В начале пути

Первый Токийский полк уходил из Ханоя. Уходил, пока отступление на превратилось в бегство... Русские, китайцы и французы почти очистили Индокитай от японцев – в их руках остались только Ханой, Хайфон и дорога между ними. По этой дороге сейчас и тянулась колонна грузовиков полка... Окадзима сидел, привалившись к борту кузова, курил и следил за обочиной. Занятие, на его взгляд, совершенно бесполезное – никто не будет посылать шиноби, если может накрыть колонну артиллерией – но сотё на это было плевать. А может, он просто не хотел, чтобы солдаты бездельничали – ведь бездельничающий солдат страшнее десятка ёкаев... – Как думаете, сэмпай, Ханой ещё держится? – неожиданно спросил Такэда. – Не знаю и не собираюсь притворяться, что меня это волнует, – отозвался Окадзима. – Ещё три десятка дзё, три часа или около того – и мы будем в море. Вот это меня действительно волнует... Понимаешь, кохай, мы уже проиграли, и когда нас выкинут с ещё одного клочка земли, уже не важно. – Проиграли?! Но ведь... – Проиграли и теперь мучительно оттягиваем конец, кохай, – повторил Окадзима. – Нам стоило заключить мир сразу после того перемирия, пока с нами ещё собирались говорить. А сейчас... Нас будут бить, пока не свалимся, а потом навяжут такой мирный договор, какой захотят. Ханой уже потерян, хорошо, если не мы последние, Хайфон и пары часов не протянет – хорошо, если до Гонконга успеем добраться... – Вы пессимист, сэмпай, – вздохнул Такэда. – А ты страдаешь нездоровым оптимизмом, кохай. Впрочем, я это уже говорил, – Окадзима щелчком отправил окурок в кусты. – Ты – сын адмирала, должен разбираться в политике куда лучше меня, но элементарных вещей не замечаешь. Или не хочешь замечать? Мы только и делаем, что отступаем, и шансов на контратаку я как-то не вижу... – Вы знаете, сэмпай, я тоже, – Такэда закурил. – Но я сдаваться не хочу и не могу. Я – самурай, и я буду сражаться до конца... – До конца? – Да, сэмпай. Пока я не погибну, или пока Тэнно не прикажет мне сложить оружие. Он этого не сделал, и я продолжаю сражаться. Даже если мы отступаем. Окадзима поморщился, выбил из пачки новую сигарету и закурил. Он считал подобные рассуждения пустым делом. Война уже закончилась, и это факт. Все остальное – просто сказки для толпы. Всё это – затянувшаяся агония. Турция уже выбыла из игры, рухнув в пучину гражданской войны, скоро придёт черёд Германии или Австро-Венгрии – и тогда Япония не продержится и месяца. Даже против одной только России... Их бегство из Ханоя – хороший тому пример. У гарнизона оставалось снарядов всего на десять часов боя... и эти десять часов на исходе. Самое позднее завтра утром Ханой капитулирует. Новость о взятии Ханоя пришла перед самым отплытием – телеграф русские почему-то не перерезали. Впрочем, Окадзиму это не волновало – Вьетнам остался позади. Наконец-то... Впрочем, никто не сказал, что плавание будет безопасным. Скорей уж можно было ожидать моря проблем... Императорский Флот слишком ослаблен, чтобы полноценно защищать конвои – в Хайфоне оставались только фрегат и три торпедных катера, и топлива у них было впритык до Гонконга. Подлодку шугануть – и то не хватит, а если появится хотя бы эсминец... – Ты хочешь сказать, что катера должны таранить врага, если промахнутся? – Окадзима присвистнул. – Не то чтобы я сомневался в их духе, но ведь эсминец легко потопит катера, а потом вернётся за нами. – Сэмпай, я имею некоторое представление о морской войне, – почтительно сообщил Такэда, – и должен вам сказать, что вы ошибаетесь. По катеру попасть очень трудно, особенно ночью. Поэтому он может выпустить торпеды почти в упор, особенно если возвращаться не надо... Да и на транспортах пушки есть, но это совсем уж на крайний случай. Окадзима кивнул, подумав, что две старые четырёхдюймовки не помогут даже в крайнем случае, но промолчал. В конце концов, в морских делах кохай действительно разбирался лучше. К счастью, все эти рассуждения отказались пустой тратой времени – русские то ли не заметили конвой, то ли проигнорировали, а все остальные были слишком далеко. Правда, уже на подходе к Гонконгу их нагнали два немецких рейдера и броненосец, вывезшие из Хайфона остатки Второго Токийского... – Уже и Хайфон эвакуируют, – сообщил сотё, построив отделение на палубе. – Пришёл приказ: если не удаётся отбросить врага, не держаться до последнего, а отходить и беречь войска для защиты метрополии. – Значит, с континента бежим?! – выкрикнул кто-то за спиной Окадзимы. – Кто это сказал?! – зарычал сотё. – Кто там посмел вякнуть про бегство?! Ну же, выходи, несчастный ублюдок! – Наверное, это была лиса, сотё-доно, – почтительно предположил Такэда. – Она сначала притворилась солдатом, чтобы заморочить нам головы, а теперь сделалась невидимой и сбежала. – Лиса, говоришь... – задумчиво протянул сотё. – А скажи мне, солдат, зачем бы она это сделала? – Кто же знает? – пожал плечами Такэда. – Лисы – они такие... Любят людям головы морочить... Сотё несколько секунд рассматривал Такэду, а затем хмыкнул: – Значит, это была лиса, – согласился он. – Бывает. Но чтобы больше никаких лис я здесь не видел! – Сотё-доно, разрешите обратиться? – спросил Окадзима. – Разрешаю. – Каковы наши дальнейшие приказы? – Пока никаких приказов, – ответил сотё. – Так что пару дней мы в Гонконге точно простоим. А что дальше... Ладно. Вольно! Спустившись на причал, Окадзима привычно огляделся, прикидывая укрытия и пути отхода. Вряд ли всё это понадобится, но уж лучше зря потратить время сейчас, чем потом метаться под огнём. В конце концов, в Ханое тоже никто не ждал русских... А они пришли и навалились с севера. И вот теперь ни Ханоя, ни Хайфона... Ну и пусть об этом голова болит у господ офицеров, а его дело маленькое – до казармы добраться, и ладно. Отмахнувшись от глобальных проблем, Окадзима вернулся к делам сиюминутным. Казармы находились на другом краю города, а на улицах царило смятение – успехи Антанты никого не оставляли равнодушным. Кто-то радовался и ждал скорого изгнания японцев, кто-то опасался за жизнь и имущество, кто-то взвешивал, с кем выгоднее сотрудничать... И всем было просто необходимо бегать туда-сюда по всему городу. Полку, конечно, дорогу уступали, но не слишком охотно, злобно зыркая вслед, а то и бормоча проклятия. И ведь вряд ли японское правление было хуже британского... Но японцев здесь видеть не хотели. Окадзиму, впрочем, это не волновало. Он и сам с величайшим удовольствием держался бы подальше от Гонконга, если бы у него был выбор... Уже у самых ворот казармы он усмехнулся, подумав, что было бы неплохо, если бы Гонконг взяли русские или китайцы – ведь тогда он не достанется англичанам... В казарме было откровенно скучно – как и всегда. Словно и не было войны, солдаты целый день занимались строевым упражнениями, стрельбами и всевозможной бессмысленной работой. Фронт после потери Индокитая замер, хотя это затишье никого не обманывало – надвигалась буря... Так прошла неделя, а вечером четверга полк в полном составе выстроился на плацу, и недовольный полковник Хироэ зачитал приказ. Полк должен был немедленно выдвинуться на фронт. И всё – никаких указаний, кроме места назначения, никаких объяснений подобной спешки. Ничего... – Шагом марш! Вещмешки за спину, винтовки на плечо – и вперёд. Снова через весь город – к вокзалу, снова теплушки – сорок человек, восемь лошадей, снова стук колёс... Давно привычный Окадзима тут же улёгся на нары и мгновенно заснул. И благополучно проспал всю дорогу – на сей раз обошлось без сюрпризов вроде артобстрела, взорванного пути или воздушного налёта. Поезд шёл всю ночь без остановок, и утром прибыл в Ганьчжоу, где полк должен был принять очередное пополнение и отправиться на фронт. Пополнение – четыре десятка парней и девчонок – Окадзиму откровенно нервировало. Нет, в Первом Токийском женщин набралось на целый взвод – но отдельный, полностью женский, а не сборная солянка... Вот только очень уж слаженной была эта «солянка», и слишком уж знакомыми были глаза новичков – тусклые, мёртвые... Точно такие же он каждый день видел в зеркале. Глаза людей, видевших слишком много. Пополнение оказалось остатками Сеульского полка – по сути дела, колонистское ополчение... Которое неделю удерживало Сеул, отбив три штурма. – Добро пожаловать из одного ада в другой, – хрипло произнёс Окадзима, глядя в глаза командиру пополнения. – Просто скажи своему командиру, что у него есть сорок смертников, – ответил молодой тюи. Окадзима молча поклонился и ушёл. Ополченцы ему не слишком нравились, но он их понимал – даже слишком хорошо... Они были похожи – по большому счёту, ему тоже некуда было возвращаться. Разница была только в одном: ему на это было наплевать. Только вперёд – всё равно больше некуда... В конце концов, война кончится не скоро, и совсем не обязательно, что нито хэй Окадзима Рокуро доживёт до конца войны. Доложив Хироэ о пополнении, Окадзима вернулся в казарму. До утра делать нечего – если, конечно, сотё ничего не придумает... А утром – на фронт, и хорошо, если хотя бы завтрак дадут. Хотя нет, до такого тайса не опустится никогда... – Как вам новички, сэмпай? – спросил Такэда, как только Окадзима вошёл в казарму. – Это сеульское ополчение. Всё, что осталось, я полагаю... И помоги тебе ками никогда не стать таким. Это смертники, кохай... – Смертники? – Они бросятся в самоубийственную атаку, наплевав на всё. Они будут игнорировать приказы и в попытке отомстить русским подставят под удар весь полк. Не знаю, что прикажет тайса, но я тебя прошу – следи за ними. И убей, если понадобится. – Да, сэмпай, – ответил Такэда. Завтрак солдаты всё-таки получили – всё тот же осточертевший сушёный рис. И снова вперёд – на фронт. Четырёхчасовой марш до линии окопов, а там... Одни Ками знают, что там. По последним донесениям – затишье, но за четыре часа измениться может всё – и не факт, что фронт сам до них не доберётся. Растянувшийся на добрую треть дзё полк маршировал по дороге. Никакого строя, никаких попыток печатать шаг – зато полностью развёрнутые дозоры, заглядывающие под каждый листик. Какой контраст с началом войны!.. В отличие от большинства солдат Окадзима любил пешие марши – за возможность не думать. Сосредоточиться на ложащейся под ноги дороге, считать шаги, движением плеч поправлять мешок, поудобнее подтягивать ремень винтовки... Даже петь – но не думать. Не вспоминать. Слишком многое он хотел бы раз и навсегда вычеркнуть из памяти, а лучше – из жизни. Последние пять лет целиком, если уж на то пошло... Пока он шагает, он может не думать. На фронте всё ещё продолжалось затишье. Редкие перестрелки, огонь снайперов, вылазки пластунов с одной стороны и шиноби с другой – и постоянное мучительное ожидание. В любой миг затишье могло обернуться битвой, воздух будет разочарован воем снарядов, в окопы хлынет волна газа... – Сэмпай, у меня тут сётю есть, – сообщил Такэда, пристроив винтовку на бруствере. – Будете? – Буду, – кивнул Окадзима, принял протянутую фляжку и сделал солидный глоток. – Неплохо. Где украл? – Зачем вы так, сэмпай? Мне его одна старая жрица налила... – возмутился Такэда, схватился за винтовку и выстрелил. – Есть один! – Уверен? – Окадзима взобрался на стрелковую ступень, поудобнее перехватил винтовку и прицелился. Кто-то высунулся над бруствером, но слишком быстро спрятался. Окадзима вздохнул, поправил прицел и принялся высматривать неосторожного солдата. Передышка продержалась три дня – а на четвёртый, ближе к полудню, началась артподготовка. Выругавшись, Окадзима передвинул сумку противогаза вперёд и метнулся в щель. Всё равно в ближайшие несколько часов больше ему ничего не сделать... Он ошибся – не прошло и получаса, как волна орущей и матерящейся русской пехоты хлынула в окопы. Артиллерия при этом почему-то продолжала огонь, и Окадзима не сразу понял, что снаряды рвутся за его спиной. Примкнуть штык. Вскинуть винтовку. Нажать на спуск. Рвануть затвор – гильза обжигает щёку – снова нажать на спуск... И всадить штык в живот спрыгнувшего в окоп русского. Снова выстрелить. Ударить штыком. Шаг назад. Выстрел. Удар. Удар. Выстрел. Нет времени перезаряжать – снова удар… Когда безумное мельтешение обрывков все же прекратилось, Окадзима осмотрелся по сторонам – и скривился. Они были на окраине какого-то городишки, названия которого он не помнил – и значить это могло только одно. – Нас поимели, – констатировал Окадзима, приложившись к фляжке со спиртным. – Ты цел, кохай? – Да, я цел, и да, нас поимели, – негромко ответил Такэда, осторожно гладя волосы пристроившей голову на его коленях девушки из ополчения. – А сотё убили… – Вот тебе и раз… – новость отказывалась укладываться в голове. Немолодой унтер был на редкость везуч. И до сих пор отделывался лишь царапинами, так что его смерть оказалась совершенно неожиданной. – Ему ж всегда везло! – Ну вот. А сегодня его везение кончилось, – вздохнул Такэда. – И про ополченцев вы были правы, семпай. Полегли почти все – только Сакура и осталась… – Мы здесь давно? – Только что остановились. Враг в трёх-четырёх дзё от нас, резерв их вроде бы остановил…. – Такэда пожал плечами. – Но я как-то не думаю, что это надолго. Нам сейчас приказали пять минут отдыхать и идти дальше. Обратно в Ганьчжоу. А что дальше будет – никто не сказал. Окадзима не ответил. Он завалился на спину, разглядывая затянутое тонкими облаками небо и всё отчетливее понимая, что ему абсолютно наплевать на будущее. Отступление, которое вот-вот превратится в бегство, метание с фронта на фронт, Япония… Всё это уже ничего не значит. Война проиграна, пусть даже командование никак этого не признает, а значит – ничто уже не имеет значения…