Фея прилетела! Fairy is flying!

- Юные мои друзья! Благодаря вашим стараниям древо обронило на скромные земли сладостные свои плоды! Да вкусят славные юнцы сладостный плод своей работы! – с пафосом протрубила филифьонка, торжественно внося в комнату блюдо яблочной шарлотки в рубинах звездно-алого желе, прозрачного, словно вода в теплых заливах Красного Моря. Хемулята, сидящие за столом, живо отреагировали – крики радости огласили просторную залу, а мраморные колонны тотчас отразили крики и смех и хрустальным радиоприемником разнесли их по мерцающим долинам замка. Настя поставила блюдо на стол и вручила хемулятам серебряные ложки, как бы невзначай, между делом, спрашивая: - Вовка, ты как? Разве мама разрешает тебе сидеть в гостях допоздна? - Допоздна? – Вовка на мгновение задумался – правая его бровь слегка подалась вверх. – Ох, что ты городишь, фьега? Да ей вообще нет дело до того, что я делаю весь божий день! У нее и без того дел вагон, лишь бы я являлся к обеду и к ужину и не выходил из дому до завтрака. Хотя, по большей части, я ей мешаю. Она сама и рада бы, чтобы кто-нибудь согласился организовать мой досуг, а ты, как я смотрю, отлично с этим справляешься… Настя с ужасом отшатнулась и дрожащим голосом осведомилась: - А ты, Леночка? Ты тоже мешаешь родителям по хозяйству? - Я? – переспросила Леночка, как бы не веря своим ушам. – Я ни за что на свете не стала бы опускаться до подобной низости. Я им помогаю. Это раз. И во-вторых: живу я вовсе у бабушки. А она со мной ух, как сурова! Но Вовка же выглядит, как ангел – вот он и соблазняет ее отпустить с ним внучку. Она ведь судит о хемулях по одежде и думает, что раз он красив-умен, то и общество с ним приличное. Какое-то время в комнате стояло напряженное, тягостное молчание. Потом филифьонка осмелилась произнести: - Эм… конечно, это неприличный вопрос, но… Вы бы не оказали мне услугу поработать в саду? - Конечно! – обрадованно возопил Вовка, проглатывая добрый кус шарлотки в пылу возбуждения. - Только не так, как вчера! – предупредила юных тружеников хозяйка замка. Пыл хемулят после сих слов несколько угас, однако не насовсем. - А что же нам нужно сделать? – в первую очередь осведомился Вовка. - Вам нужно, как говорится, выполнить сочинение на свободную тему. Делайте, что хотите, но только без участия вашего ужасного плодосъемника. - Это мы с радостью, - согласился Вовка. – А можно ли нам вводить нововведения? - Нет, - сказала Настя, - нововведения вводить нельзя. - А одно? Ну, самое маленькое? Зато удобное! - Все равно, ибо это тоже считается нововведением. - А если оно такое маленькое, что даже нововведением не считается? - А если оно такое маленькое, что даже нововведением не считается, то это совсем другая история. По окончанию трапезы усталая и заметно раздобревшая Настя проковыляла в комнату отдыха, где на стене мерцал, переливался всевозможными оттенками нарисованный перламутровыми красками восхитительный ландшафт подводного мира. Искрящееся полотно словно собрало все самые яркие краски и броские расцветки мира. Картина была пронизана мерцающими лучиками солнечного счастья, наполняющего ее, словно вода – океан. Тонкую от времени бумагу пропитывало, словно сок – ароматный яблочный пирог, нечто зыбкое, таинственное, далекое и загадочное, что, подобно призрачной Швамбрании, устало выплывает из бездны бытовых рутин, а порой даже позволяет пощекотать малость свой длинный мохнатый хвост. Настя нахально разлеглась на старом желтом диване, что некогда стоял в гостиной, но по истечению блесток, позолоты и надобности транспортировался сюда. Да, после пяти лет ярого и беспощадного использования внешнего блеска у дивана малость поубавилось, однако удобства ему было не занимать. Положив ноги на специально для этого сделанную тумбочку и раскрыв «Завет Поликарпа», Настя углубилась в чтение. <i>И завидев в лазоревой дали лепесток заветного паруса, подчиненный своенравным морским ветрам, пала дивна фьега изящными своими лапами в златую бездну песка, что сроден светилу, дарующему миру благотворные свои лучи, да воззвала в прохладную бирюзу небес, где витали фьеги пернатые да кошки крылатые: - О, силы благие сей чудной обители! Неужто соизволило ли Ваше Величие внимать моим скромным просьбам, кто даже не надеялся на славную помощь Высшего? Неужто соизволило ли Ваше Величие, внимая безнадеянным просьбам низшего, соизволили ниспослать жизнь славному Панкрату? И спустились на прохладную лазурь фьеги пернатые да кошки крылатые, взметая в поднебесье переливающиеся на солнечном свете, подобно бриллиантам, воды морские. Перья их яркие распластались по воде, пропитываясь благотворной ее силой, а локоны отдались ветру, теряя ленты и пышность, но обретая свободу. И сказали они фьеге дивной: - Не внимали мы вашим просьбам. Ниспослали мы славному Панкрату жизнь, ибо он сумел добыть чашу хрустальную кристаллов жизни. И избавили его мы от всех дальнейших опасностей и невзгод. А хемуленка вашего наградим такими благами, а каких никто и мечтать не смеет. Однако если вы не подчинитесь божественному правилу, то ниспошлем мы смерть тебе, фьонка, и Славному Панкрату. Правило сие таково: не роптайте на судьбу. А коли будете роптать, так не жить вам в сим мире, да не блаженствовать на Дивных Землях! - О, да послушаюсь я Благой Чести Небосвода, что управляет всеми нами, что подсказывает дорогу заблудшим и выводит к туманным берегам затерянные во мраке ночи корабли. Как сделала она со славным Панкратом! А фьега пернатая, златые локоны которой безвольно поддавались несущим на крыльях своих аметистовых ароматы жасмина и Индии ветрам, та, бездонные глаза которой, с морской волной схожие, отражали всю глубину мира, всю сущность бытия, снизошла во всей своей красе к фьеге дивной. Бризы морские, зыбкой свежести преисполненные, поднесли ее к челу фьеги, и серебро губ опустилось на янтарь волос. Да подняла фьега пернатая лапы в прохладу небесную, да приняла оттуда корону серебряную, да опустила ее на голову фьеги дивной. Фьега дивная, в счастье блаженном утопая, подняла на фьегу пернатую очи ясные, однако той не было уже в небе. Посмотрела тогда фьега дивная в океанскую синь, сжимая в лапах памятный платок славного Панкрата, да замерла в немом ужасе. Скользил по волнам корабль о парусе аметистовом, а на носу его фьега дивная черновласая сидит, очами черными мир сквозь томную лень созерцает, прижимая к груди балалайку темного древа. И хоть покрыта та балалайка красками яркими, углядела дивная фьега сквозь лак да блестки подлинный цвет. Одна половина балалайки была щедро сдобрена толстым слоем небесно-голубой краски, как глаза фьеги пернатой, а вторая – алая-алая, словно огнем-полынем горит. Волны акварели небрежными порывами пробегались по лакированным доскам, образовывая дивные картины – яркие, сверкающие коробки, сундуки, летящие по небосводу корабли. Тонкие, изящные персты небрежно опускались на струны, заставляя их с томным вздрагивать, как вздрагивали нежные струны души дивной фьеги, когда та завидела корабль. В глубине корабля стояла статуя расписная Звездной лошади. Лошадь сидела на златом постаменте в позе лотоса, сложив на груди копыта. Другие же копыта она подняла кверху, в локтях согнув, а третью пару вознесла к небу. За спиной ее простирались великолепные крылья, пронизанные солнечным свето, что создавало атмосферу некоей загадочности. На роге сверкало Кольцо Мира. Божественное его великолепие незачем на словах выражать, ибо тленен поиск подобной красы слов. К каждому перышку ажурных ее крыльев было привешено по колокольчику, что дивными переливами заполняли палубу.<i>Веки Звездной Лошади томно были опущены, и вся глубина подлинной мирской философии, в каменной главе заключенная, скрыта была под лесом густых темных ресниц. Причалил корабль к берегу, и взгляд пытливый фьеги дивной пал на его пестрые бока, где под толстым слоем лака и звездного перламутра мерцали тысячи, нет, миллиарды восхитительной красоты картин. На борту сверкал, искрясь яркими огнями, сказочный город, окрашенный в яркие, перламутровые оттенки. Принцесса Солнца, Небесная Лошадь, готовила к атаке своих верных стражников. Другие небесные лошади продолжали своей жизнью жить. Причаливал к берегу корабль проповедников веры величайшей – Небесного Мира Святых Посланцев. Подошел к берегу дивный парусник, овеянный туманной дымкой, похожей на мармелад – сверкали в теплых волнах солнечного света пушки, идолы Лошадей Небесных и гобелены, искрящиеся всеми возможными и даже более того оттенками. Ударилась подводная часть борта о брег, поднимая песчаные облака. Обрушился удар со стороны кормы на плечо дивной фьеги, и повалилась та в песчаную пропасть, и засыпал ее сверху песок, и накрыла прохладная бирюза морской волны, вынеся из стихии родной карасика. Взмыл карасик под самые лучи солнца, сверкнув в небесной голубизне серебром чешуи своей. Наполнил ветер плавники его, и спланировал карасик прямо в лапу фьеги дивной, в песке морском лежащей. Тут причалил совсем корабль, сбросил серебряную лесенку, и спустилась по лесенке темноглазая фьега. Длинный, подобный прохладному водопаду, тащился за не й отливающий морскими цветами шлейф ее синего платья, подобного бризам океанским. Играли преисполненные свежестью зефирами волны локонов ее, укладывая их на чело и плечи. Влекла фьега в лапе за собой плеть, черной смолой вымазанную и в соке Великого Бука обмытой. Пал взгляд ее на дивную фьегу, в песке лежащую. Осклабилась фьега с плетью, нашарила лапу, да произвела рывок столь сильный, что фьегу дивную нашу на воздушной волне подкинуло, да в прохладу морей бросило. Упала фьега головой в воду, лежит бездвижно, помирает от боли и отчаяния пережитого дня. Тут карасик в лапе зашевелился, подполз к самому уху фьеги дивной, да и говорит ей фуррийским голосом: - Недосуг кручиниться, фьега дивная! «Помираю, видать», - фьега дивная решила. Только тут подошла к ней фьега темноглазая, с корабля которая, за лапу – хвать! – и на судно свое богатое повлекла. А фьега дивная настолько растерялась, что не выпускает карасика, в лапе его держит. Возвели ее на палубу роскошную, статуями фильковыми да алтарями Лошадей Звездных заставленную, картинами яркими да гобеленами шелковыми Звездных Лошадей завешанную. У фьеги дивной даже очи разбежались – казалось, собрало здешнее убранство все краски да оттенки, что только в мире сим бывают. Вознесла она очи к небу да молится, не прекращая, фьегам пернатым да кошкам крылатом, в то время, как у самой колени от усталости подкашиваются. Завидела это дело фьега темноглазая да вопрошает, плетью своею поигрывая: - Что, хворь какая скрутила тебя, аль лапы отдыхом насладить хочешь аль чрево яствами какими? А фьега дивная ее от голода да усталости и не слышит уже. Пала она без сил на ковер, золотом шитый, да веки ее враз сомкнулись. Жизнь ко фьеге пришла, когда лежала она на синем бархате сундука богатого посреди комнаты пышной. И всюду фьеги разные стоят, в лапах у них подносы, а на подносах – яства различные. Посмотрела фьега на лапу свою – нет на ней чудесного карасика. Вздохнула она с легкостью, решив, что сон все то был, не более. Но, решив, что если были се события сном, то и Славный Панкрат давно почил и вознесся Звездной Лошадью в светлую долину солнца и луны, весьма помрачнела. Посмотрела она своими очами, холодными и синими, подобно небесной бездне, на фьег, ее окружавших, и потребовала комнаты иной, какую тихая скорбь пропитывает. Разошлись фьеги, искать стали королевну свою темноглазую, как нашли, к дивной фьеге привели, на сундуке лежащей, да докладывают: - Нужна ей, большая фьега, комната такова, что вся тихой скорбью пропитана. - Это сделано будет, - сказала большая фьега и удалилась. Как солнце обошло кругом небосвод, взяли фьегу дивную за лапу да в комнату повели. А комната была не простая. Все пространство ее, ограниченное лишь мраморными стенами да простым деревянным паркетом, заполняла глубочайшая тоска. Она же пропитывала и стены, и шкаф с книгами – специальными книгами, дабы под них грустить удобнее было. Безысходность навеки вечные въелась в стены, зеркалом отражая сквозь них всю тленность мирового бытия. Фьега дивная села, подобно лотосу, на алый ковер, подперла лапами свою усталую голову, отдаваясь глубочайшей тоске, что болью разливалась по ее израненному сердцу. Завидев боль в ясных очах фьеги дивной, вопросили фьеги пришлые: - Что надо тебе для счастья? - Многого не требую, - ухмыльнулась фьега дивная, - дайте мне лишь простого карасика, да только чтобы хвост у него был золотой в серебристую крапинку. - А каким его преподнести надобно? Ибо мы его изжарили. Аль Вам жареное не по вкусу? - Мне нравится жареное, - кисло усмехнулась фьега дивная, в душе опечалившись. И усадили ее за стол, крытый позолоченной тканью, и принесли ей блюдо серебряное, а на нем карасик во фьони изжаренный, да куски фьежатины в соусе черничном, да лишь тускло рубины клюковки горят. Подцепила фьега дивная карасика вилкой, да тот ей и говорит: - Не кручинься, ты, мордастая. Как меня ты в нутро свое примешь, так и овладеешь ты мудростью вселенской да красой божественной. Взяла фьега карасика да в жерло свое его опустила. Лишь проник карасик в чрево фьеги той дивной, пала она без всяких чувств на крытый бархатом пол. Лишь пришли чувства к фьеге дивной, нашла она себя на палубе открытой, а супротив очей, затуманенных горем, своих – славного Панкрата, по лапам связанного на мачте. Стоит меж ними статуя Лошади Небесной, а подле нее – два ларца стоят. Один ларец красы неописуемой. Расписан он фьони волшебным, да цвета подобраны самые чистые, и мерцает всюду пыль фильковая, перемежаясь с прекрасными рисунками и драгоценностями. А второй ларец – поменьше чуть, обит тканью нежно-коричневого цвета, не броского, но и благородного при этом; и изображены на нем корабли прекрасные, мачты в тумане теряются, корма из-под воды всплывают. Отделки на ларце нет вовсе, лишь по краю узор из мелких голубых камешков, и блестят те тускло по сравнению с ларцом первым. К борту прислонилась фьега темновласая, да вопрошает она: - Какой из сих ларцов боле люб тебе? Затем подошла она к славному Панкрату близко-близко, так что горячая дымка из ее рта проскользнула в ноздри хемуля, и вопросила: - А тебе, славный хемуль? Посмотрела фьега дивная на фьегу темноглазую, да ответствовала: - Не ведомы мне таинства выбора правильного да златого слова, да осмелюсь я сему наперекор сказать… люб мне из сих ларцов боле второй, ибо честным трудом он сработан. - Но разве труд простого хемуля – показатель роскоши да богатства? – осведомилась фьега темноглазая. - Как раз наоборот. Показатель роскоши – трудность изготовления сей вещицы. И если первый ларчик на заводе рабочая сила изготовила, что делает, с позволения Небес, дурно, то второй из-под лап мастеров искусных вышел, что ни сил не жалеют, ни ярких красок для мира. И лишь из-под лап добровольных желаемое чудо с улыбкой выходит. Таков смысл не только изготовления ларцов, но и любой деятельности, что в помощь доброму хемулю идет. Сие были мои слова, и я не вольна к отказу от них. И в страхе сомкнула фьега дивная очи, склонившись для ожидаемого удара, однако такого не последовало. Фьега темноглазая послала за подопечными фьегами своими, а те пришли да шкатулку яркую принесли. Извлекла фьега из недр шкатулки сей яблоко красного филько, соком звездным налитое. Мерцали на алых боках перламутровые крупицы, отражая весь мир в его истинном цвете, исполняя таким образом долг свой, долг Яблока Мудрости. Устремила фьега темноглазая взгляд свой пытливый в алые глубины, да прошептала: - О, Сила Небесная! Сила, что сберегает мир от напастей, что подсказывает путь заблудшим в ночной тиши и утерянном в звездном сумраке морей кораблям! Сила, что ведает все, вплоть от птичьих трелей до бурного хемульского говора! Возымей честь, надели мир наш бренный подсказкой, - затем опустила она яблоко в лапу Лошади Звездной, да свершилось чудо. Поднялся темный лес ресниц лошадиных, и полился свет из-под них цвета вод океанских. Сверкнули ярко-голубые очи, замерцали в их недрах тысячи звезд. Ангельские очи пронзили яблоко, и фьегу дивную, и славного Панкрата, и оба ларца, и сказала лошадь: - Не губите фьегу дивную, ибо право слово ее златое. Не столь хороша вещь та, что красива, да бездушна, сколько та, что лапами добрыми на истинное благо изготовлена, что подлинным трудом сработана. Получив ответ, фьега темноглазая возвещала: - И во имя мудрости фьеги сей имею я долг отдать ей на попечение и свой статус Лошадиной Жрицы, и общество наше жрицкое все. А сама я, обратившись Лошадью Звездной, вознесусь в прохладу заоблачных их городов, дабы насладиться объятиями небесного мира после годов долгой и томительной работы, да простит меня Солнце за это!</i> Перелистнув последнюю страницу «Притчи во славу Труда Подлинного», Настя вздохнула. - Да, труд – вот истинная святость, - просветленно прошептала она, - кстати, как там продвигаются светлые дела у моих юных подопечных? Филифьонка поднялась с кресла и с заинтригованной ухмылкой подошла к окну. Не особенно вдумываясь в сюжет увиденного, она умиленно прогудела: - Ох, какая прелесть! Да блаженны работающие дети! Следует принять на их благо рюмку ночного филифьоникса. И Настя степенной походкой удалилась от окна. Вовка и Леночка восхищенно выдохнули, окидывая «взглядами пытливыми» великолепный сад. Между деревьями тускло и ярко сверкали, мерцали, переливались самые разнообразные гобелены. Наполненные ветром, реяли, спеша вырваться из изумрудного заточения навстречу свободе и ветрам, флаги. Каждая из тщательно разделенных аккуратными заборчиками грядочек и клумбочек была увенчана по непонятной причине пустой табличкой. Клумбы были переполнены пышной растительностью всех оттенков благородного цвета, как, впрочем, и грядки – обилию здешней растительности запросто мог позавидовать любой лес. Травы под ногами практически не было видно, ибо ее скрывал пестрый ковер разнообразных плодов на любой вкус. Вовка подобрал некий нежно-лазурный фрукт неизвестного происхождения и взвесил его на лапе. Внезапно плоть фрукта с треском разверзлась, и оттуда показался огромный золотистый червяк. Хемуленок в задумчивости откусил от фрукта добрую половину, и, подбрасывая его на лапе, прошелся по саду. Деревья произрастали тут и там, перемежаясь с разноцветиями цветов и молодыми побегами. Оно дерево треснуло во время недавнего сезона ночных ненастий, и теперь напоминало дракона, замершего в неестественной позе. Вовка торжественно взошел на дракона, окидывая сад придирчивым взором. - Тэк-тэк, генерал Владимир Константинович наблюдает довольно абсурдную и тревожную картину поля боя. Сорняки оккупировали тыл практически полностью, и ситуация требует немедленного вмешательства со стороны вооруженных сил. Он извлек из ножен пластиковый кинжал, изукрашенный затейливой резьбой, и клинок сверкнул в воздухе. Под ноги отважного генерала Владимира Константиновича пали несколько дерзких мятежниц, сложив свои дряблые грязно-коричневые главы. Под новым ударом рухнули еще трое ярых ополченцев, взмахнув на прощание своими хилыми листьями. Леночка признала в растениях смутные, правда, изрядно помятые, черты роз и астильб, и в нерешительности подошла к Владимиру, подхватив вялый букет павших ворогов. Однако боевой товарищ жестом отогнал ее, аргументируя свои действия недопустимостью присутствия представительниц прекрасного пола на поле боя. Это повлекло за собой последующую гибель целой гущи неприятелей. В завершение поединка хемуленок взлетел в прохладное поднебесье и с треском разрывающихся тканей рухнул в центр зеленой перины. В небо взмыла горячая пелена пыли, оседая на одежду юных садовников. - Неплохо поработали, - похвалил сам себя Вовка, выбираясь из пыли. Лена подошла к покосившейся грядке, обильно заросшей некоем удивительно красивым растением, отдаленно напоминающим чертополох, и с предельной осторожностью, словно боясь, что под ее прикосновением вся эта красота со скрипом развалится и дымом устремится ввысь: - Вов, Вов! – хемуленок подошел сзади, - как ты думаешь, а почему эти таблички не подписаны? - Наверное, Настя предусмотрела простор для полета моей фантазии, - умозаключил Вовка. - Врешь ты все, фьонец, - томно заметила Леночка, приваливаясь к табличке, - сходи для начала в замок, принеси краски. - А почему именно я? – гневно возопил хемуленок. - А потому, что ты – хему’ль, а хемуля’м положено во всем беспрекословно уступать филифьонкам, ибо хемули’ – все наперечет маньяки, извращенцы и исчадия ада, и этому полно подтверждений, - одно из них я прочитала недавно в интернете, - а Мы, Филифьонки – спортсменки, комсомолки, красавицы. - …и при этом круглые дуры и психопатки, - глумливо заметил хемуленок, всем своим видом показывая свое явное не намерение отправляться в замок. – Ты сама с этим соглашаешься, так как напомнила буквально все о физической стороне дела, но ни капли – об интеллектуальной. - Дурак ты, Вован! – сурово отрезала Лена, оборачиваясь к хемуленку хвостом, - в комсомол с улицы не собирают. Интеллектуально недоразвитым особам, таким, как, к примеру, хемули, путь туда решительно и бесповоротно заказан. - Я – против дискриминации полов! – возопил хемуленок. - Ты – представитель домостроя, похоже? – с сарказмом осведомилась Лена. – Хэ! Дама на корабле – самый страшный якорь? Хэ! Опираясь на Настину матриархатическую науку, Лена действовала холодно и уверено. Что принесло немалую пользу ее политике – враг капитулировал, стыдливо заметая пыль хвостом. Через некоторое время хемуленок вернулся с изрядно коробкой волшебного фьони в лапах, ссадиной на правой лапе и содранной коленкой. Видно было, что победа досталась представителю господствующего пола с превеликим трудом. - Ну? Вернулся, рыцарь? – привалившись на табличку с еще большей силой, вопросила Лена. – Много драконов победил? - А то! Целых четырех одолел, - жалостливо заметил хемуленок, поглядывая на разодранные штаны и разошедшуюся по швам куртку, - или они меня. - Это вон те драконы? – указала Лена на мраморные ступеньки Настиного крыльца, застланные двумя коврами – один из них состоял из благородного бархата, а второй – из беспорядочных ярких обрывков и пятен краски. Ковры отлично сочетались друг с другом, причем в местах первый то слегка прикрывал, а то и полностью поглощал второй. Она, судя по недоброжелательности выражения ее морды, ничего хорошего не предвещала, и Вовка на всякий случай попятился. - Чагось пужаешься, Господин Косолапус? – с издевкой осведомилась Леночка, выхватывая из лап хемуленка коробку красок, - тэк-тэк, сейчас ты будешь познавать просторы изобразительного искусства на моем примере! Здесь столбик, на котором держалась табличка, под внушительным весом Леночки трагически хрустнул, и хемуленка «пала в цветы алые», вскинув задние лапы. - Владимир, - по-холуйски проговорила Леночка, потирая ушибленную в полете коленку, - я считаю, что с красками – не самая заоблачная идея из возможных. - Что?!? – подскочил Вовка до небес. – Как, по твоему, я драконов четырех одолел, потерпел моральные и физические унижения из твоих лап, между прочим, и – на тебе! Ах ты %^&#$@~`*%$! - Ну, как хочешь, - даже не обидевшись на жестокое ругательство, пожала плечами Леночка, - однако я просто подумала, что Насте нужнее пугало. А таблички она и сама потом подпишет. — Не знаю, — сказал Вовка. – Ведер тут нету. Из чего же мы будем делать голову пугалу? Леночка расстроенно привалилась к плечу хемуленка, усталыми и униженными глазами созерцая цветущий сад. Тут на глаза юной садовнице попалась большая золотистая тыква. - Голова не заставила себя долго ждать, - кивнула Леночка в сторону тыквы. - Отсутствие головы – не проблема, - глубокомысленно заметил хемуленок, - были бы лапы. С большим трудом хемулята вытащили тыкву на середину поля. Вовка достал перочинный нож, прорезал в тыкве дыру и вставил туда морковку. Острый конец Леночка покрасила черным фьони. Затем она наделила пугало большими зелеными глазами и ртом, расплывшимся в очаровательной улыбке, которую и улыбкой назвать трудно, скорее так, ухмылочка, да и то – очень захудалая. Пугало надели на некую палку, найденную в заднем дворе замка. Там же Леночка отыскала красивое платье, нарядила в него пугало и приказала Вовке вынести свой «шедевр прикладного искусства» на почетное место в середине сада. После Леночка написала большой красивый плакат: Пусть пугаю я ворон, Мне не надо макарон! И ниже: Берегись, ужасный вор! Станешь как тот помидор! Конечно, это было не совсем в рифму, вернее, совсем не в рифму, но Леночка об этом не задумывалась. Она писала, что хотела, лишь бы было пострашней. И у нее это как нельзя хорошо получалось! Соорудив пугало, хемулята всерьез занялись овощами. Они рвали гнилые и топтали их, а нормальные оставляли на ветвях. Когда дошли до помидоров, случилось страшное. Вовка ожесточенно топтал запеченный на солнце овощ, в то время как Леночка решила прогуляться за баней, и вдруг услышал истошные стенания Леночки. Прибежав, храбрый рыцарь нашел, что та валяется на земле, вся перепачканная землей и соками, а над ней кружится в некоем безумном и, видимо, ритуальном танце белое привидение. — Ки-я! – заорал Вовка, выхватывая из ножен меч. – Трепещи, мерзкий сеньор Призрак, ибо я, доблестный Владимир, вызываю тебя на бой! ОЙ! Вовка споткнулся о коряжку и пополз, активно работая лапами, по земле. Меч воткнулся в грязь, причем довольно глубоко, и теперь зеленая резинка, что обвязывала его ручку, тянулась за Вовкиной лапой. Хемуленку пришлось смириться с тем, что бой будет лапопашным, и он торжественно разоружился. Когда доблестный Владимир, ужас округи и чума призраков, наконец, добрался до привидения, Леночки уже не было, а на земле, там, где она лежала, каталось, кувыркалось и пищало изрядно помятое белое привидение. — Трепещи, несчастное! – возопил боец и ринулся на врага. Не успело привидение и глазом моргнуть, как Вовка уже… старательно выдирал из земли меч. На сие благородное деяние ушло примерно полчаса, и вот меч громко чпокнул, и, взмыв в прохладную синеву небес, рухнул прямо на привидение. — АЙ! ОЙ! УЙ! – закричало последнее. — А, кричишь, — негодовал Вовка. – Трепещи, несчастное! Ты у меня еще получишь! Тут привидение развалилось пополам, и из него вылезла измятая и потрепанная Леночка. — Своих не бьют, — сердито сказала она. - Привидение порвало твое платье? – осведомился Вовка, выкидывая бездыханное тело призрака за забор, отделяющий парк замка от двора Гильды Ивановной, - по твоему виду понятно, каково там – в желудке привидения. Насте тем временем наскучило читать «Завет Поликарпа», удобно устроившись в мягком желтом диване, и она решила выйти в сад, дабы отдаться пленительным сетям свежего воздуха. Но стоило филифьонке сделать шаг из родного гнездышка, как она глубоко пожалела о своем решении. Прямо напротив Насти стояло покосившееся драное существо, отдаленно напоминающее очень больную и старую филифьонку. - Сэр, - пролепетала Настя, - так Вы не против, что бы я прошла? Однако «сэр» упорно не желал двигаться с места. - Ну, тогда Вы сами напросились. Sorry. It’s me! – и Настя пинком послала существо в дальний угол сада возле двора Гильды Ивановной. В полете чудище распалось на старое Настино платье и наградную трость с конкурса «Мисс Филифьонка 2010». А к Настиным лапам подкатилась большая золотистая тыква, гордость ее сада. В тыкве некто страшный проковырял две большущие дыры. Пожав плечами, Настя надела тыкву на колышек забора и продолжила осмотр владений. А табличка с Лениными стихами повисла в ветвях старой яблони. Пока Вовка топтал помидоры, Леночка-таки успела не только подписать таблички, но и проиллюстрировать их. И теперь в Настином саду появились Луноцветы Магические, Волшебные петунии, Блестохвостые гаргонии, Дракон-цветы, Трава для принцессы, Ангельские ландыши, Чертоноги песчанные И многие другие удивительно редкие и неожиданные экземпляры европейского садоводчества. - Боже мой! – только и смогла вымолвить филифьонка, глядя на выкорчеванные астильбии. Прямо над ними горделиво возвышались заросли отборной изумрудно-зеленой крапивы – «Дракон-цветов». Но еще больше испугалась Настя при виде разрытого филькового источника. Драгоценный минерал пропал бесследно, так его потом и не нашли. Помидоры были полностью уничтожены, а капуста – растрепана по листьям, и некоторые из них – наткнуты на ветки деревьев. Наконец филифьонка заметила и виновников сего апокалипсиса. Они сидели возле бани и увлеченно обсуждали свои трудовые достижения и грядущую награду. Заслышав их светлые надежды, Настя криво ухмыльнулась. «Действительно, только награды они и заслуживают!» - с сарказмом подумала она, резко хватая Вовку за плечи. - Ага! Попался, фьонец ты этакий! - А-а-а! Нашествие зомби! – возопил Вовка, мгновенно оказавшись на дереве. Леночка взлетела за ним, замерев на ветке, точно кошка. — Ну что вы наделали?! – негодовала Настя, окидывая взглядом изуродованный сад. — Мы помогали, — сказал Вовка. — Да разве это помощь?!? – взревела филифьонка. — А что мы такого сделали? – испуганно пролепетала Леночка, поняв, что награда под большим и жирным вопросом. — Что вы такого сделали? Ха-ха! – саркастично расхохоталась Настя. - И они еще спрашивают, что такого сделали? Вы разгромили мой сад – раз, вы растоптали мои грядки – два, вы испохабили мою любимую тыкву, гордость сада – три, а также: испортили мое платье, посох и краски!!! - Ну, это можно и потом обсудить, а как насчет награды? – подал голос великий дипломат с дерева. — Сегодня мы устроим баню, — предложила филифьонка. — А можно ли нам принять в ней участие? – поинтересовался Вовка. — Думаю, что можно, – отозвалась филифьонка. – По крайней мере, вам в вашем нынешнем состоянии сея процедура просто жизненно необходима! Я пойду, почищу баню, а вы – посидите пока смирно. Или идите домой, пусть родители вас купают. Это даже лучше. А баню сегодня принимать буду я. Хватит с меня приключений на пятую точку! - Но о детях-то тоже нужно думать, - подсказала Лена. - Вы – не мои хемулята! – возопила Настя, - ё-моё! Головоморока с вами! Что я потом скажу вашим родителям, об этом думать надо?! - Я привычный, - отозвался Вовка, - а Ленка во избежание бури переночует в замке… - Я вам, черт возьми, не Остап Бендер, и я не буду в аферы ввязываться! Идите к себе домой, хватит уже с меня! – филифьонка для убедительности шмыгнула носом и утерла поддельные слезы. – А то я скоро заплачу! Крова-а-авыми слезами! И вас присудят к уголовной ответственности, «доведение до суицида» называется! - Вы – нечестная леди, - сквозь слезы процедил Владимир Константинович, - Вы обманули нас. - А вы? А вы, спрашивается, чем лучше, а? Обещали в саду убраться да по хозяйству помочь, а результат… Эх! – махнула Настя лапой. - А если мы будим сидеть смирно? Настя не ответила, то хемулята расценили как «тогда – отлично, мы будем купаться вместе!». Но сидеть смирно у хемулят никак не получалось. На то они и хемулята, что бы безобразничать. — Интересно, — сказала Леночка. – А можно ли в бане играть в шахматы и читать журналы? — Думаю, что можно, — подражая Насте, ответил Вовка. — Тогда, наверное, можно и в карты, — заключила Леночка. И стала отбирать то, что, по ее усмотрению, пригодится для бани. Скоро в небольшом лакированном ящичке оказалась большая говорящая кукла, пластиковый зеленый хемуленок с крутящимися лапами и головой, филифьонкины карты, шахматы и несколько журналов «Фили Пок». Вовка перетащил ящичек в баню. И хемулята стали ждать. Настя тем временем вовсю убиралась в бане. Не увидев ящичек, она наступила в него. Раздался треск, и шахматы переломились пополам. Но филифьонка ничего не услышала. Она спокойно переливала горячую воду из одной бочки в другую при помощи ушата. С шумом и плеском поток горячей воды затек в ящичек. Тут разбухли журналы и карты. Но хемулята обо всем этом даже не помышляли! Филифьонка же, увидев разломанный ящичек, выкинула его в ближайшую урну. Вот пришло время купаться. Хемулята с радостным криком вбежали в баню и остолбенели. Ящичка там не было! — Все пропало! – сказала Леночка, в то время как Настя обливала ее водой из ковша. Лена судорожно окидывала комнату пытливым взглядом в поисках своего ящичка. Ящичка она, правда, не заметила, но зато хемуленке показалось, что в окне маячит нечто иссини-белое со слабым, чуть голубоватым отливом. Нечто зыбкое, таинственное и очень легкое маятником покачивалось на крыльях ветров возле самого окна, то взлетая, то опускаясь чуть ниже и почти задевая землю своими цвета морозного неба крылышками. — Что у тебя пропало? – поинтересовалась Настя, обрушив идиллию мистики. Леночка отвела в сторону взгляд, пытаясь вспомнить, о чем она говорила до этого. — Ты не видела тут ящичка? – спросил Вовка. Лена посмотрела в окно. Голубого силуэта в нем не было, и хемуленка облегченно выдохнула. — А что в нем было? – начала что-то припоминать Настя, самая еще толком не понимая, что. — Карты, журналы, шахматы… — принялся перечислять Вовка, в то время как Лена в испуганном и трепетном любопытстве созерцала окно и тускло мерцающий силуэт, снова появившийся в нем. Внезапно Настя поняла, о чем разговор. — Так вы хотите сказать… — Ну да! Куда ты его дела? — Я выкинула его. Он весь развалился. — А там моя кукла… — машинально произнесла Леночка, уставившись в опять совершенно пустое окно. Отходя от бани, Вовка вдруг увидел… привидение, висящее на веревочке. Привидение выглядело весьма помято и обреченно, даже в глубинах черствого сердца Владимира Константиновича шевельнулась слабая волна жалости. — Лен, смотри! – сказал он, указывая на что-то. — Что там такое? – заинтересовалась Леночка. И тут же сама увидела, что. — Спокойствие, только спокойствие! – закричал Владимир Константинович, рванулся в бой и повис бельевой на веревке. Веревка оборвалась, и все чистое белье оказалось на земле. — Что это было? – поинтересовалась Настя. — Привидение, — сказал Вовка. — Просто нашествие привидений какое-то! – изумилась филифьонка. – Только обещайте больше не трогать мою сорочку! Теперь-то она и сама поняла, что за «белое привидение» поселилось в ее замке.