Эта прекрасная женщина

— Возможно, мы сможем… — выдыхает Руфус, держа Шерил за руку. У нее очень щекотные кружева на рукавах, старательно накрахмаленные служанками, белые или, может быть, кремовые. Она совершенна, идеальна, превосходна и так изысканно тонка, что на нее сладко смотреть. Руфус обмирает от чувства этой сладости и едва сдерживается, чтобы не прихватить ладонь Шерил для поцелуя — о большем он не смеет даже помыслить. А еще у Шерил восхитительная прическа. Руфусу кажется, что не от кустов в саду, а именно от ее волос пахнет розами. Он боится отходить, чтобы не потерять возможность слышать этот аромат. Руфус ловит пальцами выбившуюся из плотной ткани кружев Шерил нитку, тянет, закручивает и вздыхает. От осознания, что можно невзначай дотронуться до руки возлюбленной, тянет в груди. — Нет, не можем, Руфус, — раздраженно поджимает губы Шерил и прячет руки за спиной. Так и не проснувшаяся окончательно смелость тает, тянущее чувство сменяется обидой. — Хорошо, — кивает Руфус и начинает рассказывать, какой замечательный сервиз прикупил на родине. Он старается смотреть только на дорогу и на кусты ухоженного сада Рейнсвортов, потому что от вида кружев на манжетах, тяжелых складок ткани на юбке и особенно от жесткости корсета хочется стремглав умчаться прочь, почувствовать себя оскорбленным и поруганным в лучших чувствах. Ведь любовь — это самое лучшее, что есть на свете, разве нет? Руфус так много прочел о ней за последнюю пару месяцев. Шерил слушает внимательно, обмахивается веером и потом заявляет, что не отказалась бы иметь в поместье Рейнсвортов такой же. На следующий день Руфус присылает ей этот сервиз, который он с удовольствием заменил бы на письмо герцогу о том, что намерен взять его дочь в жены. Руфус переминается с ноги на ногу у фонтана, в руке его фужер из тончайшего звонкого стекла, который хочется растоптать. Фата замечательно идет Шерил, так, словно ей всю жизнь не хватало именно этих мягких волн прозрачной ткани, спадающих на волосы и на лицо. Ее платье ослепительно-белое и такое пышное, что Руфус, когда подходил ее поздравлять, был вынужден остановиться за пару метров. Он смог лишь пожать ее пальцы, да и то через две перчатки — свою и ее. Никогда еще Руфусу не было так горько. Шерил выходит через долгие минуты, когда Руфус уже почти успевает уговорить себя вернуться к торжеству. Фаты на ней нет, поэтому хорошо видна сложная высокая прическа с парой выбившихся у затылка прядей и раскрасневшиеся щеки. Шерил улыбается, и Руфус улыбается в ответ. Они сидят молча, лишь изредка по очереди вздыхают, а фонтан за их спинами умиротворяюще журчит несколькими десятками струек. — Шерил, почему он? — спрашивает, наконец, Руфус и отмечает, как отчаянно и безнадежно это звучит. Он не переставал произносить эту фразу про себя, пока стоял здесь один, он твердил ее несколько недель, с того момента, как получил приглашение на свадьбу, но, господи, кто же знал, как она безумно беспомощна, если сказать ее вслух. Шерил беспечно пожимает плечами, улыбается, дотрагивается до плеча Руфуса и, так и не сказав ни слова, возвращается в поместье. Ее платье мягко шелестит, касаясь земли, и кажется таким же ослепительным, как луна на небе. Осколки бокала разлетаются от удара о каменную дорожку слишком далеко, чтобы затоптать их ногой.. На похоронах мужа Шерил Руфус улыбается, поэтому вынужден закрывать лицо веером. Маленькая Шелли постоянно оборачивается на него с недовольством и интересом, а Руфус обессилено закатывает глаза, обмахиваясь все отчаяннее. Шерил уже не выглядит такой молодой, как много лет назад, и уже не может носить высокие каблуки. На ней подчеркнуто пышное и торжественное черное платье, полностью скрывающее шею и грудь, тонкие кружевные перчатки и крохотная шляпка с вуалью. Шерил могла бы быть прекрасна, если бы Руфус не знал, что воротник скрывает не девичью тонкую и гладкую шею, а под перчатками спрятаны покрывающиеся морщинами руки. Руфус свеж и молод, он красив, он желаем всеми женщинами, которые пришли на похороны, он самый загадочный мужчина из ныне существующих в королевстве, но стоит ему оказаться рядом с Шерил, как дыхание опять перехватывает, будто бы не прошло десятилетия с того момента, как ему отказали в предложении руки и сердца. Когда похороны кончаются, а Шерил, так и не проронив ни слезинки, строго поджимает губы и хватается за услужливо подставленный локоть Руфуса, все гости, заметившие их, замирают. Они бы проследили, если бы решились, но Барму и Рейнсворт боятся абсолютно все. В саду, среди ровно подстриженных кустов, Руфус хватает ладонь Шерил и прижимает ее к своей щеке. — Теперь, — шепчет он, глотая половину слогов, — теперь будь моей, когда его нет, у тебя есть дочь, тебя больше ничего не держит, прекрати меня изводить! Руфус закрывает глаза, наслаждаясь поглаживанием по щеке, дышит часто и громко, а потом вздрагивает от пощечины. — Мальчишка, — равнодушно говорит Шерил и уходит, подобрав свои тяжелые траурные юбки. Руфус смотрит ей в спину и понимает, что никогда не добьется от нее даже поцелуя.