Разговор

В Тросте штрафникам все же пришлось задержаться, поскольку большинство солдат были так плохи, что могли не выдержать двое суток перехода. Послушав мнения врачей, сводившихся к тому, что госпиталь солдаты покинут не раньше, чем через неделю, Леви отослал Лотара к Эрвину с просьбой еще немного отсрочить вылазку и прислать кого-то из офицеров, чтоб их забрать, и неспешно двинулся в обратный путь. Ночь сегодня ясная, можно и прокатиться, благо, стражники не стали препираться и приоткрыли для капрала и Боссарда ворота всего за несколько бутылочек вкусного эля, заблаговременно захваченных капралом в таверне. Кони, правда, оказались не столь покладисты, и с них пришлось слезть, чтоб пройти под воротами, но, по сравнению с прожитым днем, эта досадная мелочь не стоила внимания. Ауруо неспешно трусил на толстоногом коняге, со скрипом одолженном прижимистым Аланом, и думал, что с ним за его речь в тюрьме сделают. Парень помнил еще по службе в гарнизоне кучу занимательных методов испортить жизнь, так что вовсе не горел желанием ехать с капралом куда-либо, так как о почти абсолютной власти офицеров в легионе слухи не врали. Ни пожаловаться в случае чего некому, ни удрать в случае чего некуда до истечения пятилетнего контракта. С другой стороны, власть эту офицеры практически не использовали, ограничиваясь рамками устава и предпочитая относительно дружеские отношения тирании, но подчиненных, особенно провинившихся, это не особо утешало. Ведь при такой свободе действий всегда оставался шанс нарваться на садиста. К счастью для Ауруо, Леви садистом не был и довольно снисходительно относился к шалостям подчиненных. По крайней мере до тех пор, пока они не начинали халтурить с уборкой.       — Что, баклан, отпраздновал выходной? — почти дружелюбно окликнул плетущегося позади Боссарда Леви. — И как ты вообще в осужденку к этому расфуфыренному вертухаю вмазался?       — Ну… — Ауруо помялся, пытаясь сообразить, кем его обозвали. Леви давным-давно адаптировался среди простых жителей, но иногда, расслабившись, сбивался на жаргон, на котором общаются жители подземелий. Тогда подчиненные в лучшем случае понимали одно слово через три. К счастью, капрал быстро спохватывался и повторял сказанное уже нормальным языком.       — Как тебя угораздило Нойманну попасться? — перевел Леви.       — Эм…— Ауруо вовсе не хотелось повторять эту историю, учитывая, как он капрала подставил у жандармов, но, судя по всему, придется. — Когда я следил за вами… В смысле, когда вы вышли из гостиницы, а я увидел… Ну, я попытался вас догнать, но меня догнали раньше...       — Ага… — мимолетное добродушие из голоса капрала сгинуло, словно его и не было. Примерно полчаса они ехали молча. Ауруо не знал что сказать, капрал же наверняка знал, но тоже почему-то промолчал. Кони тихо всхрапывали и дробно стучали копытами по мощеной дороге. Мэр Троста этой дорогой безмерно гордился, рассказывая каждому вольному или невольному слушателю, как он бился с парламентом за деньги на ее строительство, так как тот хотел пустить их на очередную перепланировку ратуши в более роскошную и изысканную. А то как приедешь, а тут так все бедненько… Нелегкая битва завершилась безоговорочной победой мэра, однако разобиженный проигрышем парламент не пожелал заплатить за труд рабочих, что будут этот самый тракт мостить, ограничившись лишь закупкой и доставкой стройматериалов, и мэру, а за ним и горожанам пришлось раскошелиться. Но даже несмотря на повышение налогов вследствие этой инициативы на город это повлияло исключительно благотворно: у населения появилась работа, а у купцов возможности, которые породили новые рабочие места. Когда мощение тракта закончили, Трост стал самым богатым торговым центром стены Роза, поскольку отличная дорога позволили сократить время и издержки для доставки разнообразных товаров из регионов. Эту дорогу дотошно содержали в рабочем состоянии, подкладывая камни взамен утраченных и засыпая землей малейшие щели, не позволяя прийти такой замечательной идее в упадок, так что хоть мэр и был занудой и хвастунишкой, он сделал для города очень много. Даже ратушу после этого отстроил, отчасти угомонив недовольно бухтящий парламент. Жаль, что после прорыва ворот все его усилия канули во тьму.       — Капрал! — наконец не выдержал Ауруо, — Что вы в этом… в этой гостинице делали, а? Петра же у вас есть! Леви вздохнул.       — Ты что, маленький? Если да, извини, но просвещать не буду, это отцовская обязанность.       — Но я подумал… — Боссард сник, потеряв всякую надежду, что это было просто недоразумение. — Я Петре не скажу.       — Почему? — с любопытством поинтересовался капрал.       — Что значит «почему»? — опешил Ауруо. — Разве вы не хотите, чтоб Петра ничего не узнала?       — Не важно, чего хочу я. — Леви задумчиво почесал Тото шею. Жеребец, последние минут десять плетущийся еле-еле, встрепенулся и ускорил шаг. — С чего вдруг ты решил мне помочь? Боссард было открыл рот, чтоб толкнуть прочувствованную речь по поводу, как он его уважает, как желает счастья Петре и что он уверен, что подобное более не повторится, но тут его настигла страшная мысль. А с чего вдруг он решил, что подобное не повторится? За капралом ведь толпы баб таскаются. Кто знает, что он там с ними делал? К тому же это отличный способ заставить Петру бросить капрала и обратить свое внимание на него, любимого. Ауруо сомневался, что она такое стерпит. Но вот только о девушке Боссард подумал вообще в последнюю очередь… Как, впрочем, и всю предыдущую неделю. Его корежило не столько то, что Ралл с капралом осталась, а то что он хуже Леви. И все. Воевать же за благосклонность Петры, как оказалось, было веселей, чем ее получить. Не вышло? Пойду с другой поиграю. Открывшаяся истина была столь шокирующая, что Ауруо даже ответить забыл, вспомнив об этом только когда замок уже вдали показался, призывно мигая светлячками-окнами.       — Ну… Я вас очень уважаю и не хочу подставлять! — неубедительно поведал Ауруо, пиная своего тяжеловоза, так как коняга, судя по всему, решил вздремнуть не доезжая до стойла. Леви недоверчиво покачал головой, но докапываться до правды не стал и, дав шенкелей Тото, помчался к замку. Облегченно вздохнувший Ауруо припустил за ним.

***

Ворота им, несмотря на позднее время, открыла Петра, возмущенная и взъерошенная.       — Раззява! — душевно поприветствовала она едва успевшего слезть с тяжеловоза Боссарда, ткнув кулачком ему в солнечное сплетение.       — За что? — удивился Ауруо, пошатнувшись.       — За что?! — разъярилась пуще прежнего Петра. — А это что?! Повернув голову, Ауруо увидел причину возмущения. Причина мирно щипала травку, пробившуюся между плитами во дворе, бряцая поклажей и махая хвостом. Изредка причина вскидывала точеную голову и, пофыркав, переступала на месте копытами, после чего возвращалась к прерванному занятию. Неподалеку от причины на лестнице сидели обессиленные Эрд и Гюнтер, мрачно прихлебывающие разбавленное водой вино из гюнтеревской фляжки. Ребята были похожи на загнанных лошадей больше, чем сами лошади. На Петре же рубашку можно было просто выжимать. Она, как самая упертая, гоняла наглеца по всему двору даже тогда, когда остальные свалились без сил.       — Ой, а вот и Лери! — пролепетал обрадованный Ауруо. Он по пути уже успел вычислить, какую сумму вычтут у него из жалования за потерю коня и когда он полноценное жалование увидит в следующий раз. Выходило, что никогда. Разве что Боссард собрался служить в легионе до пенсионного возраста. Петра аж рот приоткрыла, не найдя достаточно веских слов, чтоб выразить все свое возмущение что хозяином, что его питомцем, и, шумно выдохнув, выдернула у Ауруо повод коняги Алана, решив хотя бы его в стойло заточить. Тот нисколько не возражал. Люди ему тоже надоели. Зато у Эрда с Гюнтером выражения нашлись, да еще какие! Всего после четверти сказанного Ауруо пожалел, что Лери вообще нашелся. Ну подумаешь, жалование. Хоть все подарю, только заткнитесь! Капрал посмотрел на это дело, посмотрел и спросил:       — А Эрен где? Гюнтер неохотно отвлекся, в то время, как Эрд продолжал чехвостить Боссарда, и протянул:       — В подземелье, как вы и приказывали. Леви сам уже припомнил, что Эрена перед отъездом он посадил в темницу, на всякий случай нацепив на него оковы, и наказал своим сторожить перевертыша денно и нощно, никуда не выпуская до его возвращения. Только Боссард не вкалывал вместе со всеми, успев удрать из замка в Трост до прибытия гонца от Смита. Сослуживцы тоскливо поминали предателя, изнывая на посту и от нечего делать перечитывали газетенку, забытую Петрой в столовой, хихикая на особенно «страшных» моментах повести о похождениях невезучего Витольда. Эрен мрачно прислушивался к оживленному гомону, пытаясь свыкнуться с перспективой просидеть в мрачной камере пару дней, но у него ничего не получалось. Да и вообще у Егера при каждом взгляде на прохладные влажные стены норовила проклюнуться посетившая его еще в казематах жандармерии клаустрофобия. Впрочем, подробно озвучивать то, как они проводили время в ожидании капрала, Гюнтер не стал, вместо этого в красках расписав, сколь трудна была задача и с каким блеском они с ней справились, дежуря у камеры аж втроем одновременно! (Одному было скучно, и к Гюнтеру присоединился Эрд, а к Эрду Петра, с возмущением обнаружившая, что еще минуту назад жизнерадостно хохочущие ребята вповалку дрыхнут, дойдя до того самого злополучного момента повести из «Литературной газеты»). И только истошное ржание (да пинок Петры) смог заставить доблестных стражей покинуть свои посты! Леви понятливо пропустил историю о героическом бдении у решетки мимо ушей, зная, как любит народ трудиться на благо родины, а после «труда» сочинять всевозможные басни для начальства, сильно удивленного тем, что никто ничего не делает, и поинтересовался, кивнув на гнедого жеребца, тоже напряженно прислушавшегося к воплям:       — Понятно. С конем–то чего?       — Эта скотина надрывно ржала у ворот и, после того, как мы ее впустили, ка-а-а-к принялась носиться по двору! Пыль столбом, Петра столбом, Эрд столбом! Сплошные архитектурные элементы, бля! Потом уже отморозились, но все, что можно опрокинуть и сломать, это мерзопакостное парнокопытное опрокинуло и сломало. А еще нагадило! Мы пока бегали, все хоть раз вляпаться успели! — экспрессивно ответствовал Гюнтер, морщась при любом взгляде на заляпанные навозом сапоги и от наплыва чувств забыв напрочь, что общается со старшим по званию. Впрочем, капрал о званиях тоже забыл, услыхав дурно пахнущую новость. Подозрительно осмотрев Гюнтера с ног до головы и уделив особое внимание грязнющим сапогам, Леви на всякий случай отгородился от него Тото и приказал:       — Убрать! А ты, Ауруо, чтоб свою зверюгу поймал сейчас же! Боссард посмотрел на Лери. Лери посмотрел на Боссарда и ехидно заржал.       — Есть, сэр, — уныло сказал парень и побрел к вредной скотине. Эрд, уже слегка отдышавшийся от различного рода пожеланий в адрес Ауруо и всей его родни до того колена, которое посмело еще за стенами родиться и не помереть бездетным, приготовился наблюдать все пережитые мучения в чужом исполнении. К нему присоединилась вернувшаяся из конюшни Петра и капрал, который не хотел рисковать и шлепать начищенными до блеска сапогами по загаженному двору в темноте. Правда, к подчиненным Леви подходил с подветренной стороны и с немалой опаской. Как бы и от них чего не прилетело…       — Иди сюда, мой хороший… — безнадежно начал Ауруо, мысленно приготовившись к неизбежному позору. Конь задумчиво пожевал трензель, капая на землю зеленоватой слюной, потряс головой (Леви с матом попятился, Эрд и Петра приняли прилетевший подарочек философски, так как уделать их еще больше не представлялось возможным) и подошел к хозяину. Боссард недоверчиво вгляделся в хитрющие глаза жеребца и, протянув руку, быстро цапнул повод. Лери стоял как вкопанный. Убедившись, что тот не собирается выкинуть ничего незапланированного, Ауруо обернулся, намереваясь отвести животное в конюшню. От входа на него пялились три пары горящих ненавистью глаз. Четвертая пара созерцала заляпанный слюной плащ. Зеленая слюна на зеленом плаще видна была плохо, но сам факт…       — Ребята… — душевно начал Ауруо, спешно разворачивая Лери к народу боком. — Ну вы же понимаете, что это всего лишь животное. Ребята понять не пожелали, развернулись и гордо удалились со двора, чеканя шаг и переговариваясь между собой зловещим шепотом, а вслед за ними, внимательно глядя себе под ноги, побрел Леви, бросив несчастному парню:       — Убрать двор, почистить свою… лошадь, расседлать мою лошадь и плащ постирай. Стирку можно отложить на завтра. На утро. На раннее, ранее утро. Я бы даже сказал, что аж до рассвета можно отложить. Оставшись в одиночестве, Боссард оглядел масштаб работ (грязи было не так уж и много, но бегающие туда-сюда разведчики добросовестно разнесли ее по всему двору) и тоскливо подумал, что с точки зрения не только закона, но и отдельных представителей легиона развед–корпус является тем, после чего уже ничто не страшно. Особенно в плане уборки.

***

      Наконец-то добравшись до своей комнаты, капрал долго принюхивался к одежде, ища следы Лериного преступления, но жеребец ограничил свою преступную деятельность только порчей плаща и двора. Остальное, слава Богине, осталось чистым. Ну, насколько может быть чистой одежда, в которой успели почти сутки походить, поскакать, да еще и побывать в тюрьме, обитатели которой о гигиенических нормах если и догадывались, то по какой-то неведомой капралу причине их игнорировали. Причем как заключенные, так и их надзиратели.       Вновь понюхав рубашку, Леви брезгливо скривился и зашвырнул её в корзину для белья, которую самолично нашел и притащил к себе в комнату, чтоб не беситься уже от того, что вещи валяются как попало. Проделать ту же процедуру со штанами ему помешал тихий скрип открываемой двери, которую он с недавних пор вообще перестал запирать. Парни были не идиотами и, не смотря на абсолютную открытость, в комнату не лезли, поскольку обладающий великолепной зрительной памятью Леви даже едва сдвинутый с места листочек на заваленном бумагами столе заметит и душу из подчиненных выймет. А от Петры ему скрывать было нечего. Во всяком случае, в этой комнате. Все, что необходимо было держать в тайне, в подобных перевалочных пунктах вообще не появлялось.       — Привет, — улыбнулась девушка, боком проскальзывая в комнату и прикрывая за собой дверь. Леви усмехнулся краем рта:       — Что, повеселилась в мое отсутствие?       — Это не то слово! — гневно заявила Петра.       — Пострадала в мое отсутствие? — легко переиначил Леви.       — Мучилась! — после недолгих колебаний выбрала Петра. — Я страшно мучилась первую половину дня и чуть не скончалась во вторую! Кстати, ты же говорил, что только через два дня приедешь, — девушка взглянула на капрала, несколько удивленно смотрящего на нее и быстро добавила, — нет, я рада, что ты вернулся, просто интересно.       — А, понятно. Штрафников полицейские замордовали, пришлось оставить их на неделю в Тросте. А потом за ними приедет Майк и отконвоирует в Каронеск, так что мы еще на неделю-вторую тут задержимся, — пояснил Леви, бродя по комнате с одного угла в другой и никак не останавливаясь. Что подозрительно, от Петры он держался на максимальном расстоянии, тут же ненавязчиво отступая на пару шагов, когда девушка пыталась приблизиться.       — Да что такое?! — наконец не выдержала она, когда капрал в очередной раз совершил обходной маневр, оказавшись у двери и не выскочив наружу только потому, что был в одних штанах. Даже сапоги с носками успел до прихода девушки стащить и теперь шлепал босыми ступнями по ледяному полу.       — Послушай… — капрал пытался подобрать слова, но у него ничего не получалось. Подобные просьбы даже оратору чудовищно тяжело сказать так, чтоб не обидеть, не говоря уж о солдате, никогда особенно не заморачивающегося с формулировками. — Там, внизу, есть купальня. Я думаю, что тебе, после такого тяжелого дня… Короче, сходи помойся, а? Нет, я тебя и немытой люблю…— судя по вытянутому лицу Петры, дипломат из капрала никакой. — Но мытой люблю еще больше!       — Понятно, — после зловещей паузы процедила Петра и пулей вылетела из комнаты, напоследок грохнув дверью так, что косяк хрустнул. Леви остался в комнате относительно чистый, но одинокий, и это ему не понравилось. Однако бежать за девушкой и орать, что можно и не мыться было самой идиотской идеей из всех, посещавших капрала в последние тридцать лет, поэтому тот решил подойти к Петре завтра и извиниться, заодно просветив девушку, как подобное чистоплюйство вообще возникло. Может, тогда простит.

***

      Петра простила капрала уже через минут двадцать, когда добралась до купальни и нюхнула той смеси ароматов, которые пропитали форму. Когда она на ней была, запах остался незамеченным, а тут сняла и понеслось… Вернее, понеслась в комнату за чистым сменным комплектом и взамен оставив там грязный, по пути повстречав сослуживцев, носящихся от купален к комнатам с той же целью. Уже плюхнувшись в бассейн с теплой водой, девушка внезапно осознала, что за обидами пропустила событие, которое ждала почти несколько лет, с первой встречи (а вернее созерцания уходящих во внешние земли разведчиков): ей в любви признались. Радость-то какая. Порадоваться не удалось, зато удалось чуть не утонуть, хохоча как сумасшедшая и вспоминая бегающего от нее по комнате сильнейшего солдата человечества, страдальчески бормочущего:       — Я тебя и немытой люблю… Солдатская р-р-р-омантика.