Фея прилетела! Fairy is flying!

С первого взгляда, в замке Насти под покровом сей летней ночи царили полная тишина и спокойствие. Из окон не вылетали феи, с дерева не падали яблоки, даже вода в поросшем цветами водопадике вода журчала как-то по-особенному, словно боялась пробудить хозяев замка. Накрапывал легкий лесной дождик. Тихий серебристый ветерок играл тюлевыми занавесками, и лишь один-единственный луч, просочившись сквозь изумрудную волну кроны, проник в окно. Пробежавшись по мебели и высветив все грани ее великолепия, луч упал на око Насти. И тут свершилось чудо. Филифьонка проснулась. Обычно она спала крепко (не считая некоторых бессонных ночей), а теперь… Настя лежала в кровати с закрытыми глазами, но сон к ней никак не приходил. Поежившись немного, графиня томно приоткрыла глаза и окинула комнату сонным, помятым взглядом. Настя явственно помнила все ужасы ночной комнаты, и, вспомнив про грабителей, содрогнулась всем телом, ибо хемуль Поликарп недавно презентовал ей целую гору конфет «Love is» (Настя еще посейчас ломала голову – намек это или все-таки конфеты?), подарочное издание «Кукловода» и красивую фарфоровую филифьонку – «Личный дневник». Нежно-розовая филифьонка в классическом темном костюме и багряном берете набекрень вальяжно разлеглась на огненной салфетке в тон берету, сотканной из тончайших кружев, задрала пухлые задние лапки лихих темных туфлях и белоснежных носках с бантиками, и теперь созерцала вознесенное над салфеткой перо. Серебристые локоны цвета звезды, окрашенные перламутровыми отблесками света, струясь, ниспадали на узкие плечики филифьонки и пламя салфетки. Филифьонка эта во всем своем фарфоровом великолепии досталась Поликарпу не задаром, а вовсе за 600$ - ему сказали, что это не простая филифьонка, а кицунэ, - и вот Настя оберегала эту самую кицунэ, как дитя родимое. Да неужели теперь все ее подарки и фотографии Поликарпа окажутся в лапах воров! А ведь они непременно пришли именно за этим – ведь как можно, - ах-ах! – отказаться от столь светлого шанса завладеть фотографиями такого прекрасного хемуля! Настя вскочила с кровати, решительно и бесповоротно сбросила оранжевое одеяло, навсегда распрощавшись со своими страхами, вооружилась половником и бросилась к окну. Вот окно уже распахнуто настежь, невинные тюлевые занавески развиваются на ветру, а по середине сего полуночного великолепия стоит, набычившись, филифьонка с растрепанными розовыми кудрями, серебряным половником и суровым взглядом. - Не бойся, фили! – сказала сама себе Настя. – Ты ведь не боялась хулиганов в школе, когда защищала Маей. И Маей тоже ни капельки не боялась, когда ее били. Ведь она верила, что ничто не вечно, и что этому будет положен конец! Рано или поздно, но будет! Так вот и теперь. Ничто не вечно, не вечны и твои бренные мещанские фобии! Не место им в твоей голове! Так что же ты теперь, фили?! Неужели после восемнадцати лет ты перестала воспринимать мир, какой он есть?! Неужели ты перестала быть смелой, дерзкой, непоседливой, шумной и вульгарной?! Неужели ты разучилась быть хемуленкой?! Пришла пора положить этому конец, как положила ты его средневековыми измывательствами над Маей! Боле ты не Анастасия Кана Ленчи Эмелард Петровна, ты – Настя! Настя Квакина! А Настя Квакина не намерена держать в своей голове тленные самовлюбленные мыслишки! Она светится счастьем, и голова ее, подобно легкому воздушному шарику, наполнена только хорошим, стремясь оторваться от нити гнетущего холода замка и унылой аристократичности и вознестись в поднебесье, где порхают обычные хемули! Такие, как Маей… и Поликарп! Постояв немного, Настя набрала полную грудь воздуха и… повисла на ветке. — Об этом я и не подумала, — вслух сказала филифьонка. Но тут тьму прорезал луч фонарика. Филифьонка в ужасе отпрянула. Ну, теперь точно грабители! Причем не просто грабители, но еще и порядочные маньяки. Ведь никому кроме маньяков не понадобится беспомощная филифьонка. — Эй, Настя! Я вот проходил давеча, смотрю – свет горит, вот и решил зайти, – послышалось вдруг откуда-то снизу. Филифьонка Настя посмотрела вниз. На земле стоял Поликарп в классической шотландской куртке, английских джинсах и непромокаемом плаще, прозрачным, словно струистая дымка пара, поднимающегося от свежих луж. По плащу стекала вода, и хемуль словно был центром некоего волшебного водопада. — Ты – мой спаситель! Вовеки тебя не забуду! – просипела Настя, прыгая в объятия хемулю. Поликарп обхватил ее за узкую талию своими сильными лапами и прижал к мокрому блеску своего плаща, бережно, словно обращался с сокровищем. — Ты не пострадала? – с тревогой в голосе спросил хемуль. — Не-а, – ответила филифьонка. — Как ты оказалась на дереве? Поликарп снял с себя плащ, надел его на Настю, снял с талии голубой платок и заботливо овязал им шею филифьонки, а после осторожно посадил Настю на землю и торопливо чмокнул ее плащ. — О, это долгая история. – Уныло сказала Настя, которой было стыдно, что она так боялась воров. А теперь, когда с ней хемуль, все страхи вдруг куда-то улетучились. — Ну же? Говори, не бойся. Я не кусаюсь. – Поликарп подбоченился, прислонившись к дереву. Разыгравшийся дождь с холодной расчетливостью барабанил по изумрудному навесу его укрытия. И филифьонка рассказала, пододвинувшись к Поликарпу поближе. Хемуль сел рядом с ней и положил лапу на Настино плечо. Теперь они оба сидели в тепле под деревом, наслаждаясь дождем. Теплым летним дождем. Пар поднимался из луж, и сидеть на прелой траве было тепло – как под батареей. Помолчав немного, Поликарп сказал, что ни один вор не приблизится к тому месту, рядом с которым живут такие хемулята, как Вовка и Леночка. И непонятно было, к кому он обращается – к Насте, к дождю или небосводу, гостеприимно рассыпавшемуся звездами над головами двоих. Филифьонка со знанием дела с ним согласилась. А хемуль сказал, что хорошо бы ей завести себе собаку породы чихуахуа, которая не кусает, но лает. А филифьонка от души рассмеялась и сказала, что да, такая собака ей бы подошла. А хемуль пообещал филифьонке сводить ее в кафе-мороженное и в парк аттракционов на карусели. Этот разговор продолжался бы еще очень и очень долго, если бы филифьонка не заснула на полуслове, томно опустив голову на Поликарпово плечо. Вот, пожалуй, и все. Филифьонка встретилась с хемулем, а вор и обошел ее замок стороной. Казалось бы, можно ставить точку и нести манускрипт в ближайшее издательство. Но… Утром Вовка и Леночка играли в лапту, когда к ним подошла филифьонка в обнимку с хемулем. — Целуются, — заметила Леночка с отвращением. А после состоялась Роскошная Свадьба на берегу Черного Моря в России, на которую были приглашены ВСЕ. Все, кроме Гильды Ивановной. Леночка даже подносила кольца. И старалась не скрипеть, когда Настя и Поликарп целовались. Они ВСЕ вошли под арку, увитую белыми розами. По краям красной ковровой дорожки тускло мерцала золотая ограда. А за аркой – чудный сад. Необычные южные цветы благоухали по обочинам выложенных морскими камнями тропинок, под тихое журчание воды в фонтанах крутились аттракционы, а Настя жадно пожирала мороженное. Но туда никого не пустили. Никого, кроме Насти и доброго хемуля. Они катались на старом-добром колесе обозрения, «Ромашке», визжали на капсуле свободного падения, а потом созерцали красоту подводного мира, то возносясь на американских горках «Скат Манта» в поднебесье, а то ныряя в прохладу пронизанных солнцем глубин. Собаку назвали Тузиком. И Тузик очень подружился с Рексом Винсента Николаевича. А Маей тоже завела собаку. Теперь ее никто не бьет. И кровать она купила новую. Еще Маей записалась на карате, и собирает новую коллекцию – коллекцию Полезных Дел.