Заместитель

23 апреля Я сегодня слишком нервничаю, чтобы рисовать. Только все запорю. Что за дерьмовый день! Другого слова не подберешь — именно дерьмовый. Обычный вторник. Лекций сегодня не было, но Корина и Петер решили, что будет неплохо спокойно посидеть в библиотеке и начать делать задание по макроэкономике. Мы всё утро работали в хорошем темпе и к двум часам все почти доделали. Осталось только написать начисто. Я пошел обедать в кафетерий и обломался. Эти немцы, ладно — швейцарцы, могли бы проявить хоть немного понимания. Всего только пять минут третьего, и они уже не подают ланч? Ладно, пусть будет чай и сэндвич с лососем. Нет, спасибо, я не хочу кекс в этот час. Сейчас не время для кофе, несмотря на ваше идиотское расписание. Все нормальные люди в эту пору обедают! Я вернулся в библиотеку и стал набирать текст готового задания в файл. Все равно куча времени до пяти, когда за мной приедет Хайндрик. Глубоко погрузившись в работу, я не сразу заметил, что напротив меня кто-то сел. — Привет, парень. Помнишь меня? Это был тот идиот-репортер из Давоса. «Independent Fools»*, или что-то вроде того. Я захлопнул крышку лэптопа и встал, чтобы уйти. — Постой! Хочу с тобой поговорить, — сказал он, схватив меня за руку. Я глянул на него, и он убрал руку. Наверно, я все же перенял немного высокомерия от своего окружения. — Я не хочу. Доброго дня, сэр. — Послушай, я не думаю, что ты замешан в их делах. Видно, что ты — хороший человек. Но для меня загадка, как такой скромный парень, как ты, оказался в постели такого ублюдка, как Линторфф. — Абсолютно верно. Я не имею отношения к их банкам. Если вам нужно взять интервью, позвоните в отдел по связям с общественностью. Наверняка у них есть такой отдел… — Ага, я познакомился с ними в Давосе. Одно ребро сломано, иначе бы я навестил тебя раньше, — фыркнул он. Я застыл на месте. — Иди сюда, парень. Поговори со мной немного. Давай, а? — попросил он почти умоляюще. Я снова сел. — К тебе очень сложно подобраться. У тебя охраны больше, чем у Принца Уэльского. Если ты не в крепости, вокруг тебя всегда двое-трое громил. А в студии Остерманна еще хуже — там к твоей охране прибавляются телохранители старушек. — Вы здесь, чтобы обсудить организацию моей охраны? — холодно спросил я, тщательно скрывая страх. Три телохранителя? Я думал, только Хайндрик. — Это просто констатация факта. Послушай, я слежу за деятельностью организации Линторффа больше десяти лет. Они опасные сумасшедшие ублюдки. Убийцы, которые ни перед чем не останавливаются, чтобы достичь своей цели. — Какой цели?! Мирового господства? Нет, нет, погодите — возвращения власти Католической Церкви, как это было в средние века! — с иронией сказал я. — Нет. Их заботят даже не деньги, а власть. Они желают контролировать все, что только могут. Иллюминаты стремятся управлять миром, это так, но Орден хочет усилить власть над криминалом. Ты видишь внешнее — банкиров и промышленников, но на самом деле их мощь проистекает из других источников: они контролируют наркооборот, торговлю оружием и проституцию в Европе, части Центральной Азии и в Латинской Америке. Этими деньгами финансируются их компании. Они прекрасно сознают границы своих возможностей, поэтому не суются в США и не ссорятся с китайской и японской мафией. Но здесь они управляют всем, уже на протяжении трех веков. — У меня нет времени выслушивать вашу ложь, сэр. — Сядь. Скажи-ка мне, почему Линторфф так любит держать все в тайне? Он никогда не дает интервью и не появляется на публике. Он отклоняет все предложения о политической карьере. Его друзья-банкиры отмывают деньги от нелегальных операций в Европе и Латинской Америке. Его организация предлагает содействие в легализации состояний сомнительного происхождения и защиту от преследования правоохранительных органов. Они устанавливают и свергают правительства в маленьких странах. Колумбийские наркобароны дрожат от ужаса при одном упоминании Ордена — это говорит само за себя. — Хорошего дня, сэр. Если у вас есть доказательства этих обвинений, обратитесь в полицию. — Я не могу! Вся полиция ими куплена. Мне нужен финальный штрих, чтобы опубликовать о них материал. Мы должны всем показать, что они собой представляют! Послушай, дело с наркотиками в Венеции было срежиссировано. Те девицы работали на русского драгдилера, и он подослал их с наркотиками к твоему другу в Париж. Мне это известно от осведомителя в Париже. Местные дилеры в Венеции пожаловались полиции на «вторжение» на их территорию, и кто-то убил девушек, так что они никогда уже не скажут, кто их нанял. После этого твой друг сразу попадает в тюрьму, и далее было бы логично арестовать тебя, но чудесным образом полиция лишь допрашивает тебя и отпускает совершенно без претензий. Что для меня непонятно, так это зачем Линторффу нужно было затевать весь этот фарс, если он мог просто тебя соблазнить. Бессмыслица. — В этом вообще нет смысла, если учесть, что я был более чем счастлив принимать его знаки внимания. Вам сказал осведомитель? И вы действительно думаете, что я вам поверю? — Я пытался поговорить с женщиной-сенатором, но она не захотела иметь со мной дело. После того, как она полюбовалась на пятерых парней, которых натравила на тебя, удавленных в конюшне ее загородного дома в ее собственной стране, с кишками наружу и со следами пыток, сенатор пересмотрела планы мести Линторффу. Местная полиция просто избавилась от тел и закрыла на все глаза. Позже ее сыну подстроили аварию, в которой он едва не погиб. — Откуда вы всё это взяли? — Не выдаю свои источники. Но они вполне надежны. Послушай, парень, ты должен помочь нам остановить этого человека. — Нам? — Моей организации. Мы боремся против них. Подобные теневые структуры в конце концов разрушат демократию и свободу. Под их властью единственное, что нам будет позволено, это переключать каналы телевизора. Банки купят тебя с потрохами! — крикнул он. Всё, хватит с меня этого фанатика. Я собрал вещи и сунул лэптоп в чехол. — Ты спишь с ним, ты сможешь получить от него информацию! В постели у людей развязывается язык! — завопил он. Несколько студентов повернули головы в нашу сторону. Чудесно! Теперь весь университет будет считать меня кем-то вроде Маты Хари. Только вот ее расстреляло ее собственное правительство. Я пошел прочь, уже не слушая, что он мне кричит вслед. Сердце билось, как отбойный молоток, и перед глазами всё плыло. Я сделал глубокий вдох, но это не помогло. Выйдя на улицу, я почти побежал в сторону банка. Но не прошел я и ста метров, как рядом остановился черный BMW с разъяренным Хайндриком за рулем. — Живо в машину! Сколько раз нужно повторять, чтобы ты не выходил из помещения один?! — рявкнул он. — Просто лучше делай свою работу и в следующий раз не пускай в здание репортеров. Он медленно выругался. Кажется, на шведском. — Едем в банк. Ты выглядишь бледнее, чем обычно. Да, я чувствовал себя дерьмово, голова кружилась, тошнило, а сердце готово было взорваться. Он припарковался в своей особенной манере — посередине улицы, не обращая внимания на другие машины. Поскольку сигналить здесь было запрещено, он получил несколько гневных возгласов на немецком. К счастью, машиной занялся другой охранник, а Хайндрик под удивленным взглядом девушки на рецепции потащил меня к лифту. Стремительный бросок Хайндрика затормозила Моника. — Гунтрам, дорогой, боюсь, что герцог сейчас на встрече, — сказала она, не обращая на шведа внимания. — Не хочешь подождать у меня? — Нет, мы идем к мистеру Павичевичу, — рявкнул Хайндрик, пытаясь подтащить меня к лифту. — Холгерсен, будьте добры, не трясите Гунтрама, как тряпичную куклу. Если вам нужно поговорить с мистером Павичевичем, вы уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно найти его кабинет, — сказала она, буравя его взглядом. Если бы не ужасная тяжесть в груди, меня бы позабавило выражение лица Хайндрика. Он выглядел, словно побитый щенок. — Да, мисс Лейден, — покорно опустив голову, пробормотал он. — Хорошо. Идите. — Моника, нельзя ли попросить у вас воды? Мне нехорошо. — Разумеется. Садись, сейчас принесу, — сказала она, озабоченно глядя на меня. Меньше чем через минуту у меня уже была вода. Я выпил оранжевую таблетку от давления и ослабил воротник, чтобы легче дышалось. — Спасибо, Моника. Мне гораздо лучше. Она с большим сомнением посмотрела на меня и отошла, набирая номер на телефоне. В кабинет вбежал очень злой Горан, за ним Хайндрик. На этой вечеринке не хватает только Михаэля. А вот и он… — Изложи ситуацию, — рявкнул мне серб. — Гунтрам плохо себя чувствует. Я уже вызвала доктора, так что отложите свои допросы на потом, — твердо сказала Моника. Я люблю эту женщину! — Это займет только минуту, Моника. Давай, Гунтрам, расскажи нам, что случилось. Холгерсен не сказал ничего внятного, — вмешался Михаэль. — В университетской библиотеке ко мне подошел тот журналист из Давоса. Он появился из ниоткуда и стал кричать, что вы все вроде мафии, отмываете деньги в Европе и Латинской Америке. Несогласных убиваете. Но самое интересное то, что Конрад нанял двух проституток организовать то происшествие в Венеции, а потом убил их, и всё это для того, чтобы я в него влюбился. А ведь я встретил бедняг еще до него, в Париже! — Это возмутительно, Михаэль! Герцог не будет вами доволен, когда услышит, что этот человек снова докучал Гунтраму, доведя его до инфаркта, — строго сказала Моника. — Моника, у меня не было никакого инфаркта. Просто я перенервничал из-за того, что этот человек сумел подкараулить меня в университете. Он откуда-то знает, сколько у меня телохранителей. Кстати, у вас, Горан, хобби выпускать кишки людям. Еще он на всю библиотеку орал, что я должен спать с Конрадом, чтобы добыть информацию, которая спасет демократию и свободу. Ему реально нужен психиатр! — сказал я, постепенно успокаиваясь. — Горан, в мой кабинет, — скомандовал Михаэль, и они оба исчезли, а в комнату вошел врач. С кардиологическим набором. Должно быть, они держат его здесь на случай ажиотажа на бирже. Он осмотрел меня и вынес вердикт: на фоне общего сердечного состояния такие симптомы указывают на стенокардию. Мне нужно отдыхать, принимать прописанные лекарства и в ближайшие два дня не торговать. Но это не инфаркт, и не нужно ложиться в клинику. Просто отдыхать. Когда он ушел, я сказал Монике: — Меня только что повысили до трейдера. Где моя Ламборгини? — Надеюсь, ты не станешь перенимать у Михаэля его ужасное чувство юмора, — сказала она сухо. — Можешь пойти, отдохнуть в спальне герцога, пока он не освободится. Я предупрежу его. Мне не оставалось ничего, кроме как послушаться ее. Через кабинет Конрада я прошел в спальню и закрыл за собой дверь. Надеюсь, он не рассердится, если я воспользовался его кроватью: после того, как я снял куртку и туфли, стало очень холодно. Совершенно без сил, я забрался под покрывало, но заснуть не смог. Что, если он не соврал про мать Федерико? В его версию событий в Венеции я не поверил ни на секунду. Я же познакомился с девушками до Рождества, правильно? На вечеринке. Та парочка американских солдат считали, что девушки туда пришли не просто так. Конрад в тот день был в Париже, в Нотр Дам, и даже если предположить, что это самая молниеносная влюбленность в мировой истории, у него не было времени организовать такой спектакль! Меньше чем за восемь часов? Уже не говоря о том, что он бы взорвался от ревности при мысли о том, каким образом эти девушки могли попытаться привлечь мое внимание. Видел я его «приятелей» в Нотр Дам — вряд ли у Конрада было время пускать слюни на туристов, и, если честно, в старой куртке и с рюкзаком я представлял собой в тот день не самое привлекательное зрелище. До сих пор удивляюсь, что он заметил меня в Венеции. У семьи Федерико нет недвижимости в Буэнос-Айресе или в окрестностях. Его семья происходит с северо-запада страны. Они занимаются добычей полезных ископаемых с XVIII века, несчастные индейцы могут это подтвердить. Конрад или его люди не смогли бы добраться до их дома за один день — это около 1600 километров в одну сторону, 3200 километров туда и обратно. Горан или кто-то еще живьем выпустил кишки пятерым? Да у Хайндрика был бы нервный срыв, если бы на его идеальный костюм попали брызги крови! А в Буэнос-Айресе Альвеары живут в небольшом отеле, там нет никаких конюшен, только гараж. Что касается аварии, в которую попал Федерико, Хуан и Лауча, непосредственные очевидцы, видели, что все это было результатом неблагоприятного стечения обстоятельств, безрассудства и глупости. Но я все равно никак не мог успокоиться. Меня беспокоило другое — отмывание денег, предполагаемые контакты Ордена с мафией. Методы Конрада иногда жестоки и порой балансируют на грани закона, но он не мог бы такое делать. Впрочем, если репортер солгал в деталях, он мог исказить и общую картину. Почему этот человек так упорствует? Я ничего не знаю, и если он верит во всемирный заговор, пусть напишет книгу, я-то тут при чем? — Признаюсь, это была одна из моих фантазий, но не при таких обстоятельствах, конечно, — сказал Конрад, присаживаясь на край кровати и гладя меня по щеке. При этом у него был такой серьезный тон, что я чуть не рассмеялся. — Если бы кровати умели говорить… — слабо улыбнулся я; голова все еще кружилась. — Здесь никогда ничего не было. Поверь мне, — ответил он и мягко поцеловал меня в губы. — Кроме того, по словам доктора, тебе нужен отдых. — Ага, я теперь не в форме. Пожалуй, не пойду на концерт Металлики этим летом. — Что он сказал на этот раз? — устало спросил Конрад. Мне стало его жалко. Теперь из-за меня у него на одну проблему больше. — Сказал, что ты возглавляешь теневую организацию, действующую в Европе, Центральной Азии и Латинской Америке, но вас нет в Китае, Японии и США. Ты — глава этой организации, которая предоставляет услуги по отмыванию денег мафиозным боссам, и они вас боятся. Даже колумбийские наркобароны трясутся от страха при упоминании Ордена. Он усмехнулся: — Да, блокирование кредитных карточек иногда производит подобный эффект. Что еще? Я рассмеялся, но он оставался серьезным. — Ты нанял двух русских проституток, чтобы втянуть Федерико в распространение наркотиков, а потом спас нас, и я в тебя влюбился. Только одна неувязочка: эти девушки появились на моем горизонте гораздо раньше, чем ты… Еще ты убил пятерых человек, которые на меня напали, и вывесил их тела в поместье матери Федерико, которое находится в 1600 километрах от Буэнос-Айреса, а наша полиция закрыла на это глаза. Так что ты за один день успел похитить пятерых человек и покрыть расстояние в три тысячи километров. — Я впечатлен собственными способностями. Продолжай, — сухо прокомментировал он. — Его источники — это осведомитель в Париже, кто-то в Аргентине и колумбийский наркобарон. Этот парень точно ненормальный, но почему он прицепился именно ко мне? Ему надо было заняться Михаэлем или Фердинандом. Они знают о тебе больше, чем я. Он даже имел наглость сказать мне, что я должен спать с тобой, чтобы ты выдал мне планы захвата мирового господства. Тем самым я спасу демократию и свободу от тирании банкиров. — Это все, Гунтрам? — Я не записывал за ним, — обескураженно сказал я. Он напряженно смотрел на меня, и мне стало не по себе. — Ему известно, сколько человек у меня в охране. Хайндрик и еще двое, о которых даже я не знаю. Твой дом — это крепость, и меня там держат взаперти, словно сказочную принцессу. Теперь доволен? Нет, кажется, не слишком… Конрад смотрел хмуро, глаза потемнели. Он механически перебирал мои волосы. — Этот человек становится надоедливым. То, что он смог подобраться к тебе дважды — уже плохо, но его осведомленность о твоей охране — это настоящая проблема. Я поговорю с Гораном. — Не трогай его. Просто он очень хороший папарацци. Не думаю, что он собирался сделать мне что-то плохое. Просто парень слегка с приветом. Возможно, если ты поговоришь с ним… — И что будет? Если его мозг измыслил такой сложный бред, думаешь, одна беседа что-то изменит? — Он сказал, что твои люди сломали ему ребро. Это правда? — Если так, ему следовало бы предъявить нам обвинение. Разумеется, никто ему ничего не ломал. Мы долго молчали. — Почему ты заговорил со мной в Венеции? — Прости? — Что тебя заставило заговорить со мной? — Ты был самым чудесным созданием, какое я только видел в своей жизни: сидел, тихо читал книгу и безуспешно пытался отогнать голубей. Я шел на встречу в Музей Коррера, когда увидел тебя. Ты напомнил мне одного человека из прошлого — во всяком случае, внешне — и на секунду я подумал, что вижу привидение. Возможно, я хотел убедиться, что воображение не сыграло со мной злую шутку, — сказал он, улыбаясь воспоминаниям. — Он мертв? — Для меня — да. Я порвал с ним все связи. Когда бросаешь наркотик, то стараешься исключить любое напоминание о нем. — Тем не менее, я на него похож, и я здесь. — Я уже не уверен, что вы вообще похожи. Это было так давно, что, возможно, я идеализировал его красоту. Поверь мне, Гунтрам. Ты бескорыстен, даже чересчур. Полностью отсутствует инстинкт самосохранения. Это чудо, что у меня есть ты, — мягко сказал он, и я его поцеловал. — А еще ты непослушный. Нам нельзя — пока врач не осмотрит тебя, — он отстранился, а я разочарованно застонал. — Ты мог хотя бы сказать, что за мной таскаются три человека. — Я говорил, что твоя охрана будет усилена. Но они бесполезны, если даже простой журналист их засёк. — Очень настойчивый журналист. — Попытайся немного отдохнуть перед тем, как мы поедем домой. Мне еще надо поговорить кое с кем. — Не вини Михаэля за все это. Вспомни леди Ди. Папарацци всегда ухитрялись сделать ее фотографии. — И где она сейчас?.. Какая потеря! Красивая и умная женщина… Горан должен лучше делать свою работу. После Давоса Михаэль больше не отвечает за безопасность. У него слишком много других забот. * * * Еще я получил накачку от Горана. Да, тем же вечером. В лимузине по дороге домой. Горан устрашающ сам по себе, и ему не требуется поддержка Конрада, чтобы быть убедительным. Но нет, он дал мне полный инструктаж в присутствии своего босса, а потом еще повторил его для Фридриха. Не спрашивайте меня, зачем. Фридрих отвечает за дом, а не за меня! Вряд ли тот журналист собирается отравить мою пищу. Так вот, мы ехали домой, в замок (отныне темница); я и Конрад сидели рядом, Горан напротив. Он начал без предисловий: — Гунтрам, ты не должен выходить из дома всю следующую неделю. Даже в университет. Поскольку сейчас середина семестра, ты без проблем можешь заниматься дома. Попроси своих друзей сообщать тебе задания. — Журналист заварил кашу, а расхлебывать должен Гунтрам? — пожаловался я, но никакого сочувствия у них не встретил. — Мы поменяем тебе мобильный телефон и лэптоп. Сделай список файлов, которые хочешь перенести. Программисты завтра посмотрят. Также тебе будет выделен почтовый аккаунт от банка, и будешь пользоваться только им. Он безопаснее. И забудь обо всех этих штучках типа ICQ, мессенджеров, чатов и тому подобном. — Что?! У меня там нет ничего ценного, разве что конспект справочника Самуэльсона** и электронные письма. — Возможно, они их читают. — Меня замутило. — Не хочу тебя запугивать, но этот человек может быть опасен. По моему мнению, религиозные и политические фанатики хуже всего. До сегодняшнего дня он считал тебя средством, которое можно использовать в крестовом походе против герцога, но отныне ты — его враг, так как все нам рассказал. Дважды. Теперь у него не осталось сомнений, кому ты предан. Отныне ты — цель. — И что дальше? Я должен держать Хайндрика за руку во время лекций? — Гунтрам! — одернул меня Конрад. Ладно. Этого не стоило говорить. — Извините, Горан. Но это уже чересчур. — Нет, в самый раз. Что касается твоего распорядка дня (когда я решу, что тебе можно вернуться в университет), он будет следующим. Утром Хайндрик отвозит тебя в университет, и ты присутствуешь только на лекциях и семинарах. Когда они заканчиваются, ты отправляешься в банк и остаешься там, занимаешься у Моники в кабинете или в библиотеке на втором этаже. Или сразу едешь домой и сидишь там. ЕШЬ ты только в банке. И ничего — в университете. Когда я говорю «ничего», я имею в виду именно «ничего» — ни кофе, ни чай, ни колу, ни сэндвич. — Очень хорошо — потому что я не знаю, что теперь делать, если мне понадобится в туалет, — сыронизировал я. — Только во время перемен, когда вокруг другие студенты. В одиночестве — ни в коем случае. — Это университет, Горан, там не опасно наклоняться за мылом! — Гунтрам! — рявкнул Конрад. Спасибо, милый, я помню свое имя! Я покосился на него, разозленный, что он поддерживает этот бред. Что дальше? Мне будут каждое утро выдавать ланч-бокс? Я тяжело вздохнул. — Этот человек сумел дважды побеспокоить тебя. Мы не знаем, псих ли он или профессиональный киллер, испытывающий нашу систему безопасности. — Вы видели, какой он рыхлый? Этот парень не догонит даже отъезжающий от остановки автобус! — возразил я. — Либо так, как я сказал, либо распрощайся с учебой на неопределенный срок, — пролаял Горан. Я оглянулся в надежде найти поддержку у Конрада, но нет, он был на стороне этого параноика. — Машину тебе тоже поменяют. — Ни за что не буду ездить на одном из этих монстров! — Существуют более компактные модели, и сейчас во многих странах принято пользоваться бронированными автомобилями, — сухо ответил Горан. — Еще ты можешь заниматься у Остерманна, но Хайндрик должен находиться в той же комнате, что и ты. Я застонал и внутренне посочувствовал Хайндрику, которого тоже заставили посещать студию. Теперь он мой собрат по несчастью. — Что-нибудь еще? — Ограничь свои контакты в университете теми, кого ты знаешь с предыдущего семестра. Не доверяй новым людям, которые попытаются познакомиться с тобой. Если тебе потребуется заниматься с кем-то незнакомым, я хочу знать его полное имя прежде, чем ты что-то сделаешь — даже прежде, чем ты сядешь рядом с ним в библиотеке. — Конрад, это уже слишком! — взорвался я. — Гунтрам, отныне вопросами твоей безопасности занимается Горан, — строго сказал Конрад. — Боюсь, что мы с Михаэлем слишком тебе потакали, предоставив тебя самому себе. Названные Гораном меры необходимы, пока мы не выявим источник утечки в нашем окружении и не найдем предателя. Я сожалею, что вынужден окружить тебя такой плотной сетью охраны, но ты должен понять, что при твоем состоянии здоровья стрессы тебе противопоказаны. Слышал, что сказал сегодня врач? Явные симптомы стабильной стенокардии. Доктор Ван Хорн осмотрит тебя. Если я снова увижу этого жалкого журналистика, я первым убью его! Эти двое безжалостных свиней стали что-то обсуждать между собой по-русски, посчитав дело решенным: Гунтрам должен сидеть дома, как мышь под веником, хорошо себя вести, слушаться старших, а в университете не есть, не пить и не ходить в туалет. Да, вот так. Невероятно! Я злился и не мог дождаться, когда мы с Конрадом останемся одни. Вот тут я ему всё скажу, и мало не покажется! Горан был приглашен с нами поужинать, и, разумеется, они весь вечер говорили по-русски. Как человек с великосветским воспитанием, Конрад мог бы и знать, что это невежливо. Единственное, что я понял — что серб, сообщив Фридриху о новых правилах, попросил у него список людей, которые приходили в замок за последние шесть месяцев (включая почтальона!). И самое удивительное — у Фридриха нашелся такой список, оставалось только распечатать. После ужина меня отослали спать — и это в девять часов! Словно младенца! И вот теперь я пишу эти строки после того, как перекинул на карту памяти нужные файлы. ------------------ Примечания переводчика: * Fools — дураки. Гунтрам перевирает название «Independent Times» ** Пол Э́нтони Самуэ́льсон — выдающийся американский экономист, лауреат Нобелевской премии по экономике 1970 года (Википедия).