Заместитель

25 сентября Конрад до сих пор не вернулся, не звонит и не отвечает на СМС. Он игнорирует меня. Несколько дней назад начался семестр в университете. Хайндрик остался моим телохранителем, хотя необходимость в этом отпала. Мы больше не воюем с Репиным. Думаю, Константин прав: Хайндрик сейчас работает тюремщиком — он вынужден следить за тем, чтобы я ни на дюйм не двигался с отведенного мне в этом мире места, потому что на самом деле мне уже больше ничего не угрожает. Я принес в студию большинство летних работ, и мои соученицы немедленно столпились вокруг, желая на них посмотреть. Мастеру Остерманну пришлось их шугануть, чтобы самому оценить мою работу. Жена Ван Бреды сразу же возжелала купить одну из акварелей, а за ней — и остальные женщины. Они, как дети, стали в шутку спорить между собой и подняли страшный гвалт. — Леди, нельзя же так! — обругал их Остерманн. — Пожалуйста, тише, мы не на распродаже в Блумингдейл. — Женщины весело рассмеялись. — Если Гунтрам согласен, я могу отобрать несколько его работ. Хороших, а не тех, на которые он извел бумагу в попытке убедить меня, что прилежно работал. — Смех стал громче, а я покраснел. — Мы можем устроить аукцион, только для студентов студии, скажем, на следующей неделе. Близится зима, и мне надо пополнить свои запасы орешков, — пошутил он. Я был вынужден согласиться на эту безумную затею, поскольку женщинам в студии она пришлась по душе. Остерманн выбрал около полутора десятков акварелей и рисунков графитинтом и рассердился, когда я не захотел отдать ему картину с женщиной и ребенком, мотивировав тем, что она испорчена кляксами. На самом деле по каким-то необъяснимым причинам я был убежден, что она должна принадлежать Конраду. Вчера состоялась их вечеринка-аукцион. Я в это время сидел в своем углу и рисовал, потому что их шумная болтовня действовала на нервы. Остерманну не стоило давать им шампанское вместо чая. — Вот, Гунтрам. Не так уж и плохо, — Остерманн отвлек меня от работы над портретом Мари Амели, в этот момент я был занят ее волосами. — Она тоже недурна, но лучше удели внимание столу. Ощущение грубости древесины еще не достигнуто. Ты можешь лучше, — сказал он, протягивая пухлый конверт. Я открыл его и увидел деньги. — Что это? — Твоя часть выручки. Я беру только наличные. 22 452 франка. Та, что с коровой, реально угарная. Не подозревал, что в тебе такое есть. Почти десять тысяч франков. Пойдем, а то твой человек сейчас заснет стоя. — Эта корова должны была отправиться в мусор! — изумленно воскликнул я. Разве она не осталась у Алексея? — Ты ненормальный? Я бы сам ее купил, если бы сегодня не выполнял функции аукционера. Она стала приятным сюрпризом — обычно ты так серьезен… Восхитительное уродство! Я положил конверт с деньгами в рюкзак, не зная, что с ними делать дальше. Может быть, стоит последовать совету Хайндрика — открыть собственный счет. В каком-нибудь банке, не имеющем отношения к империи Линторффов. *** Я должен с ним поговорить. Сейчас девять вечера. Может быть, где-то там, где он находится, у него сейчас свободное время, если только он не на деловом ужине или встрече с партнерами. Это было бы логично, разве нет? Я изменил ему, и мы можем считать сезон неверности официально открытым. Достав мобильник, я в сотый раз написал: «Можно с тобой поговорить?» У него заняло полчаса ответить мне. «НЕТ». Вот и пообщались… Не знаю, какого лешего я тут делаю! Прошло уже десять дней, как мы вернулись в Цюрих. Если он хочет расстаться, и у него не хватает смелости сказать это мне в глаза, мог бы передать через Монику. Возможно, мне надо взять дело в свои руки. В Буэнос-Айрес я вернуться не могу. Мне больше нечего там делать. Можно уехать куда-нибудь в Европу или в Штаты… Я мог бы найти работу и начать все заново. Мне почти двадцать два, и я привык трудиться. Вряд ли это будет так уж сложно. Совершенно ясно, что он не простит меня. Телефон зазвонил, и я ринулся отвечать, не поглядев на экран. — Конрад? — Не совсем то, что я ожидал услышать, но нужно привыкать. — Извини, Константин. Я ждал его звонка. — Хотел узнать, как ты поживаешь. Все хорошо? — Константин, нам не стоит разговаривать. А суть такова, что Конрад полностью игнорирует меня из-за того, что я тебя поцеловал. Прости. Почему я всегда вываливаю этому человеку всю правду и болтаю с ним, как со старым приятелем? — Ты рассказал ему? Гунтрам, искренность — это то, чего все ждут от отношений, но избегают любой ценой. Честно говоря, это был глупый поступок, милый. — Было бы хуже, если б Конрад узнал об этом от кого-либо другого. Он очень сердит. Разгневан. Не разговаривает со мной. Не думаю, что он когда-нибудь простит меня. На этот раз я все испортил окончательно. — Если тебе нужно куда-нибудь уехать, чтобы подумать, можешь пожить в одном из моих домов. Просто скажи мне, и кто-нибудь тебя заберет. — Это еще хуже. Нет, спасибо. Мы должны разобраться сами. Если ты вмешаешься, он обозлится на тебя. — Скорее всего, но я сталкивался с его гневом и раньше, переживу. Береги себя и не стесняйся, звони, если ситуация обострится. — Хорошо. Спасибо тебе. До свиданья. — До скорого, Гунтрам. Я буду звонить снова — я беспокоюсь о тебе. Я снова проверил телефон, но пропущенных звонков не было. «НЕТ» на самом деле означало «нет». Первое октября Он не звонит мне и не подает никаких признаков жизни. С меня довольно. Я пытался отвлечься с помощью учебы и рисования, но это бесполезно. Я схожу с ума. Ни одного сообщения — ни через Монику, ни через Фердинанда, ни через Фридриха. Ничего. Nothing. Nichts. Nada. Дважды звонил Константин, и мы разговаривали, главным образом, о моем рисовании и о грядущем аукционе Кристи. Он нашел забавным распродажу, устроенную Остерманном в студии, и фурор, который произвел пейзаж с коровой. Константин сказал, что Конрад чуть не лопнул от злости, увидев портрет читающих детей в его библиотеке. «Собаки» висят в офисе Константина в Санкт-Петербурге, а «Женщины» — в Москве. После разговора с ним я воспрянул духом. Так дальше не может продолжаться. Завтра я уезжаю. Если Конрад не решается расстаться, я избавлю его от этой проблемы. Сначала я поеду в Женеву, а оттуда куда-нибудь туда, куда можно уехать на поезде. Я еще не знаю. Может, во Францию, потому что мне нужно оформить новый паспорт. Мой старый лежит в сейфе, от которого я не знаю кода, а Конрад мне его не скажет. Я смогу относительно легко получить новый, если обращусь в полицейский участок и заявлю, что потерял старый. Я снова попытался позвонить ему, но не получил даже «НЕТ» в ответ. У меня достаточно денег, вырученных на аукционе, чтобы продержаться несколько месяцев, пока я не найду работу. Около двадцати тысяч долларов наличными. Лучше бы, конечно, оставить ему письмо или написать и-мейл. Нет, лучше и-мейл, потому что письмо может затеряться и Конрад будет волноваться. Я усмехнулся собственному идиотизму. Волноваться? Конрад? Он даже не берет трубку, засранец! Я — сумасшедший. В любом случае, и-мейл лучше. Дорогой Конрад Гунтрам, ты — Идиот. Да, с заглавной буквы! Не стоит писать «дорогой», когда собираешься кого-то послать лесом. Просто напиши записку… и не нужно много слов, потому что он, скорее всего, даже не дочитает ее до конца. Мне жаль, что у нас с тобой ничего не вышло. Я никогда не хотел причинить тебе боль своими действиями. И лучшее, что я могу сейчас сделать для нас, это уехать. Ты никогда не простишь меня, и даже если б простил, я бы не смог жить с тобой, зная то, что знаю сейчас. Ты видеть меня не можешь, и это твой дом. Поэтому логично мне отсюда уехать. Если потребуется моя подпись, чтобы закрыть счета, пожалуйста, попроси Монику связаться со мной, и я дам ей адрес, куда прислать бумаги. Все остальные документы лежат у тебя на столе. Прощай. Гунтрам Это нужно было сделать. Я пошлю письмо из университета перед тем, как сбежать от Хайндрика. Посмотрим, кто лучше: он, со своей военно-морской подготовкой, или я с опытом удирания от учителей и полицейских в трущобах. Я собрал в стопку бумаги из университета и банка, купчую на дом и кредитные карты. Не знаю, почему я положил туда же портрет матери и ребенка. Взял рюкзак, в котором обычно носил рисовальные принадлежности, и сложил туда лэптоп, деньги, семейный фотоальбом, лекарства на месяц, смену белья и две рубашки. Мне больше ничего не нужно, и честно говоря, сшитый на заказ пиджак от Генри Пула слишком бросается в глаза, если ты живешь в хостелах. Третье октября Я все еще не разучился. Два года изнеженной жизни не успели лишить меня способности ускользать от представителей власти… ну ладно, в данном случае от Хайндрика и его ребят. Вчера утром я как обычно отправился в университет в сопровождении Хайндрика. Пошел на первую лекцию, а в девять тридцать четыре стоял уже перед входом в университет, дожидаясь девяти тридцати восьми — времени, когда автобус, идущий на железнодорожный вокзал, отходит от остановки. Пришлось пробежаться, но я успел запрыгнуть в него. Я купил билет до Женевы и уже сидел в поезде, когда мой телефон яростно зазвонил. Я принял звонок. — Блять, ты где?! — заорал мне в ухо милейший Хайндрик. — В поезде. — Я вижу, ты, идиот! Поднимай свою задницу, выходи на следующей станции и жди нас там. Если герцог не прибьет тебя, я сделаю это сам, мелкий уёбок! — Я почему-то считал, что у офицеров шведского Королевского флота манеры гораздо лучше. Не расстраивайся, я пришлю тебе открытку, — я нажал отбой. Дааа, Хайндрик, похоже, в бешенстве. Пусть отсосет! Значит, придется распрощаться с GPS-телефоном. В Женеве. Я переписал номера Константина, Горана и Фердинанда и выключил его. В Женеве я купил билет до Авиньона. С Парижем связано слишком много воспоминаний, а Авиньон выглядит подходящим местом, чтобы отдышаться перед тем, как двинуться дальше. Возможно, в Испанию или на север Франции. Я посмотрел на табло отправления и увидел, что через тринадцать минут с платформы номер шесть отходит поезд в Мюнхен. Бедный мой телефон, возможно, ты успеешь застать Октоберфест. Я снова включил его и увидел двенадцать пропущенных звонков. Пока я быстро шел туда (это пальто ужасно жаркое), я проверил, от кого были звонки. Семь от Хайндрика — должно быть, у него есть много чего мне сказать, два от Горана — плохо; он, наверное, очень сердится; скорее всего, Конрад обвинит его, и это плохо, потому что Горан — нормальный парень, — два от Фердинанда и один от Конрада. Вау, я впечатлен. Он знает, как набирать номер. На одну долю секунды я задумался о том, чтобы ответить на его звонок: все-таки ограничиться при расставании с любовником одним и-мейлом после почти двух лет совместной жизни не очень-то вежливо. Но что мы можем сказать друг другу? Он проклянет меня в пяти поколениях и велит мне возвращаться домой. Но для чего? Чтобы сидеть и ждать, когда он меня простит? Ждать, когда он побьет меня за чудовищную измену? Нет уж, пусть катится в ад. Телефон снова зазвонил. Помяни черта… Конрад. — Всё лежит на твоем столе, — сухо сказал я в трубку, заходя в вагон. — Гунтрам, возвращайся домой. Нам о многом надо поговорить, котенок. Ты все понял неправильно, — мягко попросил он. Котенок?! Ну, у этого котенка есть когти, и сейчас он скорее похож на дикого кота. — Время разговоров прошло. Я устал получать дверью по лицу. Прощай! — Гунтрам, это небезопасно. У тебя слабое сердце! Скажи мне, где ты, и я пришлю кого-нибудь за тобой, — голос его звучал как будто умоляюще. Я усмехнулся собственной мысли. У него? Умоляюще? Да никогда! — Я опаздываю на поезд, — сказал я и отключился. Переключив телефон в бесшумный режим, я засунул его в карман одного из кресел и вышел из вагона. До отхода поезда в Авиньон оставался еще час. Я пошел в Макдональдс. Ехать почти три часа, а цены у TGV* просто убийственные. Пока я ел, вспомнил одну маленькую деталь этой истории. Угрозы Константина. Наверно, мне следует сделать Ордену последнее одолжение. Да. Я не хочу иметь на своей совести войну между Орденом и русской мафией. Надо позвонить Репину, как только доем. Я нашел платный телефон и набрал его номер. Кто-то почти сразу же ответил по-русски. — Это Гунтрам де Лиль. Могу я поговорить с мистером Репиным? — Здравствуй, Гунтрам, — сказал Константин. — Какой приятный сюрприз! — Здравствуй. У тебя найдется минутка поговорить? — Для тебя — всегда. Все в порядке? — И да, и нет. Я ушел от Конрада по собственному желанию. С меня хватит. Хочу, чтобы ты знал, что не было никакого насилия с его стороны. Просто всё закончилось. Не вини его. — Линторфф позволил тебе уйти? — недоверчиво спросил Константин. — Я просто сел на поезд и уехал в Женеву. Через двадцать минут пересяду на следующий. — Зря. Это опасно. Он найдет тебя, если ты останешься в Европе. Скажи мне, где находишься, и я пришлю кого-нибудь за тобой, чтобы отвезти в безопасное место, где ты сможешь спокойно решить, что хочешь дальше делать. — Спасибо, но нет. Я должен справиться сам. До свиданья, Константин, — я отключил телефон и пошел на этот раз на свою платформу. Уже стемнело, когда поезд прибыл в Авиньон. Я сел на автобус, идущий в центр города, и он высадил меня у стены.** Я прошелся по окрестностям, подыскивая место, где можно остановиться. Наконец мне попался маленький отель, где за ночь брали 35 евро. Дама-администратор внимательно оглядела меня. Похоже, женщины действительно разбираются в одежде лучше, чем мы, потому что она несколько раз спросила, точно ли я хочу остановиться у них, а не в «Гранд Отеле» на соседней улице. Я заплатил за три ночи. Отель оказался неплохим. Маленьким и спартанским, но чистым. Я слишком устал, чтобы искать что-нибудь другое. Кровать скрипела при малейшем движении, кран над раковиной протекал, но мне было все равно. Я хотел спать, спать и спать. * * * Встал я очень поздно, где-то около двенадцати. Кажется, я устал сильнее, чем думал. Сегодня пятница, и надо поторопиться, если я хочу успеть подать заявление на новый паспорт. Одевшись, я отправился в полицейский участок. Я объяснил молоденькой симпатичной сотруднице полиции, что живу в Цюрихе (у меня с собой был вид на жительство в Швейцарии) и потерял паспорт во время каникул во Франции. Она сказала, что мне без проблем выдадут новый, но он будет готов только в среду или даже в четверг, потому что придет по почте из Парижа. Пока я заполнял бланки, она расспрашивала меня о Цюрихе и как там живется. То ли она со мной флиртовала, то ли просто старалась быть любезной, не знаю. Мои мысли были далеко отсюда. На экскурсию в Замок идти уже не имело смысла, так что я отправился гулять по городу и заодно купил маленький блокнот для эскизов. У меня с собой был графитинт. Я съел сэндвич и сделал несколько зарисовок Замка снаружи. Смеркалось, стало холоднее. Пришлось возвращаться в отель. Пожилая леди за стойкой спросила меня, собираюсь ли я ужинать в отеле, потому что у них только луковый суп и ris de veau á la financiere.*** С моей стороны возражений не последовало. Почему бы и нет… Я спросил ее, могу ли остаться в гостиной, так как свет там ярче, чем в номере, и она была не против. Я детальнее проработал один из видов замка, используя только коричневый цвет. — Красиво и похоже на оригинал. Ужин накрыт, — сказала она через некоторое время. Столовая служила в то же время и баром отеля, в это время пустовавшим. Несколько маленьких столов были сдвинуты вместе, образуя один большой. Словно в сороковые. В отеле кормили один раз в день, ресторана не было вообще. За столом сидело четверо мужчин. Двое коммивояжёров (Неужели они до сих пор существуют? Похоже на то), водитель грузовика и банковский менеджер, объезжающий мелкие компании. Обычные люди. Все франкоговорящие. Одному из них показалось очень забавным, что несмотря на грамматические ошибки, произношение у меня хорошее. Я подумал, что это от отца. Беседа, ведущаяся за столом, успокаивала. Обычные темы: жены, дети, как ухитриться растянуть деньги до двадцать восьмого. Ничего похожего на разговоры, которые я привык слышать за столом у Конрада и его гостей. Все это я написал, сидя в своей комнате, и, наверное, скоро лягу спать. Я сейчас чувствую себя спокойнее, чем в последнее время, но мне ужасно тоскливо. Я вдруг понял, что никогда больше не увижу его, понял, как сильно мне будет не хватать его рук. Но больше ничего не будет. Я все испортил. Запутавшийся и потерянный, я доверился Репину, и это стало ошибкой. Я хотел бы все исправить, но это невозможно. Придется жить, вечно помня о своей ошибке. Жить без Конрада. Я до сих пор не мог до конца понять то, что Репин рассказал мне о Конраде. Подсознательно я не хочу ему верить. Это не может быть правдой. Конрад — хороший человек. У него тяжелый характер, но со мной он вел себя иначе. Жестокий, да. Но в последнее время для меня он был самым добрым человеком на свете. Я сделал ему очень больно, но и он мне тоже — умолчанием. С другой стороны, как я это себе представляю? Что он должен был говорить? «Я провел встречу с моим персоналом, а потом с наркобароном, который хочет инвестировать в наши компании» или «Увы, Ландау оказался вражеским агентом, и его пришлось упокоить». Было, было много признаков, но я их игнорировал. Старый лис Лёвенштайн преподнес информацию так, что действия Ордена выглядели легальными, и я купился, потому что хотел обмануться. Потому что люблю Конрада, и мысль о том, что он не совершенен, непереносима для меня. Всё, иду спать. Больше ничего не сделаешь. Все закончилось. Седьмое октября Я все еще в Авиньоне, жду документы. Они должны прибыть завтра. Потом думаю поехать в Тулузу или Бордо. Это большие города, и найти там работу не будет проблемой. Я всеми силами стараюсь забыть Конрада, но это невозможно. Пробовал рисовать здания, но ничего не вышло. Механически вожу карандашом по листу, а перед глазами всплывает его лицо. Вчера я поймал себя на том, что набрасываю контуры его лица. Вот дерьмо! Потом я стал копировать проклятого грифона с готического дворца. Чуть не прыгнул на шею мужчине, очень похожему на Конрада. Гунтрам, ты когда-нибудь видел его в джинсах, сникерсах и флуоресцирующем топе для пробежек?! Мне нужно взять себя в руки. ---------- Примечания переводчика: * TGV — французская сеть скоростных поездов. ** Крепостная стена, окружающая исторический центр Авиньона. *** Зобная железа теленка под соусом бешамель.