Заместитель

31 марта, Пасхальное воскресенье В субботу Рано утром, а если точнее, в восемь, я встал, оделся и на прощанье поцеловал Конрада, который спал мертвецким сном. Да, вот что бывает, когда по ночам тусишь с динозаврами. Я отправился на кухню позавтракать и проведать Мопси. Кто знает, может, удастся уговорить Алексея взять ее с собой. Похоже, слуги были в шоке от моего появления на кухне. Недовольный нарушением приличий Фридрих отвел меня в комнату, отведенную для телохранителей, чтобы я ел с ними, а не с уборщицами. В полдесятого приехал Алексей и сразу пошел на кухню — теперь я знаю, что, вернее, кого он там забыл. Я сказал Фридриху, что не стал будить Конрада, и он согласился со мной. — Герцог сидел с гостями до четырех утра. Это был тяжелый для него день. Русский отвез меня на вокзал, и я стал ждать Хуана на платформе. Он выглядел в точности, как я запомнил со школы. Высокий, худой, с буйной шапкой темных волос и голубыми глазами. Все еще со счастливым и беззаботным лицом, но решительный, когда дело приобретает серьезный оборот. С собой у него был рюкзак и сноуборд. — Гунтрам! Ты все еще жив! — услышал я бодрое приветствие. — Да, я все еще с вами. В раю меня не приняли — слишком много народа, — ответил я, и мы пошли к машине. Он не позволил мне помочь ему с вещами. — Ты уверен, что это был рай, старик? Выглядишь хорошо, но как-то иначе. — А ты смотришься таким респектабельным, наверное, потому, что стал дядей. — Погоди, ты еще не видел фото Хосе Игнасио! Он слишком крут для сына моего брата. Наверное, пошел в мать или дядю. Лусиана и Пабло передают наилучшие пожелания, и Мария тоже — помнишь жену Мартиниано, которая готовит? Она прислала тебе большой стакан dulce de leche *. Таможенники чуть не конфисковали его, когда досматривали вещи. — Верю. Ввезти еду в Швейцарию практически невозможно. Приходится все покупать здесь. — Я прочитал программу праздника. Хорошо, что ты написал мне заранее. Пришлось украсть пиджак и галстук у кузена — все выглядит очень серьезно. — Подожди и сам увидишь, Хуан. По крайней мере, накормят нормальной едой. — Хорошая новость. Как ты тут вообще? — Неплохо. Постепенно привыкаю к стилю жизни «богатых и знаменитых», хотя это не моё. — Я до сих пор в шоке от того, что мне рассказал брат. — Я пойму, если ты не одобришь моих отношений с Конрадом, — мягко сказал я, чувствуя, что в горле словно ком застрял. — Что? НЕТ, не в этом дело! Рад, что этот мудак Мартиарена ничего от тебя не добился. Я просто удивлен, что тот самый Гунтрам, который всегда тихо сидел в уголке, бросил все, переехал в другую страну, живет в грехе с мужчиной старше себя и выглядит вполне довольным. Я покраснел, услышав описание своих подвигов. — Мой брат очень хорошо отзывается о Линторффе. Даже если он такой же подавляющий, как мой дед, он — настоящий джентльмен, и Пабло считает, что вы идеально подходите друг другу. — У нас тоже есть свои проблемы. — Скажи это моему брату и его совсем недавно беременной жене! У всех бывают взлеты и паденья. — А как насчет тебя, красавчик? Обзавелся английской подружкой? — Увы. В университете много симпатичных девушек, но они не хотят встречаться с немецким гаучо. Алексей ждал нас у машины, огромного Порше. Он с легкостью закинул сумки в багажник, сказав, чтобы Хуан садился спереди, а я сзади. По дороге домой Хуан доставал Алексея вопросами о Москве и Санкт-Петербурге. Думаю, он собирается туда съездить на каникулах. Фридрих поздоровался и провел нас в комнату, приготовленную для Хуана; другой слуга нес вещи. Да, Фридрих освобожден от черной работы и только управляет домом… железной рукой. — Его Светлость встретится с вами во время ланча, в малой обеденной зале. Сейчас он работает у себя в кабинете, — торжественно объявил он и оставил нас вдвоем. Значит, Конрад уже проснулся и бездельничает, не желая нас видеть. Ну-ну, похоже, кое-кто встал не в настроении, раз велел сообщить нам, чтобы держались от него подальше. Надеюсь, за час он придет в себя. — Ого, этот дворецкий еще пафосней, чем старый директор. Помнишь его? — Ну разве его забудешь… Он терпеть не мог Федерико, и мне доставалось заодно. — Ты слышал об аварии, в которую попал Мартиарена? — Нет. Когда это случилось? — внутри кольнул страх. — Он пострадал? — Не сильно. Идиот участвовал в нелегальных автогонках и со всей дури врезался в дерево. Тому, кто сидел на пассажирском месте, не так повезло — он погиб. — А я ничего не знал об этом. Когда это случилось? — Где-то в начале марта. Субботним вечером он возвращался из клуба кое с кем из наших. Лауча сказал мне, что он выжил чудом. — Все настолько плохо? — я ужаснулся. Да, я знаю, что Федерико — засранец, но даже он не заслужил такой участи. — Представь, они гнали на скорости 130 км\ч по проспекту в три часа ночи. Им наперерез на зеленый свет выехала другая машина, и Федерико вильнул, чтобы избежать столкновения. У него всегда были хорошие рефлексы, тем не менее, он ничего не смог сделать и воткнулся в дерево. Тот, кто сидел справа от него, не был пристегнут, и его выбросило через лобовое стекло. Лауча тоже участвовал в гонке и все видел. Федерико сломал несколько ребер, ногу и руку. Та, другая машина исчезла после аварии, и я не осуждаю водителя — он не был виноват. — Ты знаешь того человека, который погиб? — я медленно переваривал услышанное. Возможно ли такое совпадение? Нет, это был несчастный случай. Фефо всегда любил скорость, но откуда взялась та машина в три часа ночи, и почему она не остановилась? — Не знаю ее имени. Лауча сказал, что это была девушка из паба, — он пожал плечами. — По-настоящему плохие месяцы февраль и март. Сначала ты, а потом он. Остальная часть класса пока еще жива. В любом случае, подробностей я не знаю, потому что был в Лондоне. Лауча рассказал мне эту историю вкратце, когда в Хитроу пересаживался на рейс до Дубая. — Дубая? Что он там делает? Охотится на верблюдов? — Нет, играет в поло для какого-то там шейха — очень богатого мужика, которому захотелось собственную команду по поло, и он заказал все в Аргентине, включая лошадей. Лауча последние два года профессионально играл в поло, поэтому получил у него работу. Зарабатывает кучу денег, хотя и жалуется на отсутствие выпивки и горячих девочек. Можешь себе представить? Дети этого человека, нашего с тобой возраста или моложе, прилетают в Швейцарию на частном самолете, когда им хочется мороженого или шоколада. В Sprüngli** в Цюрихе. Теперь ты знаешь, где бывают богатые и знаменитые, да? Не хочешь попробовать? — Может быть в понедельник, потому что завтра нам предстоит искать пасхальные яйца, — рассеянно ответил я, пытаясь не дать панике выйти из берегов. Правда ли я слышал все те разговоры в Буэнос-Айресе, или мне приглючилось после сотрясения мозга? Люди Конрада явно не из Миссионерской церкви, и он грозился «уладить вопрос», но не могли же они пойти на убийство? Это уж слишком. И что случилось с теми пятью парнями, что напали на нас? — Эй, Земля вызывает Гунтрама! Где ты витаешь? Некоторые вещи никогда не меняются! — Извини. Я пытаюсь переварить то, что ты мне рассказал. Бедный Федерико! Я ему очень сочувствую. — Ты тоже был не на каникулах. Он тебе хоть раз позвонил или написал? А ведь он точно знает про тебя — я сам ему сказал, когда брат обрушил мне на голову новости, но Мартиарена чуть ли не послал меня в ответ. — Ага, мы расстались не лучшим образом. У нас были проблемы в Венеции, — пробормотал я, не желая вдаваться в подробности. — Я знаю эту историю. Ты — глава международной наркоторговли! Федерико жаловался мне, какой он белый и пушистый. Ну, Гунтрам, неужели ты думаешь, что я в это поверю? Вот прикол! Боже, да ты не отличишь кокаин от муки! — он фыркнул. — Я не идиот и знаю, что это такое, — меня раздражало, что все считают меня таким болваном. — Пожалуйста, следи за языком в присутствии Конрада. Он довольно старомоден. — Ладно, придется вести себя, как в присутствии дедушки. Не волнуйся, я буду хорошим. Все-таки он — босс моего брата… Кстати, хочешь несколько уроков немецких ругательств? Я рассмеялся. — Не сейчас. Я пока еще не знаю, куда ставить глаголы. — Ну и зря, — он озорно подмигнул. — Мы же собираемся обедать в час, правильно? Потому что уже без четверти, и мне надо переодеться. — Да, извини. Увидимся внизу. — Оставь мне карту. Не хочется по ошибке забрести в подземные казематы. — Будущий архитектор должен уметь в любом здании найти дорогу, — хихикнул я. Как же мне не хватает бесшабашных школьных подколок… Я поднялся в башню помыть руки и принять очередную порцию таблеток. Попробуй не прими — так влетит от Фридриха, что мало не покажется. Дверь в студию Конрада была закрыта, и мне хватило ума не соваться в логово льва без приглашения. Спустившись в фойе, я сел на один из стульев и был удивлен, когда увидел, как преобразился Хуан, надев галстук и пиджак. Настоящий джентльмен, а не тот рэпер, которого я встретил на станции. — Привет, шикарный мальчик. Ты серьезно подошел к переодеванию, — шутливо сказал я. — Кто бы говорил! Что на тебе надето? Армани? — Понятия не имею, — признался я. Кажется, какой-то английский портной. — Не пройти ли нам в столовую и подождать там? — Веди. Мы вошли в зал, но без Конрада садиться не стали. Хуан по-настоящему заинтересовался домом и расспрашивал Фридриха о конструктивных деталях и сделанной перепланировке, который был более чем счастлив удовлетворить его любопытство и даже предложил позже провести ознакомительную экскурсию по замку. В пять минут второго появился Конрад, неформально одетый. — Извините за опоздание, мистер Долленберг. Надеюсь, ваш визит к нам будет приятным, — сказал он, протягивая руку Хуану. — Большое спасибо за приглашение, mein Herzog. Зато у нас с Гунтрамом было время поболтать, — проговорил он, пожимая ему руку и слегка склонив голову. Вот и правильно. Надо сразу показать, что понимаешь, кто тут альфа. — Доброе утро, Конрад. Хуан сказал мне, что Федерико попал в автомобильную аварию. — Печально это слышать, мистер Долленберг. Он в порядке? — спросил Конрад удивленно, но не обеспокоенно. — Он более-менее цел. Гоняя по улицам со скоростью 130 км\ч, надо быть готовым ко всему, — сказал Хуан. — Это произошло в начале марта. Он уже поправляется. — Хорошо. Давайте сядем, — сказал он, закрыв тему, как малозначительную. Может быть, я делаю из мухи слона? На такой скорости любой камушек может стать причиной катастрофы. Разговор вращался вокруг дома, учебы Хуана и жизни в Лондоне, и я мирно ел, пока мой друг не решил, что пора за меня взяться. — Моя невестка сейчас работает у знаменитого декоратора в Челси, переделывающего дом в Кенсингтоне для одного русского, который хочет «стиль пампасов», и Лусиана, похоже, единственная знает, что это такое. Гунтрам, она очень серьезно велела мне не возвращаться без твоих рисунков. — Мне сейчас и показать нечего. Последние недели я практически ничего не делал. — Боюсь, что Лусиана планирует тебя запрячь, а новоиспеченные мамаши могут быть очень настойчивыми. Дело в том, что этот русский видел один или два твоих рисунка в ее рабочем кабинете в Ла Канделарии и всерьез на них запал. Пообещал за них много денег, но Пабло отказался продавать, потому что они — дедушкины. Поэтому он предложил Лусиане работать на него и хочет получить какие-нибудь твои работы. Пейзажи пампы, животные — любое, что у тебя есть. Конрад заинтересованно смотрел на него, и я решил, что самое время вмешаться. — Хуан, я могу отдать тебе то, что у меня есть, чтобы этот русский оставил Лусиану в покое. Но только пусть получит их после того, как переведет ей деньги. — Это было бы здорово! Она предлагает вам с ней делиться 40/60. Он был так настойчив, что Лусиане пришлось вставить в рамочки, — хихикнул Хуан, — часть моих школьных скетчей, которые на самом деле твои. Фрукты, животные, которых нам полагалось нарисовать, когда мы ходили в зоопарк, и балерины. — Ну, я не знаю, хочу ли становиться участником международной аферы, — засмеялся я. — Даже если он богат, все равно не надо нарываться. Я дам тебе то, что не успел отправить в мусорную корзинку. — Вы знаете его имя, мистер Долленберг? — спросил Конрад, пристально глядя на Хуана. — Фамилия русского — Обломов. У него бизнес, связанный с нефтью и сталью, он только что приехал в Лондон. Из-за твоей классической техники он думает, что ты — зрелый художник, лет восьмидесяти. Я рассмеялся, и Хуан вместе со мной. Я и классическая техника?! Дааа, конечно! — Хуан, я лично не знаком с Лусианой, но, честно говоря, думаю, что ей не стоит ему ничего продавать. Бедняга явно не разбирается в искусстве. — Или наоборот, разбирается, — серьезно сказал Конрад. Он знает, как испортить веселье. — Я думаю о технике Гунтрама в точности то же самое. Удивительно, что в столь юном возрасте он уже выработал свой стиль. — Конрад, мой единственный поклонник уверен, что мне восемьдесят лет. Я что-нибудь поищу, но обещай, Хуан, что вы ничего с него не возьмете за рисунки. — Хорошо. Тем не менее Лусиана получит с него за те, что уже предложила, и поделится с тобой. Она уже начала откладывать деньги ребенку на университет, — со смешком ответил Хуан. — Как я уже много раз говорил, ты должен серьезно подумать о том, чтобы рисовать профессионально. Правило номер один: если кто-то хочет заплатить, не отказывай ему в этом удовольствии. — Конрад, ты, конечно, извини, но получится, что я его обманул. Я же вообще не художник. — Не надо недооценивать русских. Он знает, что делает, и раз ему нравятся твои рисунки, пусть получит их. Я так и не понимаю, почему ты такого низкого мнения о своих собственных работах, — проворчал он. — Гунтрам всегда был очень стеснительным. В школе он почти все время молчал и не принимал участия в общих затеях. Сидел в углу, тихо рисовал или делал домашнюю работу. В жизни не видел более грустного человека. Оживлялся только тогда, когда к нему в руки попадала коробка карандашей. С территории школы почти не выходил, разве что с классом на экскурсии. — Хуан, не думаю, что сейчас подходящий момент обсуждать мою социальную жизнь в школе, — сказал я хмуро, раздраженный тем, что он говорит такие вещи. — Это правда, и ты это знаешь. Русский охотится за твоими картинами уже семь месяцев. Он хотел купить наш дом, но Пабло не продал, потому что тот собирался распустить слуг. В нем нет феодального духа. — Я мельком посмотрел на Конрада, не был ли он рассержен этим замечанием, но он выглядел веселым. — Я даже просил Федерико рассказать тебе о нем, потому что после школы ты с нами совсем перестал общаться. Но ты ни разу не ответил ни на одно мое письмо или телефонный звонок Пабло. — Он никогда мне не говорил, — недоумевая, тихо сказал я. Почему Федерико не передавал сообщения? Он же знал, что мне нужны деньги. Я уставился в тарелку, мечтая, чтобы они перестали ко мне приставать. — Думаю, большинство старых работ Гунтрама хранятся где-то здесь. Вы можете взять что-нибудь из них. После происшествия он по настоянию доктора работает совсем мало. Помню, там есть серия очень неплохих рисунков с детьми и собакой. Гунтрам не должен упустить такую возможность, — поставил точку Конрад, даже не спросив моего мнения. После обеда мы осматривали дом и искали проклятые рисунки. Оказывается, Конрад велел все мои вещи перевезти сюда, а рисунки прибыли с частным курьером, когда я лежал в коме. В четыре часа Конрад решил, что я устал (ну да, это так, но вообще-то я взрослый человек и сам знаю) и отослал меня отдыхать. — Да, ты неважно выглядишь. Не волнуйся, я не буду рассказывать ужасные истории из школьной жизни, — весело сказал Хуан. Да, понятно. Это не тебя выставляют на посмешище. С другой стороны, я не хотел упираться, словно маленький ребенок, который не хочет идти в постель. В пять Фридрих разбудил меня и сообщил, что Конрад и Хуан решили ехать в город выпить кофе и поужинать, и если я хочу с ними, то должен поторопиться. Когда я выходил из спальни, он поймал меня и вручил вечерние таблетки в маленькой коробочке. Нет, Фридрих никогда ничего не забывает. Конрад и Хуан, расположившись на диване в библиотеке, очень живо болтали по-немецки. Никаких проблем. — Давай, Гунтрам, поедем, пока Фридрих и Жан-Жак сами не выкинули нас отсюда. Им надо готовиться к завтрашнему приему, — сказал Конрад. — Привет, Хуан. Конрад, сколько же гостей ты пригласил? — Как обычно — около двухсот пятидесяти, включая жен и детей. Надеюсь, в этот раз никто не запустит кроликов в дом. — Ты пригласил и кроликов? — спросил я невинно. — Для детей. Малыши их очень любят, и это отличный способ их занять, чтобы они не отвлекали взрослых. Я не жду, что дети смогут несколько часов спокойно просидеть за столом, после того, как они сдерживались во время службы. Так что это очень удобно,— весело объяснил Конрад; я сидел рядом с ним, а Хуан — напротив нас. — Обычно месса начинается в одиннадцать, а в час — обед; для взрослых накрывают во внешней галерее, для детей — в саду. Думаю, в этом году будет около сорока малышей. Если начнется дождь или снег, тогда все переместятся в дом. Буфет для взрослых — в столовой и бальной комнате; дети теоретически должны находиться в старой игровой комнате, но на самом деле они разбегаются по всему дому. В пять подадут кофе, а в семь гости начнут разъезжаться по домам. — Не слишком долго для детей? Завтра в школу. — Нет, завтра тоже выходной день. А теперь — в Цюрих, — распорядился он. Это был странный вечер. Мы на лимузине поехали в город в кондитерскую Sprüngli пить кофе и ждали до девяти, чтобы отправиться ужинать в Кёнигсхалле. Было более чем очевидно, что эти двое хорошо сошлись: мягко переговаривались, обменивались многозначительными взглядами и большую часть времени игнорировали меня. Все это мне не очень нравилось, но я старался не показывать виду. Хуан-то не интересуется мужчинами, а вот Конрад… Он бывает очень настойчив и не может устоять против новизны. Ладно, я был очень зол. В полночь мы вернулись домой, и эта парочка уже была слегка пьяна. Не настолько, чтобы не стоять на ногах, но в той степени, когда все люди на свете кажутся друзьями. Проклятые лекарства, из-за которых мне нельзя пить. Был бы сейчас хотя бы счастлив и беззаботен, как они! Я пожелал доброй ночи обоим и пошел наверх спать, а они начали раунд номер три с бурбоном. В два часа ночи (два!) Конрад решил присоединиться ко мне. Как любезно с его стороны! Я сел на постели, буравя его взглядом, пока он раздевался. — Хорошо провел время? — сладчайшим тоном осведомился я. — Очень. Твой друг умный и забавный, не говоря уж о сексуальной внешности. — Я смотрю, Конрад, ты открыл в себе новое пристрастие — аргентинские девственники, — едко заметил я. Он изумленно смотрел на меня целую минуту. Алкоголь притупляет реакцию, не так ли? А потом довольно разулыбался, как ребенок, добравшийся до банки с вареньем. Получил подушкой в лицо. И расхохотался. — Неужели ты ревнуешь, котенок?! — он лыбился, как идиот. Я бросил на него рассерженный взгляд: — Нет. Ты наконец-то нашел мне замену, так что я могу теперь уехать домой. — Гунтрам, это нелепо! Я только развлекал гостя. Иди сюда, бедный брошенный котенок, дай я тебя поглажу, — полуголый он полез на кровать, пытаясь меня поймать. — Убери свои мерзкие руки! — крикнул я, собираясь ударить его в склоненное надо мной лицо. Он легко остановил мой кулак, стиснув руку железной хваткой. Пожалуй, он не так пьян, как я думал. Тем обиднее. — Осторожно, Гунтрам. Я мало кому позволяю себя бить, — угрожающе рявкнул он. Но мне было уже все равно. — Давай спать, прежде чем мы наговорим друг другу такого, о чем пожалеем завтра, — высокомерно посоветовал он. Ах ты! — Да, знаю. Только Горану позволено валять тебя по полу. Одним молниеносным движением он опрокинул меня на подушки, навалился сверху и зафиксировал руки. Я сердито дернулся, но он наклонился и поцеловал меня. Это был умопомрачительно жадный поцелуй, непохожий на те, сдержанные, которыми он ограничивался после моей выписки из клиники. На меня накатило сумасшедшее желание, и я с таким же пылом принялся ему отвечать. Но он внезапно отстранился и перекатился на другую сторону кровати. — Гунтрам, стоп. Тебе пока нельзя. — К черту доктора! Хочу почувствовать тебя, всего, — я подобрался к нему, обнял за шею и встал на колени. — Пожалуйста, ты мне нужен, — проговорил я умоляющим голосом, нежно целуя его лицо, и буквально слышал, как он борется сам с собой. — Я слишком пьян, чтобы остановиться, если ты почувствуешь себя плохо, — еле слышно сказал он. Я продолжал целовать его в шею, вызывая глухие стоны. Потом лег на подушку, глядя на него умоляющими глазами. — Scheisse***, я же не каменный! — выдохнул он и снова потянулся ко мне, осторожно целуя и заодно расстегивая на мне пижаму. — Залезай под покрывало, здесь холодно, — шепнул я, пододвигаясь, чтобы дать ему место. Он устроился рядом со мной, я обнял его, и мы принялись жадно целоваться. Я даже не осознавал, что он стягивает с меня одежду, пока не почувствовал прикосновение его голого тела. Плавясь от удовольствия в его руках, я полностью потерял контакт с реальностью; единственное, что имело сейчас для меня значение, это губы Конрада. Мой член уже болезненно стоял, но я не замечал неприятных ощущений, полностью отдавшись во власть его голодных губ. — Как всегда торопишься, Линторфф? — усмехнулся я между поцелуями, пытаясь справиться с рваным дыханием. — Ты не представляешь, как сильно я этого хотел! Почему, ты думаешь, я так часто уезжал в последние недели? — признался он, оторвавшись от меня, чтобы найти лубрикант в ящике тумбочки. Я вздрогнул и едва не вскрикнул, когда почувствовал в себе его пальцы. — Немного отвык за это долгое время без тебя, — заметив его встревоженный взгляд, сказал я, подаваясь к нему, чтобы показать, что хочу продолжения. — Очень долгое, котенок, — пожаловался он, скользя языком вокруг моих сосков, прекрасно зная, что это сводит меня с ума. Длинным плавным движением он проник внутрь, и я снова подавил крик боли — отчаянно не хотел, чтобы он сейчас останавливался. Но он заметил, что что-то не так и замер, сдерживаясь, пока я снова не нашел его рот губами, понуждая войти глубже. Он начал медленно двигаться, пытаясь причинять как можно меньше боли и неудобства и даря так давно недоступное мне удовольствие. Мы оба быстро подошли к краю: он ускорился, встречая новым толчком каждый мой стон. К своему огромному сожалению, я быстро кончил, а он излился в меня. Мне пришлось сесть, чтобы отдышаться; от резко накатившей волны дурноты я почувствовал слабость. Конрад обнял меня, поддерживая. — Позвать доктора, котенок? — взволнованно спросил он. — Секс втроем — это не моё, — пошутил я, стараясь дышать ровнее, и это, похоже, сработало — сердцебиение потихоньку стало успокаиваться. Конрад держал меня, пока я, задыхавшийся, как бегун-марафонец, не почувствовал себя лучше. — Пожалуйста, дай мне воды. Он сходил в ванную и принес стакан с холодной водой. Я выпил, и мне стало легче. — Возможно, идея найти мне замену не так уж и плоха. Я уже не так энергичен, как прежде. — Гунтрам, я никогда тебя не отпущу. Зря мы нарушили предписания врача. Твое полное выздоровление займет несколько месяцев. Это моя вина, мне не следовало соглашаться, как бы ты меня ни соблазнял. Ободренный словами Конрада, я обнял его и прошептал, уткнувшись носом в шею: — Все нормально, я просто отвык. Со мной все будет хорошо. Просто ложись, поспи рядом со мной. Пасхальное воскресенье Ранним утром меня разбудил шум. Дом превратился в кромешный ад. Конрад уже куда-то исчез. Из окна было видно, как армия слуг расставляет столы и стулья. Я замер, вспомнив, что сегодня гостей здесь ждет еще одно зрелище. Множество людей придет посмотреть, кого герцог пустил в свою постель на этот раз. Я вздрогнул от неожиданности, когда Конрад ласково поцеловал меня в шею. У меня чуть не случился второй сердечный удар. — Доброе утро. Тебе надо побыстрей одеться, если хочешь успеть позавтракать. Мне повезло — удалось перехватить кое-что на кухне. Повар сегодня в плохом настроении. — Не думаю, что смогу сейчас есть. Может быть, позже, после мессы, — ответил я, отстраняясь. — А ты случайно не нервничаешь? — Ты бы тоже нервничал, если бы был блюдом дня. — Чушь. Большинство гостей — всего лишь наемные сотрудники: менеджеры, брокеры, трейдеры, секретари. Это им нужно опасаться расстроить тебя, чтобы не попасть ко мне в немилость. Настоящие хищники здесь были в пятницу, и они тебя одобрили. — Все равно меня пугает такое количество народа. — Тебе всего лишь надо будет пожимать им руки и быть рядом со мной во время поздравлений. Потом ты сможешь пойти общаться с детьми Фердинанда. Давай, надевай утренний костюм и галстук. Твой друг уже слоняется по дому в компании Антонова. * * * Ладно, все прошло не так плохо, как я боялся. Гости начали собираться в десять тридцать, и времени на приветствия не осталось, потому что все пошли сразу в церковь, где Конрад уже разговаривал с тем же священником, что служил в пятницу. На этот раз мне позволили в течение всей церемонии сидеть рядом с Конрадом на отдельной скамье. Фердинанд с семьей расположился прямо за нами, а бедный Хуан был усыновлен Михаэлем. По настоянию Конрада я причастился, хотя давно не был на исповеди, и, если честно, что бы он там ни говорил, я знал, что такие отношения, как наши с ним, Церковь не одобряет. По окончанию службы священник подошел ко мне и заявил, что рад тому, что герцог выбрал меня компаньоном. Я изумленно таращился на него, пока он бодро говорил, что я могу вести свою духовную жизнь, как раньше, и заниматься благотворительной работой — конечно, с ведома Церкви. Мне пришлось стоять рядом с обоими мужчинами, пока они приветствовали людей, присутствовавших на пасхальной службе. Конрад знал большинство из них, а если он кого-то не помнил или видел в первый раз, Михаэль или Моника подсказывали ему. Без четверти час гости самостоятельно расселись за круглыми столами во дворе замка. Я был усажен вместе с Конрадом, священником, Моникой, Михаэлем и Фердинандом. Неожиданно было сидеть за столом рядом со священником… Детей, бегавших вокруг, устроили за отдельными столами. Застолье тянулось очень долго. В середине обеда Конрад произнес короткую речь на немецком. Еда была великолепна, Жан-Жак превзошел сам себя. Я поймал сочувственный взгляд Хуана, неплохо проводящего время за столом с молодежью, в то время как мне приходилось чинно сидеть в окружении старшего поколения. Ну прямо как в те воскресенья, что я оставался в школе и обедал в доме директора. После десерта — торта из мороженого, странно выглядевшего, но бесподобного на вкус — Конрад, посмотрев, все ли закончили, встал и, что-то сказав по-немецки, вышел из-за стола. Остальные потянулись за ним. — Пойдем, — сказала мне Гертруда, жена Фердинанда. — Сейчас дети будут искать яйца. Бедняги мечтают об этом с пятницы. В саду творился настоящий бедлам. Маленькие и уже не очень маленькие дети вытаптывали растения, разыскивая яйца и преследуя коричневых кроликов. Не думаю, что они поймали хотя бы одного. Время от времени кто-то из них подбегал к Конраду похвастаться своими находками, и он благосклонно расспрашивал их, где и как они нашли яйца. Некоторых, самых маленьких, он даже брал на руки. Я был поражен: никогда не думал, что он любит детей и, судя по их довольным мордочкам, умеет с ними общаться. Маленькая девчушка с плачем подбежала к нему. Он поднял ее, утешая: — Пойдем, познакомимся с Гунтрамом. Он нарисует тебе симпатичного зайца, — сказал Конрад, передавая девочку мне. — Попроси бумаги у аниматоров. Она говорит только по-немецки, — добавил он. Девочка у меня на руках доверчиво смотрела, надеясь получить обещанного кролика. — Не знал, что ты любишь детей, — шепнул я Конраду. — Очень люблю. Однако с моей работой редко когда выпадает возможность с ними пообщаться. Но теперь, когда у меня есть ты, я надеюсь завести собственных, — сообщил он мне. Я решил, что, должно быть, вино ударило ему в голову. Ладно, пора что-нибудь нарисовать, иначе юная леди задушит меня, настойчиво дергая галстук. Менее чем за две минуты я получил множество заказов, кроме кролика. Слон, носорог, жираф, разные птицы, в том числе пингвин. Дети сидели вокруг меня и наблюдали, как я рисую. К счастью, потом пришел Хуан и спас мою правую руку от грозящей ей судороги, объявив им по-немецки, что пора идти смотреть выступление фокусника. Я облегченно вздохнул: — Спасибо, дружище. Я уж было думал, что никогда от них не вырвусь! — Да, ты приобрел множество маленьких поклонников. Формируешь рынок будущих покупателей? — пошутил он. — Для этого у меня есть Лусиана, — усмехнулся я. — Чем занимался? С яйцами повезло? — Нет, но зато пасхальная зайчиха принесла мне кое-что другое. Пойдем, я тебя представлю Мари Амели фон Кляйст. Очень красивая девушка, между прочим, — сказал он с идиотской улыбкой и сияющими глазами. — Девушка, может, и невероятная, но подожди, когда ты познакомишься с ее отцом и его отпрысками. — Я познакомился. И уже обрабатываю ее братьев. — Почему не ее саму? — Надо все делать по правилам. Хорошо, что ты уже занят, потому что она — красотка, а конкуренция мне не нужна, — серьезно предупредил он. Ладно, Хуан, удачи, потому что, как я подозреваю, Фердинанд может вести себя хуже Конрада — как любой мужчина, когда дело касается их собственности или дочерей. Хуан представил меня прекрасной Мари Амели, которая, действительно, оказалась весьма симпатичной, и ее братьям. Ростом с меня, грациозная блондинка с нежным голоском, голубыми глазами и идеальным, как у супермодели, лицом. Хуан, старик, у тебя великолепный вкус! Братья — типичные немцы, каштановые волосы и синие глаза; старший, Карл Отто — точная копия своего отца, работает в банке и собирается в Гарвард. Младший, Йоханес, студент-химик, все больше молчал, напоминая испуганную мышь. Через некоторое время ребята, устав от носящейся вокруг мелюзги, решили пойти погулять в лес. Большинство взрослых исчезли в недрах замка, остальные сидели во дворе, пока аниматоры развлекали детей. Я немного устал и, извинившись, отказался идти гулять, как и Мари Амели. Ее можно понять. Кому захочется ковылять по грунту на таких высоких каблуках? — Так значит, мы вместе будем учиться в университете? — она стрельнула в меня своими восхитительными глазами. У меня внезапно пересохло в горле. — Возможно, у нас будут совпадать некоторые предметы, мисс фон Кляйст. Я поступил на экономический, а вы, как сказал ваш отец, на «Банковское дело и финансы». — Давай попроще. В семье меня называют Nutte. Герцог всегда так ко мне обращается, — звонко, словно птичка-малиновка, прощебетала она. Да, теперь я понимаю, почему Хуан сразу запал на нее. Я тоже. — А меня друзья называют Гути. — Мой отец много говорит о тебе. Похоже, герцог ест у тебя с рук. Я видела, как он смотрел на тебя, когда ты играл с детьми. Пускал слюни — самое подходящее выражение, — она хихикнула, довольная собственным остроумием. Мне же ее замечание не понравилось вообще. Лучше сменить тему, потому что она — дочь Фердинанда и, возможно, будущая подружка Хуана. — Детям нравится, когда им рисуют зверушек. Она засмеялась. — Давай, Гути, не дуйся на меня. Я же официально считаюсь черной овцой в нашей семейке! Или ты предпочитаешь провести остаток дня в компании моих идиотов-братьев? Где твое чувство юмора? — Мне неприятна эта тема, — я попытался сказать это строго, но глядя в эти умоляющие глаза, трудно быть суровым. — Ладно, я буду паинькой, обещаю. Мне просто интересно, что за человек смог подцепить герцога. Ты должен обладать железной выдержкой, чтобы его терпеть. О его ужасном характере ходят легенды. Удивительно, что ты так молод, — мелодично сказала она, сильный немецкий акцент делал ее голос сексуальным. — Я на год старше тебя, — ответил я, чудесным образом успокаиваясь. Слышали когда-нибудь о дудочнике из Гамельна****? Я уверен, на самом деле он был женщиной. — Поэтому и удивительно. Линторфф — мой крестный, и я не помню, чтобы он к кому-нибудь хорошо относился, а тем более, вступал с кем-нибудь в серьезные отношения. Как сказали бы американцы, он — большая задница. — Он сегодня был очень добр с детьми. Он им нравится, а этого трудно добиться. Я наблюдал за ним, — сказал я, защищая Конрада. — Да, он добр до тех пор, пока не решит, что кто-то угрожает его власти. И вся доброта исчезнет, пока он не прогнет человека под себя. Без его ведома здесь и мышь не пробежит. — У него много обязанностей. Знаю, что временами он подавляет, но это не нарочно, — я снова вступился за него. — Надеюсь, мы с тобой станем друзьями. Нет, правда, называй меня Nutte, — она подарила мне ослепительную улыбку, и я невольно загляделся на нее. — Хорошо, Nutte, но тогда называй меня Гути. — Договорились. Скажи-ка ты мне вот что: твой аргентинский друг заинтересовался мною? — Ты его сразила наповал. Он пытается подружиться с твоими братьями, чтобы получить их одобрение. Она снова засмеялась. — Боже, в каком веке вы там у себя в Аргентине живете? Меньше всего меня волнует мнение моих братьев! Ты сам словно из позапрошлого века! Может, поэтому ты способен терпеть Линторффа… — Хуан следует традиции — как прилично знакомиться с юной леди, — сказал я, немного расстроенный ее снисходительными замечаниями. — Твой отец тоже довольно старомоден и может не одобрить Хуана. — Мой отец будет счастлив, если отыщется какой-нибудь благопорядочный идиот, который захочет на мне жениться, — она расхохоталась чуть ли не до слез. — Твой приятель мил, и я не прочь узнать его получше. Жаль, что он живет в Лондоне. Я дам тебе мой адрес, так что он сможет поболтать со мной. У тебя есть карандаш? Она записала свой e-mail, и мы немного поговорили о музыке и нашей учебе. Она закончила закрытую школу в Лозанне, и ей нравились Green Day и System of a Down. О, представляю, какое лицо сделалась бы у Конрада, если бы я стал слушать эти группы здесь. Через некоторое время к нам подошли две девушки и принялись обсуждать с Мари Амели прием и последние модные показы, и я от них сбежал. Поскольку Хуана нигде не было видно, а дети занялись поеданием тортов и шоколада, я решил поискать взрослых. Может, я смогу пообщаться с Гораном или Алексеем, тоже приглашенными на прием. В гостиной я обнаружил несколько групп тихо переговаривающихся гостей. В том числе Конрада, Фердинанда, несколько ребят, сильно смахивающих на банкиров, и Михаэля, разговаривающих в полголоса. Я решил, что герцогу надоело общаться с холопами, и он решил потусоваться с равными. Да, Мари Амели, Nutte, была права: он иногда бывает настоящей задницей, и это чудо, что он решил заговорить со мной в Венеции — со мной, бедным студентом с рюкзаком за спиной и книжкой в руках. Конрад сделал мне незаметный знак подойти к ним. — Ты знаком с мистером Дженкинсом? Он — глава подразделения валютной торговли в Лондоне. — Здравствуйте, — я протянул ему руку. — Рад знакомству, сэр, — коротко сказал он, пожимая мне ладонь. — Прошу прощения, герцог, но мне надо перехватить Ландау до того, как он уйдет. Конрад кивнул, отпуская его. Я был слегка озадачен. Мы остались стоять, а Дженкинс исчез в толпе. — Успел чего-нибудь перехватить? Видел, что ты был очень занят с чертятами, — усмехнулся Михаэль. — Только судорогу в руке, — улыбнулся я ему. — Тренируйся, и в следующем году мы сэкономим на аниматорах, — пошутил Конрад. — Благодаря тебе мы почти целый час наслаждались тишиной, — усмехаясь, заметил Фердинанд. — С маленькими детьми благословляешь каждую секунду, когда они чем-то заняты. — Я познакомился с вашей дочерью. Она очень милая. — Надеюсь, Мари Амели еще не успела втянуть тебя в неприятности, — отрывисто сказал он. — Nutte? Она — приятная девушка. Вокруг воцарилось тяжелое молчание. Конрад и Фердинанд, как разозленные быки, гневно смотрели на меня, Михаэль по-идиотски приоткрыл рот. — Как ты назвал мою дочь?! — угрожающе рявкнул Фердинанд, двинувшись на меня. Михаэль быстренько встал между нами. — Простите, если я неправильно произношу. Nutte. Мой немецкий еще очень плох. — Ах ты слизняк! Сейчас я тебя… — Хватит! Сегодня пасхальное воскресенье. Гунтрам, немедленно извинись перед Фердинандом. Мы потом поговорим о твоем поведении, — яростно взревел Конрад. — Ничего не понимаю. Приношу свои извинения, если вы считаете, что я позволил фамильярность, назвав вашу дочь ее прозвищем. Она сказала мне, что все ее друзья и даже герцог называют ее так, и мне тоже можно, — проговорил я, проглотив собственную злость на Конрада за публичный выговор. Это даже не XIX век. Это настоящее средневековье! Михаэль фыркнул — видимо, мой позор показался ему забавным. Конрад одарил его убийственным взглядом. — «Nutte» по-немецки означает «шлюха». Это слово не принято употреблять в обществе, — медленно и серьезно объяснил Конрад, а мне захотелось умереть от стыда. — Я ужасно сожалею, мистер фон Кляйст, что использовал такое грубое слово по отношению к вашей дочери. Видимо, я не так расслышал ее. Это огромная глупость. Я не имел намерения ее оскорбить, — тихо извинялся я, все еще в ступоре. Меньше всего мне хотелось ссориться с Фердинандом! — Фердинанд, найди свою дочь и скажи ей, что я не потерплю такое поведение в моем доме, — пролаял Конрад взбешенному Фердинанду; тот, похоже, был готов бежать убивать Мари Амели за эту детскую проделку. — Прошу вас, мистер фон Кляйст. Это моя вина — я неправильно ее понял. Можете спросить мою учительницу — у меня плохой немецкий, — поспешно сказал я, пытаясь поймать его за рукав. Ведь Мари Амели ничего нового не придумала — обычная шутка с иностранцами. Сколько раз мы сами посылали английских студентов по обмену к учителю испанского с какой-нибудь дурацкой фразой! В следующий раз мне не следует быть таким доверчивым. — Гунтрам, не вмешивайся. Это нечто большее, чем просто идиотский детский розыгрыш, — серьезно предупредил меня Конрад. — Я не хочу, чтобы то, что случилось в Лозанне, повторилось. Либо она ведет себя прилично, согласно ее положению, либо едет в Гюстров, — сказал он Фердинанду, отчего тот покраснел. — Я поговорю с женой и дочерью. Гунтрам, прошу простить поведение Мари Амели, — сказал он и ушел, не дождавшись моего ответа. К счастью, слуги стали расставлять на столах кофе и торты. Мне кусок в горло не лез, и я испытал облегчение, когда гости стали собираться домой. Дети получили корзинки с подарками и шоколадными фигурками. Позже, вечером, мне пришлось выслушивать от Хуана дифирамбы в адрес Мари Амели. Да, он серьезно ею увлекся… ______________________ Примечания переводчика * dulce de leche — вареная сгущенка и конфеты из нее. ** Sprüngli — швейцарское элитное кондитерское производство. *** Scheisse — черт! (нем.) **** Гамельнский крысолов, гамельнский дудочник — персонаж средневековой немецкой легенды. Согласно ей, музыкант, обманутый магистратом города Гамельна, отказавшимся выплатить вознаграждение за избавление города от крыс, c помощью колдовства увёл за собой городских детей, сгинувших затем безвозвратно. (Википедия)