Заместитель

24 декабря Уже поздно, а его до сих пор нет. Знаю, Конрад — большой мальчик, но обычно он звонит мне или передает сообщение через телохранителей. Полчаса до полуночи, а у меня нет от него вестей с двенадцати дня. Обед не может длиться так долго, и, вроде бы, я ничем его не расстроил за завтраком. Рано утром мы слушали мессу в Нотр-Дам. Забавно, но год назад, когда я в прошлый раз приезжал в Париж, то тоже туда ходил — сейчас мне вдруг вспомнились подробности. В тот день с левой стороны — в передней части зарезервированного для службы пространства, — стояло много одетых в консервативные костюмы мужчин, и вид у них был такой, словно их единственная цель в жизни — снова возвести Луи XXVIII на французский трон. Вот такие вот современные ребята. Разумеется, черни вроде меня полагалось сидеть сзади, а вездесущие туристы тем временем наматывали круги по церкви. — Кажется, я видел тебя еще до Венеции, — сказал я за завтраком. Конрад, снова вернувшись в свою суровую банкирскую ипостась, сидел напротив, погруженный в чтение документов. Он поднял глаза и очень серьезно посмотрел на меня. — Где? — пытливо спросил он, сосредоточив на мне все свое внимание. — Здесь, в Париже. В Нотр-Даме. Я тоже был на мессе ровно год назад. Церковь была заполнена армией людей, одетых в костюмы. В передних рядах, — я пожал плечами. — Ты всегда приходишь туда в этот день? Скорее всего. Это же Конрад, который всегда ест одно и то же печенье с послеобеденным кофе — без молока, без сахара — налитым в одну и ту же чашку из мейсенского сервиза, которым пользуются с тех пор, как его дедушка занял руководящий пост в банке. — Это не церковь, Гунтрам, это Dom, собор, — поправил он меня. — Нет — я не сидел там. В тот день мой рейс отложили, и я опоздал. Пришлось до конца службы стоять в толпе туристов. Поэтому в этом году я планирую прийти пораньше. Доедай, не тяни время, — сказал он более резко, чем требовалось. — Значит, я не видел тебя, — весело заметил я и в ответ получил рассерженный взгляд за то, что мешаю ему читать. — Ты должен был внимательно слушать проповедь, а не глазеть по сторонам, — чересчур уж сердито рявкнул он. — Я и слушал! — запротестовал я. Где его дух Рождества? Он разговаривает со мной, словно я — ребенок, шуршавший фантиками от шоколадных конфет в середине проповеди! Мы больше не сказали друг другу ни слова, пока ехали в собор. Меня посадили рядом с ним, но мой боковой обзор был загорожен фигурами Михаэля и Горана. Видимо, Конрад боялся, что я начну подмигивать симпатичным туристкам-японкам. Когда церемония началась, я встал, все еще злясь на него. Когда служба закончилась, люди вокруг меня потянулись к выходу. На улице они стали собираться в маленькие группы рядом с памятником Карлу Великому в дальнем конце площади. Большинство — банкиры или промышленные магнаты. Горан встал слева от Конрада, а Михаэль — справа. Я остался один и принялся глазеть по сторонам, пока остальные разговаривали между собой. Отходить от них я не решился, потому что иначе бы меня силой вернули на место. Чуть поодаль общался с другими телохранителями Хайндрик Хольгерсен, и было заметно, что ему смертельно скучно. Бедный парень! Рассматривая проходящих мимо меня туристов, я гадал, когда можно будет уйти. Несколько больших машин уже припарковались у края тротуара. Неудивительно, что часть туристов уже щелкала на фотокамеры этот впечатляющий ряд черных гробов. Ведь не каждый день увидишь машины стоимостью несколько сотен тысяч долларов, выстроившиеся в ряд. Пригрело полуденное солнце, воодушевив местных воробьев покинуть ветви деревьев и отправиться на поиски пищи. Невероятно, насколько они шустрые — ничто съедобное не укроется от их зорких глаз. — Вы воображаете, что можете править миром, но мы разоблачим вас и ваши проклятые планы! — крикнул мужчина средних лет, окруженный компанией из пяти-десяти человек, одетых, как рабочие. «Чудесно, агитаторы уже здесь», — подумал я, а Хайндрик уже пытался оттащить меня, дергая за руку. Я уперся в землю ногами — не хочу пропустить такое зрелище! Люди в костюмах мельком взглянули на говорившего и вернулись к своим беседам, словно не произошло ничего, заслуживающего их внимания, а их телохранители выстроились в неровную «линию обороны». Лицо Конрада ничего не выражало. Даже если внутри него бурлил гнев, на поверхность он не прорывался. — Вы еще хуже масонов! Вы жаждете разрушить нашу демократию, чтобы беспрепятственно выжимать из нас соки! — проорал мужчина в лицо Конраду. Горан осязаемо напрягся. Конрад устремил на агитатора один из своих ледяных взглядов, но ничего не сказал. Хайндрик в очередной раз дернул меня, и я понял, что это был последний тактичный намек садиться в машину. Швед пытался запихнуть меня в черный мерседес. Люди в костюмах стали медленно расходиться под крики рабочих, хотя для профсоюзных активистов их было слишком мало, и они производили странное впечатление. — Постой, Хайндрик, ты мне руку сломаешь! — Садись в машину и помолчи. Мы едем обратно в отель. Он с силой толкнул меня в салон. Можно охранять меня так, чтобы не убить в процессе? — Мы не будем его ждать? — Нет, герцог поедет с Михаэлем и Гораном в другой машине, — сказал он и сделал водителю знак трогаться. Я чуть не свалился с сидения, когда мерседес резко газанул. — В отель?! Я хочу погулять! — У меня приказ, что в случае беспорядков тебя нужно отвезти в безопасное место. В данном случае это отель. — Беспорядки? Семеро кричащих парней? В моем представлении, беспорядки — это минимум двести человек, вооруженных резаками. — Никогда не знаешь, чем всё может обернуться в итоге. В любом случае, плохо, что им известно место встречи, — раздраженно ответил Хайндрик. Я фыркнул: — Это секретное место? Ты серьезно?! В прошлом году даже до меня дошло, что целый взвод серьезных мужиков в дорогих костюмах тут явно неспроста. Да вы понятия не имеете, что такое секретность. Когда мы приехали в отель, он отвел меня прямо в номер, не позволив даже зайти в ресторан поесть. Я уселся в гостиной, пыхтя от негодования. — Не будешь ли так любезен сказать, куда исчез герцог с компанией? — Мне неизвестно, где они встречаются. Спроси у Горана. Шатобриан будешь? — Здорово. Ты только что спас меня от семи стариков для того, чтобы угробить мое сердце порцией красного мяса. Мне можно его только раз в неделю. — Тогда вареный цыпленок. Не надо на меня обижаться. Я… — …просто следую приказу, — устало хмыкнул я. — У вас в армии, наверное, висел плакат с этой фразой? — Во флоте, — высокомерно поправил он меня. — Слушай, не злись на меня. Ты должен оставаться здесь, пока не поступит других указаний. Я тоже тут застрял. Постарайся относиться к этому проще. — Ладно, извини. Это не твоя вина, что босс помешан на контроле, — пробормотал я. — Чего уж там, конечно, ужасно, приехав в такой город, как Париж, сидеть взаперти в номере, даже таком роскошном, — сочувственно сказал Хайндрик. — Я закажу обед, а потом можно чего-нибудь посмотреть. У меня есть Оригинальная трилогия на DVD. Звездные войны, конечно, что еще?! — Ты настоящий фанат, — рассмеялся я. — Как думаешь, они выкинут нас из отеля, если мы закажем попкорн? — Нет, если мы попросим подать его в серебряной миске, — ухмыльнулся Хайндрик. Мы неплохо провели послеобеденное время, наблюдая за приключениями любимых героев. В семь Хайндрик ушел сделать несколько звонков и вернулся только в девять, чтобы сообщить мне, что герцог к ужину не придет, и я должен поужинать и ложиться спать. Я был слегка разочарован. В Аргентине рождественскую полночь всегда встречают с семьей или с друзьями. Даже такие одиночки, как я, всегда находят, что делать в сочельник. Когда я учился в школе, на Рождество я уезжал в семью одного из учителей, а иногда — к своему юристу. Позже один сочельник я встретил в трущобах, помогая готовить, а потом остался с детьми. Следующий сочельник я праздновал тут, в Париже, на мини-дискотеке в хостеле, где мы познакомились с двумя девушками, которые потом втянули Федерико в огромные неприятности и полностью перевернули мою жизнь. Я до сих пор вспоминаю о них с жалостью. Они не заслужили закончить свои жизни в венецианском канале только из-за того, что украли наркотики неизвестно у кого. Возможно, те ребята, что их убили, вернули себе часть этой дряни и продали по хорошей цене. Не говоря уже о том, что Конрад «компенсировал» им их «убытки», причиненные попыткой Федерико поиграть в наркоторговца. Надо признать, что Конрад, в свою очередь, «компенсировал» свои потери путем сделки по обмену бондов на локальную валюту, заставив знаменитого сенатора, мать Федерико, одобрить транзакцию. Около 535 миллионов дохода до налогообложения, если мои подсчеты верны. Ну да, это был «урок аргентинским политиканам», но в конечном счете именно Конрад оказался в выигрыше. Тут надо еще подумать, кто самая большая акула во всей этой истории. Я до сих пор не понимаю, как Федерико мог быть настолько сумасшедшим, чтобы ввязаться в это мутное дело. Легкие деньги? Секс? Какая-то бессмыслица. Если девушки хотели попробовать себя в роли дилеров, зачем им было рисковать, связываясь с двумя идиотами-туристами вроде нас? Больше чем уверен, что для этого можно найти сотни более умелых людей, способных объехать всю Европу с пятью килограммами кокаина. Как могла полиция знать, что там было пять кило, если к тому времени, как девушек нашли, они были уже мертвы? Осведомитель? Ну тогда парню надо работать в секретной службе. Почему Фефо так настойчиво обвинял меня, если знал, что его история не выдержит проверки? Чтобы выиграть время? Запутать расследование? Возможно, полиция лгала ему, чтобы сфабриковать обвинение против меня, потому что им нужно было найти виновного в убийствах, а Фефо не мог этого сделать. Если у тебя есть три килограмма порошка дома, почему ты берешь на продажу только 150 грамм? Если ты не знаешь, что с ним делать, или не имеешь сети для распространения, ты просто продаешь всю партию, как однажды сказал Кучо, наш местный наркобарон, объясняя мне суть своей работы. Неужели они серьезно думали, что я перевожу «багаж» или часть его? Все это дело выглядело очень мутным и походило на подставу, как это назвала Мартина, когда орала на Конрада. Возможно, нападение на меня в Буэнос-Айресе на самом деле не было простым грабежом, а местью, как склонен считать Конрад. Ребята, конечно же, знали, кто мы такие, и это было еще до сотрясения мозга, так что в этой части я уверен. Нечистая совесть — вот как это называется. От всех этих размышлений у меня адски разболелась голова. Слишком много ответов, которые я не готов получить. — Почему ты до сих пор не спишь и сидишь в темноте? — голос Конрада заставил меня подпрыгнуть на диване. Я несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Он сел рядом и притянул меня к себе. — Я ждал тебя. Сколько времени? — Около часа ночи. Хольгерсен не сказал тебе ложиться спать? — Да, сказал. Я просто потерял счет времени. Где ты был? — На встрече, вместе с Михаэлем и Фердинандом. Я тут кое-что для тебя прихватил с набережной. На мои колени лег коричневый кулек с жареными каштанами. — Спасибо. Откуда ты знаешь, что я их люблю? — я благодарно поцеловал его. — Я заметил, как ты смотрел на них в Латинском квартале, — он ухмыльнулся. — Еще пара таких взглядов, и я начал бы ревновать к уличному продавцу. — Ты невозможен! — засмеялся я, целуя его в щеку. — Ты общался с Фердинандом? — Да, он приехал на встречу, и потом мы обсудили между собой несколько личных вопросов. Не смотри так взволнованно. Там был Михаэль — чтобы не дать нам поубивать друг друга. Фердинанд вернулся в Цюрих. Руки-ноги на месте. — Вы с ним помирились? — Мы объяснили друг другу свою точку зрения. Это первый шаг к примирению. Я не могу спустить ему оскорбление моей семьи, хотя Гертруда прямо нарушила мои приказы, вернув девочку обратно в Цюрих. Но это не рождественский разговор, котенок. — Рождество завтра. — Сейчас второй час ночи, так что технически уже Рождество. Не поделишься? — спросил он, показывая на кулек с каштанами, про который я забыл. Я открыл его, и Конрад взял каштан, с легкостью выковыривая содержимое из оболочки, чего я никогда не умел, вечно оставляя после себя кучу скорлупы и недоеденной мякоти. Он улыбался смущенно и в то же время хитро, и я не смог не улыбнуться в ответ, чувствуя, как от взгляда на него сладко тает сердце. Неожиданно он положил орех мне в рот. Я проглотил, задыхаясь от смеха, и наклонился, чтобы поцеловать его пальцы. Для него этого оказалось достаточно. Он буквально напрыгнул на меня, целуя в губы, его язык просился внутрь. Я позволил, предвкушая дальнейшее развитие событий. Мы целовались, как в последний раз. Обхватив его за шею, я потянул его на себя, а он тем временем заставил меня лечь на диван. Я подвинулся, позволяя ему нависнуть надо мной и продолжить атаковать шею, покрывая ее поцелуями и потом вылизывая их места. Я ласкал его шею сзади, отчего он мурчал, как большая кошка. — Может, нам стоит продолжить в постели? — прошептал он, мусоля мне мочку. Как я могу что-нибудь решить, если ты меня отвлекаешь? Так нечестно! Он выпутался из моих рук и решительно прошагал в спальню. Я сел на край дивана, слегка обиженный тем, что меня бросили. Поднялся и на ходу стал снимать брюки и расстегивать рубашку — Ага, кое-кто сегодня очень озабочен, — хмыкнул Конрад. — Кто бы говорил! Установил новый рекорд по скоростному раздеванию? — фыркнул я, жадно глядя на него и кусая нижнюю губу под его голодным взглядом. — Просто мне хочется поскорее открыть мой подарок, — он в шутку надул губы, и я со смехом бросился к нему в объятья. Мы упали на кровать и снова вернулись к поцелуям. Оставшаяся одежда куда-то подевалась, и мы потеряли пару пуговиц. Он по-звериному оскалился и залез на меня. Я хихикнул, и он, урча, втянул в рот мой сосок, языком выписывая вокруг него круги, посылая волны удовольствия по позвоночнику. Без предупреждения он сполз вниз и одним махом глубоко заглотнул мой член. Я вцепился в покрывало, словно оно стало последним якорем — удовольствие было столь велико, что заставило меня потерять связь с реальностью. Он сосал, сводя меня с ума; я совершенно забылся, все посторонние мысли развеялись, как дым. Он начал судорожно меня растягивать, но мне отчаянно хотелось почувствовать его в себе, и я простонал: — Пожалуйста! Не могу больше! Конрад вынул пальцы, встал на колени, поднял мои бедра, положил мои ноги себе на плечи и не медля вошел в меня. Склонившись надо мной, он, чтобы не придавить меня, перенес весь свой вес на руки и стал медленно двигаться, превращая секс в изысканную пытку. Я понимал, что он сдерживается из последних сил, да и я отчаянно нуждался в нем. Выгнувшись, я попытался дотянуться до его губ, он наклонился ниже, ловя мой рот пылким поцелуем. Когда мы оторвались друг от друга, он ускорил темп, и мы вместе достигли пика удовольствия. Тяжело дыша, Конрад распластался на мне, а я обвил его бедра ногами, чтобы быть к нему как можно ближе. Мои руки успокаивающе гладили его по спине. Мы лежали так довольно долго, пока дыхание не выровнялось, и я стал покрывать его лоб и щеки короткими поцелуями. — Мне невероятно повезло, что у меня есть ты, — пробормотал он мне на ухо. — Ты — моя жизнь. — Я тоже тебя люблю, — ответил я, озадаченный смущением, волной накрывшим меня. — У меня кое-что для тебя есть, — немного неуверенно сказал он. — У меня тоже. Я — первый. — Нет, я первый сказал. Сейчас моя очередь, — поддразнил меня Конрад. — Ну нет! Может быть, у тебя тут где-то спрятан индийский слон, и мой подарок будет выглядеть жалко на фоне твоего, — быстро сказал я. Он засмеялся. — Возможно, ты не так уж и ошибаешься, но затащить слона в самолет довольно трудно, — ответил он, высвобождаясь из моих объятий. — Отвернись. Хочу одеться, — попросил я. — Это невероятно: мы прожили вместе год, а ты вдруг стал стесняться после секса, — прокомментировал он, глядя на меня сияющими глазами и не пропуская не единого моего движения, пока я искал пижаму. Нахал. — Подарок спрятан, и я не хочу, чтобы ты видел, где он, — неубедительно оправдывался я, краснея от того, что он все с большим интересом разглядывал мое тело. — К чему эта скрытность, если ты все равно собираешься отдать мне его? Невозможный человек! Я все-таки нашел пижамную куртку со штанами и надел их. Все, представление окончено. Он что-то проворчал и закрыл глаза. Хороший мальчик. Я пошел в гардеробную и заглянул в свой чемодан, куда Фридрих положил тубус с акварельным рисунком, который я делал для Конрада весь декабрь. Уверяю вас, спрятать что-нибудь от него довольно трудно. Только старый лис дворецкий знал, что там, и упаковал рисунок вместе с другими вещами. Спальня была пуста; я нашел Конрада в гостиной на диване, в пижаме и бархатном домашнем халате, с кожаной папкой на коленях поедающим мои каштаны. — Я думал, это — мне, — укоризненно сказал я. — Я поделился с тобой, — ответил он, но дал мне еще один. — Раз у нас всё так официально, я тоже оделся. Улыбнувшись, я протянул Конраду тубус, волнуясь, понравится ли ему. Он снял крышку, достал лист и осторожно развернул его. Долго смотрел на пейзаж, и его молчание с каждой секундой нервировало меня все больше и больше. — Это… — Мост над ручьем с ивами на Торчелло. О, у него тоже фотографическая память. — Да. Если тебе не нравится, не проблема — выкинь, — поспешно добавил я. — Одна из твоих лучших работ. У меня нет слов. С одной стороны, вода и отражающиеся в ней ивы выглядят мирно и невинно, но в то же время листья на деревьях, кажется, вот-вот чувственно задрожат, и ты почувствуешь ветерок. Это не просто пейзаж, — медленно проговорил он. — Ну, в тот день ты тоже не был святым, — я покраснел, вспомнив наш первый поцелуй. — Это прекрасный подарок. Спасибо, — он нежно поцеловал меня. — Он совершенно точно пойдет в мой офис. — Рад, что тебе понравилось. Но у тебя там висят хорошие картины. — Это решено. Остерманн может жаловаться, сколько хочет… Сейчас моя очередь, — он вручил мне папку. Внутри лежала купчая на недвижимость, составленная на испанском. — Что это? — спросил я, не будучи уверенным, что действительно хочу знать. — Думаю, купчая на сельский дом в Аргентине. Ла Канделарию. Я хочу, чтобы он был твой. Ведь тебе там очень нравится. — Конрад, это слишком. Целое поместье! — я был ошеломлен. — Не все, только дом и сад. А земля была объединена с участками, которые мы выкупили у соседей, и сейчас Долленберг энергично засаживает ее соей, словно завтра наступит конец света. Мои растения — твои новые соседи. Если дом слишком большой, ты всегда можешь пригласить в гости меня.