Заместитель

Как и предполагалось, в четыре приехал Альберт, чуть ли не таща за собой своего сына, плюс Гертруда с Фердинандом, которые отказывались друг с другом говорить. Я быстренько слинял с малышами и с одной из нянь, Ульрикой. Малыши проснулись в хорошем настроении. По словам Ульрики, сейчас их надо было утомить, чтобы они потом поели и благополучно проспали с восьми до часу или двух. Идея состояла в том, чтобы научить их различать время суток и не есть много по ночам. Мы прошлись по лесу, потом долго сидели, держа их на руках. Клаус все время хотел быть у меня, тогда как Карлу было все равно, кто его держит. — Жаль, что вас не было с нами в Нью-Йорке, мистер де Лиль. Вы существенно облегчили бы нам жизнь, — хихикнула Ульрика, озадаченная необычным поведением Клауса. Бедняга уже создал себе определенную репутацию. Он же всего лишь младенец! — Называйте меня Гунтрамом, пожалуйста. — Не могу, сэр. Нас всех предупреждали, что герцог не терпит фамильярности. Извините. Ближе к шести похолодало, и я предложил ей вернуться домой. Кроме того, это было время их купания. Когда мы пришли в замок, я увидел Армина, с несчастным видом сидевшего в фойе, пока взрослые в библиотеке решали его судьбу. Я извинился перед няней и спросил его, не хочет ли он познакомиться с детьми. Он сдержанно похвалил их и быстро ретировался. Его можно понять — должно быть, он чувствовал себя неуверенно с младенцами. — Армин, я сожалею о том, что случилось вчера. Просто меня это взбесило, — сказал я, протягивая ему руку. Он пожал ее. — Гунтрам, ты не представляешь, в каком я дерьме! Если ты не поможешь, герцог может сделать с нами что угодно. Никто ему и слова не скажет. Они слишком его боятся. — Он обещал не трогать ребенка. Не беспокойся об этом. — А что будет со мной? Я выбыл из игры. Навсегда. Всю cвою жизнь я мечтал о том, чтобы стать Грифоном, — сказал он, взлохматив себе волосы, и спрятал лицо в ладони. Мне стало его жаль, хотя я и заметил, что он не извинился передо мной. Впрочем, ему больше досталось в драке, и он избалован, как многие из так называемых хороших семей, кого я знаю. Возможно, Конрад и остальные не так уж и не правы, обращаясь с ним, как с ничтожеством. Немного смирения ему не помешает. Как там говорилось? «Чтобы командовать, ты должен сначала научиться подчиняться»? — Я не стану помогать Мари Амели. Она чуть не убила меня в прошлый раз. Конрад запретил мне любые контакты с ней. Ты не знал этого? — Я не знал, что она изгнана. Тетя Гертруда позвонила мне и сказала, что Мари возвращается в университет, и спросила, не могу ли я помочь ей адаптироваться после лечения в Женеве. Мари всегда мне нравилась. С двенадцати лет. Но она никогда не обращала на меня внимания вплоть до этого года. Я такой дурак... Ее интересовала лишь моя будущая роль в Ордене. Однажды она даже попыталась залезть в постель к герцогу. Отец чуть не убил меня, когда узнал, что я попросил тебя походатайствовать за нас перед герцогом. Меня надоумила Гертруда, а я купился. — Послушай, я тоже облажался в прошлом году. Серьезно облажался. И теперь у меня что-то вроде испытательного срока. Я не могу позволить себе встревать в новые неприятности. Если я еще жив, то только потому что Конрад поддержал меня, — тихо проговорил я, радуясь, что не Фердинанд это все придумал. Я решил, что надо завтра извиниться перед ним. А вот тот факт, что Гертруда интриговала против меня и пыталась от меня избавиться, выбивал из колеи. Ведь это она продала проклятые картины Репину, и тогда-то и начался весь этот кошмар. Она всегда могла отказаться совершать сделку или взвинтить цену лота, и никто бы не обиделся, потому что Конрад с удовольствием заплатил бы. Но она не сказала ему ни слова, пока дело не было сделано. Неужели он бы не заплатил из собственного кармана требующуюся сумму… — Отец говорил мне, что у вас с герцогом были серьезные проблемы в прошлом году. Что тогда случилось? — Узнаешь, когда станешь частью Ордена. Я не могу рассказать. Это ради твоей безопасности. Я вздохнул. Отлично. Я уже выражаюсь, как один из них! Скоро, наверное, начну говорить намеками: «то, что было с кое-чем в Ницце, но не то, что было сначала, а то, что было потом». — О! Говоришь, как настоящий Консорт Грифона! И дерешься, как они. Извини, больше такого не повторится. Ты не тряпка, я теперь это вижу. — Запомни это как следует! — сказал я, имитируя интонации Конрада, и Армин хихикнул. — Действительно, у меня больное сердце, мне нельзя нервничать и много что запрещено, но до этого я не сидел с шитьем у окошка. Я вкалывал, чтобы заработать на жизнь, и мне приходилось общаться с людьми из низших слоев общества. Лучше иметь хорошо поставленный удар, когда имеешь дело с обкуренным отцом, который хочет забрать свою дочь, чтобы продать ее за очередную дозу. Я никогда не был таким, как Конрад и остальные, но я не слабак. — Честно говоря, Гунтрам, на фоне герцога ты выглядишь хрупким и слабым. — Ну, некоторые из нас более компактны, чем другие. — Доктор Делер прав. Он зовет тебя Dachs (барсук), когда Грифон не слышит. Они бесстрашны и вспыльчивы. Ты знаешь, что, например, африканские барсуки едят кобр и восстанавливаются после отравления? — Да, он назвал меня так в нашу первую встречу. Я думал, это шутка, — с горечью сказал я. Опять намек на мою привычку кусаться! Я мирный парень! По сравнению с Конрадом, я — малыш в песочнице. Уж не говоря о том, что я боюсь любого из них, потому что, в отличие от этого мальчика, знаю, на что они способны. Похоже, он верит, что жизнь — это игровая приставка, где люди умирают понарошку. Вся их семейка — широкое поле деятельности для психиатра. — Друзья? — спросил он, протягивая мне руку. — Только если ты не будешь трогать мои карандаши, — сказал я, пожимая ее. Мы замолчали. Дальше оставалось только ждать, когда Конрад вынесет нам приговор. Очень поздно, где-то в девять, пришел Фридрих и велел нам обоим идти в библиотеку. Если там буду присутствовать я, значит, с Армином не сделают ничего страшного. Я постучал в тяжелую деревянную дверь, вспомнив вдруг аналогичную ситуацию в Венеции несколько лет назад. Забавно, какие незначительные вещи мы запоминаем… Конрад сидел на своем обычном месте за письменным столом. Остальных не было нигде видно. — Садись, Гунтрам. — Я опустился в одно из кресел рядом с его столом, удивляясь, почему он не предложил то же самое Армину. — Ты сделал правильно, что поговорил с Фердинандом и не позволил моей кузине Гертруде втянуть себя в ее манипуляции. Теперь мне стало всё ясно. Я уволил ее с должности в Фонде; невеста Фердинанда будет ее замещать ближайшие три года, пока ты не окончишь университет и не сможешь сам занять это место, — деловито сказал Конрад. Я сглотнул. Кто, я? Управлять этим огромным фондом? Да он с ума сошел, но сейчас неподходящий момент говорить об этом. — Я не уверен, что смогу этим заниматься. У меня нет опыта, — слабо запротестовал я, скорее для очистки совести, чем ожидая реального результата. — Доктор Сесилия Риянти введет тебя в курс дела. Вплоть до этого инцидента она была правой рукой Гертруды. Элизабетта фон Линторфф тоже поможет тебе. Я рад, что в итоге ты научился жить в соответствии с нашими принципами. — Я сделаю всё, что смогу, Конрад, — пробормотал я, потупив взгляд и со страхом ожидая, что будет дальше — он закончил со мной и полностью переключил внимание на Армина. — А теперь что касается тебя. Я в высшей степени огорчен твоим поведением. Это недостойно будущего Грифона. Тебе прекрасно известны правила относительно связей вне установленной линии. Никаких незаконнорожденных детей ни при каких обстоятельствах. Все консорты и жены должны быть одобрены Советом. Ты сознательно обманул нас, не сообщив о своей помолвке с этой женщиной. Я не буду вмешиваться в решение, которое ты примешь сейчас, но будь уверен, этого ребенка не признает ни твой отец, ни я. Если ты решил стать отцом этого ребенка, ты исключаешься из линии преемников, и твое место займет следующий в очереди. Я могу посочувствовать твоему положению ввиду твоего юного возраста, и я готов позволить тебе остаться с нами еще на пять лет. Если ты докажешь свою ценность для нас, уважая правила, старших, и избегая любых контактов с этой женщиной, ты снова станешь рассматриваться, как подходящая кандидатура моего преемника. Армин опустил голову, безропотно принимая свою судьбу. Меня же возмутила несправедливость, допущенная по отношению к нерожденному ребенку! Конрад сознательно лишал ребенка отца! Я кашлянул, привлекая к себе внимание. — Со всем уважением, Грифон. — Конрад взглянул на меня, шокированный тем, что я, обращаясь к нему, первый раз в жизни использовал его титул. — В жилах ребенка течет кровь Линторффов, и с ним должны обращаться соответственно. — Если мать решит его выносить, она будет обеспечена средствами к существованию. Личное состояние Гертруды — несколько миллионов. Если Консорт недоволен моим решением, — я слегка вздрогнул при упоминании моего «титула», — могу предложить учредить фонд на образование ребенка. — Дело не в деньгах, Конрад. Маленький ребенок будет расти без отца. Я сам был в таком положении — ничего хорошего в этом нет, — прошептал я, бледнея. — Гунтрам, это не твой выбор, а Армина. Если он хочет быть Грифоном, он должен научиться ежедневно принимать трудные решения. Я надеюсь, Армин достаточно умен, чтобы понять, что все это было сделано против его линии, для того чтобы уничтожить их или управлять наравне с ними. Моя обязанность — защищать Орден. Внутренние распри и предательство губительны для нас… Свободны оба. 23 апреля Малышам скоро будет месяц. Двадцать девятого, если точнее. Я по-настоящему привязался к ним и провожу с ними столько времени, сколько могу. Даже более-менее освоил трудное искусство смены пеленок. Как они ухитряются так шустро вертеться и пинаться? Мопси тоже нравится их компания, и она охраняет их, тайком прокрадываясь в детскую, чтобы спать под их кроватками. Надеюсь, ее симпатия сохранится, когда они начнут дергать ее за уши. По утрам я хожу в университет, возвращаюсь домой в пять и занимаюсь с детьми. Конрад пусть лучше сам ездит домой на своем лимузине. Я до сих пор огорчен тем, как он решил это дело с ребенком Мари Амели. Я должен бы сердиться на него, но каждый раз, когда я вижу, как он берет на руки детей или целует их, мое сердце тает. Он даже поет им немецкие колыбельные (конечно, когда этого не видят няни). Никогда не думал, что он может быть таким нежным с нами тремя. Я несколько раз ловил его на том, что он с обожанием смотрит на меня, когда я укачиваю Карла или Клауса. Армин решил остаться с нами и вытерпеть пять лет чистого ада. Глядя на то, как они с ним обращаются, я понимаю, что моя жизнь после эпизода с Репиным была еще легкой. Он сказал мне, что Мари Амели не захотела вынашивать ребенка, и мне стало грустно. По словам Армина, я зря так расстроился, потому что это была бы бомба замедленного действия.