Нарушение заведенного порядка

Натаниелю было обидно. Его самооценка то взлетала, то падала. Внутри поселился холодок, а жизнь казалась бессмысленной и ненужной. Странное состояние и, если кому-то рассказать — глупо-неблагодарное. Теперь у него было очень много. Дом, деньги, оплаченный театральный колледж. Он мог: есть то, что хочется, одеваться как «шишки», менять мебель в соответствии с настроением. У него даже машина была — ненужная — прав-то не было. И с волками все решилось — его больше не будут замечать «извращенно похотливые» и «злонамеренные» — так сказал мрачный и темноглазый бог. Как он может быть несчастным, если все как никогда хорошо? Он теперь успешный молодой человек (ладно не человек). Боги не только вспомнили о нем, но и почтили своим присутствием, вмешательством! Гарри даже сдержал давнее обещание и «прокатил» его по семи небесам. Но, увидев Небеса, не хочется жить на земле. А может, по тому, что боги такие «небожественные», обманчиво доступные и юные? У них есть вполне человеческие заботы, а к силе привыкаешь. «По подобию своему». Август заканчивался, со дня на день начнется учеба, придется знакомиться с новыми людьми. И с пардом необходимо связаться, не говоря уже о брошенной работе. А он все никак не мог выползти из «норы». «Я зарвался», — тысячи раз, вслух и про себя, повторял оборотень. Потому, что ему хотелось в Астгард, посидеть в кафе, на набережной Авалона и… каждый день видеть Гарри. Хорошо, пусть не каждый, пусть просто останется надежда на встречу — ему хватит. Ему будет для чего жить. А может, плюнуть и умереть? Надеяться, что родится где-то там? По крайней мере, он все забудет. Натаниель не умер и не сделал никакой другой глупости. Он пошел в колледж, вернулся в пард и, как мог, загладил вину перед вампирами. За время его отсутствия Зейн смог сломить сопротивление Аниты и получить хорошую «крышу». Он больше не ходил в «особенные» клубы и не имел надобности торговать собой. Жизнь налаживалась и спокойно катилась в гору. Но каждое значимое событие, радостное или болезненное, сопровождалось вытаскиванием из чехла того, принесенного котом альбома. Это было не так, как раньше, не полет мечты, не надежда, а воспоминания. Он мог сравнивать, видеть неточности, мог сказать, что было за спиной художника. Рисунки стали много более личными, поменялись привязанности. Он знал, как зовут пушистого почтальона. И знал, что у дядюшки Гарри такое же прозвище — тот совсем не любит котов и превращается в большого лохматого пса, но не является оборотнем или аналогом местных ведьм. Его превращения это труд и искусство. Именно этого, веселого и шкодливого бога, он должен благодарить за состоявшуюся «экскурсию по небесам». Он не любил рисунки с драконами. Благодаря одному из них Виктор познакомился с Гарри. Натаниель хорошо видел, к чему все идет. Не то, чтобы он сам на что-то надеялся, но… завидовать и ревновать «безнадежность» не мешает. У него навсегда останется единственный сорванный поцелуй и удивленно-рассерженный взгляд — больше Гарри не давал ни повода, ни шанса. А у Виктора… как говорил Грегори: «Союз равных и взаимодополняемость силы». Относительно посредственный, людный даже на рисунках, Авалон, неизменно вызывал улыбку и щемящую тоску по несбывшемуся. Это было место Гарри. То место, куда он ходит пообедать, в перерыве между занятиями, куда заглядывает с приятелями по вечерам. Они там, в первый и единственный раз, танцевали, там Натаниель «украл» поцелуй. Но жизнь шла своим чередом. Колледж уже остался за плечами. Натаниель танцевал на большой сцене, соло, с людскими труппами и первой вампирской. Раз в полгода, осчастливливал своим номером «Запретный Плод». Не со стриптизом — та жизнь осталась в прошлом. О котором, правда, не давали забыть. Ни пард, ни бывшие сотрудники-вампиры, не гнушались указать, где его место на самом деле. Никто не пытался принуждать — толи Анита слишком любила убивать, толи те Викторовы чары всё еще действовали. И слава… Натаниель всегда растерянно замолкал, вместо продолжения этой фразы. Кому слава? Деве Марии — красивой магле, которую вожделел чистокровный волшебник? Или слава этому чистокровному, не пережившему позора, в который его вверг незаконнорожденный, но любимый сын и, в итоге, пустившему себе в голову смертельные чары. А может, Мерлину — родоначальнику магического и магловского сообщества далекой Британии, основателю Визенгамота и Круглого Стола? Вечно спящему старику, и, по совместительству, музейному экспонату? Лучше уж славить знакомых «богов», но язык как-то не поворачивался — им нет никакого толка, от его прославлений. Натаниель старался не думать, куда пропали лебединки, только сочувственно сжимал плечо Грегори и обнимал Стивена столько, сколько тому было нужно. Прошедшие годы, новые впечатления, лица и города, отодвинули Гарри и «небеса» в далекое прошлое. Стали сбывшейся и несбывшейся детской мечтой, красивым, грустным сном. Только альбом и хранил то ощущение чудес наяву. *** *** *** Вернувшись из Сент-Луиса, Гарри еще долго возмущался и сдерживал гневные реплики. Пушистик оказался… нет, он был добрым, ласковым, безотказным и безответным ко всякого рода гадостям. Совсем как представлялось. Но, в тоже время, он был вызывающим, наглым во всем что касалось…. И этот поцелуй! Нет. Больше никакого ГРАФа! Все воображаемые долги он отдал и новых заводить не собирается. Браслет был заброшен в дальний угол шкафа. Но, спустя месяц, найден и защелкнут на старом месте. В конце концов, чтобы нагреть его снова, Пушистику придется очень постараться, а Гарри уже привык к цацке. Тьфу, набрался словечек! Гарри с новыми силами взялся за учебу, министерство и «светскую жизнь». Защитил целительство — снова не успев стать самым молодым. Потом была ментальная магия и магловские курсы: бухгалтерия и азы экономики. В семнадцать он вошел в состав Визенгамота и стал первым помощником первого помощника. Подобрался, наконец, к изведению общеминистерского бумажного хаоса. Все публичные мероприятия тоже отдали ему на откуп. Гарри нравилось, он справлялся. С девятнадцати по двадцать три, медленно угасал вялотекущий роман с Виктором. Гарри узнал, что секс может быть восхитительным, а обмен магией не только полезен, но и головокружителен. Виктор — хороший человек и отличный маг, но… но Гарри обрадовался, когда Луна снова предложила отдать несчастного ей. Они были слишком разными. Общего — один ГРАФ, который-то и назывался сейчас по-другому. Давно пройденный этап для Гарри, слишком болезненный, чтобы служить связывающей ниткой. В постели, как он позже разобрался, двум сильным, комплектарным магам, просто не могло быть плохо. Но в чем-то всё равно было. Виктора нельзя было покровительственно обнять, понежить, «защитить», выпить до капли — он и «снизу» оставался горой впечатляющей силы и подсознательного превосходства. Он никогда не «сдавался на милость». А Гарри хотелось чего-то такого — когда единственным рулевым будет он сам. Наверное, Виктор тоже тосковал по подобному. Они оба слишком одарены магией, слишком сильны духом, чтобы довольствоваться равными отношениями. Им нужны мягкие, ведомые партнеры, живущие жизнью старших, а не интересующиеся вскользь: «Как ты там?». По крайней мере, леди или юные отроки, чувствующие комфорт в зависимой роли. Милые и пушистые. Ох, нет, не снова. Запястье обожгло иллюзорным жаром. Прошло десять лет, а Гарри вспомнил, словно это было вчера. Иногда, ему хотелось почувствовать настоящий огонь, чтобы как в детстве помчаться на край света. Забыть о бесконечных торжествах, бросить Эванеско на бумаги и аппарировать посреди интервью. Но что Гарри ждало там? Гулящий, безотказный кот? Котенок успел вырасти и вместо «непристойной» работы наверняка обзавелся шлейфом «кавалеров». Такого не пригласишь на бал, каким бы тот не был танцором. А тем для разговоров с ним еще меньше, чем с Виктором. Чистокровные правы — пара должна быть ровней. Любовь между принцем и замарашкой слишком скоротечна. Часто, её едва хватает до утра. Но, с неизменным постоянством, Гарри выходил на магловскую сторону. Он нырял во вторую дверь от «Дырявого Котла» и выспрашивал, а то и заказывал видео, с новыми выступлениями Натаниеля Грейсона. Может, поэтому он так и не оставил танцы, хотя остальные «увлечения» были безжалостно брошены. Нет, ему хватает причин танцевать. «Праздничному» лорду Астгарда не нужно искать повод, чтобы делать свою работу как можно лучше. В двадцать шесть Гарри перенял бразды правления у миссис Башир, отпустив ту «обзаводиться потомством». Время было не слишком удачным, но не попросишь же ребенка подождать. Особенно настолько долгожданного ребенка. Кто-то снова мутил воду. Волшебники то ратовали за чистокровность, то жаждали близости с маглами. Папа утирал лоб и боялся второй войны. Обстановку пока нельзя было назвать даже напряженной. В Визенгамот влилось молодое ретивое поколение. Они хотели действовать и реализовывать свои идеи, далеко не новые, надо сказать. Сириус, ставший к тому времени главой, вполне справлялся. Но Гарри очень хотел «подрезать ласточке крылья до начала полёта». Он уделял слишком много времени министерству, не только непосредственным обязанностям, но и «коридорным» сплетням. Почти перестал отказываться от званых обедов, балов, вечеринок. И упустил. Нет, не организацию нового ордена — не углядел за папой. Накануне Лугнасада, тот сильно выложился. Обычная, плановая проверка Азкабана и несколько взбесившихся дементоров. Для Гарри совершенные пустяки, но не для Корнелиуса. Следующим утром начались Общие Ритуалы. Гарри, накануне вернувшийся поздно, ничего не подозревая, встал за спиной отца. А надо было встать самому, отправив того отсыпаться и пить восстанавливающие. Корнелиус смог сохранить гордость и самостоятельно добраться до дома, но утром уже не встал. Не помогало ничего. Ни дар сына, ни приглашенные целители, ни зелья самого Фламеля. Астгард, в очередной раз ритуально закрепив связь, неумолимо отбирал магию. Вместе с жизнью. Яблони Гесперид родили уже второй год. Они, как и философский камень, лечили все заболевания тела и, при соблюдении нескольких условий, могли подарить вторую молодость. У них было и другое свойство, которое бы помогло, если бы у папы был сильный возлюбленный. Как замену половинкам яблока, можно было бы заключить магический брак, с тем же Сириусом, и разделить нагрузку надвое. Но сам Корнелиус считал, что пожил достаточно, все задуманное осуществил, сына вырастил, ну и хватит с него — пора начинать сначала. Переубедить упрямца не вышло ни у Гарри с Невом, ни у Долорес. Спустя четыре дня от папы-колобка осталась тонкая, трудно опознаваемая тень и его не стало. Два дня заняла подготовка к похоронам. Это было семейным таинством и легло на плечи сыновей. Гарри не мог не то, что поверить — осознать, что отца больше нет. Что вот это худенькое, из-за приема производных яблок и великого эликсира — почти подростковое тело и было его папой. Невилл плакал и ругался. Его жены роились вокруг особняка, оглашая окрестности резким, противным криком. К отстранённому удивлению Гарри, их крик разносил беду и безнадежность, кажется, по всему Астгарду. Время от времени, волшебник замирал у окон, смотрел и слушал. Роскошный августовский сад, наполненный повторяющимся звуком, казался гниющим. Ему рассказывали, что на похоронах Дамблдора пел феникс — вряд ли тот смог создать что-то более впечатляющее. А еще он надеялся, что на церемонии невестки, перед тем, как снова затянуть лебединую песнь, попрощаются как люди, а не наоборот. Пять голых вейлоподобных девушек были бы некстати. Похороны прошли спокойно, почти. Гарри смотрел на них как будто из-под воды, пока Августа Лонгботтом не позволила себе отчитать внука за «поведение не достойное мужчины». Он тремя фразами пояснил старухе, что такое «достойное поведение» и попросил ближайшего аврора убрать её с глаз. Потом, был лорд Малфой, которому вздумалось поплакать над телом и «обслюнявить» покойного перед камерами. Благо, Драко с тетушкой Цисси стояли рядом и быстро увели патриарха. Тот рвался поговорить с Гарри, но время и место не способствовали. Как первый заместитель, Гарри вынужденно сел в кресло отца. Он, конечно, собирался занять его — лет через пятьдесят, когда поднаберется опыта, а Корнелиусу впору будет заняться чем-то менее утомительным. Например, правнуками. Но совсем не так, как сейчас, когда каждая письменная принадлежность напоминает о чем-то, причиняя почти физическую боль. Когда запах еще не выветрился и ты вскидываешься по звуку открывающейся двери. Ждешь, что вот-вот войдет отец, сопровождаемый шумным хвостом из глав отделов, а ты, невоспитанный мальчишка, развалился в главном кресле страны. Гарри знал, что это временно. Что после Йоля выберут следующего министра, а он станет по левую руку или возглавит какой-то отдел. Ему всего двадцать шесть и он не собирается баллотироваться. Но сама мысль, что тут, в этом кабинете, воцарится кто-то другой, резала больнее Секо. Может, лучше вообще уйти из министерства? Заняться целительством — у него все-таки дар. Вернуться, как и планировал, лет через пятьдесят. Не пропадут. Пока же «пропадал» и сам Гарри, и весь не слишком обширный штат. Долорес ждал год «неприкосновенности» — год с ребенком в закрытом поместье. Сириусу хватало Визенгамота, Хогвартса и МКС. Перси, Грегори и Драко были еще неопытней новоявленного министра. А Люциус умер спустя три дня после папы. Пустил себе в лоб Аваду, казалось бы беспричинно. Оглашение завещаний назначили на Самхейн. К тому времени Гарри как-то пообвык, смирился и научился радоваться шумным женам брата, которых при жизни папы едва терпел. Ему казалось, что в тихом и пустом доме он бы сошел с ума. Драко было немного легче — у него осталась мама и немного сложнее — отец бросил его добровольно. Впрочем, на тоску почти не оставалось времени. Обязанности «шефов» не ограничивались контролем и управлением — любой сколько-то сильный служащий был обязан решать и «силовые» проблемы. Будь-то удравший к маглам дракон или бунт троллей. Завещания оглашали публично, в присутствии прессы, наблюдателей и зевак. Оглашали одно за другим. Один из «волшебных» обычаев — чтить предков именно в этот день. Мероприятие проводилось на Авалоне, в главном зале замка-мавзолея. На фоне роскошного одра Мерлина. Папа тоже «спал» здесь, только на минус третьем этаже, в усыпальнице министров. Дядю Люциуса похоронили в родовом склепе. В этом году кроме них никто не умер. Нарцисса, сменившая Гарри на посту «Торжественной леди», расстаралась. Время и место позволяли. Утром, читали завещание лорда Малфоя — до обеда прощальный пир посвящался ему. Попечителем выступил старый, солидный гоблин. Нарциссе выделили содержание, а Драко достались все остальные финансы и недвижимость. К удивлению, Гарри был третьим в перечне наследников. И.о. министра вручили большую шкатулку, тубус и пухлый конверт. Четвертым и последним стал Северус Снейп, бывший хогвартский ключник. Ему отошел проплаченный заказ на постройку зельеварни, совмещенной с лавкой и квартирой. Драко рассказал, что тот был школьным приятелем отца — нищим полукровкой, но великолепным зельеваром. В три пополудни распечатали завещание отца. Попечителем должен был быть покойный лорд. Его заменил Драко. Папа не был столь краток, как Люциус. Он и в жизни был несколько сентиментален и разговорчив. Памятные вещички и теплые слова достались целой череде волшебников. Долорес получила питомник Книзлов в теплых Туманных Горах. Невестки — все «женские» драгоценности и артефакты, плюс небольшое содержание «на булавки». Невилл и Гарри обрели равные права на поместье и родовые ценности. Деньги Корнелиус тоже разделил поровну. В Гринготсе он оставил отдельный сейф для будущего зятя. Последним «наследником» был Люциус Малфой. У Драко дрожали руки, когда он читал: «…сердечному моему другу возвращаю памятные вещи и письма, что связывали нас более тридцати лет. Желаю долгих и счастливых лет. А также выражаю надежду, что он сменит меня на посту хранителя Британии и не забудет тех, кто мне дорог». Драко объявил начало скорбного пиршества и запустил в воздух иллюзию, собранную из памятных моментов жизни папы. Он собрал бумаги, уничтожил трансфигурированную трибуну и вышел из замка. Впервые, поговорить «о личном», они с Гарри решились только через месяц. Да и не о чем было говорить. Драко попросил копию портрета. Ему было тяжело. Тяжело принять, что отец всю сознательную жизнь любил своего пожилого наставника. Тяжело простить, что ни сын, ни красавица жена не оказались достаточным поводом продолжать жить. Сам Корнелиус ни о чем таком не обмолвился. Ни при жизни, ни в прощальном письме. Позже, когда Гарри спросил у его портрета, хочет ли тот соседствовать с Люциусом, папа кратко рассказал их историю. Люциус пошел в министерство сразу после Хогвартса. Стажировку назначили в отдел транспорта, которым руководил отец. Красивый стажер, вдовец-начальник — банальный служебный роман. Абрахас Малфой никогда бы не позволил сыну связаться со старым, сравнительно слабосильным транспортником, у которого и состояния-то приличного не было. Папа и не слишком стремился, зачем молоденькому мальчику, за которым будущее, обуза вроде него. В двадцать, Люциус по давней договоренности вступил в брак, и на этом, в общем-то, всё закончилось. Брак был магическим, измен не допускал — долгие разговоры и чуть более личные прикосновения не в счет. А вон оно как вышло в итоге. Гарри, в целом, был рад за отца. Пусть портреты и не имеют души, но не обделены желаниями и интересом к своей нарисованной жизни. Миссис Фадж возмущалась, конечно, но больше для острастки. Портрет можно нарисовать когда угодно, но обретя свою псевдожизнь, он изобразит мага за день-два до смерти. Для супруги, Корнелиус выглядел совершенно не презентабельно. Что о ней подумают подруги? Связалась с подростком. В наследство от Луциуса, Гарри получил его портрет, смешанную коллекцию, из артефактных и сувенирных птиц, и большое содержательное письмо. Вот в нем, покойный лорд Малфой позволил себе крайнюю, на взгляд получателя, сентиментальность. Первым делом, он попросил повесить его портрет рядом с отцовским и, по возможности, дать доступ к другим «домашним» портретам. Затем рассказал, что сделал огромную ошибку, отказавшись бороться за свое счастье. Лучше бы он был изгнан из рода, но остался с теплым, заботливым любовником. Ни деньги, ни сохраненный уровень магии не стоили жизни, заполненной придирчивым равнодушием. После долго и красиво повествовал, почему он думает, что Гарри совершит ту же ошибку. Только, в силу характера и воспитания, а не обстоятельств. К письму прилагался рецепт аконитового зелья, переработанного для «магловских» оборотней. Гарри, прочитав, покачал головой и заочно диагностировал покойному лорду синдром острой недолюбленности и тактильный голод. Еще, ему подумалось — может быть, надменный Люциус никогда не был «доминантным», не любил принимать решения и нести ответственность? Может, ему и в самом деле было бы лучше за спиной мягкого и доброго папы? Была же причина у юного, богатого красавца, влюбиться «по уши» в пожилого, плешивого толстяка. Как бы нарисованный Люциус не разочаровался в своей любви, осознав, насколько омолодился возлюбленный. Покойный, конечно, смог узнать о коллекции видео с Натаниелем, но судил его по себе. Гарри хватало тепла даже сейчас, после смерти папы. Над ним не висел дамоклов меч нежеланного брака. Он любил управлять и кропотливую ответственность тоже любил. И, в конце концов, они с Пушистиком никогда не были любовниками. Гарри подшил письмо в историю рода и постарался выкинуть его из головы. Гарри было не до пустых размышлений. Но, в кабинете, к портретам министров присоединился и папин. Малфой нет-нет да мелькнет — проверит, как у любовника дела. Он раздражал и напрочь сбивал рабочий настрой. Гарри полагал, что отсидит до Йоля, исполняя обязанности министра только формально. Ему и кресла Долорес было много. Есть же достойные волшебники, собирающиеся подавать свою кандидатуру на папин пост. Скримджер, Крауч, Боунс, Шеклболт. Им бы в самый раз попробовать силы. Но вместо плодотворной совместной работы они перегрызлись, как мантикоры под валерьяной, и обходили минус первый этаж далекой дорогой. Хуже того, они старательно саботировали любые решения соперников. Как будто этого было мало. В ноябре, Магловская Европа наконец-то признала всех «сверхъестественных» равноправными гражданами. Колдовство больше не преследовалось, не устраивались охоты на оборотней, по улицам спокойно ходили фейри. В волшебном мире с новой силой разгорелось противостояние между промагловскими силами и защитниками волшебной крови. Слава Мерлину, его пик пришелся на весну — кресло министра уже заняла Амелия Боунс. Гарри, не расставшийся с желанием посвятить полвека личному дару, стал штатным целителем отдела «Магических Происшествий и Катастроф». Политические бурления касались его постольку-поскольку. Это была добрая пора. Работы было сравнительно мало. Гарри оказывал первую помощь драконологам и твареведам, расколдовывал маглов, снимал легкие проклятья работникам министерства. До десяти случаев в неделю. Свободного времени было с избытком, и это сбивало с толку. Гарри, сколько себя помнил, жил по строгому расписанию, из которого приходилось выкраивать минуты, на что-то полезное или интересное. Любые лакуны мгновенно заполнялись поездками по миру, помощью отцу или редкими встречами с приятелями. На отпуск не стоило рассчитывать — он был единственным целителем в министерстве. Отец теперь отнимал несколько вечерних минут — рассказать, как прошел день, послушать, чем занимается Амелия. Друзей не хватало на все «пустые» обеды, вечера и выходные. Гарри бы продолжил учебу, но весной было сложно найти и личного мастера, не говоря уже о курсах. Книги и газеты успевали надоесть, в промежутках между редкими пациентами. Он проводил вечера в «праздных» размышлениях, без дела шатался по поместью и навязывал свою помощь Невиллу и невесткам. Резкий переход от неподъемной ответственности и непосильной занятости к роли обывателя и безделью, ошеломил молодого мага. В тоже время, он не хотел бросать целительство. Дар есть дар — поет магия, тело наполняется силой, жизнь обретает смысл. Иногда, это лучше секса. Гарри серьезно задумался о переводе в Мунго, но воплотить его не успел. Жить с семьей брата, без буфера в виде папы, оказалось очень не комфортно. Лебединки медленно, но неуклонно превращали их особняк в свое «гнездо». Любимые и привычные вещи исчезали. Менялось оформление комнат и меню. Покупалась новая мебель, несущая такой яркий отпечаток невесток, что Гарри не хотелось к ней подходить. Они пытались готовить на магической кухне, несуразно и неприлично одевались, пронизывали весь дом невыносимой аурой — смесью откровенной сексуальности и наигранно-преувеличенной семейной идиллии. Гарри чувствовал себя в порно-сериале для домохозяек. Невилл видел дискомфорт брата и старался убавить энтузиазм своих женщин, но получалось у него плохо. У них никогда не было дома, нормальной жизни, да и годы насилия не прошли даром. Чудовища для маглов и добыча для других сверхъестественных. Не поворачивался язык отказать им в «таких безделицах». Они ведь старались быть полезными: создавали уют, как могли; выражали любовь, как умели. Другое дело, что ни образования, ни умений, ни культурного развития у лебединок не было. Это «магловоспитанный» Гарри, первым делом позаботился об образовании подопечного. Невилл мыслил как маг и маг не слабый — для него грамотность дело десятое. Но лебединки были чуть большим, чем сквибы. Их хватало на пару бытовых чар в день. Их не пристроишь ни в помощницы к мадам Малкин, ни секретарем в захудалое бюро. Пройди они те же бухгалтерские или дизайнерские курсы — отхватили бы с руками. Интересуясь исключительно флорой, Невилл не мог привить им культуру или дать достаточно знаний о мире. Научились присматривать за садом — уже польза. Гарри не лез с советами и помощью. Отчасти потому, что считал это не своим делом, отчасти потому, что завидовал. Брат жил, руководствуясь желаниями и, может, даже прихотями. Занимался любимым делом, женился без оглядки на социум. Нарушая все его представления о правильном и достойном, Невилл оставался уважаемым волшебником, отличным специалистом, хорошим братом и был неприлично счастлив. Раздражение Гарри достигло пика — с жильем нужно было что-то решать. Невиллу некуда уезжать. Первое «золотое» яблоко он отнес в Мунго, родителям. Они пришли в себя, но… остались юными и глупыми приверженцами идей Дамблдора. Двадцать лет упали в пропасть. Их сын успел вырасти, жениться и добиться успеха на избранном поприще. Они не понимали и не одобряли ничего из этого. Алиса всей душей возненавидела невесток, Френк настаивал на школе авроров. Они оба кривились от упоминаний гербологии и хотели, чтобы их маленький сын немедленно вернулся домой и встал на «единственно верный путь». Френк был главой рода. Не подчиняться ему позволяло только противоречие с волей сюзерена. Полгода Невилл пытался наладить отношения, потом не выдержал и опустился на колени у кресла Корнелиуса — попросил принять его в род Фаджей. Ему не отказали, но другого дома у него не осталось. Делить папин особняк на две закрытые половины было… гадко. Гарри решился на то, что откладывал со дня совершеннолетия — расконсервировал поместье Поттеров. Первым делом, заказал в бюро домовых для Невилла, а своих отправил наводить порядок и переносить вещи. Сам переезд он откладывал до последнего. Это было завершение значимого этапа жизни, финал белой-счастливой полосы. Прощание с детством, с папой, с надежной стеной, ограждающей его от неудач. Первые недели Гарри старался проводить в дедовом поместье как можно меньше времени. Посещал достопримечательности Астгарда, гулял по Авалону, сидел в кафе, часто ходил в волшебные театры. Компания ему нашлась. Драко, тоже тосковал и очень нуждался в собеседнике. Он всё еще не отошел от самоубийства отца. Ему было важно понять, разобраться и, может быть, принять поступок Люциуса. Череду вечеров они посвятили «нижнему былью» покойного лорда. Гарри располагал кое-какими знаниями в области исцеления душ, и кропотливо разбирал жизнь, характер, поступки самоубийцы. Благо, дневники, эльфы, портреты, записи в родовой книге имелись в достатке. Сначала, ему казалось, что он делает это для Драко, а потом понимание обрело значимость и для него. Люциус, до последних дней, жил в соответствии с уяснёнными в детстве правилами. Не так важно, как именно они звучали — главное, покойный лорд верил, что их нарушение сделает его «плохим». Недостойным, слабым, нищим, ненормальным. Но, те же правила убивали всё, что составляло счастье Люциуса. Для него Корнелиус был особенным человеком — правила рядом с ним не действовали. Пожалуй, это и было основой любви. Как это — осознать, что отдал жизнь иллюзии? Каждый день насиловал себя для несуществующего божества, ложной идеологии? Что причина твоих несчастий гордыня отца, который сам по себе, без выдуманных правил, ничего не стоил? Гарри долго не мог понять, чем его цепляет банальная, по сути история. Заботливый, добрый начальник и молоденький стажер, из знатной и очень строгой семьи. Она никак не пересекалась с его собственной жизнью. Даже дядя Вернон был много ласковее и внимательнее деда Драко, а папа и вовсе любил его беззаветно, никогда ни к чему не принуждал, ни в чем не отказывал. Понимание пришло нескоро. Он успел привести в порядок поместье, привыкнуть к нему и начать называть домом. Там было неплохо. Лес, горы, звонкая речка-река. Невилл не обошел вниманием двор и сад. Обстановку Гарри выбирал «по себе». Хорошо, удобно, много воздуха и пространства. Только шаги отдаются слишком гулко, по вечерам. В июне его свободное время закончилось. Он, как наиболее известная и принимаемая за рубежом личность, возглавил отдел международных отношений. Жесткий и принципиальный Крауч принял отдел правопорядка. Внутренние свары и личные предпочтения ушли на десятый план. Магическая Британия разваливалась на глазах. Маглорожденные, полукровки и существа с ограниченными правами массово переселялись к маглам. Нехватка персонала, ощущаемая и без этого, мгновенно стала катастрофической. Драконы и тролли не контролировались, обливаторы не справлялись, чары на проходах к маглам едва успевали восстанавливать. «Смертельные» клятвы неразглашения, лишение гражданства и Азкабан за колдовство на виду у маглов не остановили отток населения. Жестом отчаянья стало присвоение равных прав существам, но и оно не смогло никого вернуть или остановить. Разве что Фернир Сивый вошел в состав Визенгамота. Магловский мир манил слабых магов. Им казалось, что там они перестанут быть вторым сортом. Станут кем-то большим, значимым, заработают много денег или найдут любовь. Гарри горько улыбался их глупости. Он выступал и давал интервью о жизни «сверхъестественных», но его предпочли посчитать лживой подстилкой чистокровных. Маги островов могли получить помощь от МКМ, но это стоило бы десятилетий контроля и непосредственного влияния на каждое экономическое политическое действие. Естественно, в пользу стран доноров. Вторым выходом, был возврат к темнейшим искусствам на официальном, высшем уровне. Третьим — почти невозможным, быстрое восстановление численности. Недели жаркого противостояния ушли на изменение законодательства, под единственный указ: установить темно-магические границы, непроницаемые без особых меток-пропусков. Тогда принесли в жертву двенадцать крепких, молодых маглов. Теперь от роли жертвенного агнца на каком-нибудь частном алтаре спасало только гражданство МКМ. Гарри было плохо. Он вспоминал Дадли, который проходил по критериям отбора. Пересматривал видео с Пушистиком и радовался, что не решился переселить его поближе. Он спасал свой мир, любимый и любящий. Он отстаивал границу наравне со многими «славно-известными» чистокровными. Он не жалел о своем решении и он бы принял его снова. Но… он подписывал приговор тем, кто все еще жил в его сердце. Он не смог отказаться от участия. Ведь это прямая обязанность сильнейшего мага современности. Гулкая тишина пустого особняка душила одобряющими взглядами портретов, счастливым видом домовых и осязаемой поддержкой. Как будто бы он только сейчас стал достойным хозяином, преемником, магом. Гарри аппарировал в поместье Фаджей. Забрел подальше в сад и позвал эльфа с выпивкой. Невилла видеть не хотелось. Тот не входил в Визенгамот, не имел магловской родни и никого не убивал. Когда в голове уже порядочно шумело, а Дурсли, Пушистик и мириады знакомых маглов слились в одно обвиняющее лицо, его нашла лебединка. Айла или Айлин, Гарри не помнил. Али Башир называл её лунным светом. Она, совершенно недостойно, попросила поделиться выпивкой. Спросила, по какому поводу праздник. Заговорила зубы и выпытала у деверя все секреты. Положим, секретов, как таковых, у него не было, но личное, то, чем ни с кем не делишься, есть у всех. Она внимательно выслушала запутанный рассказ мага и сделала абсурдный вывод: — Выходит, ты пожертвовал любимыми ради мертвых предков, которых никогда не знал? Гарри подавился и закашлялся. Крепкое вино в носу не слишком приятно. Отдышавшись, вычистив и сложив платок, он отдернул невестку: — Ты считаешь себя и Невилла мертвыми?! Или может, Сириус похож на зомби? — Я не о том, — отмахнулась девушка. — Кто, кроме мертвых, мешает забрать их к себе? Тетю с дядей ты мог бы оформить сквибами. Они же образованные, устроились бы как-то. — Они не пойдут. Они богаты, жизнь налажена, что им здесь делать? — ответил Гарри. — Ты спрашивал? Или тебе жалко поделиться? — спросила лебединка. Гарри покачал головой. Он и так знает, незачем спрашивать. Это Лунному Свету, у которой не было ничего и никого, уйти было просто. Она не поймет других.