По(д)нять

− Пожалуйста, Хаус, просто оставь меня в покое. Выйди из моего кабинета и закрой за собой дверь. − Могу даже подпереть её чем-нибудь тяжёлым с противоположной стороны, − услужливо подсказал тот, не выказывая, впрочем, никакого желания исполнить просьбу. − Не утруждайся так сильно. Уилсон снова уставился остекленевшим взглядом в экран компьютера, всем своим видом заявляя, что не намерен продолжать беседу. Давя в себе язвительный смешок, Хаус решил, что ещё как продолжит. − Знаешь, я вдруг осознал, что не могу уйти просто так, − онколог поднял было голову с подозрительной надеждой, которая быстро угасла. — Кажется, нам нужно обсудить взаимные претензии, и чем быстрее это произойдёт, тем лучше, − с наслаждением добавил Грег, разваливаясь на кресле для посетителей и задирая ноги на стол, откуда Уилсон их немедленно скинул. – Вот, кажется, первая из них. − Что именно ты желаешь обсудить? — не выдержал Джеймс. — Свою абсолютную нетерпимость ко всему, начиная от бытовых мелочей и заканчивая чьим угодно мнением, отличным от твоего? Свой эгоизм, возведённый в ранг культа, или удивительную при твоём музыкальном слухе глухоту к чужим просьбам? — довольное лицо собеседника ясно дало понять, что глава диагностического отделения добился своей цели. С огромным трудом вернув себе мнимое хладнокровние, Уилсон резко закончил излияние: − Продолжим, когда ты по-настоящему захочешь поговорить и выберешь для этого более подходящее время. − Как ты вчера? Приставал ко мне со своими претензиями, пока я пытался уснуть после тяжёлого трудового дня! Уилсон моргнул. − Было восемь часов вечера. − Вот видишь! Не я один не считаюсь с чужими потребностями. − Пошёл вон. Грегори демонстративно откланялся. На повестке дня у него значился ещё один визит. − Хаус, я не собираюсь прекращать ремонт лифтов прямо сейчас по твоей первой просьбе. Он продлится ещё три дня по безотлагательным техническим причинам, и работать будут только два центральных лифта, в которых временно разрешено находиться только сотрудникам, сопровождающим пациентов на операции и процедуры. И ты, − Лиза ткнула пальцем, игнорируя гримасу своего подчинённого, − не посмеешь выдёргивать больных без нужды только ради того, чтобы прокатиться. Если ты вытворишь нечто подобное, я добавлю столько часов клиники, что придётся назначить нового главу отделения, потому что ты не успеешь руководить им. − Но я калека, − Хаус привычным движением помахал тростью у неё перед глазами. — Я не могу подниматься по ступенькам. Как насчёт исключения для меня? Взгляд Кадди смягчился, но только на секунду. − Во-первых, ещё как можешь, − отрезала она. — Чтобы избежать своих обязанностей, ты готов даже на крышу залезть. А во-вторых, ты используешь лифт по тридцать раз на дню только ради того, чтобы запутать тех, кто тебя срочно ищет, или чтобы эффектно уйти откуда-нибудь, или просто потому, что в лифте лучше думается. А именно в это время кого-то нужно будет срочно отвезти на переливание крови. Если очень нужно, пользуйся служебным лифтом. − Ты заставляешь меня делать огромный крюк? − Он на десять метров дальше туалета, − тон Лизы чем-то очень напоминал недавний тон Уилсона и отчётливо сигнализировал о необходимости прекратить спор. Они оба сговорились, что ли? Это было, в конце концов, обидно. − А если служебный лифт тоже вдруг выйдет из строя, ты избавишь меня от этого унижения и разрешишь пользоваться обычным? — невинно осведомился Хаус. − Он не выйдет из строя. Разговор явно был окончен. Рассевшись на диване в фойе и всем своим видом намекая, что он никуда не пойдёт, пока не получит свободный доступ к облегчающему жизнь достижению прогресса, Хаус закинул в рот очередную таблетку и опустил подбородок на скрещённые руки. Настроение было откровенно паршивым — в смысле, ещё более паршивым, чем обычно; настолько, что даже к постановке нового диагноза возвращаться не хотелось, что случалось… почти никогда. А виноват в этом был… нет, не лифт. В том, что Хаус вёл себя как задница, он и сам отдавал себе отчёт. Но Уилсон так долго понимал и принимал его, что как будто разрешал ему этим самым быть таким. Ведь не случайно же Грегу казалось, что Джеймс видит его истинные намерения, засчитывает каждую попытку стать лучше, даже самую провальную, а такими были, признаться, подавляющее большинство. И, как назло, он сорвался именно в тот день, когда Хаус собирался наступить на горло собственным предпочтениям и подарить ему билет на какую-то идиотскую выставку из тех, где бездарность смешивается с идиотизмом. Такая жертва, а всё потому, что Уилсону, по его словам, надоели великолепные и зрелищные бои грузовиков. Хаус повертел в руках телефон, который уже вовсю разрывался от звонков всех членов команды по очереди. Запирая кабинет после рабочего дня, Уилсон обнаружил непрочитанное сообщение. Фамилия отправителя прямо-таки настаивала на том, что читать его не стоило, более того — стоило удалить немедленно, чтобы не поддаться искушению. Впрочем, Хаус не зря всегда упрекал его в слабохарактерности. От сообщения так и веяло уловкой, очередным несвоевременным розыгрышем. Чтобы Хаус по собственной воле приготовил ему сюрприз? Сюрприз в традиционном смысле слова – то, что понравится ему, Уилсону, а не заставит приобрести ещё пару седых волосков? В подобное верилось слабо — и всё же, кто как не Джеймс знал, что Хаус способен на нечто подобное, пусть изредка, но способен, от всей души. Но всё же так редко, что каждый раз первыми приходили в голову подозрения, а не благодарность. Тяжело вздохнув, Уилсон поплёлся к служебному лифту: начинала болеть голова. Не стоило, пожалуй, задерживаться здесь на лишних пару часов только для того, чтобы избежать поездки домой бок о бок с Хаусом. Странно, впрочем, что тот больше не вламывался к нему в кабинет. Не исключено, что он сейчас поджидал его внизу. Джеймс не был уверен, хотел ли встречи именно сейчас, даже после обещания о сюрпризе. Перечитывая сообщение в десятый раз, ища в нём намёки на искренность или подвох, он услышал шум распахивавшихся дверей и шагнул вперёд. Руки взметнулись вверх слишком поздно, чтобы успеть ухватиться за край, на котором он только что спокойно стоял; и несмотря на то, что всё произошло чудовищно быстро, Уилсон успел испугаться, безумно испугаться прежде, чем удариться о дно шахты.