За гранью

      Страх, липкий страх окутывает меня, мешает дышать, проникает внутрь. Смерть совсем близко дышит мне в спину, бежать, бежать наверх. Я пытаюсь запереть дверь, спрятать сына. Мой сын, он убьет его, убьет. Гарри, Гарри, что бы ни случилось, знай: мама любит тебя и папа любит тебя!       Дверь срывает с петель ударная волна, и последнее что я вижу это яркий свет, а последнее что я слышу - свой собственный крик. Все погружается в темноту и звоном отдающуюся в ушах тишину. Кажется, прошло мгновение, а может быть и целая вечность. Кругом пустота и белый цвет, что это? Это рай? Если так, то где Джеймс, где Гарри? Ведь мы должны быть вместе, я точно знаю. И где мои родители, я так хотела познакомить Гарри с его бабушкой и дедушкой, жаль они не дожили до его рождения, но теперь то мы будем все вместе. Но я не вижу никого и вокруг по-прежнему звенящая тишина, хотя она уже не пугает. — Эй, есть тут кто-нибудь живой? — мои слова вернулись громким эхом. Господи, что я говорю, откуда здесь живые, если я сама мертвая. Мои размышления прервало нежное, почти невесомое прикосновение к плечу. Резко обернувшись, я увидела Джеймса. — Джеймс, любимый, слава богу, всё закончилось, теперь мы снова вместе! Смерть, оказывается, не такая уж и страшная штука, как казалась раньше. А где Гарри? Джеймс,— прошептала я, — где наш сын? Он молчал и только улыбался краешками губ, какой-то грустной улыбкой, словно был уже не со мной, а где-то там, в непонятном, чужом для меня мире. А смерть ему к лицу, — успела пронестись в моем сознании глупая мысль. — Где наш сын, Джеймс? — я уже кричала. Не думала, что у мертвых может быть истерика, но даже на том свете я остаюсь матерью и не успокоюсь, пока не увижу своего сыночка. — Позаботься о нем, и смотри не избалуй его слишком сильно, — всё так же улыбаясь, тихо проговорил Джеймс. — Что, о чем ты? Я не понимаю. — Тут меня со страшной силой начинает тянуть вниз, пол, который до этого казался таким крепким, превращается в белый пух. — Я буду ждать тебя, моя девочка. Я буду ждать. Это были последние слова, которые я услышала от Джеймса, перед тем, как меня полностью окружил этот белый пух, и я снова провалилась в темноту.       Когда я пришла в себя, в мире живых, видимо, наступила ночь, кругом было достаточно темно, но горели фонари. Первое, что увидела, был указатель, на котором крупными буквами было написано «Тисовая улица». Тисовая улица, я знаю это место! Это же дом моих родителей, а теперь Петуньи. Но почему я оказалась именно здесь, что произошло? Я умерла или нет? И куда пропал Джеймс? Столько вопросов и ни одного ответа. В отчаяние я схватилась за голову и тут, словно острая булавка кольнула меня в сердце. Гарри, я так и не нашла его! Из состояния оцепенения, меня вывел надрывный детский плач. Ребенок на улице ночью? Как такое может быть? Звук шел от порога дома сестры. Подойдя ближе, я увидела своего сына.       Что значит для женщины, потерявшей всё, вдруг увидеть своего живого и здорового сына. Это чувство невозможно описать и не хочется осквернять какими-то штампами, вроде на душе запели ангелы, скажу лишь только, что если люди и могут потерять рассудок от радости, то это как раз тот случай.       Я опустилась на колени и только протянула руки, что бы схватить, прижать к себе это крохотное существо, в котором сосредоточилась наша с Джеймсом жизнь и смерть, радость и боль. Гарри улыбался мне, он уже перестал плакать и лишь протягивал ко мне свои ручки. Мгновение и… Мои руки проскальзывают сквозь него, и я даже не ощущаю его тепла. Я уже собралась сделать еще одну попытку, как впервые обратила внимание на свои руки. Они почти прозрачные, словно туман над лесным озером и такие же бестелесные, бесплотные. В ужасе я отпрянула от Гарри, боясь причинить ему вред, не понимая, что со мной. Еще мгновение, я оглядела себя сверху вниз, и все мои сомнения рассеялись. Лили Поттер, — проговорила я вслух, — ты стала привидением. — Петунья, дорогая, мне кажется, Дадли нужно немного похудеть, тебе так не кажется? — сказала Лили, поглядывая на своего племянника, уплетающего омлет из 6 яиц с беконом. — Что, Дадлечке, похудеть!— визгливо вскрикнула Петунья, — да у него просто широкая кость. - Ну, начинается,- прошептал Вернон, еще глубже зарываясь в утренние газеты и глядя на свою худосочную жену, которая продолжала ругаться сама с собой.       Вернон не мог ни видеть, ни слышать Лили. Но знал ее при жизни и успел наглядеться на глупые фокусы, а именно так называл он все, что было так или иначе связано с колдовством, так что ничуть не удивился, когда Петунья сказала, что помимо Гарри с ними поселился и дух ее чокнутой сестрички. Вернон лишь пошутил по этому поводу, сказав, да пусть живет, есть не просит. Лили действительно не нужно было ни есть, ни пить, ни спать. Всё, что требовалось ей и требовалось от нее - это в меру сил заботиться о своем сыне, который всё больше становился похож на отца. — Ты на своего сынка лучше посмотри: кожа да кости, смотреть страшно, а всё ты со своим колдовством, — не унималась Петунья — Да и зрение совсем посадил! — У него с рождения проблемы с глазами, Петунья, чтение здесь не причем, — устало проговорила Лили. Но Петунья относилась к разряду тех людей, которым хоть в лоб хоть по лбу. — Конечно, не причем, это всё твое колдовство. На кой черт оно ему сдалось! Посмотри, до чего оно довело тебя и Джеймса, упокой Господи его душу. Лили уже пожалела, что затеяла этот разговор. Она хорошо относилась к племяннику и желала ему только добра, а ведь полных частенько дразнят сверстники, да и со здоровьем у них проблемы. Однако здесь Лили ошиблась: и та и другая награда досталась ее худосочную сыну с не по годам мудрым взглядом. — Ладно, Петунья, прости меня. Ты права, у Дадли просто широкая кость. Не обижайся, бестелесному духу все кажутся излишне пухловатыми, — грустно засмеялась Лили. — То-то же, — с издевкой сказала Петунья, довольная победой и безоговорочной капитуляцией противника, однако еще долго не могла успокоиться, периодически брюзжа на всех домашних. —А где Гарри? Или он теперь и без завтрака научился существовать? У него, что, там третий глаз открылся? — не унималась старшая сестра. — Нет, Петунья, третий глаз — это что-то ближе к буддизму, у нас же классическое магическое образование, такое же чопорное, как и сама Англия, но ты права, пойду, позову Гарри, — проговорив это, Лили как обычно вышла из комнаты через стену, пройдя также и сквозь Вернона. Когда призраки проходят сквозь твое тело, чувствуется легкий холодок, знаете, словно дуновение легкого ветра, когда стоишь на обрыве скалы. Чарующе, пугающе, но когда в доме уже 8 лет живет привидение, перестаешь чему-либо удивляться. — Гарри, дорогой! — Лили нашла своего сына на кровати, читающим очередную книгу о пиратах. Про волшебников в доме книг не было, за исключением легенд о рыцарях круглого стола, да и там Мерлин вовсе не главный персонаж. — Да, мама? — он улыбнулся ей одними губами.       Она же присев на край кровати, ласково погладила его по волосам. Вернее, ей хотелось бы так думать, на деле же лишь провела по ним прозрачной рукой, не почувствовав ни их жесткости, ни тепла. Гарри привык: его это совершенно не смущало, когда они были одни. Во-первых, телячьи нежности в виде объятий и поцелуев настоящему мужчине вовсе не нужны, считал юный Поттер. Во-вторых, они с мамой могли говорить обо всём, она знала ответы на все вопросы. И такая душевная близость дороже любых прикосновений. Гарри часто спрашивал об отце, и Лили с удовольствием предавалась воспоминаниям о нем, рассказывала о Хогвартсе, о колдовстве, обо всём, что существовало в магическом мире. Как она жалела, что призраки лишены способности колдовать, она бы так многому могла научить своего сына, что он бы сразу стал лучшим учеником Хогвартса. Но сейчас Лили зашла в его комнату не для разговоров, а просто чтобы поторопить к завтраку, иначе они опоздают в школу. — Иду, иду, — Гарри, наконец, отложил книгу и пошел вслед за матерью, единственное, что ему то приходилось пользоваться дверями.       На кухне его ждала тарелка с омлетом и беконом и тетя Петунья, умилявшаяся на своего Дадлечку. Гарри передернуло, однако он вежливо всем пожелал доброго утра и поблагодарил за завтрак. — Ешь быстрее, — ответила ему Петунья, — Вернон вас сегодня отвезет в школу, ему всё равно нужно в автомастерскую.       С матерью Гарри жилось не так уж и плохо даже у таких недружелюбных к нему людей, как семья тети. Петунья не любила Гарри и никогда этого не скрывала, но и упрекнуть их в том, что они обделяют его в чем-то необходимом, Гарри не мог. Да и могла ли Петунья лишить Гарри завтрака или ужина, не купить ему даже самый дешевый подарок на Рождество, когда на тебя такими глубокими, казалось бы, бездонными глазами смотрит дух твоей лишенной покоя сестры. Иногда Петунья задумывалась: а не будь с ним Лили, смогла ли бы она так поступить, и сама себе отвечала: "Нет, не смогла". Что это было: чувство долга, оставшийся материнский инстинкт, человечность, она не знала, да и не хотела разбирать, однако любви к нежданно свалившемуся на ее голову племяннику явно не было. — Доел, а теперь живо одеваться, или ты думаешь, тебя одного все должны тут ждать?       Гарри пулей вылетел из-за стола, зная, что тетю лучше не злить. А Лили лишь укоризненно покачала головой, глядя на сестру. Вернон заканчивал читать утренние новости. Еще одно утро, похожее на тысячу других подходило к концу.