I
16 ноября 2014 г. в 00:38
15 ноября 2014 года
Просыпаюсь от того, что мне неудобно: шея затекла, тело ломит, а голова трещит, словно ее сдавили тиски. Каждая конечность моего тела настолько тяжела, что малейшее движение кажется совершенно невозможным. Но я двигаюсь. Понимаю это только после того, как пальцы касаются глаз, чтобы потереть их. А после поворачиваю голову и упираюсь взглядом в темноволосую макушку Эндрю. Он не спит — я понимаю это по его дыханию, которое старательно выравнено. Слишком старательно.
Меня не пугает тот факт, что Энди снова в моей кровати, я уже привык за несколько месяцев. Больше всего меня пугает то, что он до сих пор не научился контролировать свои желания. А желание у Энди одно — я.
— Я знаю, что ты не спишь, — мой голос со сна немного хрипит. Голова продолжает трещать, а тело стонать. Но, по крайней мере, теперь я знаю причину этой слабости. Хуже было, когда все только начиналось: я просыпался и с ужасом понимал, что не могу подняться с кровати.
Энди молчит, забирается глубже под одеяло и явно даже не думает о том, чтобы ответить. Мне остается лишь вздохнуть, сделать над собой усилие и сесть. Немного ведет в сторону, но вполне терпимо. Бывало хуже.
— Слушай, если ты постоянно будешь молчать, то мы никогда не сможем решить эту проблему, — говорю я, начиная медленно одеваться. Надежды на то, что Энди ответит, нет, но тот неожиданно выныривает из-под одеяла, резко поднимается и в мгновение ока оказывается напротив меня.
— Мы решим эту проблему, если ты оставишь меня и уедешь, — отвечает он. Его голос тоже хриплый, но вряд ли от сна, скорее от напряжения, которое копится в нем слишком долго.
— Этот вопрос закрыт. Я остаюсь рядом с тобой и слежу за тем, чтобы ты никого не убил. Хватит с нас смертей, — мой взгляд пересекается с его разгоряченным, по-глупому упрямым. На краю сознания удивляюсь уже не в первый раз: наши глаза совершенно одинаковые цветом и формой, но мы выражаем ими совершенно разные эмоции. Конечно, я не могу знать наверняка, как выгляжу со стороны, когда злюсь, но уверен, что совсем по-другому.
Энди фыркает, разворачивается и идет в ванную, громко хлопнув дверью. Я почти наверняка знаю, что он сейчас включит воду в раковине, захлопнет крышку унитаза, сядет на нее и раскурит косяк марихуаны, заполняя маленькую ванную комнату дешевого мотеля приторным запахом, из-за которого через полчаса администратор на ресепшене вызовет полицию, если мы не дадим ему пару сотен баксов в качестве извинения.
После Энди оденется, сядет в машину, даже не попытавшись сделать вид, что завтракает, и будет всю дорогу до следующего мотеля молчать, смотреть в окно и слушать музыку в наушниках.
Смотрю на календарь. Пятнадцатое. Энди в последний раз ел десятого. Осталось два дня. У меня всегда холодеет внутри, когда думаю о том, что нам снова придется кого-то убить, чтобы Энди мог поесть. Нет, он не убивает буквально, но несколько лет жизни забирает стабильно парой глотков. Мы всегда пытаемся тщательно выбирать жертву, но пару раз Энди срывало, он переставал себя контролировать и едва ли не выдавал себя с потрохами.
В самом начале я пытался шутить на эту тему, задаваясь вопросом: его быстрее убьют, засадят в лечебницу или пустят на опыты? Энди такие шутки не нравились. Мне тоже, но и постоянное молчание, которое повисло между нами сейчас, мне нравилось ничуть не больше.
Нельзя сказать, что мы с Энди и раньше ладили. Скорее, нет, чем да. Мы были слишком разными. Даже родились в разные дни: я за пятнадцать минут до полуночи восемнадцатого января, а он в половину первого девятнадцатого. Мама говорила, что мы не ладим именно поэтому. Что—то о разных фазах луны и прочую чушь; я отвечал ей, что мы не ладим, потому что Энди мудак.
Он, и правда, был мудаком. Его увлечение наркотиками, беспорядочным сексом с любым человеком, невзирая на его пол и возраст, постоянные вечеринки, приводы в полицию... Я никогда не понимал такого образа жизни. Наша семья была достаточно состоятельной, но я всегда считал это поводом воспользоваться возможностями финансовой обеспеченности, а Энди считал, что это повод растратить все деньги.
В конце концов, все началось именно из-за увлечений Энди и его необдуманных поступков.
10 сентября 2013 года
Мы перевелись в новую школу исключительно из-за Энди. Более того, это была не просто школа, в которую мы, ни о чем не думая, ехали из родительского дома. Нет, родители решили поместить нас в школу-интернат. Я пытался убедить мать, что у меня проблем с учебой нет, но она сказала, что в мои обязанности теперь входит круглосуточное наблюдение за братом. Честное слово, у меня как будто больше никаких забот нет.
Этот год — последний. Нужно готовиться к поступлению в колледж. Я-то собираюсь в него идти, в отличие от Энди, который вряд ли вообще решит приобретать какую-то профессию. Родители, конечно, пропихнут его куда-нибудь, без образования не оставят, да только Энди это образование даром не сдалось. Он даже в какой-нибудь забегаловке бургер не сможет сделать, не говоря уже о чем-то более серьезном.
Комнаты в общежитии были стандартными: две кровати, отдельная ванная комната, одно большое окно между тумбочками. Письменный стол оказался в единственном экземпляре, но вряд ли он понадобится Энди.
Ставлю свой чемодан на пол возле одной из кроватей, Энди в это время оценивающе оглядывает комнату, но, видимо, не находит к чему придраться, потому говорит:
— Неплохо.
Мне плевать, понравилась ему комната или же нет. Вообще, плевать на все, что относится хоть каким-то образом к нему, потому что меня волнуют совершенно другие вопросы. Решив, что раз уж от обучения в этой школе мне все равно не убежать, я решил выжать из нее все соки, которые только можно, дабы максимально приблизить себя к успешному поступлению в колледж. Школа была именитой, но по своему опыту я знал, что именитость еще не значит хороший уровень образования. За именитость отвечали основатели, большинство из которых умерло лет -дцать назад, и деньги, которые платили прессе и тем парням, что выпускают рекламные буклеты.
31 октября 2013 года
— Кошелек или жизнь? — передо мной, словно из ниоткуда, появилась девица в черном платье и остроугольной шляпе. Она явно пытается выглядеть ведьмой, но все равно похожа на шлюху. Смотрю на нее, не скрывая своего скепсиса. Девица понимает меня и отходит, а я хмуро смотрю на беснующуюся толпу.
Хэллоуин был не тем праздником, который могут пропустить старшеклассники. Удивительно было другое: старшеклассники без труда устроили вечеринку прямо в общежитии, несмотря на коменданта. Я слышал, что они подсыпали ему снотворное. Была еще одна версия — коменданта подкупили. Но в нее я не верил, даже принимая во внимание весь мой цинизм. Грегори Якобс слишком держался за свою работу и ненавидел школьников, чтобы давать им поблажки и разрешать устраивать вечеринки. Тем более, такого масштаба.
Весь этаж не спал. Собственно, я именно из-за этого и оказался на вечеринке — спать в таком шуме было невозможно. Заниматься — тем более. Оставалось только сидеть на диване в общей комнате отдыха и смотреть на то, как все вокруг вливают в себя сидр или водку (а иногда и то, и другое одновременно), запивают это пивом и пускаются в совершенно ненормальные танцы, заглотив еще пару таблеток экстази. Не такой Хэллоуин отмечали наши предки. Вряд ли они лизались при всех, а после, никого не стесняясь, едва ли не сношались в том же месте.
— Тедди, — меня слишком неожиданно хлопают по плечу, и я едва не роняю свой бокал с минералкой. Рядом со мной падает Энди. Даже в полутьме можно заметить, насколько широки его зрачки, как лихорадочно горят щеки, а сам он неестественно возбужден.
— Наглотался уже всякой дряни? — уточняю скорее просто для проформы. И без того видно. Да и если бы я не видел, то не могу сказать, что испытывал бы огромной интерес к ответу.
— Ты бы лучше подцепил бы кого, — фыркает Энди, устраиваясь на диване так, словно он сидит на нем один: раскидывает руки в стороны по спинке, широко расставляет ноги и запрокидывает голову. Ему явно хорошо. Нет, кайфово.
— Зачем мне шлюха? — я передергиваю плечами, переводя взгляд с брата на ту самую девушку, которая еще несколько минут назад пыталась подцепить меня, а сейчас вполне спокойно целуется с каким-то парнем, успевшим ухватить ее за задницу, забираясь под юбку.
— Затем, чтобы лишить тебя девственности, — говорит мне в ответ Энди. — А то ты так и проходишь непорочным. Смотрел фильм «Сорокалетний девственник»? Вот, будешь примерно таким же неудачником.
— Ты пришел ко мне, чтобы дать напутствие на сегодняшний вечер? — я вскидываю брови и презрительно искривляю губы. Возможно, в другой ситуации я бы и испытал смущение, но не сейчас. Глядя на все то, что творилось перед моими глазами, я бы с большей охотой остался «непорочным», чем трахался с теми, от кого даже через презерватив подцепить что-то можно с почти стопроцентной вероятностью.
— Нет, я пришел, потому что здесь хороший обзор, — Энди резко поднимает голову и начинает всматриваться куда-то вглубь толпы. — Посмотри на того парня. Он тоже новенький в этом году.
Я проследил за его взглядом. В кресле напротив нас сидит холеный блондин. Судя по всему, не очень высокий, но по самой его осанке можно с легкостью сказать — статный. Неожиданно парень смотрит прямо на меня, и я почти вздрагиваю от этого взгляда — ледяного, заставляющего почувствовать его на себе физически.
— Это Винсент Джеймс, — объясняет Энди, успевший выудить откуда-то скрученный косяк. Он щелкает зажигалкой, затягивается и продолжает говорить только после этого. — Перевелся в школу в этом году, до этого учился где-то в Британии. Очень… лакомый, да?
— Я не по парням.
— Ты и не по бабам, — я не смотрю на Энди, но уверен, что тот закатил глаза. — Тебе бы трахать учебники да тетради.
Я считаю ниже своего достоинства отвечать на эту реплику, да и в очередной спор с Энди влезать не особо хочется. Впрочем, видимо, он тоже не горит желанием продолжать общение со мной, потому что уже поднялся с места и направляется прямо к тому парню. Винсенту. А уже через минут пятнадцать они вместе уходят из комнаты.
Радар Энди никогда не давал сбоев.
5 ноября 2013 года
Сквозь сон я слышу, как звенит будильник, но у меня совершенно нет сил поднять руку, дотянуться до него и выключить. Казалось, все тело словно размазало по кровати, превращаясь в бесформенную кляксу. Даже когда чувствую, что сбоку кто-то завозился, не находится сил повернуть голову и посмотреть в ту сторону. Лишь спустя несколько секунд приходит осознание, что засыпал я абсолютно точно один.
— Выруби ты его, — голос брата звучит совсем рядом, но я как-то очень заторможено воспринимаю тот факт, что он спал в моей кровати. Зато рефлекторно протягиваю руку к тумбочке. Мне казалось, что протянул, но рука оказалась словно свинцовой — мне даже не удается поднять ее с кровати. Матрас подо мной зашевелился, прогнулся — Энди сел. Его темноволосая макушка в еще более лохматом состоянии, чем обычно. Такое впечатление, что он всю ночь только и делал, что копошился в волосах.
— Я же попросил: выруби.
Он поворачивается ко мне, и внутри все разом холодеет. Только сейчас я понимаю, что в Энди что-то неуловимо поменялось. Не смогу понять, что именно, мысли сбиваются в пульсирующий клубок, а после взрываются фейерверком, отдаваясь болью в затылке. Но я все равно не отвожу взгляд от лица Энди, в то время как он смотрит на меня непонимающе и даже испуганно, медленно — словно в замедленной съемке — прикладывая ладонь ко рту.
Окровавленному рту.
На его подбородке тоже капли засохшей крови. Я понимаю, что кровь не его — на нем нет ни единой царапины. Но от этого легче не становится. Клубок заворачивается уже где-то в груди, а под ложечкой сосет. Так всегда бывает, когда я предчувствую что-то плохое. Мое тело меня никогда не обманывало.
— Ты… — начинаю я, пытаюсь поднять руку и вспоминаю, что тело мне неподвластно. Но неожиданно рука меня слушается и зависает над кроватью. Я, погруженный словно в транс, даже не ощущаю ее. Смотрю на ладонь, вижу, что она дрожит, но совершенно не чувствую. Энди тоже смотрит, я вижу, что его зрачки расширены до такой степени, что почти заполняют собой льдисто-серую радужку.
Лишь через несколько секунд понимаю, что будильник все еще звенит, а моя рука так и висит в воздухе. Еще через секунду осознаю, что мне тяжело ее держать таким образом, и опускаю на кровать. Она безвольно падает поверх одеяла. Тело неожиданно отмирает, потому что я начинаю ощущать легкое покалывание в ступнях и на кончиках пальцев. Энди негромко выдыхает, словно сбрасывая напряжение, и наконец выключает этот чертов будильник, звук которого осточертел и мне.
— У тебя кровь, — говорю, приподнимаясь на локтях. — На лице кровь.
Энди еще раз проводит ладонью по подбородку, потом поднимается и уходит в ванную. Медленно встаю и иду за ним. Слабость отступила, но я все же хочу сходить в медпункт до того, как отправлюсь в библиотеку. Сегодня суббота, но это вовсе не значит, что я могу позволить себе расслабиться. Все эти мысли проносятся мимоходом, цепляя лишь край сознания. Конечной целью для меня и моего мыслительного процесса является Энди.
В ванной тот стоит возле раковины, оттирая кровь с лица. Он периодически смотрит в зеркало, потом снова начинает умываться. Опираюсь плечом о косяк, хмурюсь и не знаю с чего начать разговор.
Мы с Энди никогда не были особенно близки. Все эти сказки про детей, которые дружат с самой материнской утробы, кажутся мне полной ерундой, потому что у нас с Энди не было никакой мистической связи. Да, в детстве мы играли вместе, но стоило нам пойти в школу, как у каждого появились свои интересы и друзья.
Я никогда не лез в жизнь Энди. Мог упрекнуть его, высказать свое мнение о том, чем он занимается, но никогда не выспрашивал подробностей. Мне было просто неинтересно. Сейчас же задать вопрос стало необходимостью. Но я не знал, как это сделать, кажется, впервые в жизни понимая, что мы с Энди совсем чужие друг другу.
— Ты ничего не хочешь объяснить? — спрашиваю, разглядывая его отражение в зеркале. Он уже умылся, потому, поймав мой взгляд все в том же отражении, смотрит в ответ: угрюмо и упрямо. Понимание, что слова придется буквально вытягивать, пришло очень быстро.
— Ты проснулся в моей кровати с окровавленным лицом, Энди. Я думаю, тебе стоит объясниться.
— Ты не шериф, чтобы я перед тобой отчитывался, — мрачно отвечает он, отводя свой взгляд и принимаясь вытирать лицо полотенцем.
— Я тот, в чью кровать ты залез, — мне приходится подойти к нему и развернуть за плечи к себе. Только сейчас я понимаю, что он на пару сантиметров выше, а в плечах чуть уже. Или от своей дури, которую глотает килограммами, совсем отощал?
— Больше этого не повторится, — Энди отвечает мне еще одним хмурым взглядом, сбрасывает мои руки с плеч и уходит в комнату. Уже через несколько секунд я слышу, как хлопает дверь — Энди воспользовался тем, что был одет и попросту сбежал.
6 ноября 2013 года
Мой сон вновь потревожен, но я не могу понять, чем. Когда открываю глаза, вокруг темно — до рассвета еще явно далеко, даже фонарь за окном потух. То ли перегорела лампочка, то ли его зажигают вечером, но на ночь выключают. Я никогда не просыпался и, тем более, не ложился в это время, потому не могу быть уверенным наверняка.
Мне кажется, что я в комнате один, но неожиданно замечаю на соседней кровати силуэт. От неожиданности вздрогнув, я решаю включить ночник и даже протягиваю руку, но меня останавливает достаточно жесткий голос, принадлежащий Энди:
— Оставь.
Вновь вздрагиваю — уже от внезапного звука.
— Ты чего? — я шепчу. Темнота почему-то заставляет невольно понижать голос, и я поддаюсь.
— Спи, — уже чуть мягче говорит Энди, но я буквально физически чувствую, как он напряжен. Словно он с трудом сдерживает голосовые связки, чтобы не начать кричать.
— Что случилось? Почему ты не спишь?
Когда я ложился, Энди еще не вернулся. Я даже позвонил ему, но телефон не отвечал. Волноваться не стал — территория была закрытой, сбежать бы ему не удалось. А врач в медпункте сказал, что мне следует ложиться раньше — он списал мою утреннюю слабость на переутомление. И, наверное, я был с ним согласен.
— Энди? — снова тяну руку к ночнику, но силуэт брата внезапно резко движется ко мне, и я чувствую, как мое запястье окольцовывают ледяные пальцы. — Энди? — повторяю с легкой настороженностью.
Его дыхание кажется глубоким и частым, тяжелым и очень шумным. Словно он старается дышать так быстро, чтобы не успевать вдыхать полной грудью. В полной темноте это пугает. Я не любитель страшилок и не верю в какие-то паранормальные явления, но верю в то, что люди сходят с ума, становясь неуправляемыми и совершенно безумными.
Попытавшись высвободиться, я понял, что Энди не собирается отпускать — держит крепко, впиваясь холодными пальцами так сильно, что рука начинает болеть.
— Энди, — снова говорю я, начиная уже нервничать. Молчание со стороны брата меня беспокоит, заставляя сердце перейти на более тревожный стук.
Энди с силой тянет вверх мою руку, заставляя меня подняться. И я с ужасом понимаю, что моего запястья касается теплое дыхание. Не понимаю, почему меня настолько это пугает, но я словно каменею, продолжая ощущать, как губы Энди движутся по моей коже: от запястья к сгибу локтя.
Понятия не имею, сколько это продолжалось. Мне казалось, что вечность. Я чувствовал, что мое сердце бьется в ритме один удар в минуту, но понимал, что такого просто не может быть. Время просто остановилось, оставляя меня в полной темноте со спятившим братом.
Энди вдруг отталкивает меня и резко отходит сам на несколько шагов. Я, с трудом устояв на ногах, слежу за тем, как он подходит к окну, распахивает его и вдыхает холодный осенний воздух, впуская промозглость и влажность ноября в комнату.
— Энди, — делаю к нему шаг, хотя понимаю, что не стоит — если он сошел с ума, то мне лучше позвать кого-то на помощь. — Что… — договорить я не успеваю, потому что он резко оборачивается, и в это время уличный фонарь за окном зажигается, освещая мне полностью лицо брата: его лихорадочно блестящие глаза, подрагивающие от напряжения скулы и… большие, выдвинувшиеся вперед зубы.
Клыки.
Утром того же дня я хожу по комнате из угла в угол, пытаясь разложить по полочкам полученную информацию. Энди сидит в углу своей кровати, притянув к себе колени, уткнувшись в них лбом. Вижу, что он дрожит, но на все мои попытки помощи в виде аспирина и одеяла он отвечает отказом.
Мой брат — вампир.
Смешно. Настолько, что плакать хочется. Нет, я, естественно, не верю в то, что он вдруг стал порождением зла, живым мертвецом и кровососом, как принято называть вампиров в разных книжках для любителей мистики. Скорее всего, это просто какой-то вирус, не более.
Тот парень, Винсент, с которым Энди ушел в ночь Хэллоуина, укусил его, а потом себя за запястье, вливая Энди в рот свою кровь. Наверняка чем-то заразил. И уж явно не вампиризмом.
— Тебе нужно поесть, — подвожу я итог, присаживаясь на свою кровать. Энди поднимает на меня пустой измученный взгляд, и я вижу, как сильно запали у него скулы, и насколько яркими стали синяки под глазами.
— Я не хочу есть. Вся еда мне кажется безвкусной.
— Тогда что ты хочешь?
— Кровь.
— Энди, серьезно, это ведь полный бред. Вампиров не существует. У тебя крыша поехала от наркотиков.
— Я был бы рад, если бы это было так, — он снова утыкается лбом в собственные колени. — Я пил твою кровь, Тед. И ты даже не представляешь, как я хочу ощутить ее вкус снова. Я слышу, как стучит твое сердце, я чувствую, как пульсирует кровь в твоих венах. Я ощущаю тебя всего, каждое твое малейшее передвижение, твой запах, твой взгляд — все это отдается во мне так, словно я могу попробовать на языке. Ощутить физически. Понимаешь? — Энди вновь поднимает на меня взгляд, и я вижу, насколько он несчастен.
— Если ты пил мою кровь, то почему я этого не помню? — задаю вполне закономерный вопрос. — Не думаю, что, подставь я кому-то свою шею, я забыл бы подобный факт своей биографии.
— Люди забывают об этом, но у них появляется слабость. Винсент сказал…
— Винсент? — морщусь, потому что мне не нравится, что этот парень запудрил мозги моего брата полной ерундой. — Пошли.
— Куда?
— К Винсенту. Пусть и мне расскажет.
Мне кажется, что Энди будет сопротивляться, и его придется уговаривать, но он неожиданно послушно поднимается и первым идет к двери.
— Пошли, — согласно кивает он, — пусть расскажет.
Путь к комнате Винсента мы минуем молча. Энди идет впереди, так как знает, где живет Винсент, я смотрю ему в спину и пытаюсь понять, как теперь поступить. Понятно, что для начала нужно выяснить, что за парень этот Винсент. Версий в моей голове было хоть отбавляй: от зараженного какой-нибудь чумой до гипнотизера, который приводит всех в некое оккультное движение или секту.
Мы останавливаемся возле точно такой же двери, как и у нас, только с другим номером. Я заношу руку для того, чтобы постучать, но Энди перехватывает меня за запястье, тут же резко отбрасывая руку, словно что-то очень горячее или противное. Я хмурюсь, но вопросы решаю не задавать. Пока.
— Без стука, — говорит он, раскрывая дверь. — Он и так знает, что мы здесь.
Мы оказываемся в совершенно идентичной нашей комнате, разве что окно с другой стороны. На кровати с книгой в руке сидит Винсент, который уже поднял голову и смотрел в дверной проем — прямо на нас.
— Доброе утро, — на его тонких, бледных, почти сливающихся с кожей губах мелькает улыбка. Но я бы при всем желании не смог назвать ее дружелюбной или приветливой. — Я подозревал, что вы придете. Энди скоро сорвется, да еще и рядом с тобой… Тед, верно?
Я хмурюсь, мне не нравится этот тон: слегка высокомерный и совершенно спокойный. Словно Винсент знает все наперед.
— Что ты с ним сделал? — спрашиваю я, сложив руки на груди. Винсент выгибает брови и смотрит на меня, как на ненормального, хотя я тут самый нормальный. — Чем ты его заразил?
— Разве он тебе не сказал? — Винсент поднимается со своего места и идет ко мне, пока не оказывается совсем рядом — почти вплотную. Я могу чувствовать его дыхание, которое оседает на моей шее. Винсент ниже меня на полголовы, но рядом с ним я почему-то сам начинаю себе казаться слишком маленьким. Невольное чувство от его давящего взгляда.
Винсент берет меня за подбородок и приподнимает. Тонкие пальцы, которые выглядят слишком хрупко, как у фарфоровой куклы, оказываются необычайно сильными — дергаю подбородком, но не могу вырвать его из хватки. Замечаю по взгляду Энди, как тот напрягается и внимательно следит за рукой Винсента на моем лице. Но больше никакими действиями не показывает, что тоже находится в комнате — стоит сбоку и молчит, не предпринимая ни единой попытки участвовать в разговоре.
— Ты и правда прекрасно пахнешь. Конечно, для него, — Винсент кивает на брата, — ты пахнешь великолепно, как и любой желанный человек для вампира. Но даже без желания твой запах хорош. Наверняка твоя кровь очень вкусная, — он ведет пальцем второй руки по моей шее, царапая кожу ногтем. И уже через секунду отпускает меня и делает шаг назад.
— Мы вампиры, Тед, — бросает он, прежде, чем отойти к столу и опуститься на крутящийся стул.
— Вампиров не существует.
— Забавно, — усмехается Винсент. — Ты читал «Мастер и Маргарита»? Это русская классика. Там дьявола тоже уверяли, что его не существует.
Я не читал. Я вообще мало интересовался литературой, больше точными науками. Да и неважно все это было.
— Я не верю в вампиров.
— Вот эта формулировка уже более правдоподобна, — одобрительно кивает Винсент. — Но если ты не веришь, то это вовсе не значит, что их не существует. Впрочем, твоя вера совершенно неважна. Эндрю — вампир, веришь ты или нет. И я бы на твоем месте держался от него подальше, если не хочешь умереть в расцвете сил.
Его голос звучит насмешливо, и это мне кажется еще одним поводом не верить. Винсент изучает меня взглядом, словно считывая реакции.
— Что ж, — он снова встает. Я почти физически ощущаю, как Энди напрягается и тоже делает шаг ко мне. — Не волнуйся, Эндрю, — Винсент смотрит на него с усмешкой, — я не причиню никому вреда. Смотри, — он обращается уже ко мне.
И я смотрю. Смотрю на то, как его зубы деформируются, выдвигаются вперед и клыки удлиняются. Смотрю, как он распарывает себе этими же зубами запястье, и по его коже скатывается капля крови. Следом еще одна и еще, пока капли не превращаются в тонкую струйку, так контрастирующую с его бледной, почти белой кожей.
Наблюдаю, словно загипнотизированный: Винсент показывает мне довольно глубокую рану на своей руке, а потом проводит по ней языком — медленно ласкает, будто бы получает от этого удовольствие. И рана начинает затягиваться, прекращая кровоточить.
Забываю, как дышать, когда вижу это. Чувствую, что мне не хватает воздуха в легких, но сделать вдох все равно не могу. Внутри все леденеет и трясется, меня самого всего колотит крупная дрожь, несмотря на оцепенение. Задыхаюсь, хватаю воздух ртом, но все равно не чувствую, что легкие им наполняются.
Мне страшно.