Исцели меня

      Сегодня Найл работал в детской комнате, еле вычерчивая нужные линии специальным карандашом. Дверь была заперта на ключ, так ему разрешила сделать вернувшаяся домой Триша. В его ушах постоянно находились наушники, через которые слышались совершенно случайно поставленные им песни, ведь он совершенно не обращал внимания на происходящее вокруг. Несколько раз, выходя в уборную, он схватывал взгляд парня, что сидел с открытой дверью в своей комнате. И, казалось, каждый раз он хотел что-то сказать, но говорить было попросту не о чем. Абсолютно. Они ведь так и не заговорили после того вечера и, кажется, не заговорят снова.       Каждому из них хотелось сделать вид, будто все это произошло по нелепой случайности, к которой их привел алкоголь, но все же было одно но: на тот момент они оказались в абсолютно адекватном состоянии.       Найл чувствовал себя слишком неопределенно, потому что догадки о своей ориентации он уже давно выбросил из головы, надеясь, что произойдет чудо в виде какой-нибудь милой девушки. Но вместо той самой девушки в его жизни появился парень и поцеловал его по пьяни. И теперь Найл не знал, как выгнать из себя это давящее и угнетающее чувство.       Зейн же определенно винил себя в том, что отогнал единственного человека, который смог понять его и открыл в нем то, что он старательно прятал все эти годы. До того самого вечера он был четко уверен в том, что с его ориентацией нет абсолютно никаких проблем. Черт бы его побрал, что на меня нашло? Но он прекрасно знал, что именно это было, но так усердно отгонял это чувство от себя, что в последующие разы оно становилось все сильнее и сильнее.       Сегодня Хоран отпросился пораньше, солгав о плохом самочувствии. И добродушная Триша, избавив его от расспросов, отпустила парня домой. В этот день он стремительно шел в сторону своего дома, не оборачиваясь, как это происходило всегда. И он больше не мог увидеть, как колышется занавеска. То ли от ветра, проникающего сквозь приоткрытое окно, то ли из-за парня, который отошел оттуда, потеряв всякую надежду на то, что блондин все же обернется и посмотрит в его сторону.       Но если Малику не с кем было поговорить о том, что творилось у него внутри, то Найл точно знал, кто всегда и во всем поддерживает. Поэтому, первым делом войдя в дом, он, молча, взял за руку брата, который, к счастью, оказался у него на пути, и повел его в свою комнату. Тот даже не успел возразить, оказавшись сидящим на кровати младшего брата. - Грег, - он ходил из стороны в сторону, нервно сжимая пальцами низ своей куртки, - мне нужна твоя помощь.       Его старший брат молчал, ожидая, когда парень начнет выговариваться. И, если честно, ему было привычно наблюдать брата таким. Он знал, с чем связаны основные причины его частого самобичевания. - Все дело в Зейне, Грег, - он остановился на несколько секунд, глядя в глаза брата, - все дело в нем. - Он обидел тебя? – настороженно спросил старший брат, наблюдая за тем, насколько нервным стал обладатель комнаты, в которой они находились. - Обидел? – переспросил блондин таким тоном, которым ни разу в жизни еще не общался со своим братом. В его голосе было столько разочарования, непонимания и страха, сколько не было ни в одном человеке на земле. – Да я пытался забыть его с середины своего последнего учебного года, когда понял, что он не тот, кто когда-либо даст мне шанс.       В его глазах можно было отчетливо разглядеть слезы, которые в ту же секунду градом покатились по его щекам. Голубые радужки его глаз все больше стали похожи на два бездонных океана. Грегори было безумно жаль брата, ведь тот уже много лет не мог смириться с тем, что человек, которого он любил с такой искренностью и трепетом, оказался самым настоящим дерьмом. И, хотя этими словами когда-то выражался сам Найл, сейчас бы он с великой радостью забрал их назад. Наверное. - А знаешь, что в этом одновременно самое грустное и смешное? – блондин прищурился, но не для того, чтобы восстановить зрение, а чтобы слезы прекратили ранить и без того уставшие от слез глаза. – После того, что случилось между нами, он замолчал. Неделю мы провели в одном доме, и он ни разу не заговорил со мной.       Еще несколько раз он прошелся по комнате, по дороге снимая с себя куртку и бросая ее в районе стола, чтобы было совершенно несвойственно ему. Старший брат не первый раз видел Хорана в подобных состояниях, но это превосходило все границы разумного. Ему не хотелось видеть своего маленького братишку таким…разбитым. - Поэтому обида, - он продолжил через несколько секунд, - слишком неподходящее для случая слово.       После своего выматывающего диалога Найл приземлился на кровать рядом с братом, глядя себе под ноги. Когда он выговорился, ему стало несколько легче. Но большая часть груза все еще свисала с его плеч, давила на грудную клетку, причиняя боль при дыхании. Дыши. Все будет хорошо. Дыши. - Найл, - парень протяжно выдохнул из себя воздух, - я всегда принимал тебя таким, какой ты есть. И, поверь мне, я всегда буду рядом с тобой, пребывая в желании помочь.       Грегори повернулся в сторону брата, который все еще ронял слезы на ткань своих джинсов. И это ни в коем случае не делало его похожим на девочку-подростка, какую можно представить точно так же плачущей, находясь в той же самой ситуации. Младший Хоран всегда отличался своей стойкостью и непоколебимостью даже в самой сложной ситуации. Но все это ломало его, разрывало на мелкие частички, убивало изнутри. Он не мог противостоять своим чувствам, они были намного сильнее его самого. - Но именно здесь, - старший брат продолжил, накрыв плечо блондина рукой, - ты должен слушать свой внутренний голос. Если чувствуешь, что хочешь признаться ему в своих чувствах – ни в коем случае не медли и не отступай. Люби и добивайся того, чтобы быть любимым. А если он говорит тебе бежать, то брось все это к чертям и убегай, пока не станет слишком поздно.       И парень откинулся на кровать, руками прикрыв опухшее от слез лицо. Либо беги, либо борись до конца.       В то время как у Найла появился приблизительный план дальнейших действий, Зейн, закрывшись в своей комнате, перечитывал строчки из своих песен. Теперь все они казались какими-то не такими. Такими странными и бессмысленными. Как и все его существование в тот момент. После недели непрекращающихся дневных и ночных раздумий он наконец-то начал осознавать, что ему было на самом деле нужно. До него наконец-то дошел смысл его бесконечных снов, в которых его преследовали два голубых огонька. Те же самые огоньки он видел около недели в тех самых глазах. Такие яркие и так резко потускнели, когда все, что зависело от него, разлетелось на части.       Я должен был остановить его. Я должен был поговорить с ним.       Малик ведь с самого начала знал, что это причинило боль человеку, которого он все еще надеялся хоть раз назвать своим другом. Он увидел это в больших и чистых голубых глазах, которые так искренне глядели на него в тот вечер. Из-за этих чертовых глаз он больше не боялся быть ненормальным. Это ведь нормально – быть ненормальным?       Сотни раз в своей голове он прокручивал тот самый поцелуй, послуживший негласной ссоре. Все вроде бы происходило как всегда: они снова поняли друг друга с полуслова. Но только на этот раз они поняли друг друга неправильно.       Теперь Малик задумался над тем, испытывал ли он подобные чувства ранее. И, как оказалось, все, что было между ним и разными девчонками, никогда не сравнится с тем, что произошло в этой комнате всего семь дней назад. Семь дней разделяло их от того самого вечера, когда каждый, пользуясь храбростью, придаваемой алкоголем, сделал то, что считал нужным. Думаете, Зейн жалел о том, что поцеловал Найла? Ни в коем случае. Он просто боялся того, что не сможет справиться со своими чувствами. И он не смог.