Once In A Lifetime

      Они снова делят свой дом на две половины, как в самом начале их истории, переживая эту странную, роковую ночь, чей исход мог быть куда плачевней. Но крылатые умеют вселять надежду (несмотря на растерянный облик Лиама) (и да, основная заслуга в этом, конечно, красавицы Соф), к тому же в сердцах мальчишек глухими звуками раздается вера в лучшее, и их чувство друг к другу только растет.       Они просто должны выработать стратегию по ликвидации этой чертовщины. Им просто нужно найти ответ, откуда она взялась и как с ней бороться.       Луи сверлит глазами ночную темноту, глядя в потолок и слушая мерное дыхание Гарольда на соседней кровати. Пока тот еще слишком слаб, не нужно ему быть объектом нежностей Томмо, ведь никто не знает, чем это может обернуться в следующий раз. Потому-то Луи и вздыхает – глубоко и громко – так, чтобы в этом единственном вздохе бессловесно передать Гарри послание, что он уже так сильно скучает по нему. -Лу, - слышит он в нескольких шагах от себя и поднимает голову. -Да, Хаз? Тебе плохо? – он успевает соскочить с кровати с твердым намерением стать для Гарри самым болеутоляющим лекарством. - Чего-нибудь принести? -Эй, всё в полном порядке, - успокаивает его мальчик, и даже оттуда слышно, как он улыбается. – Лу, я хотел спросить тебя кое о чем... – Томмо облегченно выдыхает и своим молчанием дает Гарри знак продолжать. - Перед тем, как эта сущность (будем называть ее так) дала о себе знать, тебе… привиделся кошмар, ведь так? Может, теперь ты расскажешь всё? У меня есть кое-какие мысли по этому поводу.       Луи молчит с минуту, прежде чем припомнить все забытые детали того сна. Когда-нибудь он ведь должен был проинформировать обо всём Гарри. Что же, начнем. -Ну, - нехотя начинает он, - там было что-то черное… и мерзкое, что обволакивало меня с ног до головы… И приносило боль. – Луи не думал, что это окажется так коротко и просто. Через пару секунд размышлений он удивленно вскидывает брови. – Хочешь сказать…? -Что, если этот сон был неким предупреждением, Лу? Знаком того, что эта сущность начнет манипулировать тобой? -Манипулировать… Ты прав, мое сознание было определенно затуманено. Я просто не соображал, что делал! Господи, Хаз, прости меня, прошу, прости… Я не хотел. Никогда. -Хей, прекрати, - улыбается Гарри. – Конечно, я знаю это, глупенький. – Луи почти тает, как весенний снег, от последнего слова, сказанного с невероятной нежностью, которой буквально пропитан этот кудрявый мальчик, как сиропом пропитывают бисквиты. – Хватит жалеть меня, у нас есть дела поважнее, – подмечает Гарри, и если бы Луи был сейчас рядышком, то он обязательно притянул бы парня к себе и целомудренно чмокнул в носик. Но пока об этом приходится только мечтать. – Предположим, что я прав. – Продолжает он. - Значит, мы уже сможем предугадать появление этой штуки в твоем сознании! И, раз предупреждением служит ночной кошмар, то… -…Это дерьмо будет появляться только по ночам? – не веряще, уточняет Томмо. -И это вполне логично, - пожимает плечами Гарри, соглашаясь. – Ведь тьма – это ее родная стихия. Всё сходится.       Хм. Какие элементарные размышления, но вот, к чему они уже пришли, - рассуждает про себя темник. Тут он вспоминает одну размытую, нечеткую деталь на горизонте своего сознания… его ангела. -Хаз, в моем сне был и… ты. -Я?! – Гарри явно не желал быть героем ночного кошмара Луи, ведь это как минимум жутко. – Но что я там делал, Лу? -Ты был недосягаем для меня, - отвечает тот. - Ты терялся где-то вдалеке, в том черном тумане… Я помню, что звал тебя, но в итоге меня услышал Гарри не тот, что из сна, а тот, что в реальности - ты.       Хаз вспоминает, как прижимал дрожащее тело Томмо к своей груди, и мурашки бегут по бледной коже его рук. -Знаешь, Лу, в школе нас учили, что сны – это переплетение реальности, мыслей и страхов… С чем же связан твой сон? Почему там нашлось место и для меня? – Гарри хитро щурится, хотя Луи этого не видит, требуя немедленного ответа.       Парень на соседней кровати вздыхает и произносит медленно, пережевывая каждый звук, в душе искренне надеясь, что кудрявый не расслышит его слов: -Наверное, потому… что боюсь потерять тебя.       Но Гарри, конечно, всё слышит, и он, правда, не понимает, почему Луи такой глупый и… кто вообще придумал слово «потерять»?! -Я только начал жить так, как всегда мечтал, Гарри, - тем временем оправдывается Луи, закрыв лицо руками, словно защищаясь от собственных слов. Странно, ведь этот парень не привык к откровениям. Он вообще не рожден для того, чтобы любить кого-то/что-то помимо грязных танцев по пятницам в клубах с вонючими туалетами и девицами в коротких юбках и Зейна в свои дни рождения, когда тот роняет ему в руки какую-нибудь дельную вещицу типа бритвы со словами «С твоим днем, бро, надеюсь, я заслужил в честь праздника пинту пива».       Но сейчас Луи кардинально пересматривает свои взгляды на жизнь и понимает, что по шкале от одного до десяти раньше он был полным придурком, топчущимся на минусовой отметке, потому как… Ну, вам ведь не нужны объяснения, правда? Достаточно просто вспомнить мальчика по фамилии Стайлс. И вот тут-то Луи устало потирает виски и проговаривает почти по слогам: -Только-только моя жизнь приобрела краски, а я уже вынужден думать о том, что всё это… ты, я… может так скоро закончиться, Гарри. Так быстро, внезапно, что я даже не успею моргнуть, и ты исчезнешь. – Он не собирается прекращать свой монолог, нет, только не сейчас, когда у него такой бесценный слушатель и ровно такой же момент. Или Луи просто нужно выговориться прежде, чем он украсит Гарри еще доброй порцией ссадин. - Никто не знает, что будет с нами дальше, верно? И… если однажды тебя не станет рядом… - он делает небольшую паузу, настраиваясь на следующие слова, хотя, кажется, Гарри знает продолжение фразы, - я… черт, Хаз, не вынуждай меня произносить столь элементарные вещи! – Эм, кажется, Луи первый начал?! – Я не смогу так жить. Ладно? Всё. Вуаля. Я никогда не умел правильно формулировать свои мысли, прости. Просто хочу, чтобы ты это знал. Просто до сих пор не верю, что ты… мой, типа. Блин, снова. Хаз, я ужасен, прости.       Монолог души, чего вы еще хотели. Луи хочет провалиться сквозь землю от нелепости всей ситуации. Он посмеивается в душе над собой, умоляя Бога или кого угодно, кто сидит наверху и откровенно ржет над таким идиотом, как Томлинсон, чтобы Гарри не пересмотрел своего мнения о нем. Но, похоже, исправлять что-либо поздно.       А в голове кудрявого сейчас всплывает печальная музыка, обычно играющая фоном в подобные моменты в кинофильмах. Он не знает, откуда в Луи взялась эта сентиментальность, и откуда вообще взялся этот самый чудесный дурачок на земле. -Лу, но… почему? – спрашивает он. - Откуда в твоей голове такие мысли?! -О, у меня их еще целый вагон, - грустно усмехается Томмо. – Просто… ты - настоящий ангел, Гарри, знаешь? Скажи еще, что нет, и я рассмеюсь прямо тебе в лицо, правда. Тебя должны окружать такие же ангелы, как ты сам, Хаз, - убеждает Луи невесть кого, потому что Гарри, правда, отказывается слушать всю эту чушь про то, кто кому подходит и у кого планеты в одних и тех же фазах, или как там? - Взгляни на меня: я – олицетворение всего самого темного на земле, в то время как ты… сущий ребенок, который должен любить чудо, подобное себе самому. Разве я не прав, Гарри? Скажи, разве не прав? Да я чертовски прав! Ты просто боишься меня обидеть. Или же нет, значит, ты просто болван, Хазза. Нельзя любить такого, как я! После того, что произошло сегодня, тем более. Ты никогда не отличался умом и сообразительностью, Гарри, никогда, и, знаешь… - Внезапно его прерывает жар на собственных губах, что появляется из ниоткуда и, спустя минуту, уходит в никуда, кряхтя и кое-как передвигая ногами впотьмах. -Я знаю большего болвана, чем я, - наконец, подает голос Гарольд, взобравшись на свою постель и, ощущая по всему телу ноющую боль, клянется больше не покидать кровати в последующие дня два, но ведь то, что он сделал сейчас, было ужасно необходимо, так что это не считается. – И не мне ли решать, молодой человек, кого мне любить, а?!       Луи кажется, что его самого можно любить ровно так же, как, например, игру в футбол, или сэндвичи с ветчиной и сыром, или рисование на стенах разноцветными баллончиками, но точно не так, как его любит Гарри: как человека, которого обнимают, целуют, кому позволяют дотрагиваться до самых сокровенных уголков юного тела и вынуждать откидываться на потные простыни почти без чувств. Нет, понимание этого выше Луи. -Как думаешь, Хазза, возможно влюбиться по щелчку пальцев? Или это обязательно постепенный процесс? -Я думаю, что у каждого свое понимание влюбленности, а отсюда уже следует то, о чем ты меня спрашиваешь. – Иногда Гарри – одна сплошная загадка. – Для чьих-то чувств слово «любить» - слишком громкое; такие люди «любят» на словах, но не на деле: у меня есть парочка одноклассников, которые зажимаются по углам на переменах, что, в общем-то, не спасает окружающих от созерцания этих противных поцелуев,- морщится Гарри, - что и поцелуями нельзя назвать. – Луи хихикает над своим маленьким мыслителем, отчаянно желая оказаться как можно ближе к нему. Что парню мешает незаметно шмыгнуть из-под одеяла и босыми пятками тихонько прошагать до поставленной цели? – А для других слово «любить» обозначает целый мир, понимаешь? Их любовь не сводится к поцелуям… сексу, да? Регулярным походам в кино, посиделкам в кафе. Это всё ерунда, когда тебе хочется просто прижаться к… тому, кто становится целой Вселенной для… тебя, такого странного или незаметного для других, но ставшего родным для… -Для меня, - шепчет Луи совсем близко к лицу Гарри, прерывая рваную речь того. -Ох, ты меня напугал. -Извини, - но в его голосе нет ни капли раскаяния. – Я внимательно выслушал тебя, - ласково ведет он тонкими пальцами по щеке кудрявого, - и абсолютно точно придерживаюсь второго варианта. – Гарри растекается в медовой улыбке, в то время как Луи начинает невесомо пересчитывать губами каждый миллиметр его кожи. Одна ямочка, вторая. Первая очаровательней второй. Или вторая очаровательней первой. Или это не так уж и важно, когда обе из двух принадлежат ему. Ведь принадлежат, правда? -Я тебя… люблю, моя маленькая Вселенная, - Луи едва ли произносит эти слова, шевеля губами, собирая с порозовевшей кожи лица мальчика веснушки. – Но пойми меня правильно, дружок, - он несколько отстраняется, ловя недовольное хмыканье Гарри, - я всё ещё не верю до конца, что ты – мой. Это за пределами моего понимания, малыш. Ты злишься на меня? -Ужасно злюсь, - шепчет Хаз, гуляя ладонью по шершавым щекам. – Ведь у меня есть кое-что в мою пользу. А точнее – в нашу. – Луи хочет услышать это «кое-что». – Моя роза, Лу, - продолжает Гарольд. – Она – знак того, что мы связаны. И, как бы банально это сейчас ни звучало, - навсегда. Когда-нибудь я обязательно донесу для тебя эту простую истину… -Роза… - Луи медленно дышит, словно боясь, что Гарри тотчас исчезнет, но, судорожно перебирая собственные мысли, запинается об один незамысловатый факт, о коем уже успел позабыть. – Гарри! Послушай, малыш. Тогда, когда я наносил тебе удары, остановить меня смогла… только она. Не твой голос, не осознание того, что передо мной тот, кого я люблю, а… роза. Ты не находишь это странным?       Гарри перебирает слова Луи в своей голове, стараясь подобрать к ним подходящие картинки.       Роза как цветок. Нет, не то.       Роза как рисунок. Кажется, близко.       Роза как тату – бессмертная история на собственном теле.       «Боже мой».