отсутствующим видом сказал он. — Я думал, вы собираетесь с ней в университет. Чем вызвано внезапное изменение планов? — чересчур резко спросил Конрад. Великолепно! Давай теперь срывать на девушке свое разочарование котировками NASDAQ* . — Мари Амели хочет показать мне свою новую квартиру. Она возьмет мои книги и отдаст их мне у себя. Это рядом со студией мастера Остерманна. Я потом сразу пойду туда. — Возьми с собой Антонова. — Конрад, он всего-навсего идет навестить мою дочь. Оставь детей в покое, — проворчал Фердинанд, глянув на него поверх бумаг. — Будь осторожнее, Гунтрам, — серьезно предупредил меня Конрад и снова уткнулся в свои отчеты. Мы с Мари Амели встретились у дверей кафе, но она не захотела заходить внутрь, и мы пошли прямо к ней в квартиру. Алексей следовал за нами. По дороге она болтала про внутреннюю отделку и радовалась, что наконец избавилась от родительского надзора. Ее жилище располагалось в Старом городе в здании XIX века. — Только никаких фашистских громил. Мне он там не нужен. Избавься от него, — громко сказала она. Алексей точно слышал ее слова, судя по тому, как он взглянул на нее. — Не уверен, что он уйдет. Ему дали четкие указания, — шепотом сказал я. — Эй ты, русский, иди домой. Давай, парень. Живо! — она щелкнула пальцами, словно прогоняя собаку. Я покраснел, чувствуя неловкость от ее грубости. — Мари Амели, вовсе не обязательно грубить мистеру Антонову. Он всего лишь следует приказу. — Гунтрам, в мой дом он не войдет, — очень серьезно предупредила она меня. — Алексей, ты не возражаешь? Это всего на десять минут — я только заберу книги, — попросил я его, надеясь, что он не сильно рассердился. Я уже мысленно слышал нравоучительную тираду Конрада – если русский ему нажалуется. — Если через десять минут ты не выходишь от Бабы Яги**, то я звоню герцогу, — раздраженно сказал он. Потом был забег на четвертый этаж. Я еле-еле отдышался. Всё-таки, три этажа на полной скорости выматывают сильнее, чем целая ночь нежного секса… Мари Амели открыла дверь маленькой квартиры, в которой сидели двое мужиков и пили виски. — Это Маркус, мой парень, а другой — Питер, — сказала она, показывая на них пальцем. — Привет. Мари Амели, похоже, у тебя уже есть компания, и я не хочу вам мешать. Давай я возьму книги, а квартиру ты покажешь мне в следующий раз, — сказал я, не испытывая желания задерживаться здесь дольше, чем нужно. — Давай, Гунтрам, не будь таким занудой. Выпей с нами разок, а потом можешь возвращаться к своей скучной жизни, — заканючила Мари Амели. — Ты же знаешь, что я не пью. — Ладно, ладно, налью тебе колы, дедуля, — поддела она меня. — Книги на полке, достань сам. — Спасибо, — сказал я, садясь на диван напротив новых знакомых, которые мне, к слову сказать, сразу не понравились. Один из них, Маркус, выглядел как стопроцентный хиппи (думаю, Фердинанд будет от него не в восторге). Второй был похож на бугая-мотогонщика из «Ангелов ада» и беззастенчиво пялился на меня. — Скажи, Питер, правда Гунтрам сексуальный? — спросила его Мари Амели, словно это было совершенно обычным делом. — Очень. Сладкий мальчик, — сказал мужик, глядя на меня. Так, пора домой… Я встал и собирался попрощаться, но замер на месте, увидев, что Маркус сделал на столешнице четыре дорожки белого порошка и протянул Мари Амели позолоченную трубочку. — Давай, Гути, попробуй, будет улетно. Мы с тобой отлично проведем время, — искушающе прошептал Питер, обнимая меня за талию. Я с силой оттолкнул его и внезапно почувствовал, что сердце как-то нехорошо бухает в груди. Комната вдруг закружилась; пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. — Нет. У меня был сердечный приступ два месяца назад, так что я пас, — сказал я, чувствуя себя с каждой секундой все хуже и хуже. — Вот дерьмо! Мари, ты ничего не говорила об этом. Эй ты, вали отсюда! Я не хочу, чтобы ты помер у меня в квартире! — заорал бугай, толкая меня к двери. — Беги в чертову больницу, идиот, пока не склеил ласты. — Ты что-то подмешал в колу, мудак? — заорал я в ответ. — Ангельскую пыль. Повышает давление, чтобы хотелось трахаться. Теперь съебывай отсюда и забудь, что меня видел, — он вытолкал меня за дверь, и я чуть не покатился кубарем по ступенькам. До сих пор не знаю, как я сумел выбраться на улицу. Алексей, к счастью, никуда не ушел. Он подхватил меня, когда я стал заваливаться — от сильного сердцебиения и головной боли в глазах потемнело. — Вези меня в больницу, прямо сейчас, — язык плохо слушался. — Меня напоили дрянью, которая повышает давление. Сердце словно вот-вот разорвется, — пожаловался я, вцепившись в отвороты его пиджака. Он громко выругался по-русски и проверил мне пульс. — Да, гипертензия. Успокойся, а то заработаешь еще один удар. У тебя с собой таблетки с нифедипином? Убейте меня, если я знаю. — В пиджаке много всего, выбирай. — Умница, — сказал он, роясь в моем кармане. Нашел коробочку и достал одну таблетку в желатиновой оболочке. Маленьким армейским ножом проколол ее. — Положи под язык и медленно рассасывай. Она будет сдерживать давление и даст нам время добраться до больницы, — велел он мне, набирая номер на мобильнике, и заговорил с кем-то по-русски. Я послушался; постепенно сумасшедшее сердцебиение стало стихать. Ноги подкашивались, и мне пришлось сесть на край тротуара. Меньше чем через десять минут перед нами взвизгнул тормозами большой черный мерседес с разъяренным Гораном внутри. Он выскочил из машины и пролаял: — Какой этаж? — Четвертый. — Это не ее квартира, — Горан сердито посмотрел на меня. — Алексей, вези его к Хиршбауму. Только сначала поговори с герцогом. Никому не доверяй, — крикнул он на бегу и скрылся в подъезде. Русский среагировал быстро: затолкал меня в машину и погнал в больницу. После таблетки мне стало немного легче. Алексей не стал парковаться, сразу потащил меня в отделение экстренной помощи, где нас уже ждал доктор ван Хорн, который отвел меня в отдельную смотровую. Мне поставили капельницу, подключили кардиомонитор, и медсестра взяла у меня кровь. — Что ты принял? — спросил ван Хорн. — Ангельскую пыль. Не знаю, что это такое. — Это легкий метамфетамин.*** Очень популярный в наши дни. Летален для сердечных больных. Какого черта, Гунтрам?! — Я не знал! — взорвался я. — Просто выпил пару глотков колы. Тот мужик подмешал его, ничего мне не сказав. Ему хотелось романтики, а мне — нет. Он просто взбесился, когда я сказал, что у меня был сердечный приступ, и велел мне обратиться в больницу. — Еще бы! Ты понимаешь, что твой телохранитель спас тебе жизнь? Всем известно, что на дискотеках нельзя ничего пить, — он что-то проверил, посветив мне в глаза, и посмотрел кардиограмму. — Это произошло в квартире моей знакомой! Она не говорила мне, что у нее такие друзья! Неужели вы думаете, что мне нужен новый сердечный приступ, через два месяца после первого?! — истерически кричал я, пыхтя, как разъяренный бык. — Похоже, придется дать тебе успокоительное… — Нет! Хватит с меня наркотиков! — заорал я, вскакивая с кушетки. — Гунтрам, расслабься, доктор хочет, как лучше, — строго сказал Алексей, укладывая меня обратно. — Хотя давление понизилось, им нужно проверить, что с твоим сердцем. Будь хорошим мальчиком и дай доктору и медсестрам работать. Крепко держа меня, он стал что-то успокаивающе говорить по-русски. Вскоре я почувствовал, что засыпаю, и соскользнул в темноту. * * * Я пришел в себя в полутемной комнате, один в один похожей на ту, в которой лежал после первых приключений. Элегантно меблированной, словно дорогой гостиничный номер, с видом на озеро. Оглядевшись, я обнаружил, что до сих пор лежу под капельницей, и почувствовал знакомое болезненное неудобство от той штуки, которую в больницах вставляют для мочеиспускания. — Эй, добро пожаловать обратно в мир живых! — услышал я чей-то голос. Михаэль. — Ты проспал целых двенадцать часов. Не говори потом, что ты уже не ребенок, — пошутил он, явно чувствуя облегчение от того, что я проснулся. — Я сейчас позову герцога. Медсестра, Анке, выставила его отсюда час назад. Он бродит где-то поблизости. — Должно быть, он сердит на меня, — просипел я. — Он не винит ни тебя, ни Алексея. Это козни Фердинандова исчадия. Я зову герцога. — Мари Амели тут ни при чем. Наркотик подмешал тот мужик. Она не знала. — Расслабься, Гунтрам — с этим разберется Горан, — сказал Михаэль, аккуратно притворяя за собой дверь. В комнату, широко шагая, вошел Конрад, бледный, но с пугающе горящими глазами. Взяв меня за руку, он присел на кровать. — Кажется, это уже стало у нас традицией, — пытался я разрядить атмосферу. — Тому, что сегодня случилось, не может быть оправдания. На этот раз она понесет наказание, — отчеканил он. — Я ее не виню. Это всё ее ненормальный приятель. — Она намеренно вывела Алексея из игры; не предупредив, привела тебя в чужую квартиру, сдала мелкому наркоторговцу для совокупления и почти убила, спровоцировав новый сердечный приступ. Ты жив только благодаря хладнокровию Алексея, который сумел справиться с гипертензией прежде, чем стало поздно, — холодно сказал Конрад. — Как ты можешь подозревать ее?! Она же дочь твоего лучшего друга! Фердинанд живет ради тебя! Зачем бы ей это всё устраивать? Она всего лишь хотела познакомить меня со своим новым приятелем. — Я вижу ситуацию по-другому. Ты слишком устал. Мы не будем сейчас это обсуждать. — Ты не должен обвинять бедную девушку в том, чего она не делала. Скорее, надо беспокоиться о том, что у нее проблемы с наркотиками. В ответ я услышал недоверчивое хмыканье, но меня это не остановило. — Знаю, ты не любишь ее, потому что она независима. Но нельзя обвинять человека, не дав ему шанса защититься. Если ты так уверен, обратись в полицию, пусть они проведут расследование. — Именно потому, что Фердинанд мой лучший друг, полицию я сюда вмешивать не буду. Иначе всю ее семью вываляют в грязи. Ты этого хочешь? Нет? Я поступлю с ней так, как сочту нужным, и ее отец согласен на это. Она давно стала нашей общей головной болью. Я всерьез забеспокоился. — Конрад, тебя там не было, а я был. Ты должен мне поверить! — У тебя случился сердечный приступ, и тебе было не до этого. Так что прости меня, если я ставлю под сомнение твою надежность в качестве свидетеля, — с пренебрежительной усмешкой отмел он мои слова. Я уже открыл рот, чтобы сказать ему все, что думаю о его проклятом упрямстве, но в этот момент в комнату вошла Анке. — Расстраиваете моего пациента? Я уже объясняла вам правила. Ведите себя должным образом, или я попрошу вас покинуть палату, — очень резко сказала она Конраду, подходя ко мне и сгоняя его с кровати выразительным движением руки. Она вынула иглу и стала брать у меня кровь. — Похоже, ты жить без меня не можешь, дорогой: снова здесь. Но должна тебя предупредить: у меня дети, и я замужем уже 23 года, — мягко сказала она, заставив меня улыбнуться. — Доктор осмотрит тебя в ближайшие два часа и, возможно, отпустит домой. Я пришлю завтрак. Она наполнила капельницу и направилась к выходу, бросив Конраду предупреждающий взгляд. Должно быть, в прошлой жизни эта женщина была королевой, никак не меньше. Она осторожно закрыла дверь, оставив меня с разобиженным Конрадом. — Видишь? Все не так серьезно, раз меня отпустят уже сегодня, — с облегчением сказал я. — Помолчи. Мне надо посмотреть документы, — проворчал он, копаясь в своем портфеле и усаживаясь на кожаный диван. Лучше последовать его совету и не шевелиться, потому что хотя он, вроде бы, не сердится на меня, но все равно выглядит угрожающе. Через некоторое время пришел доктор ван Хорн и, поздоровавшись с нами, начал меня осматривать. — Выглядишь ты уже получше. Придется тебя отпустить. Наркотики вывелись из организма, но наблюдается небольшое ухудшение состояния по сравнению с тем, что было до инцидента, — бодро сказал он. — Ведь ничего такого уж страшного не случилось, да, доктор? — спросил я, надеясь, что он меня поддержит. — Ну как сказать… Это чудо, что ты остался жив. Тебе повезло, что твой телохранитель имеет медицинскую подготовку и знал, что надо делать. Иначе тебя бы с нами не было. — Как раз поэтому он и был выбран, — мрачно сказал Конрад из своего угла. — Послушай-ка меня. С твоей стороны безответственно принимать наркотики — даже в малых дозах. Тебе еще нет двадцати, а сердце — как у больного семидесятилетнего старика. В этот раз все серьезнее, потому что ты не успел полностью восстановиться с прошлого раза. Возможно, если приложить усилия, терпение и заботу, мы сможем вернуть тебя в состояние сорокалетнего. — Я не подозревал, что в напитке наркотик. Это была идиотская шутка. — Шутка? Я бы сказал — преступление, даже если б ты был здоровым человеком, — сказал он, пристально глядя мне в глаза. — Сегодня тебя отбросило к старту, если можно так выразиться, но в этот раз выздоровление пойдет труднее, так как состояние сердца ухудшилось. Количество лекарств будет увеличено, рекомендуется полный покой на месяц, вплоть до ограничения ходьбы, строгая диета, никаких волнений. И лучше бы тебе меня послушаться: третьего шанса у тебя уже не будет. — Понятно, — пробормотал я, реально напуганный его предостережениями. — Есть и положительные моменты — ты молод, и у тебя нет иных болезней, которые могли бы помешать выздоровлению. — Как вы думаете, я смогу пойти в университет в сентябре? — Сейчас трудно сказать. Время покажет. А теперь отправляйся домой и отдыхай. Через две недели придешь на повторный осмотр, и мы поглядим — возможно, ты сможешь продолжить заниматься немецким. В ближайшее время лучшее для тебя — это побольше спать и, если захочется, немного рисовать или читать. Но никаких приемов и гостей. Медсестра даст тебе новый список лекарств, которые нужно принимать, и номер моего телефона. Звони, если потребуется. На твоем месте я бы лучше купил хорошую книгу или завел собаку, чем дружить с такими «друзьями». — Хорошо, доктор, — пробормотал я, полностью растеряв браваду и чувствуя себя маленьким и потерянным. — Я прослежу за этим, доктор. Можно поговорить с вами наедине? — спросил Конрад, кивнув головой на дверь. — Разумеется, mein Herzog. Сюда, пожалуйста. Они вышли из палаты, оставив меня один на один с мыслями и страхами. Это была очень глупая затея, и теперь я долгое время буду расхлебывать ее последствия. Мне следовало уйти, как только я увидел в квартире незнакомых мужчин. Почему Мари Амели не сказала мне о них заранее? С другой стороны, она — хорошая девушка, и не могла навредить мне намеренно. Какая ей от этого выгода? Боюсь, что она считала, будто делает доброе дело, пригласив этого типа. Ведь она всегда советовала мне завести кого-нибудь кроме Конрада, потому что он — «гребаный нацист, забирающий всю твою энергию и молодость, не позволяя и шагу ступить без его разрешения». По ее словам, мне нужно найти себе приятеля-ровесника в университете, чтобы отдохнуть от подавляющей личности Конрада, и это даже не будет изменой, потому что герцог достаточно стар, чтобы быть моим отцом. Мне давно надо было приструнить ее, чтобы не вмешивалась в чужие дела, потому что я очень счастлив с Конрадом, но опять же из-за своей слабохарактерности я не смог ее вовремя остановить. Выходит, в том, что случилось, виноват я сам. — Привет, мелкий, — сказал Михаэль, входя в палату в сопровождении Горана и Алексея. — Здравствуйте, — нерешительно ответил я. — Алексей отвезет тебя домой, — сурово сообщил Горан. — Я должен поблагодарить вас, Алексей Григорьевич. Доктор сказал, что вы спасли мне жизнь. — Да ладно... Как говорится, теперь твоя жизнь принадлежит мне. Я спас твою шкуру и должен теперь за тобой присматривать, — он широко улыбнулся. — Похоже, я тебя усыновил. — Тебе не стоит много разговаривать, — посоветовал мне Горан, на этот раз уже мягче. — Мы рады, что ты снова с нами, маленький брат. — Фу! — Михаэль изобразил отвращение. — Даже Горан становится сентиментальным. Пожалуй, надо уходить отсюда, пока я не поклялся ему в вечной любви, — он драматически поднял глаза к потолку. — Попробуй — и останешься без языка, — ответил серб холодно и таким тоном, от которого становится не по себе. — Вот это — другое дело: Горан, которого мы все знаем и любим, — усмехнулся Михаэль, совершенно не впечатленный убийственным взглядом серба. — Нам пора идти, а тебя оставляем Алексею, отныне и навеки твоей няне. Приедешь домой, ложись в постель и не бери с собой собаку. — Где герцог? — спросил я, отчего-то нервничая. — Вернулся с Фердинандом в банк. Вечером увидитесь. До свидания, выздоравливай, — коротко попрощался Михаэль и ушел вместе с Гораном. Позже вернулась Анке, вынула из меня все проклятые трубки и иголки и вручила шесть разных коробочек с лекарствами для дома. — Все инструкции я отдала тому большому русскому в коридоре. Береги себя, милый, и, надеюсь, я тебя здесь больше никогда не увижу. Поездка домой прошла преимущественно в молчании. Я пытался выудить какую-нибудь информацию из Алексея, но он только велел мне сидеть тихо и не беспокоиться, раз в случившемся нет моей вины. Эти ребята из КГБ ничего не скажут, если не хотят говорить. Дома Фридрих на всю мощность включил режим наседки, чуть ли не решив сразу уложить меня в постель, но я настоял на своем, сказав, что хочу в оставшееся до обеда время посидеть с Мопси в библиотеке. Мы нашли компромисс: я поем и пойду в постель до чая, а потом, до возвращения Конрада, побуду в библиотеке, читая или рисуя. ------------------- Примечания переводчика * NASDAQ — американская биржа, на которой торгуются ценные бумаги высокотехнологичных компаний. ** дословно Baba Jaga :) *** Так у автора.