Осенние забавы в Лориэне

Расставив ноги пошире и прикрываясь корзинкой, Леголас медленно ковылял к своему мэллорну. Путь, который прежде он преодолел бы в несколько шагов, теперь давался ему нелегко, и Леголас молил валар, чтобы никто не встретился ему по дороге: вид у зеленолесского принца, надо признать, был весьма потрепанный. День стоял пасмурный, но теплый — один из тех ласковых дней середины осени, когда неяркое солнце, выглядывая из-за облаков, льет на землю мягкое тепло, а ветер еще не треплет кроны деревьев, и они золотятся и пылают, изредка роняя листья в зеленую траву. Однако голый Леголас порядком продрог и, приближаясь к мэллорну, думал только о том, как нырнет в теплую постель, позабыв на время о своей мести злодеям-близнецам. Но не успел он поставить ногу на первую ступеньку, как заслышал звонкие голоса своих обидчиков: Элладан и Элрохир, невидимые за густыми ветвями мэллорна, распевали веселую песенку. Песню эту, конечно же, сложил Линдир. Побывав однажды в Лориэне и испытав небывалое вдохновение после уединенной беседы с Келеборном, менестрель был настолько восхищен «величием и благородством» владыки золотого леса, что сразу же сочинил восторженную оду. Начиналась она так: Счастливы те, кто изведал владык благосклонность; Тот же, кого Келеборн дарит вниманьем, счастлив вдвойне… А заканчивалась вот так: …но я изведал блаженства пьянящего пламень, И возглашаю: воистину крепкому древу подобен Лорд Келеборн! А середина пестрила поэтичнейшими и изысканнейшими метафорами вроде «драгоценного жезла», по силе своей и твердости сравнимого лишь со стволом мэллорна, и «пряного древесного сока», источаемого этим самым «стволом». Оду эту Линдир пел каждому желающему (впрочем, и нежелающим тоже доставалось) всё время своего пребывания в Лориэне, но вскоре после возвращения встретил Леголаса и, сложив новую песню, благополучно забыл о старой. Вот почему Элладан и Элрохир, позабыв бо̀льшую часть слов, сочиняли на ходу свои собственные, и возвышенная ода Линдира в их исполнении превратилась в задорную скабрезную песенку. «Многие эльфы почли бы за счастье дать Келеборну, — пели они, — но Леголас благонравный не был к такому готов: горько стенает юноша бедный, судьбу проклиная, но Келеборн лишь быстрее вгоняет ствол ему в зад!» Не оценив поэтического таланта близнецов, Леголас, возмущенный до глубины души, порылся в корзинке, выбрал пару самых толстых колбас и уже собрался было подняться на мэллорн, когда невдалеке послышались оживленные голоса. Бросив колбасы обратно в корзинку, Леголас юркнул за дерево, надеясь, что его не увидят. Но Халдир, Орофин и Румил — а это были именно они — недаром вот уже много лет зорко высматривали вражеских лазутчиков: приблизившись к мэллорну, они вмиг приметили Леголаса и с любопытством воззрились на него. — А зачем корзинка? — не выдержал, наконец, младший из братьев. — Ну-ка, что там у тебя? — подхватил средний; в два шага оказавшись рядом с Леголасом, он стал с интересом перебирать содержимое корзинки, не обращая никакого внимания на наготу принца. — Послушай, Трандуилион, у тебя здесь так много всего, — начал старший, указав куда-то в сторону Леголасова паха. От стыда Леголасу хотелось провалиться сквозь землю, но Халдир, оказывается, имел в виду корзинку: — Не поделишься? Сутки в дозоре стояли, голодные, как тысяча гоблинов. Леголас, красный, как маков цвет, таращился на лориэнских стражей и не отвечал, поэтому Орофин, оставив в покое корзинку, перевел взгляд на обнаженное тело принца, мгновенно оценил его и присвистнул. — Ты только что от лорда! — воскликнул он и оглянулся на братьев. — Ничего себе! Нет, вы это видели? — А ты силен, Трандуилион, — протянул Халдир; в его голосе прозвучало одобрение и даже — уважение. — Никогда бы не подумал, что ты способен на такое. Казалось бы, хрупкий юноша, а вот надо же — отважился лечь в постель к лорду Келеборну! Что и говорить, истинный сын Трандуила. Пусть лорд и нечасто жалует нас своим вниманием, — объяснил Халдир, — но, признаюсь, как-то раз и мы с братьями на собственной шкуре испытали его мощь… Еле уползли потом. Орофин кивнул на младшего брата. — Вон Румила так вообще уносить пришлось, ноги его уже не держали, — сказал он со смехом. — Неправда, — быстро отозвался Румил. — Я к чему веду, — продолжал Халдир, — что мы, втроем, и то едва смогли вынести благосклонность лорда; а ты справился с ним в одиночку, да еще и держишься молодцом! — Даже корзинку со снедью ухитрился раздобыть, — поддержал брата Орофин, пожирая глазами колбасы. — Варга мне через плечо, как же я голоден. Халдир тоже бросил жадный взгляд на корзинку. — Ну, прощай, Трандуилион. Пора бы и нам чем-нибудь съестным поживиться. А что, если после обеда нам собраться вместе и пойти пострелять? Как ты смотришь на это? Я слышал, ты хороший лучник. Может, хоть ты научишь нашего Румила попадать в цель, а не себе в ногу, — добавил он с беззлобной усмешкой. — Это неправда, — привычно пояснил Румил. Орофин посмотрел на колбасы в последний раз и с сожалением отошел от Леголаса. — Кстати о голоде, — сказал он. — Как насчет другого голода? Мы слышали, что твои приятели-близнецы никогда не отказываются его утолить… Глядите-ка, а Румил покраснел! — воскликнул он вдруг. — Неправда, — заявил покрасневший Румил. — Покраснел, покраснел, — сказал Орофин весело. — Покраснел, как девчонка. — Неправда! — Правда! — Неправда! — Орофин, — сказал Халдир, и тот мгновенно замолк. А пока братья пререкались, в голове Леголаса созрел гениальный план. — Да, так оно и есть, — сказал он. — Элладан и Элрохир не прочь позабавиться, такова уж их натура. Но вы же не собираетесь просто подойти к ним, позвать на свидание и шепнуть на ушко пару непристойностей? — Тут Леголас мастерски состроил пренебрежительную гримаску. Халдир с братьями вдруг почувствовали, что на самом деле ничего не смыслят в искусстве соблазнения. «Конечно, — читалось во взглядах, которыми они обменивались друг с другом, — куда нам до искушенного зеленолесского принца. Вот что значит сын Трандуила!» — А что бы ты нам посоветовал? — осторожно спросил Халдир, понизив голос: хотя Элладан и Элрохир на мэллорне орали свою песенку во всю глотку, Халдир опасался, что они могут его услышать. Предчувствуя грядущее торжество справедливости, Леголас воодушевился, выпрямился и перестал жаться за деревом; ему даже показалось, что жгучая боль в анусе поутихла. — Скажу по секрету, Элладан и Элрохир уже давно о вас грезят, — сказал он Халдиру, Орофину и Румилу доверительным шепотом. — С тех пор, как вы встретили нас на границе, они только о вас и говорят. Им нравятся воины, знаете ли, а таких в мирном Ривенделле днем с огнем не сыщешь. Есть, правда, Глорфиндель, но он добряк и любит их, как родных сыновей, а Элладану и Элрохиру нравится по-другому… Халдир, Орофин и Румил невольно подались к Леголасу, приблизив свои лица к его лицу; впечатлительный Румил даже задышал чаще. — А я говорил, — прошептал Орофин. — Неспроста этим утром близнецы стали приставать к нам с дурацкими вопросами. Они просто не знали, как привлечь к себе наше внимание! — Именно, — подтвердил Леголас с серьезным видом. — Они мне все уши вами прожужжали: какой ты, Халдир, гибкий да ловкий, притом еще и лучник, каких не найти; а ты, Орофин, задорный и остроумный; а ты, Румил… — Леголас оценивающе оглядел затаившего дыхание молодого эльфа. — Ты самый хорошенький — так они сказали. — Самый хорошенький! — радостно прошептал Румил и заулыбался. — Так вот, — проговорил Леголас, набрав в легкие побольше воздуха, чтобы окончательно сразить Халдира, Орофина и Румила — а на самом деле, гадких обманщиков Элладана и Элрохира, — они не хотели сами заговаривать с вами о своих чувствах, потому что любят по-другому. Им нравится жестко, понимаете? Вы же знаете, каковы ривенделльцы: все нежные и деликатные, решительности от них не дождешься; вот Элладан и Элрохир и истосковались по грубому мужскому натиску. Понимаете? — А-а-а, теперь мне всё ясно, — прошептал Орофин. — Твои приятели хотят, чтобы это было как будто по-настоящему, да? Как будто мы силой берем их… Леголас постарался придать своему лицу выражение таинственности, тогда как в душе он, ликуя, танцевал какой-то безумный орочий танец победы, хохотал и показывал близнецам язык. — Точно! Вы всё правильно поняли, — подтвердил Леголас. — Вы не должны подавать виду, что я рассказал вам об их желаниях. Чтобы им понравиться, вы должны вести себя грубо и бесцеремонно. Близнецам просто голову сносит, когда их берут жестко… даже жестоко. Они будут кричать, биться, вырываться, может быть, плакать, а вы притворитесь, что вам плевать на то, что они испытывают. Вы должны подыграть им, понимаете? Иначе они быстро к вам охладеют. Халдир, Орофин и Румил переглянулись. — Вот так озорники! — рассмеялся Халдир с восхищением. — А что, мне нравится. Почему бы и не позабавиться, если они и сами этого желают? Орофин и Румил нетерпеливо закивали. — Только не мешкайте, полезайте прямо сейчас, пока они на мэллорне, — посоветовал Леголас, чтобы закрепить успех. — А то кто знает: глядишь, не дождутся вас, пойдут утешаться с кем-нибудь другим… — Ну уж нет! — в один голос воскликнули Орофин и Румил, и, обгоняя и толкая друг друга, полезли на дерево. Халдир еще немного задержался с Леголасом. — Спасибо, Трандуилион, — сказал он сердечно. — Уж не знаю, как тебя благодарить. Ну, отдыхай пока: после нашего лорда не грех и подкрепить силы. А насчет стрельбы из лука все-таки подумай. Разврат развратом, а для меня нет лучшей забавы, чем хорошенько поупражняться в стрельбе. — Он коротко поклонился Леголасу, выудил у него из корзинки колбасу и поднялся вслед за братьями на мэллорн. Леголас прислонился к дереву — оно оказалось теплым, точно живое существо, и приятно согревало замерзшее тело. Леголас подумал, что было бы неплохо отыскать одежду или, на худой конец, хоть какое-никакое одеяло, в которое можно завернуться и посидеть, дожидаясь, пока свершится справедливое возмездие. Но когда он уже решился отправиться к мэллорну Элронда (уж у него-то всегда найдется пара вязаных свитеров и теплых лоскутных одеял), Леголас услышал над головой какой-то шум. Элладан и Элрохир, всё это время на разные лады распевавшие историю Леголасовых страданий, вдруг резко замолчали. Раздалось удивленное: «Что..?», которое быстро перешло в нечленораздельное мычание (кто-то зажал близнецам рты — догадался Леголас). А потом мычание перешло в сдавленные крики — еще скорее изумленные, чем испуганные. Леголас ухмыльнулся и вернулся к своему «слуховому посту» под деревом. То ли еще будет! Прислонившись к теплой бархатистой коре, Леголас вслушивался в шум наверху. Тяжелое дыхание, треск разрываемой одежды, шлепки, тоненький взвизг кого-то из близнецов — Леголасу показалось, что Элрохира. «Всё, Румил, действуй! Я держу его» — голос Орофина. «Я второго тоже хочу», — ответ Румила. Смех. «Ты сначала с одним разберись! Успеешь еще попробовать… Халдир, давай вдвоем вот этого!» Леголас весело зажмурился, сжал кулачки на удачу. «Отделайте их хорошенько, доблестные стражи Лориэна!» — воскликнул он мысленно, и шепотом, чтобы не выдать своего присутствия, начал напевать: Горько стенают злодеи, моля о пощаде, Славную месть провернул Леголас хитроумный, Пусть лориэнские стражи отымеют поганцев пожестче, Чтобы и впредь неповадно им было шутить надо мною! И пока Леголас открывал в себе поэтический дар, с тэлэна неслись восторженные стоны Халдира, Орофина и Румила и отчаянные крики близнецов. Леголас слушал, как лориэнские стражи смачно шлепают своих жертв по ягодицам, смеются, довольные, обсуждают достоинства рта Элрохира или задницы Элладана и с рычанием кончают, и ломота в собственном теле Леголаса казалась ему пустяком. Он злорадствовал от души. Мэллорн качался, с кроны сыпались листья — никогда прежде Леголас не любовался таким великолепным листопадом! — а вокруг вечерело, и еще ярче казались золотые листья, усеявшие зеленую траву, и в воздухе душисто пахло лесом, дождем и влажной землей. В темнеющем облачном небе летели журавли. В их тоскливые крики — эти прощальные голоса осени — мелодично вплетались вопли близнецов. — Вот и осень, — сказал себе Леголас и улыбнулся. Впервые в своей жизни он почувствовал себя по-настоящему сверху.