Феникс выбирает свободу

Я неслась по пустому темному холлу, ощущая, как бьется внутри меня сердце, которое сжалось от страха. Для меня самым большим разочарованием сейчас было бы опоздать на концерт. Опаздывать никак было нельзя, начать без меня тоже, потому что я ведущая роль в следующем выступлении. На каблуках было довольно тяжело, а в узкой, стягивающей живот юбке еще хуже. Мне уже отчетливо было слышно последние ноты скрипки, и оставалась пара шагов до гримерки, а через нее прямиком на сцену. Я даже не взглянула в зеркало, не поправила вьющиеся волосы, выбившиеся из прически. Я уже мысленно приготовилась к тому, как меня отчитают, когда завершится концерт, ведь я даже не пришла на репетицию! Но, слава богам, я успела вовремя! — А следующим выступает знаменитый оркестр от музыкальной студии «Friol'», встречайте аплодисментами! Я мельком встретилась взглядом с Джеримом, на секунду задержалась в его теплых глазах, которые последние три года вселяли в меня надежду. Он сидел прямо передо мной с виолончелью в руках, и он единственный, с кем я близко общалась в нашей группе. Я услышала тихое «ну наконец-то» от своего наставника, который взял в руки дирижерскую палочку и встал к нам спиной, чтобы его поприветствовали зрители. Я глубоко вздохнула и удобно села на стул, любовно проводя по крышке рояля. Затем я открыла его, и мои пальцы легли на белоснежные, словно никем никогда не тронутые клавиши. Аплодисменты закончились, и я снова услышала глухой стук своего сердца. Так до конца и не привыкла не волноваться перед публикой, сколько бы раз мне ни приходилось выходить на сцену. К этому нельзя привыкнуть. Это чувство тревоги, что я ошибусь, смешивается с приходящей эйфорией, что я снова на сцене, на которой живу последние три года. И каждый раз, когда я сажусь за фортепиано и дотрагиваюсь до клавиш, из-под тонких длинных пальцев начинают струиться ноты, образуя переливы любимой музыки. И когда играешь на сцене, перед зрителями, она становится еще волшебнее, еще ощутимее, потому что каждый раз все мы стараемся выложиться на все сто, и даже с лишним, процентов, чтобы донести смысл этих нот. В репетиции таких чувств нет, все по-другому, монотонное отрабатывание навыков, но здесь я всегда стараюсь музыкой написать портрет. У нее тоже есть свои кисти, которыми она пишет картины в голове каждого, кто слушает ее. Только если ты смотришь на картину художника, ты видишь именно то, что он написал, видишь линии, краски, фигуры. А слушая мелодию, каждый человек представляет себе индивидуальный образ. Тем музыка и прекрасна. Но вот я доиграла последние ноты, и чарующие переливы закончились, отпуская из своего плена слишком расчувствовавшихся зрителей. Я снова услышала, как зал оглушило немыслимое количество аплодисментов. Мой учитель делал ставку, и он не прогадал. Сегодня мы участвовали в большом конкурсе, и это была хорошая заявка на победу. Кажется, ноты выбранной нами композиции достигли души многих слушателей. И, если бы мы победили, мы могли бы подняться на новый уровень. Об этом концерте снимут фильм, богатый инвестор вложит деньги в тех, кто победит, и в Сеуле зажгутся новые звезды, дающие концерты и зарабатывающие деньги. Нам это так необходимо. Я не гонюсь за славой, но мне порядком надоело прожигать свои дни в неизвестности. Люди искусства — они такие: каждый новый день не дает тебе уверенности, что завтра тебе будет над чем работать, чем питаться и где спать. Пока я имею съемную квартиру, вкусную еду и собственную комнату в здании музыкальной студии, но никогда не знаешь, когда зрителю наскучит твоё искусство. И, конечно же, мне бы хотелось зарабатывать больше, иметь уверенность хотя бы в завтрашнем дне, знать, что я все еще являюсь частью «Friol'». Когда-то мой наставник уже распускал всю группу, когда их больше не звали на концерты, им не давали возможности себя проявить сильные конкуренты, и создавать музыку или хотя бы играть уже созданную, было не на что и не на чем. Конец две тысячи четырнадцатого года, теплая, слякотная зима, и мне не с кем встречать Рождество, не считая Джерима. Чем старше становишься, тем меньше у тебя друзей, а может быть, это я закрылась ото всех. Я даже не притронулась к присланному матерью билету в Финикс, потому что там сейчас тепло, слишком тепло для нормальной зимы, которую я ждала. К тому же мать совсем не понимает, что у меня нет возможности в первую очередь вырваться к ним: весь мой январь занят подготовкой к большому концерту по случаю зимних праздников. Да и с братом встречаться хочется не особо: уверена, он питает ко мне такие же «теплые» чувства. Я скользнула вслед за Джеримом в гримерку, глянула наконец в зеркало и поняла, как нелепо выглядела с растрепанными вьющимися волосами, что лезли в глаза. Друг подхватил меня за локоть и оттянул к углу у лестницы, потому что я мешала другим выступающим проходить на сцену, и несильно прижал меня к чуть шершавой стене. — Почему тебя не было на репетиции? — Я задержалась с Бэкхеном. — Этот парень… — процедил мой друг, взъерошивая свои цвета темного шоколада волосы. — Твои свиданки с ним до добра не доведут. — Я не встречаюсь с ним! — прошипела я, больно прикусив себе язык на последнем слоге, замечая, что по инерции перешла на пусанский диалект, и уже шепотом поправилась. — Я не встречаюсь, я просто общаюсь с ним. — Он слетевший с катушек псих. Он мне не нравится. — Джерим, давай я сама буду решать, с кем мне водить знакомства, а с кем нет? — его чересчур большая опека надо мной иногда чуть ли не доводила меня до ручки. Мне не нравилось, когда меня пытались контролировать. — Тебя всегда тянет на ненормальных. — Себя ты тоже включаешь в этот список? Он усмехнулся, словно дикий кот, растянул до ушей улыбку тонких, раскрасневшихся губ и кивнул. — Не исключено. Пойдем в зал. Если мы выиграли в сегодняшней номинации, нас позовут. Хочу взглянуть, что приготовили другие. Под другими он подразумевал команду Рикки, которая была всегда нашим главным соперником, в нем состояла моя бывшая подруга Ли Минсу, игравшая на скрипке. Джерим считал довольно веселым соревнования с ними, и я бы тоже находила в этом что-то веселое, если бы победы хотя бы чередовались. Но они выигрывали вот уже пять раз подряд за этот год во всех конкурсах, в которых заявлялись на победу и мы, и это страшно раздражало меня. Сегодня я была решительно настроена на победу.

***

Это была словно другая жизнь. Две разные, совершенно никак не пересекающиеся жизни Пак Чанеля: жизнь дома, в родном Сеуле, с отцом, матерью и сестрой и жизнь скитальца по разным странам. Он никогда не представлял себе, кем будет, кем хочет стать, поэтому путешествуя, он искал свое. Он надеялся, что откроется второе дыхание, он поймет, чего он хочет. Но все, чем он занимался — это шабаши и бегство от своих работодателей. Он никогда не вел спокойную, правильную жизнь и вообще не понимал, зачем в мире эти нормы, эти рамки. А еще ему казалось, будто он так себя и не нашел. Хотя в голове стоял четкий, непоколебимый образ. Он возвращался домой, он не был там пять лет. Анна считала, что счастье — в семье и своем местечке, уютном и родном. А еще, что родственники и друзья наверняка соскучились, но Чанель так мало заботился об этом, что забыл, когда в последний раз им звонил. Сестра пишет постоянно, смс-ками общается с ним, но Чанель никогда не отвечал ей, когда же он, наконец, приедет. Чанель и не знал. Не то чтобы ему совсем надоело колесить по миру, хотя да, надоело. Он устал и признавал, что соскучился по маминой стряпне, по вечным жужжаниям сестры о чем угодно. Он не представлял себе, как его встретят, что изменилось дома. Может быть, Юра уже замуж вышла, а отец раз пять сменил свою работу? Он ничего не знал. Но чувствовал, что скучал и что дома его ждали, что пора вернуться. — Ты уже в Сеуле? — Буквально сто метров от дома. — Хорошо. От Анны привет. — Анне тоже. Чанель отчего-то улыбнулся, в сердце потеплело. Мимо него все неслись люди, и тусклое, холодное солнце почти село. Чанель застегнул серую курточку и вновь завел мотор своего древнего Harley Davidson и заметил знакомую фигуру впереди. Черноволосый парень со своеобразной внешностью, с челкой на глазах, остановился на своем Suzuki Boulevard перед светофором, и Чанель поспешил его догнать. Этот черно-синий поддержанный и поцарапанный сзади мотоцикл и темно-синюю кожаную со всевозможными карманами курточку Чанель узнал бы где угодно. — Ким Чондэ! Кореец повернулся на голос и раскрыл пошире глаза, поморгал, все еще не веря, кто перед ним, и заглушил мотор, вставая с авто. — Черт тебя дери, Чанель! Пак взялся за живот от физиономии своего старого друга и громко пробасил: — Меня почти пять лет не было, а ты и не подумал хотя бы постирать свою курточку! Все так же в ней, смотри! С нее даже песок сыпется! Чондэ махнул рукой и заключил Пака в объятия, тихо бормоча что-то наподобие: «А ты все так же отпускаешь нелепые шуточки». Они стояли посередине перехода, опираясь на свои видавшие виды байки, и загораживали проход по зебре возмущавшимся прохожим, но им не было никакого дела до этого. Чанель вдруг ощутил себя абсолютно счастливым, постепенно окунаясь в свою старую, привычную жизнь, по которой сильно скучал, просто глушил все эти чувства в себе. И эти знакомые улицы, и магазины, и лица привычные, азиатские, и старый друг, не меняющийся с годами, разве что волосы отросли. И даже запах свой, родной! Как по этому можно было не скучать? Чондэ разжал руки и выпустил смятого Чанеля. Младший все еще не мог сдержать улыбки и разглядывал напротив стоящего парня с любопытством. Он его очень долго не видел. Чондэ дернулся и снова оседлал свой мотоцикл. — Куда-то торопишься? — Когда ты приехал? — Сегодня. Только что. Я еще и домой не заглядывал. Они даже не в курсе. — О, так я ехал к Дани на концерт, но уже все равно опоздал. — Концерт Дани? Которая Чхве Дани? — О-о-о, брат, тебя так давно не было! — Чондэ похлопал по рулю. — Наша малышка уже почти звезда! Хочешь взглянуть? — Поехать к Дани? Не думаю, что она хочет меня видеть, — усмехнулся Чанель. — Я уехал, ничего не объясняя, так что… — Поехали. Уверен, она по тебе тоже скучала и захочет с тобой встретиться. — Бред, — Чанель завел мотор. Ему было страшно вот так вот просто заявиться домой. Вдруг стало страшно. Отец в своей манере промолчит, а мать будет ругаться. По маленькой Чхве Дани он немного скучал, пусть и не вспоминал особо, хотя когда-то поставил жирную точку в их не очень-то хорошо развивающихся отношениях. Это действительно было давно, словно в прошлой жизни, и он помнит Дани школьницей, сестрой его друга, бегающей за ним на переменах. Она была младше него на два года, знала и дружила со всеми его друзьями, приходила в гости к Чондэ, когда Чанель оставался ночевать у друга. Она готовила ему печенье и пироги и незаметно взрослела, Чанель этого не замечал. Она была как дополнение в его жизни, как само собой разумеющееся, одна из сотни поклонниц, хотя друзья окрестили ее его «маленькой занозой». На самом деле Дани была не занозой, а маленькой слабостью Чанеля, и он был старше, он никогда не собирался брать за нее и ее любовь к нему ответственность. Дани умела его воодушевить, успокоить, никогда не торопила его и ничего не требовала: она правда тогда была совсем юной. Он даже думать о школьнице в каком-то другом ключе не мог. А сейчас ей исполнялось двадцать, она не могла не измениться. А Чанель не мог понять, чувствует ли он еще что-нибудь, кроме того, что скучал. Чондэ уговорил его пойти с ним, они даже доехали до концертного зала за двадцать минут, и Чанель вспомнил, куда ходила Дани после занятий в музыкальной академии. Он пошел за другом, ожидая увидеть все ту же школьницу, что и четыре с лишним года назад, но увидел совсем другую девушку. В зале было полутемно, звучали аплодисменты, и на сцене стояла какая-то группа людей. Хорошо присмотревшись, Чанель понял, что в самом центре девушка в белой блузке и черной юбке и есть та самая Дани. Когда-то короткие черные волосы сейчас ниспадали крупными волнами по узким плечам, а глаза были аккуратно подведены черным карандашом, выделяя красоту миндалевидных, больших глаз. На высоких каблуках она всё равно казалась невысокой. Чанель растянул губы в восхищенной улыбке и продолжил спускаться следом за Чондэ по инерции. Через несколько секунд он уже стоял в первом ряду. — Поздравляем коллектив «Friol'» с победой и желаем им дальнейших успехов в творчестве! Дани любила музыку, играла на фортепиано, Чанель еще помнил, как засыпал под ее репетиции. Он заметил яркую улыбку на знакомых губах, нисколько не сомневаясь, что это та самая Дани перед ним, а затем спустился глазами вниз и заметил, как девушка сплела пальцы с рядом стоящим парнем и улыбнулась ему. Их снимали на камеру, и Дани радовалась. А Чанель неожиданно понял, что нет, это не та Дани, которую он знал, она его, может, и не вспомнит, и если сейчас заметит, то и не посмотрит больше, потому что Чанель сам поставил эту точку. И так неважно, что эта нелепая, ненужная, совсем не к месту ревность сейчас больно ударила молоточком по вискам, ослепляя на секунду. В этот момент Дани разглядывала зрителей в зале, и ее взгляд упал на Чанеля, прожигающего в ней дыру. И она подумала, будто ей это привиделось, и несколько раз поморгала, даже незаметно ущипнув себя, но ей не привиделось. Пак Чанель действительно стоял в зале. Он вернулся.