Byun Baekhyun decides to die.

Byun Baekhyun decides to die. And if you go И если ты уйдешь, I wanna go with you Я хочу пойти с тобой. And if you die И если ты умрешь, I wanna die with you Я хочу умереть с тобой. Take your hand Взять тебя за руку, And walk away И пойти прочь. © System of a Down – Lonely Day ***** Ежедневник, который она ему подарила, являл собой изумительный образец хорошего вкуса и претензии на статус. Толстая обложка из телячьей кожи, его инициалы, красующиеся золотой вязью на первой странице, и дарственная надпись, сделанная до отвращения аккуратным бисерным почерком. «Моему дорогому Бэкхёну. С самыми наилучшими пожеланиями!» Универсальная фраза. Так можно подписать подарок любовнику, мужу, начальнику, другу, кому-то из близких родственников. От слов будто веет холодом и дежурной вежливостью. Записи, сделанные его рукой в таком прекрасном ежедневнике, его кривоватым небрежным почерком, - это настоящее святотатство, порча дорогой финской бумаги. Поэтому Бэкхён испытывал какое-то мазохистское удовольствие, расписывая страницы грязно и небрежно, ставя на кипенно-белой поверхности отвратительные синие кляксы и уродуя их неаккуратными неровными символами. Одна-единственная дата на всех страницах: первое августа. Один теплый день последнего летнего месяца. Первое августа – хороший день, чтобы сдохнуть. Дата, от которой веет могильным холодом. Дата, которую он ждет с нетерпением, как маленькие дети ждут Рождества или дня рождения. День, когда Бён Бэкхён решает умереть. В своей жизни Бён планирует все тщательно, не терпя ненужных накладок и неточностей. Потому и собственную смерть он продумывает до мелочей. Высотное здание компании, где он трудится на благо экономики Кореи, - идеальное место, чтобы сделать свой последний шаг. Есть в этом какая-то необъяснимая ирония, будто Бэкхён берет и сбегает из офисного рабства, становясь бесконечно свободным от обязательств, контрактов и тендеров. Лифт медленно поднимает его на последний этаж. Бэкхён наблюдает за тем, как на электронном табло постепенно сменяются этажи, и внезапно чувствует себя бесконечно свободным, каким не чувствовал себя никогда в жизни. Чувства будто притупляются, из души уходит боль и ледяной страх, Бэкхён безучастно следит за тем, как лифт поднимает его все выше и выше, оставляя прожитые года на нижних этажах. Раздается тихая трель, и двери кабины с легким скрипом начинают открываться. Бён выходит из лифта и замирает: у двери на крышу на своем посту сидит пожилой охранник. Бэкхён приглядывается и испускает облегченный вздох: тот крепко спит, совершенно не обращая внимания на скрип лифта и тяжелое дыхание Бёна. Медленно, буквально на цыпочках Бэкхён доходит до двери и, задержав дыхание, достает из кармана брюк пластиковую карточку. Электронный ключ с высоким уровнем доступа он вытащил из кармана пиджака генерального директора сегодня на обеде, когда он, омерзительно громко смеясь, рассказывал очередной анекдот. Бён весело хохотал вместе со всеми, в то время как влажная от пота рука судорожно сжимала заветный пластиковый прямоугольник. За подобную кражу ему светит выговор в личное дело и моментальное увольнение. За такой проступок его ждет скандал от родителей и истерика невесты. Бэкхён представляет, как она теряет свой лоск и кричит на него, перед глазами возникает ее силуэт с растрепанными волосами, покрасневшим от переполняющего ее гнева лицом, отчего Бён невольно чувствует приторно-сладкое удовлетворение. Он не сможет этого увидеть. Он не узнает, что его жизнь, такая идеальная и восхитительно правильная, полетит к чертям. Потому что Бён Бэкхён решает умереть. Он вставляет ключ в замок. Раздается легкий щелчок, и дверь послушно поддается. Бэкхён выходит на крышу и невольно зажмуривается. Солнце уже практически исчезло за горизонтом, и небо наполнено светло-золотистым светом. Бэкхёну кажется, что залитый последними солнечными лучами Сеул охвачен обжигающим пламенем. Горят высотные дома, горят оживленные улицы, горят змейки дорог, по которым едут в разноцветных машинах куда-то спешащие люди. Ветер холодный и сильный, он пронизывает Бёна насквозь, и он невольно ежится, кутаясь в дорогой светло-серый пиджак. Бэкхён подставляет лицо угасающему солнцу и почему-то безучастно думает о том, что это последний в его жизни закат. Черта становится все ближе и ближе. В голове пустота, Бэкхён стискивает побелевшими от холода ладонями озябшие плечи и медленно-медленно идет к краю. Ветер свистит в ушах, становится чуточку страшно, а застарелая сердечная боль вновь вспыхивает в сердце, заставляя его прищуриться от слепящего глаза спазма. Под ним раскинулся огромный и такой далекий Сеул. Он находится между небом и землей, и остается сделать один-единственный шаг, чтобы все изменилось безвозвратно. Один шаг назад – и он останется жив, трясясь от пронизывающего ветра и презирая себя за трусость и душевную слабость. Один шаг вперед – и смерть примет его в свои ледяные объятия, избавив от целой череды серых однотипных дней, которые он так ненавидит. Тоска уходит, остается лишь легкое чувство смирения и бесконечная болезненная решимость. Бэкхён раскидывает руки в стороны и делает глубокий вдох. Он закрывает глаза и… - Вообще-то я первый сюда пришел, - раздается над ухом низкий хрипловатый голос. От неожиданности Бён делает шаг назад и, споткнувшись, садится задницей прямо на ледяной бетон. Он поднимает голову и видит рядом с собой высокого молодого мужчину в хорошо сшитом темно-синем костюме. Он смотрит на Бёна большими темными глазами и отрывисто говорит: - Я первый решил умереть на этой крыше. Уходи отсюда и найди себе другое место для самоубийства! - Как ты сюда попал? – ошарашено спрашивает Бэкхён. – Тут же вход по пропускам! Парень усмехается и демонстрирует ему глянцевый прямоугольник: - Вытащил сегодня на обеде у своего приятеля Сехуна. Он работает у вас в маркетинговом отделе. Бэкхён напрягает память: О Сехун, высокий парень со спокойным, слегка мрачноватым лицом. Он часто видит его в столовой и в приемной у генерального директора. Все происходящее напоминает Бёну черную комедию или плохо написанную пьесу абсурда. Он чувствует, как тело начинает леденеть, и вскакивает на ноги, сердито глядя на незнакомца. - Не собираюсь я отсюда уходить, это мое место, я уже давно его себе приметил! - парирует он, поправляя пиджак и ежась на ветру. – Я еще два месяца назад решил, что спрыгну отсюда первого августа! Это моя дата и моя крыша, так что сам ищи себе другую! - Как странно, - парень задумчиво смотрит на него и внезапно расплывается в улыбке. – Я тоже именно два месяца назад выбрал именно это здание и именно этот день. – Он смеется. – И я никак не ожидал, что сюда придет кто-то еще с такой же целью. - Первое августа – это потому что первый день лета? – неожиданно для самого себя спрашивает Бэкхён. - Нет, это потому, что вчера моя жена уехала в отпуск, и никто меня сегодня не хватится, - отвечает парень, и Бён видит, как улыбка угасает. Он протягивает Бэкхёну широкую ладонь и говорит: - Пак Чанёль. Поколебавшись, Бён принимает крепкое рукопожатие: - Бён Бэкхён. Чанёль достает из кармана пачку «Голуаз» и закуривает, выпуская дым. Несколько мгновений Бэкхён молча, будто завороженный, наблюдает за тем, как сизые клубы растворяются в прохладном августовском воздухе. Наконец он говорит: - У меня аллергия на табак. Чанёль затягивается и пожимает плечами: - Какая разница? – Он смотрит на Бёна темными, немного безумными глазами. – Ты все равно собираешься сдохнуть. Он протягивает сигарету Бэкхёну и спрашивает: - Будешь? Ему становилось плохо, когда мать курила при нем свои вонючие папиросы, ругая его за недостаточно высокие баллы на школьных тестах. Он хрипло кашлял, когда обнимал свою девушку и чувствовал исходящий от нее запах дорогих духов и ментоловых сигарет. - Буду, - отвечает Бэкхён и неловко затягивается. Никотин растворяется в легких, туманя рассудок и наполняя тело безразличным спокойствием. Чанёль тушит сигарету и, размахнувшись, кидает окурок прямо с крыши. Понаблюдав немного за тем, как тот планирует на пронизывающем ветру, он поворачивается к Бэкхёну и хрипло спрашивает: - Ну, так что? Уступишь мне крышу? Сигарета медленно тлеет в руке. У Бэкхёна слезятся глаза, а легкие будто бы наполняются свинцом. Он кашляет и сипло предлагает: - А давай вместе? Чанёль приподнимает брови и усмехается: - Вместе? – Он качает головой. – Нет, вместе такие вещи не делаются. На свидание со старушкой-смертью не приводят друзей. Он корчит забавную гримасу и добавляет: - Прыгать вместе! Это все равно, что трахать одну девушку на двоих! - Пробовал? – Бэкхён забирает у него вторую сигарету и вытирает влажные руки прямо о дорогой пиджак. Чанёль хрипло смеется: - Пробовал. Странное ощущение, немного гейское. Хочешь смотреть в глаза девушке, а перед тобой – красное возбужденное лицо другого мужика. - О, нет, - кривится Бэкхён. - О, да, - отвечает Чанёль. Он запускает руку в коротко остриженные каштановые волосы и добавляет: - Тем более, если мы спрыгнем вместе, нас обязательно примут за двух пидорасов. Которые пошли и скинулись с крыши из-за несчастной любви. - Я бы из-за тебя не прыгнул, - качает головой Бён. Пак делает обиженное лицо: - А вот это уже обидно… Солнце медленно опускается за горизонт, забирая за собой яркие краски неба. То медленно тускнеет, будто теряя яркое пылающее тепло и наполняясь ночной синевой. Внезапно Чанёль хлопает себя по лбу и восклицает: - Вообще-то крыша прямоугольная! Ты просто можешь встать у одной стороны, а я – у другой. - Мы же все равно вместе прыгнем, и, как ты говоришь, нас примут за педиков. – фыркает Бэкхён. – А я не хочу умереть педиком! - Мы прыгнем с разных сторон, - возражает Пак. – А значит, мы будем не связанными друг с другом педиками. Их спор кажется Бёну абсурдным до невозможности. Он смотрит снизу вверх на Пака, который значительно выше него, и невольно задумывается о том, что заставило такого привлекательного парня с заразительной улыбкой и живыми, яркими глазами прийти сюда, чтобы оборвать жизнь на самом старте. - Дурацкий день, - шепчет он, чувствуя, как нутро наполняется теплом. Пак слабо улыбается и кивает. Бён засовывает руки в карманы и медленно, немного нараспев говорит: - Окей. Так какую сторону ты выбираешь? Пак оглядывается и прикусывает нижнюю губу, раздумывая. Наконец он отвечает: - Я хочу прыгнуть с того края, что по центру. А ты? - А я – с левой стороны. – Бэкхён сплевывает и ухмыляется. – Оттуда хорошо виден мой дом. - Home Sweet Home, - нараспев произносит Пак. Он вновь протягивает Бёну руку и, становясь серьезным, говорит: - Даже не знаю, что можно сказать в такой ситуации… - «Счастливого пути»? – предлагает Бэкхён, крепко сжимая пальцами сухую теплую ладонь. Уголки губ Пака приподнимаются в улыбке. - Счастливого пути. Когда он, немного поколебавшись, выпускает руку Бёна, тот вздрагивает. Ветер пронизывает тело насквозь, но пальцы все еще хранят ощущение теплой кожи Чанёля. Бэкхён медленно идет к краю и думает о том, что Пак станет его последним воспоминанием. Высокий, ярко улыбающийся Чанёль, первые августовские сумерки, крепкие французские сигареты, от которых почему-то не першит в горле. Наверно потому, что аллергия у Бёна была не на табак, а на людей, которые не выпускали изо рта дымящиеся папиросы. Небо светло-синее, яркое и насыщенное. В окнах загорается свет, и у Бёна рябит в глазах от безумного количества разноцветных огней. Сеул пробуждается, он полон жизни, ночных соблазнов и ярких красок. Впервые за долгое время Бэкхён видит мир не мертвенно-серым. Ему до боли хочется обернуться и посмотреть на Чанёля. Увидеть, как тот улыбается, сжимая в руке помятую пачку сигарет. Его улыбка широкая и притягательная. А глаза грустные и наполненные чем-то таким, от чего сердце Бэкхёна сжимается от жалости. Он прижимает руку к груди и делает глубокий вдох, окидывая прощальным взором родной город и стараясь запечатлеть в памяти его облик. Затем закрывает глаза и заносит ногу над чертой… ***** - Сраное ты мудло, - беззлобно ругается Пак, затягиваясь. – Я столько готовился морально к этому дню! Я даже пошел и побрился, чтобы в гробу выглядеть красивым. И тут ты приходишь на мою крышу и портишь мне настроение. – Он прислоняется спиной к стене и смотрит на Бэкхёна. – Тебе не стыдно? Бэкхён забирает у него из рук сигарету и делает глубокую затяжку, согреваясь от заполняющего легкие теплого ароматного дыма. - Пошел ты на хуй, Пак, - парирует он. – Спрыгнуть можно и попозже. - Можно и попозже, - соглашается Чанёль, поудобнее устраиваясь на разложенном на полу пиджаке. – Ночь только начинается. Бэкхён обхватывает себя замерзшими руками за плечи, пытаясь справиться с подступающим холодом. Неожиданно он чувствует, как ему на плечо ложится теплая ладонь Пака. Он вздрагивает и поворачивается к Чанёлю. Тот сидит, откинув голову назад, и смотрит вверх, в синее-синее небо, покрытое мерцающими звездами. Бэкхён невольно задерживает дыхание и, сипло кашлянув, говорит: - Мы с тобой курим одну сигарету на двоих, ты обнимаешь меня за плечи… Может, поцелуемся под луной и поклянемся друг другу в вечной верности? - Почему тебе хочется все опошлить, маленькая Фея Сарказма? – Чанёль выдыхает дым ему в лицо, отчего Бён морщится. – Ты дрожишь как осиновый лист на ветру, и мне просто захотелось тебя согреть. – Он хмыкает. – Я вообще очень жалостливый и добрый. - Это потому что я сижу в одной рубашке, ночью, на большой высоте, замораживая задницу на бетонном полу, - парирует Бэкхён, устраиваясь поудобнее в объятиях Чанёля. – В компании латентного пидораса. - Заткнись ты уже, Бён, - Пак несильно щелкает его по носу и глубоко затягивается. – Лучше посмотри, какие яркие на небе звезды. В свете слепящих огней большого города звезды всегда казались Бёну тусклыми точками на темном небосводе. Сейчас, находясь на большой высоте, он видит перед собой лишь бескрайнее небо. И мириады сияющих светил, таких ярких и завораживающих, что захватывает дух. Внезапно Бэкхён вспоминает, как когда-то давно, еще в детстве, он приезжал в деревню к бабушке, туда, где нет высотных небоскребов и ярких неоновых вывесок. И звезды тогда были такими же ослепительно прекрасными. Во рту появляется вкус теплого молока и ароматных бабушкиных оладий. Мир кажется нереальным, придуманным, будто маленький Бэкхён воображает, что он вырос, и сейчас иллюзия померкнет, и бабушка вновь позовет его на кухню, чтобы съесть кусок яблочного пирога. - О чем задумался? – хриплый голос Пака действует на него как ушат холодной воды, заставляя вздрогнуть и вынырнуть из пучины теплых детских воспоминаний. Бэкхён делает глубокий вдох, силясь справиться с комком в горле, и отвечает: - Детство вспомнил. - А я – свою первую любовь, - Чанёль улыбается. – Как будто вновь возникла перед глазами. - Ты до сих пор ее любишь? – спрашивает Бён, рассеяно скользя пальцами по складкам разложенного на полу пиджака. Глаза Пака темнеют, и он качает головой: - Нет. Я рос, а мое чувство, напротив, становилось все меньше и меньше, пока не превратились вот в такое призрачное воспоминание. Сидеть с Паком на крыше странно и как-то нереально. Впервые за долгое время Бэкхён чувствует себя таким спокойным и умиротворенным. - Почему ты решил умереть? – внезапно спрашивает он, поворачиваясь лицом к Паку. Тот вздрагивает и деланно бодро смеется, пытаясь за веселой улыбкой скрыть легкую нервозность: - А ты умеешь поддержать разговор… Он тяжело вздыхает, гася сигарету о бетонный пол. Потом кладет голову на колени и хрипло отвечает: - Потому что жить так, как живу я, стало просто невмоготу. Это все ненастоящее. Такое красивое, правильное, идеальное, но не мое. Вообще не мое. Он показывает Бэкхёну руку с платиновым обручальным кольцом на пальце: - Видишь? Я женат. У меня есть чудная жена, красивая, умная, замечательная, нежная и заботливая. Она поддерживает меня во всех начинаниях, никогда со мной не спорит, она нравится моим родителям, потому что она происходит из богатой семьи и в будущем может получить вполне приличное наследство. – Он переводит на Бёна взгляд потемневших глаз, и тот невольно вздрагивает: Чанёль выглядит так, будто вот-вот расплачется. - Я не люблю ее, - говорит Пак дрогнувшим голосом. – Не люблю и все. Мне противно, когда она меня касается, я не хочу идти домой, чтобы видеть ее улыбающееся любящее лицо и в очередной раз врать ей о том, что это взаимно. Я не могу жить с ней, я не счастлив, и мне все время кажется, что я сплю и вижу дурной сон. А потом я проснусь и окажется, что вся моя жизнь была не чем иным, как просто кошмаром. - И ты не можешь ее бросить, потому что это будет неправильно, - тихо заканчивает Бён. – Потому что тогда устроят скандал родители, потому что люди будут косо на тебя смотреть, а как иначе, ведь имидж семьи очень важен! Пак вздрагивает и неуверенно спрашивает: - Ты… - Твоя девушка тебя хотя бы любит, - Бэкхён обхватывает руками колени и горько смеется. - А наши отношения с невестой напоминают деловой обед. Все чинно, все красиво, все идеально. Мне иногда кажется, что она считает, сколько раз она должна за вечер меня поцеловать и как часто надо стонать во время секса. - Хорошо трахается? – ухмыляется Чанёль. Бэкхён страдальчески морщится: - Очень. Такое впечатление, будто ебешь айсберг. Бён прижимает руку к груди, чувствуя, как слова рвутся наружу. Такие старательно сдерживаемые слова, которыми он хотел поделиться с тем, кто сможет понять. Кто же знал, что этим «кем-то» окажется парень, которого Бён знает без малого несколько часов? Но почему-то он доверяет Паку. Потому что они похожи. Они даже сдохнуть решили в одном и том же месте. - Я ненавижу свою работу, - быстро говорит Бэкхён, захлебываясь переполняющими его чувствами. Эмоции, так долго копившиеся в душе, захлестывают через край, становится больно и в то же время так легко и хорошо. Бён рассказывает Паку про свою опостылевшую жизнь и с каждым словом начинает ненавидеть ее чуть меньше. - Я убил долгие годы на то, чтобы получить образование по той специальности, которая мне неинтересна. Но зато она престижная и денежная, и моим родителям не придется краснеть перед своими друзьями. Я встречаюсь с девушкой, которая меня не любит и которую не люблю я. Я богат, красив и успешен, мне завидуют все! – Бэкхён истерически смеется, чувствуя, как Пак сжимает руку на его плече чуть крепче. – Но я ненавижу свою жизнь так сильно, что мечтаю сдохнуть. Чанёль молча протягивает ему сигарету. Бэкхён затягивается и, запинаясь, продолжает: - Когда я пытался пожаловаться матери, та всегда отвечала, что о такой судьбе, как моя, мечтают многие. Что иные не имеют и трети того, что имею я, и я не знаю настоящих проблем… Но какое мне дело! – Он сбивается на крик. – Какое мне к черту дело до того, как живут другие?! Какая мне ебанная разница, если я все равно хочу жить по-другому?! И я не могу ничего поменять или сделать, потому что мне страшно. Потому что мне, мать твою, страшно, что от меня отвернутся все близкие люди, и я останусь одиноким, запутавшимся в собственных иллюзиях неудачником! – Бэкхён давится воздухом и шепчет: – Я не хочу… Не хочу, чтобы меня бросили… Пак касается его ладони своей и крепко сжимает. Его рука теплая и крепкая, и почему-то Бэкхёну становится легче. Чанёль смотрит на него в упор и тихо говорит: - Забавно, правда? Мы живем ради одобрения людей, которых мы презираем, и живем по сценарию, который придумали за нас другие. А за них придумывали те, кому не хватило мужества найти свой собственный путь. Знаешь, почему в мире так много самоубийц и несчастных людей? - Почему? - Потому что одни люди пытаются навязать другим собственное счастье, не понимая, что у каждого оно свое. Пак грустно улыбается и откидывает голову назад, опираясь затылком на стену: - Сколько раз я пытался сказать родителям, что мне не нравится колледж, который они для меня выбрали. Вместо этого я вежливо их благодарил и говорил, как я счастлив. Когда меня знакомили с моей женой, и мать буквально за руку таскала меня на свидания с ней, я восхищался ее красотой и дарил ей букеты. Когда мне предложили работу в компании, которой владеет компаньон отца, я говорил, что для меня это честь. Хотя больше всего на свете мне хотелось выкинуть компьютер и папки с документами из окна моего пафосного офиса. Чанель стискивает зубы и неожиданно громко кричит, отчаянно и с каким – то безумным веселием в голосе: - Эй, господин Ли! Твоя фирма говно! Такое говно, что даже от пальмы в твоем кабинете воняет, как из сортира! И все знают, что ты ебешь свою секретаршу, престарелое мудло. Бэкхёну по привычке становится страшно. А вдруг их кто-то услышит? А вдруг… А, впрочем, плевать. В этот момент его мир сузился до крошечного пространства, в котором были только он и Пак Чанёль, сидящие под ночным небом. Бэкхён запрокидывает голову назад и пронзительно орет, глядя шальными от переполняющего его адреналина глазами: - Хёрин, в кровати ты бревно! И по жизни ты тупая кукла, типичная Каннамская девочка! Когда я тебя трахаю, я представляю Ли Хёри и только тогда кончаю. Чанёль хохочет в голос и вскидывает ладонь: - Дай пять, приятель! Бэкхён хлопает подрагивающей от возбуждения рукой по его ладони и выдыхает: - Аж легче стало. - Для того чтобы стало совсем хорошо, надо просто что-то поменять в жизни, - неожиданно серьезно говорит Чанёль. - Зачем? – Бэкхён подается вперед так, что его лицо находится практически вплотную к лицу Пака. – Мы все равно сдохнем! Спрыгнем с крыши и покончим со всем этим! Больше не будет ни ебанной работы, ни нелюбимых баб, никаких указов о том, что хорошо, а что плохо! – Он произносит это громко, понимая, что и сам уже в это не верит. – Правда? Ведь правда?! Так легче, так больше не нужно будет прятаться от всех в своем одиночестве! - Правда, - говорит Чанёль, и Бён чувствует на обветренной коже его жаркое, пахнущее табаком дыхание. – А можно все-таки взять и начать жизнь заново. Оставив старую здесь, на этой самой крыше. - Но тогда я больше не смогу сюда вернуться, - тихо шепчет Бён, чувствуя, что под пристальным взглядом Пака сердце бьется чаще. Так, как никогда не билось в присутствии Хёрин. - А тебе больше не нужно будет возвращаться, - Чанёль так близко, что практически касается губами его губ. – Не нужно… Неожиданно он отстраняется, и Бэкхён переводит дыхание, понимая, что ему не хватает близости Чанёля. Пак медленно снимает кольцо с безымянного пальца и, размахнувшись, с силой кидает его прочь. Бэкхён едва видит его в темноте, но знает, что оно исчезло за пределами крыши. «А вдруг оно попадет кому-то в голову?» - проносится в голове. Побледневший Чанёль поворачивается к нему и спокойно говорит: - Я спрыгнул. А ты? Бэкхён вздрагивает. Пальцы Бёна ощупывают пиджак, пока не находят лежащий во внутреннем кармане ежедневник. Она подарила его для того, чтобы он планировал свою искусственную жизнь. Он хранил его для того, чтобы каждый день как мантру записывать день собственного суицида. - А я не буду прыгать, - шепотом говорит Бён. – Я просто начну жить заново. Со второго августа. Чанёль снова наклоняется к нему. Он смотрит на него темными глазами, и в его взгляде есть нечто такое, отчего сердце Бёна стучит быстрее, а нутро наполняется теплом. - Знаешь, в своей прошлой жизни я никогда бы не поцеловал другого парня, - тихо говорит Пак, касаясь лбом его лба. Бэкхён слабо улыбается и подается вперед, накрывая своей ладонью ладонь Чанёля: - Мои родители за такое меня точно бы убили. Когда он целовал Хёрин, он никогда не чувствовал ничего, кроме того, что ее губы были мягкими, от нее всегда хорошо пахло, и дыхание было ровным и спокойным. Бэкхён воспринимал это как некую дежурную процедуру, вроде ежедневной чистки зубов и обязательного медицинского осмотра. Сейчас он целует Чанёля и задыхается. Эмоции захлестывают через край, это безумное, это неконтролируемое и непонятное чувство разрывает его на куски, заставляя вцепиться в рубашку Пака и прижиматься к нему так крепко, как только возможно. Язык Пака скользит в его рот, руки грубо проходятся по груди, и Бэкхён сходит с ума, насколько это запретно и удивительно хорошо. Так, что первый раз в своей жизни он думает о том, что целоваться – это действительно восхитительно. - Бэкхён-а, - тяжелое дыхание Пака обжигает его кожу. – Помолвленные правильные мальчики так охуительно не сосутся… ***** - Ты все-таки очень странный, - Чанёль трет красные от недосыпа глаза и рассеяно наблюдает за тем, как на электронном табло меняются этажи. – Зачем ты оставил на крыше свой ежедневник? - А зачем ты выкинул свое обручальное кольцо? – Бён громко зевает и прислоняется к стенке лифта. – Ай-ай-ай, чистая платина! - Что у тебя там, твои тайные гейские секретики? - О нет, всего лишь список болтливых пидорасов, которых я когда-то придушил. Раздается легкий щелчок, и дверь лифта начинает медленно открываться. Чанёль смотрит на часы и говорит: - Как раз вовремя. Через час сюда придут твои коллеги по работе. - Какие к черту «коллеги»? – безмятежно улыбается Бэкхён. – После того как я спер у директора пропуск, я здесь явно больше не работаю. Он прислоняет пресловутый ключ к валидату и пропускает Чанёля. Тот открывает перед Бёном дверь и неожиданно серьезно спрашивает: - Не жалеешь? Бэкхён потягивается и совершенно искренне отвечает: - Нет. Зато теперь я смогу попробовать заняться тем, что по-настоящему люблю. - И чем же? – Пак подходит к припаркованной неподалеку дорогой темно-вишневой иномарке. - Музыкой, - Бэкхён широко улыбается. – Вот что действительно тревожит мне душу. Он смотрит на Пака и чувствует, как сердце невольно сжимается. Бён делает шаг ему навстречу и, поколебавшись, спрашивает: - Куда ты теперь? - В ЗАГС, - Чанёль смеется. – Подавать заявление на развод. - Прямо сейчас? – ошарашенно восклицает Бэкхён. Пак пожимает плечами: - А почему бы и нет, мне не терпится, оказаться наконец свободным. - Ну тогда, - почему-то Бэкхёну становится немного грустно, и он тихо говорит: – Тогда… прощай? Чанёль пристально смотрит на него в упор. Наконец он отвечает: - До встречи. Он залезает в свою шикарную машину и заводит мотор. Бэкхён отворачивается и идет прочь, закинув измятый пиджак на плечо. Жизнь Бён Бэкхёна была правильной и до омерзения скучной. Настолько невыносимой, что в один прекрасный летний день он решил покончить с ней раз и навсегда. Но потом он встретил Пак Чанёля. Пак Чанёля, о котором он до сих пор не знает толком ничего, кроме имени и того, что он практически не женат и ездит на чересчур пафосной тачке. Бэкхён понимает, что он хочет знать намного больше. Хотя ему и кажется, что и без этого Пак Чанёль стал ему ближе, чем кто-либо еще. Для этого стоило лишь умереть вдвоем на этой крыше одним летним днем. Внезапно он слышит звук опускаемого стекла и хрипловатый голос: - Эй, Бён! Он оборачивается и видит у обочины выглядывающего из окна Чанёля. Пак улыбается и говорит: - Если подождешь меня у ЗАГСа, я могу подвезти тебя домой. Или куда-нибудь еще. И даже подарить тебе новый ежедневник. Обещаю, он не будет таким дорогим и скучным. – Он добавляет, выжидательно глядя на Бёна: – И пожелание я напишу от души. Мгновение Бэкхён молча смотрит на него в упор. Потом широко улыбается в ответ и делает шаг к машине…