Вкус музыки и смерти

IAMX — This Will Make You Love Again Джон мирно посапывал, раскинувшись на постели на животе и подложив под голову руки. На его спине и плечах горели красные метки страсти, которые неумолимо оставлял любовник, запечатывая его тело принадлежностью только ему одному. Джеймс любовался этим зрелищем пару минут, потом взял с комода телефон и вышел, тихо притворив за собой дверь. Стараясь не шуметь, он спустился на первый этаж в кабинет. Джим Мориарти не был идиотом. Он прекрасно понимал сложившуюся ситуацию. Шерлок Холмс — это имя он уже слышал, но все думал, что это скорее байки мошенников, не сумевших убежать от полиции, чем правда. Сам Джеймс ни разу не был пойман: ни в школе, ни в колледже, ни на заре своей карьеры, ни на пьедестале, где сейчас находился. Он умело обводил копов вокруг пальца и всегда выходил сухим из воды. Он тоже был своего рода байкой, хотя предпочитал называться легендой. Теперь же, когда Холмс настиг его, Мориарти не сомневался: его главная цель — подобраться как можно ближе, и делать он это собрался через Джона. Шерлок был красив, но измены Джим не опасался: в конце концов, Джон был настолько благороден, что от него иногда тошнило. Но если любовник узнает о его махинациях, о людях, которых он приговорил к смерти — вот где крах его реальности. Милый доктор никогда не остался бы с таким человеком, и Джеймс, так и не сумевший придумать способ втянуть его в свою тайную, но более реальную жизнь, теперь был не просто зол — он был готов уничтожить любого. Но как это сделать так, чтобы Джона не коснулась и тень подозрений, чтобы он сам не начал жалеть своего нового «друга»? Джеймс еле сдерживался, слыша восторженные отклики, слетающие с тонких губ. Он заменил их стонами и криками, вдохами, полными страсти, и выдохами, полными отдачи. Он делал так до тех пор, пока Джон не заснул, не в силах продолжить этот жестокий разговор. Эти звуки ласкали слух не хуже его музыки, они подчиняли себе все уголки его души и оставляли тепло своих прикосновений. Джеймс довольно улыбнулся: музыка — вот чего ему не хватало. Он набрал нужный номер: — Новое задание. Срочное. Завтра Шерлок Холмс будет на репетиции в новом оркестре. Я хочу, чтобы вы сделали так, чтобы его там не было. Все должно выглядеть естественно. Я пришлю план действий по защищенному каналу, будьте готовы и не забудьте передать ему привет от меня. Это все. Следующий звонок был не менее важен: необходимо было выбить почву из-под ног у этого наглеца. У Джеймса были связи практически на всех телеканалах страны и почти во всех крупных изданиях. Он давно понял, что деньги открывают любые дороги, ведь большинство людей в этом мире готовы на все ради денег — вопрос только в цене. Все покупалось и продавалось, даже чувства — это товар, который легко передается по бартерной сделке. Ты мне — я тебе, так делались дела в мире Джеймса Мориарти. — Алиша? Разбудил? — Джеймс рассмеялся. — Действительно, сдача номера, какой сон. А я как раз к тебе с интересными новостями. О, как я люблю твои ирландские ругательства — просто прелесть, но поверь мне, красавица, тебе понравится то, что я скажу. Я располагаю эксклюзивной информацией. Другой разговор. Думаю, ты хорошо помнишь звезду вашей хроники — Шерлока Холмса? Умница. Он нашел себе новое место. Нет, я не шучу. Вот и подумай, как такого дебошира, хама, скандалиста, наркомана и фрика взяли в приличный оркестр под руководством Джона Уотсона. Контракт был подписан в обход самого мистера Уотсона его агентом — Кристофером Митчеллом. Пресс-конференция должна состояться на следующей неделе. Приятно иметь с тобой дело. Ах, да, забыл сказать: если новости появятся завтра, ты получишь крупную премию от меня лично. За окном ночь гуляла по старым улицам, обнималась с каналом в свете фонарей, а за столом в кабинете Джеймс все еще сидел и улыбался своим ленивым мыслям. Он был убежден — Холмсу не выстоять. Он, конечно, был умен, но до Джеймса ему было далеко. Что действительно его волновало, так это то, как оградить Джона от этого человека, настроить его против него, убедить его в том, что тот не заслуживает доверия. Никак иначе он не мог сохранить то, что ценил больше всего — Джона рядом с собой. Никакая другая версия Джона не была правильной. Наконец, он встал, выключил настольную лампу и тихо поднялся в спальню. Любовник все так же мирно спал и чему-то улыбался во сне. Джим прилег рядом, расправил одеяло, прикрывая обнаженную спину, оставил невесомые поцелуи на плечах, вдыхая запах его волос. Джеймс Мориарти никогда не проигрывает, а значит Шерлок Холмс не более чем неудачник. Утро принесло потепление, лужи с комками грязного снега и мокрые хлопья вперемешку с дождем. Погода решила напомнить о своей непредсказуемости и заодно потопить рождественские воспоминания. В уютной столовой Джеймс пил утренний кофе — крепкий, обжигающий, без сахара — когда Джон, заспанный и растрепанный, спустился вниз. — Доброе утро, — улыбнулся Уотсон и присел за стол, где его ждал небольшой чайник с душистым чаем. — Доброе утро, — Джим усмехнулся. — Что? — Ничего. Люблю тебя по утрам, ты такой мягкий. — О чем Вы думаете, мистер Мориарти, — наигранно нахмурился Джон, — когда Вам следует думать о делах своей империи, а не обо мне. — Империя, — Джеймс выдохнул слово с мягким ирландским акцентом, — мне нравится, как это звучит. — Тщеславец, — хохотнул Уотсон и откусил тост с джемом. — Джон, послушай, я немного покопался в прошлом твоего нового скрипача… — Джим, Бога ради… — Нет, послушай, я понял, что вы поладили, — с улыбкой проговорил Мориарти, — но все же, я прошу тебя, будь осторожен. Он странный человек, его поступки неоднозначные. Я бы не хотел видеть тебя разочарованным, зная, как это дело важно для тебя. Я всегда тщательно проверяю всех своих партнеров и твой оркестр, как ни крути, тоже бизнес. Я просто не хочу увидеть, что кто-то посмеет разрушить то, что ты создал с таким трудом. Будь осторожен, Джон. Это все, о чем я прошу. — Джим, — Уотсон с теплотой посмотрел на любовника, — я уверен, что он на самом деле чудесный человек. Я дам ему шанс, но поверь, я ценю твою заботу. Нежный поцелуй, сладкий от джема, немного скрасил пасмурность за окном для обоих, и Джон встал, чтобы собраться. Джеймс проводил его настороженным взглядом. Он надел темное кашемировое пальто, взял дипломат, вышел на крыльцо и сел в машину. — Все готово? — Джеймс набрал номер почти сразу же, как за ним закрылась дверь автомобиля. — Я хочу, чтобы любой шанс был уничтожен. Рад это слышать. И позвоните мне сразу же, как закончите. Джон принял душ, расслаблено допил чай, размышляя и выстраивая планы будущей репетиции. Он еще не знал, как Шерлок играет, не знал его стиля, особенностей и любимых приемов, но интуитивно чувствовал — это должно быть чем-то выдающимся. Он открыл шкаф, выбрал мягкие брюки, рубашку и кардиган, надеясь, что погода к вечеру не изменится снова и он не замерзнет в выбранной одежде. Настроение у него было прекрасное и казалось, что ничто не сможет его испортить. Однако пока Джон добирался до студии, его оптимизм немного угас. В пуховике было жарко, и он уже пожалел, что вообще надел его. Могла сойти и простая куртка, а было бы холодно — взял бы кэб. Но лучшие мысли, как известно, приходят уже тогда, когда дело сделано. В метро несколько станций закрыли на ремонт, так что поезда были переполнены и давка стояла ужасающая. Растрепанный, уставший, злой, да еще и не успевший купить газету, Джон вошел в здание студии и, наконец-то, вздохнул с облегчением, стряхивая влагу с пушистого воротника и золотистого ежика волос. Но долго наслаждаться спокойствием ему не удалось. Едва он подошел к дверям в репетиционный зал, как услышал повышенные голоса: Денни был зол, Мэтт пытался кого-то успокоить, а переливающийся баритон с едкими нотами явно принадлежал Шерлоку. Он вошел в комнату и увидел, как кларнетиста едва сдерживает гитарист, а скрипач продолжает что-то выплевывать ему в лицо. — Да пошел ты к черту, — закричал Денни, — мне плевать, как ты это узнал, но если не заткнешься, я тебя размажу, сволочь! — Что здесь происходит, мне кто-нибудь объяснит? — звенящим от ярости голосом прокричал Джон, перекрывая гомон. — Знаешь что, Джон, я с ним работать не буду, — закричал Денни, стряхивая с плеча руки Мэтта и отходя в сторону. — Последний раз спрашиваю — что здесь происходит? — Уотсон снял куртку, отбросил ее на один из стульев и медленно подошел ближе. — Денни спросил, в скольких оркестрах играл Шерлок, а тот вспылил и стал рассказывать какие-то странные вещи, — начал Мэтт, поглядывая на обоих. — Думаю, если они оба извинятся, то инцидент будет исчерпан. — Что? — в один голос переспросили оба скандалиста. Джон смотрел на них и думал, что некоторые никогда не повзрослеют. Ладно Денни — ему всего двадцать три, но Шерлок — взрослый мужчина за тридцать — мог бы вести себя более сдержанно, особенно учитывая прошлый опыт. Практика же доказывала обратное. Случайно бросив взгляд на стул неподалеку, Уотсон заметил газету, да не просто газету — «The Sun». На ее обложке посреди крупной фотографии Шерлока красовался заголовок: «Шерлок Холмс — возвращение легенды или последний позор?» Что же, теперь хотя бы понятно, почему Холмс так зол. — Денни, не нарывайся, — строго посмотрел на кларнетиста Уотсон. — Шерлок, пошли со мной, — Джон подхватил со стула газету. — Настраивайтесь и разминайтесь, мы скоро. Не оглядываясь, он вышел из зала и направился к небольшой репетиционной комнате для малых групп, где в это время никого не было. — Садись, — Джон указал кивком на кресло и опустился в такое же напротив. — Шерлок, посмотри на меня. Холмс старательно отводил глаза и капризно поджимал губы. — Знаешь, мне все равно, сколько оркестров ты сменил, прежде чем присоединился к нам. Я, как хороший «бойфренд», предпочитаю не знать, сколько бывших было у моей новой пассии, — Шерлок удивленно поднял взгляд, а Джон рассмеялся, чем вызвал улыбку у собеседника. — Но вот, что я тебе скажу, — Уотсон нахмурился, — все мы страдаем от этого, Шерлок, но срываться на своих — последнее дело. Ты же не можешь не знать, в чем меня обвиняли, когда я только начинал карьеру. Все газеты не преминули перемыть эту историю, а «The Sun» старалась больше всех. Думал, с ума сойду, но ничего, пережил. Денни — из многодетной семьи. Они иммигранты и жили за чертой бедности. Ты даже не представляешь, какими прозвищами его награждали журналисты. Он получил грант на изучение музыки, а они все трезвонили, что таких держат только из жалости. Мэтт приехал сюда из Ирландии, я за полгода так и не запомнил название этой деревушки — язык сломаешь, серьезно. Грант ему не дали, не повезло, а учиться и жить как-то нужно было. Найти ночную работу для студента не так уж и легко, как кажется. Барменом его не взяли, но ты ведь видел, какой он красавчик? Стриптизер, Шерлок. И полгода ада от все той же «The Sun», — Джон смотрел, как меняется лицо Шерлока по ходу его рассказа и думал, что, наверное, с ним никто и никогда не разговаривал так. Люди от природы эгоисты, а если постоянно тыкать их во что-то носом и не обращать их внимания на окружающий мир, любая собственная проблема становится катастрофой. Шерлок не был исключением, а, скорее всего, запертый в себе, он и не замечал, что вокруг страдают такие же люди, как и он. — А что ты знаешь о своем агенте — Майке? — Эээ, — Холмс замялся. — Понятно, — Джон усмехнулся. — Знаешь, несколько месяцев назад его брак распался. Все газеты трепали о том, как его красивая жена убежала к молоденькому оперному певцу от толстого агента-неудачника. Я вчера видел Майка — отлично держится, и, заметь, не бузит и не срывается. Нам предстоит тяжелая работа, а ты ведешь себя, как маленький. Эти люди ни в чем не виноваты, но зато у всех нас есть шанс утереть носы этим акулам пера и сотворить грандиозное чудо из семи нот, о которых они не устают нам напоминать, периодически обвиняя в плагиате. Не разрушай этот шанс, Шерлок, прошу тебя. — Конечно, Джон, — Холмс выглядел потрясенным и озадаченным. — Прости, ты абсолютно прав. Я сейчас же извинюсь перед Денни и Мэттом. Я… мне очень стыдно. — Ну, не преувеличивай, Денни та еще язва, так что ему тоже следует извиниться перед тобой. И не думай ни о чем, у меня хорошее предчувствие на наше сотрудничество. Пойдем? — Да, да пойдем. Пока Джон говорил, Шерлок смотрел на его лицо и считывал все, что мог. Спал он крепко, но не долго, возле уха виднелся еле заметный след от страсти любовника — все эти детали Холмс подмечал машинально, отчего-то впервые представляя, как бы все могло происходить. Нежен ли Джеймс со своим партнером? Как он целует его? Говорит ли он ему о своих ужасающих планах, пока вжимается в него разгоряченным телом? Шерлок прогнал непрошеные мысли и образы, удивляясь им и запрещая себе думать об этом впредь. Он, конечно же, прочитал обоих: и Денни, и Мэтта — это было так просто, что не составило ни малейшего труда, да и о Джоне он знал достаточно. Майка же он видел каждый день и точно был в курсе и его развода, и даже того, по какой причине он случился. Но сейчас в словах Джона, в его тихом голосе он слышал не просто факты, которые можно отложить и использовать потом, а людские жизни и личные трагедии. Он никогда особенно не старался перекладывать свои выводы на эмоции — это было не нужно его холодному и практичному разуму, даже чуждо. Джон сумел пробиться сквозь этот холод и растормошить душу, заставить его открыть глаза. Сорвавшиеся с губ слова были так же не характерны для Шерлока Холмса, но отменить их уже ничто не могло. В который раз Шерлок думал, что Джон Уотсон совершает какое-то преступление с его душой, заставляя ее отзываться то на его музыку, то на его голос. Оставалось только напустить на себя любимый непроницаемый вид, за которым пряталось смущение. Что ж, он должен был извиниться, ведь ему нужно было удержать внимание и расположение Джона, но он не собирался делать этого слово в слово — это недоразумение, ему не могло быть стыдно, это просто для дела. Денни уже успокоился и теперь тщательно разыгрывался под неусыпным вниманием Мэтта — его лучшего друга, как Шерлок успел понять. Хотя еще он успел заметить, что Мэтт Коллинз влюблен в кларнетиста: давно и, судя по всему, по уши. Джон остановился перед оркестром, скрестил руки на груди и прокашлялся, поглядывая на Шерлока. Тот тяжело вздохнул: — Прошу прощения, — с прохладцей в голосе и тщательно контролируя эмоции, начал Холмс. — Меня кое-что расстроило и немного выбило из колеи, но я не должен был срываться на вас. Я приношу свои извинения всем, чьи чувства мог задеть, — речь далась тяжело, презрение к самому себе так и прорывалось в голос. Шерлок все напоминал себе, что это дело приоритетной важности, что Джон Уотсон — цель номер один. Нужно сделать все, чтобы подобраться к Мориарти. Отговорки срабатывали слабо. Ничто не могло заставить его извиниться, но Джону Уотсону удалось это на второй день знакомства. — Да все в порядке, — Мэтт улыбнулся. — Журналюги — они такие, — молодой человек подмигнул. — Денни, — Джон посмотрел на кларнетиста, но тот молчал и крутил в руках инструмент. — Денни Литовски. — Ох, Джон, ты прямо душу вытащишь! Да-да, Шерлок, прости меня тоже, это было грубо, — юноша нервно передернул плечом и кивнул Холмсу. — Наконец-то, детский сад «Путешественник» объявляется закрытым, можно начинать репетицию, — Уотсон хитро улыбнулся и ушел в другой конец комнаты за стопкой партитур. Шерлок отошел к месту, которое успел занять, и расстегнул футляр со скрипкой. Инструмент — без сомнения, дорогой, старинный — был завернут в красный бархат, одним своим прикосновением полирующий темный лак. Смычок с белоснежным конским волосом, сейчас лениво расправленным, лег в руку хозяина мягко и легко, сам подставляясь под проворные тонкие пальцы, регулирующие винт, чтобы подтянуть волос. Джон обернулся случайно и все никак не мог оторваться от этого зрелища, совершенно не представляя, что партитуры так и остались лежать на полке. Взяв себя в руки, Уотсон все-таки справился со своей задачей и теперь раздавал листы музыкантам, игнорируя хитрые взгляды на его внезапно заалевшие щеки. Добравшись до скрипача, он клятвенно заверил себя, что это просто профессиональный интерес, когда увидел картину, от которой у него в горле пересохло. Шерлок настраивал скрипку, подкручивал колки, ориентируясь на звук виолончели рядом. Его локоны упали на сосредоточенный лоб, а пальцы так изящно обхватили гриф инструмента, что Джону было почти страшно увидеть, как они, наконец, запорхают по струнам. Но именно это и произошло: Шерлок встряхнул смычком, потом прогнал пару особо надоедливых кудряшек, и в несколько пассажей доказал, что если кто-то еще в этом зале сомневался, что он гений — теперь мог в этом сомневаться, только будучи глухим. — Потрясающе, — не смог сдержаться Джон. — В самом деле? — Шерлок принял листок с нотами и посмотрел в синие глаза Уотсона. — Без сомнений — это великолепно. Но я умолкаю, а то меня обвинят в непрофессионализме. — О, жаль. Мне понравилось, — Шерлок лукаво ухмыльнулся. — Ты должен часто это слышать, не устал еще? — рассмеялся Джон. — Обычно люди не так говорят. — А как? — Заткнись, сколько можно играть. — Чудовищно! Тебе у нас понравится, здесь можно играть сколько угодно, — Джон похлопал Шерлока по плечу и пошел дальше по ряду стульев. — Итак, напоминаю, что сейчас мы играем с листа, будем терпеливы, если я остановил и попросил сыграть заново — значит, играем и вопросов не задаем. И помните — это вам не симфонический оркестр, здесь в толпе не спрячешься, надо играть чисто! Телефоны отключаем — услышу, и заканчивать репетицию вы будете за дверью в фойе в одиночестве. Все предупреждения были, по-видимому, обязательным ритуалом перед началом, но телефоны действительно выключали и откладывали подальше. Шерлок позволить себе такой роскоши не мог. Едва он решил, что стоило бы поставить его на вибрацию, как Джон устроился за роялем, дал несколько пробных нот для последней проверки инструментов и обвел взглядом оркестр. — Размер четыре четверти, адажио, начинают кларнет и скрипка. Джесс, ты играешь вторую партию, Шерлок, я хочу слышать тебя на первой. Три, четыре… Поставить в первую же мелодию Денни и Шерлока в дуэт было явной ошибкой. И хотя Джон не задумывался об их конфликте, да и композицию выбрал заранее — слишком хотелось посмотреть, как раскроется в ней Холмс и что сможет показать — все же, нельзя было не признать, что Денни всячески сбивал Шерлока и не давал тому места и простора для развернутой партии. Холмс злился, останавливался с неохотой резко, стрелял глазами в кларнетиста и, кажется, уже подумывал о его убийстве, когда репетицию разорвала громкая трель его рингтона.  — Шерлок, ты издеваешься?! — Джон закипал с каждой секундой все сильнее. Противостояние этих двух остолопов его уже достало, Денни хотелось выпороть, а Шерлока хорошенько приложить затылком о стену. А тут еще и звонок! — Да, — Холмс резко вскочил и отошел к дальней стене. — Когда? Я не могу прямо сейчас, подождите до вечера. — Холмс, положи трубку и вернись на место! — надрывался Джон, но безрезультатно. — Я понял, да, я буду. Шерлок повернулся и, не глядя на Джона, от которого почти физически ощущалась ярость, принялся быстро собирать скрипку, почти не заботясь о том, как он это делает. Времени было крайне мало. — Что, черт возьми, происходит? — Джон сверкал глазами на Шерлока, наблюдая, как тонки его ладони, как они укладывают инструмент. Уотсон понимал, что должен сейчас смотреть совершенно на другое, что должен сдвинуться с места и остановить мерзавца, но не мог и оттого злился еще сильнее. — Шерлок! — Мне надо уйти, — проговорил тот на бегу и скрылся в дверях. — Нет, вы это видели? — Джон задыхался от гнева, он не понимал, что действительно происходит в голове этого человека. Как можно было быть таким милым, гениальным и удивительным, а в следующую секунду наплевать в лицо своей выходкой. Уотсон от души приложил ближайший стул, от чего тот отлетел и хорошенько стукнулся о стеллаж, вызвав тонкий звон, напоминающий звук камертона. Несколько раз глубоко вздохнув, Джон обвел оставшихся взглядом, под которым они съеживались и начинали понимать — репетиция будет сложной. — А я ведь говорил, — тихо, но со злорадством пробормотал Денни, но тут же умолк, подняв глаза и утыкаясь в перекошенное лицо Уотсона. — Начинаем все с восьмого такта, — негромко, но с различимыми оттенками сдерживаемой бури сказал Джон и сел за рояль. Шерлока на улице встретил дождь, он вскинул руку, ловя проезжающий кэб и называя адрес из только что пришедшего сообщения. Всю дорогу он то и дело возвращался в памяти к перекошенному злобой лицу Джона, сощуренным глазам и разочарованию в синем взоре. Это был первый человек за много лет, кто дал ему шанс, поверил в него и восхитился им, а он сбежал, чтобы ловить его преступного мужа. Если бы он смотрел сериалы, он бы сказал, что это неплохой сюжет для мыльной оперы. «Надо попросить миссис Хадсон делать телевизор тише», — подумал Шерлок, глядя на совершенно мокрый город, на асфальт с потоками воды и комьями грязноватого снега. Чистота ушла, ее запятнали и затоптали. Кэб притормозил у старого полуразрушенного здания склада спустя минут двадцать пять. Перед тем, как выйти из машины, он отправил брату короткое сообщение, где сообщал, куда направляется и сколько подкрепления, по его мнению, потребуется, ни секунды не сомневаясь, что все это тщательно продуманная ловушка. Шерлок всегда поражался тому, как за образцовым Сити умели скрываться разрушенные дома, нищие кварталы, старые, совершенно темные улочки, по которым бродили еще викторианские преступники. Расплатившись, он покинул такси и вошел в покосившийся вход. Внутри пахло плесенью, слышался писк крыс и отовсюду капала вода с прохудившейся крыши. Свет пробивался слабо сквозь заколоченные окна, а с учетом пасмурного серого неба Шерлока окружал полумрак. Он поздно услышал тихий шаг позади себя, быстро развернуться помешала скрипка, и в следующее мгновение сильным захватом его обхватили поперек груди. Нападавших было четверо. Инструмент был безжалостно отброшен в сторону. Двое мужчин держали Холмса, а двое принялись избивать. Пресс, ребра, удар в солнечное сплетение — воздух оказался заперт в легких, вдохнуть было почти невозможно. Скула, губа и снова пресс и ребра — Шерлок судорожно пытался сжаться и напрячь мышцы. Еще несколько ударов — и его отпустили, сбивая с ног так, чтобы он непременно упал. Пара ударов тупым носком тяжелого ботинка под ребра и кашель заставил его согнуться пополам. — Мистер Холмс, — раздался рядом с ним хриплый, прокуренный голос, — мистер Мориарти просил передать вам самый пламенный привет и пожелание держаться подальше от оркестра Джона Уотсона, иначе следующая наша встреча закончится для вас плачевно. Весьма плачевно. Хорошего дня. Шерлок слышал только быстрые шаги и звук отъезжающего автомобиля, пока пытался встать или хотя бы сесть. Все удары были профессиональными, тяжелыми и грубыми. Видимо, Джеймс Мориарти специализировался на бывших военных. Раньше он делал это руками Себастьяна Морана, и Шерлоку не хотелось представлять, что этих четырех ублюдков отбирал для своего босса и любовника Джон. Полиция, разумеется, опоздала. Прибыв только спустя десять минут после того, как преступники скрылись, бестолковые полицейские теперь пытались снять рисунок протекторов, найти следы пребывания нападавших, хотя Шерлок и сказал им, что все напрасно и следов они не найдут, а машина просто угнана. Но создавать видимость деятельности они умели. От медиков Холмс отмахнулся и просто курил, дожидаясь брата. Дорогой черный автомобиль притормозил недалеко от полицейского заграждения, инспектор Лестрейд, давний знакомый Шерлока и, пожалуй, единственный, кто позволял ему копаться в делах и совать свой нос в работу полиции, как раз закончил брать у него показания относительно нападения и подозрительно быстро ретировался туда, где из машины его было заметить невозможно. — Здравствуй, Майкрофт, — поздоровался Шерлок, усаживаясь на сидение прямо в измазанном грязью пальто и морщась от неприятных ощущений в районе ребер. — Вижу, ты, как всегда, пренебрег медицинской помощью, — холодно проговорил Холмс-старший. — Ты же знаешь, как я не люблю прикосновения чужих людей. — Это я знаю, вот только я не знал, что ты идиот, Шерлок. Объясни мне, будь любезен, почему вместо четкого приказа — любой ценой подобраться к Джону Уотсону — ты сбегаешь с репетиции, доводишь его до такой злости, что он минут двадцать орал на Майка Стэмфорда, не вовремя решившего зайти в студию? В итоге мистер Уотсон распустил оркестр, будучи не в состоянии адекватно продолжать репетицию. Твое пребывание там в дальнейшем под большим вопросом. А теперь я очень хочу услышать, почему ты оказался в этом милом месте вместо того, чтобы работать. — У меня не было выбора, Майкрофт, — презрительно прокричал Шерлок, которому слова брата ударили посильнее кулаков наемников. — Они сказали, что у них есть важная информация о Джеймсе Мориарти, и что у меня есть всего полчаса, чтобы забрать ее. Я понял, что это ловушка, но решил рискнуть в надежде, что он лично решит вывести меня из игры. Я ошибся, засада была примитивной и бесполезной. — В следующий раз я был бы тебе признателен, если бы ты сначала думал, а потом бросался в авантюры. Мы могли бы поймать их, если бы ты вовремя сообщил и не показался там сам. Они не ушли бы, пока не увидели тебя, а у нас был бы шанс взять их внезапно. Мориарти неплохо изучил тебя, дорогой братец, что делает ему честь и ставит тебя в положение ведомого. Я разочарован. Тебе придется очень постараться, чтобы вновь расположить к себе мистера Уотсона, и если возникнут проблемы, я хочу, нет, требую, чтобы ты немедленно мне сообщил. Ты должен остаться в его оркестре, даже если мне придется надавить на него или его агента. — Я справлюсь сам, Майкрофт, мне не нужна твоя помощь, — тщательно скрывая ярость в голосе, проговорил Шерлок. — Что ты можешь сообщить о Джоне Уотсоне? — жестко спросил Майкрофт, меняя тему и прищуривая глаза. Шерлок вздохнул, отвернулся к окну и постарался сосредоточиться: — Джон Уотсон производит впечатление порядочного и доброго человека. В нем чувствуется военное прошлое, оно не отпустило его, но результат это болезненных воспоминаний или нынешних занятий — я не знаю. У него есть оружие, скорее всего, пистолет — я сумел заметить оружейную смазку на его руке. Плечо мучает его, поэтому вряд ли он смог бы сейчас обращаться с винтовкой. — Хорошо, значит, по крайней мере, он не наш киллер? — Думаю, что нет. Но утверждать до конца я не могу. То, что в основном трупы, связанные с Мориарти, найдены с пулевыми отверстиями крупного калибра, еще не значит, что те, что мы не смогли с ним связать, убитые из другого оружия, не могут быть делом рук мистера Уотсона. — И все же ты сомневаешься, дорогой братец? — Сомневаюсь? Я почти уверен, что это не так. — И что же натолкнуло тебя на эти мысли? — Наблюдения, брат мой, наблюдения и работа мысли. — Вот и продолжай свои наблюдения. Я жажду от тебя доказательств, а не наблюдений. И, кстати, мы приехали. Надеюсь, что ты все же позаботишься о своем лице. Шерлок молча открыл дверь и вышел в дождь, который все усиливался, несмотря на январь, и грозил перерасти в нешуточный ливень. Автомобиль мягко тронулся с места, едва он отошел от него на пару шагов, поднимаясь по ступенькам к темно-зеленой двери с молоточком и медными цифрами «221». Джону же было стыдно. Ему было стыдно, что он накричал на Майка из-за его подопечного, было стыдно перед оркестром, на который он сорвался, было стыдно перед собой за то, что поддался очарованию Холмса и дал себя запутать. Не зря ведь его предупреждали Крис и Джим, а он уперся и все думал, что он хороший человек. Ну да, просто лапочка! Джон снова с усилием подавил желание что-нибудь расколотить. А так как вокруг были только инструменты и мебель, он накинул куртку и решил пройтись. Он часто ходил до дома пешком, успокаивая нервы, разминая мышцы. И хотя основная версия была в том, что четыре километра прекрасно поддерживают фигуру в тонусе, на самом деле Джону нравилось гулять по городу, чувствовать его, дышать им, думать мыслями его улиц, слышать музыку, переливающуюся по его крышам. Оказавшись на улице, Уотсон понял, что зима резко сдала позиции и отступила. Кто пришел на ее место — весна или осень — было непонятно, но дождь как нельзя лучше соответствовал его отвратительному настроению. Шерлок не выходил у него из головы. Джон никак не мог взять в толк, что должно было случиться, чтобы человек, который настолько гениально играет, просто взял и ушел с репетиции. В голове предательски зазвучали собственные слова: «Потрясающе! Без сомнений — это великолепно». Он же видел, как было важно для Холмса услышать это, чувствовал, как теплел его взгляд и расслаблялись изящные запястья, удерживающие инструмент. Может быть, он несправедлив и случилось что-то ужасное, что он так сорвался. Но нет, в конце концов, можно же объясниться, а не сбегать! Что бы ни произошло, он все равно поступил отвратительно — даже не извинился. Джон припомнил все, что знал о его прежних оркестрах. Хоть он и говорил, что это неважно, все же и до него долетали отрывки статей и слухов, а сейчас был тот самый момент, когда «девушка» не оправдала доверие «бойфренда». Он вспомнил, как читал о постоянных скандалах, которые якобы провоцировал скрипач, о систематических прогулах репетиций, о срыве нескольких концертов, было даже что-то о наркотиках. Как можно было согласиться принять такого человека в оркестр? Как можно было дать себя уговорить? Как можно было поддаться эмоциям настолько, чтобы не разглядеть, кто перед ним? И все же Джон сомневался. Не производил Шерлок впечатление человека, способного на гадость и подлость. Он никак не мог понять, что заставило его так разозлиться, что так покоробило его — попранное доверие или другие чувства? Не разобраться. Когда Джон не мог в чем-либо разобраться, он шел к Джиму. Вот и сейчас он шел домой и безуспешно пытался дозвониться до любовника, хотел попросить приехать пораньше, хотел просто пожаловаться на весь свет и напиться, а потом уснуть, прижимаясь к его плечу. Джон почувствовал, как начал замерзать, застегнул мокрый пуховик, ощущая, как вода все равно просачивается за шиворот. Волосы намокли, брюки — тоже, куртка потяжелела от воды, а холод пробирался под одежду и уже не давал согреться даже в движении. Уотсон хохлился, глубже прятал руки в карманах и упрямо шел пешком. Ни спокойствия, ни правильных мыслей в голове по-прежнему не наступало — только внутренняя опустошенность и смятение. Если бы дело было только в доверии, которое Шерлок не оправдал. Но ведь существовал жесткий контракт, был Кристофер, которому нужен был этот контракт, и Майк, который питал на него свои последние надежды. А еще был оркестр, который не был в этом во всем виноват, те самые люди, вверившие Джону свои карьеры, свои мечтания и стремления. Если бы он пострадал один от своего неуемного желания довериться этому человеку, но ведь пострадают все. Уотсон не знал, как ему поступить. Он брел по набережной канала, наблюдая за кругами на холодной воде. В его жизни сейчас тоже все расходилось кругами, расползалось из-под его пальцев. Джеймс не отвечал на звонки, и Джон совсем расстроился, нахмурился и угрюмо продолжал свой путь. Красивый особняк он всегда замечал издалека. Он любил этот дом, где смог снова узнать радость быть нужным. Не дойдя нескольких метров, он увидел, как машина Джеймса останавливается перед крыльцом и тот выходит из нее в своем безупречном костюме, пальто и начищенных ботинках. — Джон? — он повернул голову и встретился глазами с уставшим синим взором, в котором ясно читалось отчаяние. — Что случилось? Почему ты так промок? Почему не взял кэб? — он бросился к любовнику, потянул за мокрый рукав в дом, с порога крича Кити, чтобы она разжигала сильнее камин, варила грог и несла горячую воду в гостиную. — Почему ты не отвечал? — спросил Джон, едва оказался в прихожей прижатым к двери, пока проворные руки Джима сдергивали с него мокрую холодную одежду, беспощадно раскидывая в стороны. — Я был занят, в машине ехал партнер и я выключил звук, думал, что у тебя репетиция. Я просто забыл включить телефон, когда высадил его у отеля, думал, что приеду раньше тебя, порадую в такую мерзкую погоду. Господи, Джон, скажи мне, почему ты так вымок, почему ты так рано? Что стряслось? — Джеймс взял лицо любовника в ладони и прижался в мягком поцелуе. — Я волнуюсь. — Ты был прав. Ты, Крис — вы все были правы. — Что он сделал? — голос, как и взгляд Мориарти, сделался жестким, таким он почти никогда не разговаривал дома, но сейчас был особенный случай. — Он ушел с репетиции, ничего не объяснив, просто сорвался и даже не извинился. А я разозлился. Даже не смог закончить репетицию. Я ведь так поверил в него. — О, Джон, дорогой, мне так жаль, — Джеймс снова поцеловал его и притянул к себе. — Господи, ты совершенно замерзший. Я убью этого Холмса, если ты заболеешь. — Кровожадный, — Уотсон улыбнулся сквозь силу и чихнул. Джеймс выругался и потащил Джона в гостиную. Мягкий диван, плед, таз с горячей водой, куда Джим заботливо опустил ноги любовника, грог и сэндвичи, принесенные Кити — вот лекарство от всех тревог. Через сорок минут Уотсон был почти спокоен и улыбался под прикосновениями ненасытного партнера. Джеймсу всегда было мало всего: будь то деньги или его тело. Впрочем, с последним у них был долгий перерыв, прекратившийся лишь прошлой ночью, так что не удивительно, что теперь тот хотел восполнить пробелы. Джим потянул Джона на себя, вынуждая подняться: — Пойдем наверх, я сделаю тебе расслабляющий массаж, — проговорил он своим мурлыкающим голосом и влажно провел языком по шее. — Я совсем не могу сдерживаться, ужасно, мне тебя так мало, ты не представляешь. Джон понял, что и сам еле сдерживается: хотелось красивого и нежного долгого секса, хотелось утонуть в его объятьях, замереть, чтобы навсегда застыть в том времени, где нет работы и их проблем, где есть только удивительный Джим, который по каким-то неведомым причинам выбрал именно его из всех людей и дарил свою заботу и ласку именно ему. Тяжелые шторы на окнах защищали от света фонарей, а сейчас от хоть и пасмурного, но пробивающегося сквозь тучи солнца. Джеймс почти не дал Джону опомниться, с хитрой ухмылкой он повалил его на постель, огладил руки, поцеловал любимую впадинку на шее и заставил перевернуться на живот, гипнотизируя черным от желания взглядом. Он массировал спину то легкими прикосновениями, то сжимая плечи и сильно надавливая на поясницу. Джон не заметил, как полотенце сдернули с бедер, но застонал, когда теплые ладони сжали его ягодицы. Джим мягко поцеловал его затылок, затем шею, оставив красный след и вырвав судорожный вдох, затем переместился на лопатки и прошелся прикосновениями губ по линии позвоночника, заставляя любовника выгнуться и приподнять бедра. Его рука сжала твердеющий член Джона, а губы приблизились к мягким округлым ягодицам, оставляя на них поцелуи и укусы, пока, наконец, его язык не достиг цели между ними, вынуждая свою жертву задрожать под изощренными ласками и закусить губу. Джеймс не сдерживался, он нагло вторгался в его плоть, сжимал кожу до синяков, пока не выдержал и не поднялся на колени, прижимая к своей груди разгоряченного любовника и резко толкаясь в расслабленное тело. Джон не удержал на губах сдавленного вскрика, который утонул в шепоте Джима ему на ухо и его успокаивающих поцелуях. Уотсон парил на волнах удовольствия, позволяя ему делать все со своим телом, принимая его и отдаваясь. За окном уже вечерело, когда оба мужчины устало развалились на кровати, поглаживая друг друга в полутьме и тишине.  — Не знаю, что бы я делал без тебя, — проговорил Джон, заглядывая в темные омуты глаз человека, изменившего его жизнь. — Ты мой последний оплот, Джим, последний Рубикон. Джеймс отвечал на нежные поцелуи и думал, что снова выиграл. Прощайте, мистер Холмс. _____ Martelé или мартеле (фр. marteler — отбивать) — способ артикуляции при игре на скрипке, основанный на приёме игры détaché. Данный способ очень похож на штрих marcato (каждая нота отдельным движением смычка, твёрдая атака с последующим ослаблением звука), но разница в том, что в начале исполнитель готовит ноту, прижав смычок к струне и надавив указательным пальцем пр.руки на смычок, как бы оттягивая струну перед звукоизвлечением. Что придаёт атаке особую силу. В таком случае требуется дополнительное время (пауза) на подготовку звука.