Феникс выбирает свободу

Было так шумно, что я боялась оглохнуть, хотя это мне, конечно, никак не грозило. Я смотрела куда-то сквозь стоящих внизу зрителей, которые поднялись со своих мест, чтобы попрощаться с сегодняшними артистами и еще раз громко поддержать их аплодисментами. Мне казалось, что я утопаю в них, как в море, вся и без остатка. Чтобы не потеряться среди участников сегодняшнего концерта, я сплела пальцы с Джеримом, стоящим совсем близко. Он не ожидал такой моей реакции, но я будто пребывала в прострации, и этот шум невероятно бил по перепонкам привыкших к тишине ушей. Я жила на окраине Сеула, в одной из многоэтажек, рядом с которой простирался темный, беспросветный и очень тихий лес. Мне не на что было жаловаться, ведь из соседей у меня были в основном старики, как ни странно. В однокомнатную квартиру, дверь которой была железной, плотной, никогда не проскальзывали лишние звуки, так что спала я всегда спокойно. Я не ходила в ночные клубы, не слушала музыку в огромных колонках на всю квартиру, не любила громко говорить и уж тем более кричать. Я действительно не любила шум, предпочитая закрываться от суеты города музыкой в наушниках. — Все нормально? — шепнул мне Джерим, когда я растерянно ему улыбнулась. Пришлось быть несколько убедительней: Джерим был наблюдательным и слишком сильно меня опекал. Когда ты живешь одна с шестнадцати лет, то привыкаешь, что никто за тебя дома не уберет, в магазин не сходит, работу не сделает и от хулиганов поздно вечером не защитит. Тебе все приходится делать самой. Да, порой и учиться делать что-то впервые. Я взяла себя в руки и уверенно шагнула с ним вперед, чтобы оператор, снимавший всех на камеру, запечатлел и нас тоже. Сегодняшний день стал ценным опытом, ведь мы победили в одной из номинаций, а значит, нас покажут по телевизору. Если бы только не возможность немного засветиться для того, чтобы получить еще какие-то предложения на выступления, я бы, как последняя трусиха, позорно спряталась от всей этой суеты в гримерке. Когда я играла на фортепиано, я не обращала внимания на зрителей: иной раз признавала, что их затаенное дыхание и внимательные взгляды были даже приятны, ведь это означало, что им понравилась наша музыка. Но мне было сложно стоять просто так на сцене, пока все остальные без стеснения разглядывают нас. Как-то давно мой первый учитель по вокалу, когда мне только-только исполнилось шестнадцать, сказал мне: «Мы словно товар на рынке. Лавочек с одинаковыми вещами там много, и продавцу только остается надеяться, что именно его лавочку заметят. И, если он не будет завлекать сам, никто может его и не заметить.» Это надолго засело в моей памяти. Тогда это сравнение показалось мне крайне извращенным, но теперь я прекрасно понимала, что он имел в виду. Нам нужно было выделяться, быть особенными среди таких же артистов, как мы. Бороться за каждое предложение где-то выступить, потому что мы только начинали, нас не знали, и нужно было прорываться вперед. — Я в порядке. Хочу поскорее уйти отсюда. — Нас ждет вкусный ужин, — снова шепнул мне друг, и я расплылась в улыбке, предвкушая хороший вечер. Хотелось расслабиться после тяжелого дня, тем более что я не спала всю ночь. Я уже собралась покинуть зал, увлекая за собой Джерима, когда вдруг окинула зал взглядом. Мне показалось, что я встретилась со знакомыми глазами, и снова вгляделась. У сцены, на первой ступеньке рядом с мужчиной, что снимал всех на камеру, и моим давним знакомым стоял тот, кто исчез из Сеула пять лет назад. Тот, кого я запомнила с рыжими кудряшками и вечной улыбкой на чуть пухлых губах. — Пак Чанель… За столько времени, что он отсутствовал, я напридумывала себе всякого: он мог попасть в аварию и не вернуться, напороться не на тех людей, завести семью где-нибудь с европейской девушкой. Мог по-прежнему колесить по миру или остаться в какой-нибудь понравившейся стране и работать там. Мог обеднеть или словить удачу за хвост; я всегда склонялась ко второму варианту, ведь Пак Чанель — это вам не просто непробиваемый кореец. Это вольная птица, которая не захотела жить по правилам. Вернее будет даже сказать, что он никогда по ним и не жил: он устанавливал их сам. Я поняла, что хлопки стихают, камера уже выключена, и люди начали расходиться, а Джэрим дважды меня позвал переодеваться, но я цепко держалась взглядом за клетчатую рубашку под кожанкой и пепельно-красные волосы. Он тоже не сводил с меня глаз, выжидая, пока проход к сцене будет свободным. Затем он спустился с последнего ряда и направился по лесенкам к сцене, где стояла я. — Дани, ты знаешь его? — спросил меня виолончелист, но рта я раскрыть не могла. Я просто не верила, что этот парень, этот негодяй вернулся спустя несколько лет, а я ни слухом, ни духом о нем не знала. Впрочем, никто не знал, даже его лучшие, а может быть, и не очень, друзья, так что винить, кроме него самого, мне было некого. И я собиралась отомстить ему за это прямо здесь и прямо сейчас. — Привет, Дани. Громкий, очень звонкий шлепок был слышен по всему залу, некоторые даже повернулись на звук. Я, не жалея сил, практически врезала ему, отчего он отшатнулся, но удержал равновесие и снова выпрямился, хватаясь за щеку. Он не закричал, что я больная и что это было чертовски больно, просто уставился на меня, никак такого не ожидая. — Убирайся. По его лицу можно было прочесть целую статью в духе «Что это сейчас было?». Я поджала губы, ощущая на себе взгляд нескольких человек, не включая Чанеля и Джерима, стоящего позади меня, и мне стало немного стыдно. Не хотелось, чтобы кто-то заметил меня, дающую грубую затрещину своему бывшему другу. Чанель оторвал руку от лица и смерил меня, а затем Джерима своим полным недоумения взглядом. — Что? — У тебя плохо со слухом? — То есть ты не рада меня видеть? Я усмехнулась, еле сдерживая в себе истерический хохот. Что, Пак Чанель, ты думал, что как только я увижу тебя, тут же кинусь в объятия, забывая все на свете, включая пять лет отсутствия? Черта с два! После тщетных поисков и миллиона истраченных нервных клеток на того, кто этого совсем не заслуживал, я, наконец, научилась ценить такие вещи, как время, внимание и привязанность. Что кому попало свои чувства отдавать нельзя! Что нельзя привязываться к людям, любой может уйти, а ты лишь потеряешь драгоценное время, которое мог посвятить чему-то более полезному, чем эта вечная беготня за тем, для кого ты всего лишь сестра друга. — Джерим, спускайся в гримерку, я сейчас приду, — повернулась я к другу. Он посмотрел на меня, а затем на Чанеля с явным недоверием. — Все нормально? — Конечно. Иди давай, а то сонбэ закроет кабинет, а там мои вещи. — Но ты… — Все нормально! Иди! — прикрикнула я, чувствуя себя еще более неловко оттого, что сорвалась. Чанель присвистнул и несколько раз хрюкнул при смехе, и я снова повернулась к нему. Он явно добивался того, чтобы я или кинулась ему на шею или вышла из себя. Чертов Пак Чанель знал меня наизусть! Но это было пять лет назад, я изменилась, пусть старые привычки и некоторые черты характера деть было некуда. Я собралась уйти вслед за другом, но Чанель остановил меня, хватая за руку. Его большая ладонь обхватила мою кисть, даже пальцы сомкнулись на тонкой руке. Я попыталась вырвать ее, но ничего не вышло: Пак намертво пригвоздил меня своим взглядом, а я даже не пыталась ответить тем же. — Значит, совсем не скучала по мне? — Отпусти, мне больно, — тихо, не раздувая скандала перед работниками заведения, попросила я. Его шоколадные глаза, словно расплавленная сладость, в упор смотрели на меня, сканируя и проходя сквозь. Он выглядел устрашающим вблизи и без тени улыбки. Только сейчас, попытавшись отвести взгляд, я заметила на первом ряду разволновавшегося Чондэ. Он головой отвечал за меня перед матерью, которая попросила заботиться обо мне, улетая в Финикс. — Мне тоже больно, — шепнул он, и я удивленно взметнула ресницами, ощущая его дыхание на моей щеке. — Неужели совсем не скучала? — Нет, — как можно тверже ответила я, но, господи, разве можно было противостоять этому дьяволу? Он всего лишь держал меня за руку, находился в десяти сантиметрах, но ничего не делал, а я уже ощущала, как мурашки покрывают все тело. — Ты лжешь. У тебя голос дрожит, — довольно заметил он, отступая на шаг назад. — А я, как идиот, решил тебя первой навестить, думал, моя малышка ждет и верит, когда я вернусь. А ты шашни с музыкантом крутишь и вовсе позабыла о лучшем друге брата! — Конечно, — процедила я. — Во-первых, прошло пять лет, лучшее, что тебя ждало — это теплый прием истосковавшихся родителей. Вот и поезжай к ним скорее. Во-вторых, ты вырос, я выросла. Это «моя малышка» забудь. Я не твоя, — отчеканила я последние слова, смело глядя ему в глаза. — Ну и, в-третьих, с кем я встречаюсь, с кем нет… Моя личная жизнь тебя волновать не должна. За своей уследи. Небось вернулся, потому что денег, заработанных по пути, не осталось. Надо же быть таким непредусмотрительным! — Ты надо мной смеешься? — А ты мог надо мной смеяться? — презрительно фыркнула я и, воспользовавшись его замешательством, вырвала руку. — Я всего лишь возвращаю тебе должок. — Вау, Чхве Дани! — выдохнул Чанель, снова принимая взгляд а-ля «шут» и взъерошивая свои волосы, отступая назад. — А ты и вправду повзрослела. Посмелела, я бы сказал. Но знаешь что? Не думал я, что ты из кумиров во враги меня запишешь. Пожалеешь ведь. — Да пошел ты, — выплюнула я. — Смотри, как бы ты не пожалел о том, что однажды бросил все ради ничего. И, отвесив поклон Чондэ, с изумлением наблюдавшим за нашим разговором, я поспешила за кулисы.

***

Сердце готово было выпрыгнуть из груди, и я мечтала сейчас оказаться дома вместо обещанного Джериму ужина. Джерим смотрел на меня с подозрением, когда я вбежала в кабинет, начиная быстро переодеваться, сбрасывая концертную одежду в кучу и совершенно не стесняясь его присутствия. Но, вопреки моим предположениям, он меня ни о чем не спрашивал, кроме имени Чанеля. Я была благодарна ему за понимание. Хотя мне было стыдно, что на его предложение отметить успех концерта в кафе я ответила отказом, сейчас я категорически не могла развлекаться. Мой телефон разрывался от звонков матери, требующей хлеба и зрелищ, то есть видео с концерта, а так же от Ханы, подруги и по совместительству соседки, которая не смогла прийти на концерт, но жаждала подробностей. Последняя уже купила тортик с шоколадом и вишней, как я любила, и ждала меня, но даже с ней не очень-то хотелось проводить свой вечер. Идеально было бы забиться в угол своей кровати и беспрестанно до утра рыдать в подушку. Я всегда была слишком сентиментальной, и эта была одна из тех черт характера, от которых невозможно было избавиться, но я очень хотела. Пообещав Джериму встретиться с ним завтра — в наш законный выходной, я схватила сумку, застегнула черное пальто и выскользнула на улицу. Было мерзко от сырого снега и дорог, покрытых тающим льдом. Это была корейская зима — люди падали чаще, чем дышали. На ватных ногах, в кожаных сапогах на платформе (додумалась же, идиотка), я с трудом дошла до остановки автобуса, где смогла скрыться под прозрачную крышу в ожидании транспорта. Чанель уехал раньше, чем я вышла на улицу, но меня это даже радовало. После такого разговора ни я, ни он не захотели бы снова устроить перепалку. А я, уставшая и голодная, была бы просто не в состоянии так же смело снова отвечать. Мне нужны были силы. Мне нужна была эмоциональная перезагрузка. Чанель вернулся, но вопреки всем ожиданиям, я не была рада. Я была в ужасе. До дома я добралась без падений, что не могло не радовать. Я бесшумно скользнула к своей двери, не оповещая подругу о том, что вернулась. Мне нужно было хотя бы умыться для начала, привести себя в нормальный вид, ведь я уже чувствовала, что вот-вот заплачу. Не хотелось никому жаловаться, да и на что жаловаться? Парень, по которому я сохла, вернулся спустя пять лет? Идиотизм в чистом виде. — Да-ни, — я вздрогнула, когда повернула ключ в замке. На площадке появилась Хана — стройная рыжеволосая девушка в фартучке и розовом домашнем платье, с тапочками-котятами. Она была одна из тех, кого я называла Лолитой, милой девчонкой, смахивающей на нарисованную. Хотя она была старше меня и училась на втором курсе технологического университета, внешне она выглядела младше. Через пару месяцев мне исполнялось двадцать, и я выглядела на свой возраст, а ей люди давали максимум семнадцать лет — ее чересчур сладкий, милый стиль в одежде, да и в поведении тоже помогал ей выглядеть младше. — Привет, Хана. — Сбегаешь от меня? Как же тортик, чай? — Я… я… я сейчас переоденусь и зайду, хорошо? — Пятнадцать минут! Я поставила на загрузку дорамку! — Какую? — «Любовь после свадьбы». — Шикарно, — соврала я, но не хотела обижать подругу. — Дай мне десять минут. — Я тебя жду! Я мило улыбнулась и скрылась за своей дверью. Поглубже вдохнув, я дала себе установку не плакать до конца вечера и кинулась переодеваться.