Лунные лилии

Эта весна, в отличие от предыдущих тридцати четырех, особенная. Во-первых, у нас зацвела груша. Не знаю, что сделала с ней Луна, но груша зацвела. Конечно, не тот засохший ствол — его пришлось спилить, — а нежная, пробивающаяся откуда-то из-под пня, веточка. Но все равно это было чудом. Став женщиной, расцвела и сама Луна. И столько было в ней мудрости женской, спокойствия, домашнего тепла, что к апрелю я уже не понимал, как жил раньше без нее. И уже не мог представить нас порознь: небо должно быть голубым, трава — зеленой, вода — мокрой, а Луна должна быть моей. Она должна каждый вечер засыпать на моих коленях, пока я вожусь с планами и контрольными с новой работы — Люциус добился, чтобы меня приняли в школу: обучать шестиклассников азам было приятно, ведь они смотрели на меня, профессора, как на великого волшебника. Луна должна возиться со своими бесконечными луковицами, отростками, стебельками и пестовать ту кривую гадость в заросшем крапивой углу сада, на которую мне и дышать-то строжайше запрещено. Луна должна тихо напевать колыбельные, когда ей кажется, что я уже сплю. Она должна быть рядом — и она рядом. И будет рядом — всегда. В этом я уверен. Она моя настолько, что чувствует наперед все, что я скажу и сделаю. Луна способна предугадать любое колебание моего настроения: она тихо уходит из комнаты, если я злой, или обнимает, если уставший. У нее ласковые глаза и добрые руки, способные быстро снять любую головную боль и убрать напряженность из плеч. Она всегда находит, о чем поговорить с Люциусом; она на короткой ноге с Драко, кажется, совсем забывшим, что поддевал ее когда-то; с Нарциссой Луна обсуждает ее садовые розы и теплицы, и, кажется, если бы Макнейр вдруг оказался у нас дома, Луна сумела бы довести его до слез раскаяния. Луна постоянно целует и гладит мой шрам, оставленный осиновым колом. И всегда на глазах у нее — слезы.Когда она рядом, я не жду удара в спину — с ней я всегда в безопасности. Смешно, да? Я старше Луны почти вдвое, но именно она стала моей каменной стеной. Легко казаться страшным и злобным для студентов, мудрым и всемогущим для школьников, но для Луны я всегда был и остаюсь просто уставшим от предательств и боли человеком — по-своему слабым человеком. И я рад, что, приходя домой, я могу снять все свои маски и обнять женщину, которая просто и без затей любит меня. * * * Я устало отрываюсь от очередной контрольной. Неплохо. Очень неплохо. По сравнению со студентами, школьники куда более благодарная аудитория — средний уровень знаний у них выше. Еще бы — каждый урок они жадно ловят каждое мое слово, когда я показываю эксперименты, садятся за одну парту вчетвером, лишь бы поближе, а один раз устроили мне овацию после простейшего, на мой взгляд, опыта. Я тогда даже растерялся и поскорее ретировался в лаборантскую, где долго глупо улыбался, прежде чем снова сумел нацепить свой образ страшного и злого преподавателя и выйти к старшеклассникам. На моих уроках никогда нет отсутствующих, только по уважительным причинам, а однажды мне пришлось относить девочку на руках в медпункт, потому что она пришла с температурой под тридцать девять, лишь бы посмотреть, как я буду устраивать "вулканчик". Удивительные дети. — Северус? — заглядывает в кабинет Луна. — У тебя телефон звонит. Принимаю у Луны трубку, долго слушаю бесстрастный голос с той стороны, молча нажимаю "сброс" и набираю Люциуса. — Мне нужна твоя помощь, — не здороваясь, выговариваю я. — Мне нужны врачи, лучшие из тех, кого ты можешь порекомендовать. Да. Нет, не я. Не Луна. Да, она. И что? Люциус, ты обязан помочь. Я прошу тебя. Как человека прошу! Да. Хорошо. Договорились. Жду звонка. — Северус, что случилось? — встревоженно спрашивает Луна, когда я откладываю телефон деревянной рукой. — Звонили из больницы, — голос у меня почему-то механический и странно спокойный. — Лили сбил мотоциклист. Она в коме. У нее перебит позвоночник. Она потеряла ребенка. Луна прижимает руки ко рту и кидается к шкафу. Конечно, мы поедем к ней, Луна. Конечно, с ней все будет хорошо. Нет, не надо срезать лилии в парнике, они еще толком не расцвели. Моя добрая девочка. * * * К Лили нас пускают далеко не сразу, как я ни ломился к ней, как ни плакала Луна. — В коме она, в реанимации, — объясняет медсестра, на ходу заполняя историю болезни с моих слов — так получилось, что у Лили не было с собой документов. — Не пустят, пока в себя не придет. Там под дверями уже двое сидят, трое — это уже толпа. — Кто сидит? — подбираюсь я. Неужели Джеймс очухался и прибежал вымаливать прощение? — Так мальчонка, которого она спасла и парень ее. Сердце ухает вниз — все-таки Джеймс. Ублюдок. — Что за мальчик? — переспрашивает Луна. Медсестра откладывает историю — по ее виду заметно, как сильно ей хочется посплетничать и как неохота идти выносить утки. — Авария на самом пешеходном переходе и произошла! — делится женщина. — Да вы что, телевизор не смотрите? — У нас его просто нет, — фыркаю я. — Дальше, пожалуйста! — Как раз детдомовцы из музея шли, пятнадцать пар и один мальчик сзади. И эта девушка следом. А тут гонщик этот несется, дурная голова, на зеленый свет! Полисмены говорили, он даже не пытался затормозить. Так ваша Лили мальчишку в охапку схватила и собой закрыла, на себя удар приняла. Иначе его просто по асфальту бы размазало — тоже полисмены говорили. Луне становится дурно. Она садится на диванчик, опускает голову, прикрывая волосами лицо, прижимает руки ко рту. Я вырываю у нерасторопной сестры флакончик нашатыря и сам привожу в чувство Луну, пока медработница продолжает болтать: — Сидит теперь под дверью, на всех огрызается, кусается даже, вопит: "Пустите меня к маме!". Мама и мама. Воспитатели с ним сладить не могут, увести. Только того парня и слушается, он мальчика кормит иногда... Кормит? Странные дела... — В какой стороне реанимация? — поднимаюсь я. — Нет-нет, я не буду заходить. Посмотреть на "парня" хочу. Луна, пойдем. Кормит, значит... Да, я не ошибся — это не Джеймс. Трудно представить самовлюбленного сынка богачей, подкармливающего сироту-мальчишку у дверей реанимации, где лежит его бывшая девушка, потерявшая его ребенка. Это не Джеймс Поттер. Луна узнает — и улыбается, протягивая руки: — Лунатик! — Привет, — нам навстречу поднимается парень с густой копной каштановых волос и странными глазами, заставившими меня невольно сравнить их с глазами Луны. — А я вот... Сижу. Здравствуйте, профессор. — Ремус Люпин? — узнаю я. — Третий курс? —Четвертый, сэр, — вежливо отзывается Люпин, смело и открыто глядя мне в лицо, даже немного с вызовом. — Почему Лунатик? — Хожу во сне, — серьезно отвечает Люпин. — Сэр, не смотрите на меня так, у меня с головой все в порядке. Просто раз в месяц, в полнолуние, я хожу во сне. На наши с Лили отношения это не повлияет. — Вот здорово, ты все-таки решился! — радуется Луна непонятно чему. Я хочу еще обо многом спросить Люпина, но в кармане пиликает телефон. — Да, Люциус? — Северус, ты лучше сядь, — советует мне друг с того конца. — Сел? — Не волнуйся, падать не буду. Что там? — Это была не просто авария, Северус. Это было покушение на убийство. И знаешь, кто заказчик? Джеймс Поттер. А исполнитель? — Сириус Блэк, — медленно отвечаю я и кладу трубку. Я уже все понял. * * * — Северус, я хочу нормальной еды, — жалуется Лили, с тоской глядя на исчезающую в ее вене иголку. — Толку от капельниц, если желудок поет песни умирающих дельфинов? — Тебе нельзя, ты слабая, — твердо пресекаю я жалобы, умолчав, что оставил в машине мешок апельсинов — доктор строго запретил их передавать. — Тебя тут не обижают? — Обижают, — дуется Лили. — Есть хочу! Требую мяса! Пирожков! Рем вчера весь вечер булочки за дверью грыз, я думала, с ума сойду. Еще и Томми таскает... Предатели... Томми — так зовут мальчика, которого спасла Лили. Мы уже немного знакомы, несмотря на то, что ребенок действительно дикий — молчун, смотрит на всех, как на врагов, кажется, только тронь — забьется в угол и будет рвать зубами насмерть. Воспитательница, иногда приходящая проверить Томми, тоже не в восторге от мальчика — по ее словам, юный мистер Риддл с самого младенчества отличался от других: почти никогда не плакал, был всегда настороже, а подрастая, обнаружил в себе странную и недетскую жестокость. Покалечил котенка, детей-сверстников держал в страхе...И надо же — маленький маньяк окончательно и бесповоротно признал Лили мамой. Не отходит от нее ни на шаг, все время держит за руку, рисует ей картинки — правда, все еще густо-черной краской, но после меня ей не привыкать. С Ремусом отношения у них скорее конкурирующие, чем дружеские — мальчик ревнует Ремуса к "маме" и пару раз даже его кусал. Лили потом рассказывала, что Лунатик лишь чуть оскалился по-звериному, хищно показал свои зубы, и все — мальчишка перестал на него кидаться. Но за внимание "мамы" все еще бьется до конца, не зная пока, что Лили все уже решила.Она заберет Томми из детского дома. Вместо своего погибшего малыша. Ремус тоже не отходит от Лили. Оказывается, он еще во время нашего с ней романа был страстно влюблен в рыжую Эванс, но не решился подойти, зная, что Лили — любовница сурового профессора Снейпа. Из-за нее он рассорился с Джеймсом, правда, ничуть теперь об этом не жалеет — Поттер оказался не просто мразью, а еще и убийцей. Надо же, он так не хотел иметь детей, что подговорил Блэка, своего закадычного друга, сбить Лили на мотоцикле. Все это рассказал в полиции Питер Петтигрю — вечно трясущийся человечек, напоминающий мне, да и не только мне — даже Луне! — крысенка. План был, правда, немного другой — напугать Лили до выкидыша. Но Блэк даже не мог представить, что Лили кинется спасать чужого ребенка такой ценой. Врачи говорят, что Лили вряд ли сможет ходить, и что детей у нее больше никогда не будет. Опускают руки даже медики, которых прислал Люциус, которым можно доверять безоглядно и полностью. Ремус не унывает. Он хочет увезти Лили, а заодно и Томми, в дом своих родителей, доставшийся ему по наследству и стоящий пустым уже многие годы, жениться... Луна принесла ему пакетик луковиц лунных лилий, которые так любит Лили. Думаю, это будет приятным сюрпризом. — Ты береги его, — однажды сказала Луне Лили, пристально посмотрев на нас, держащихся за руки даже у ее постели. — Он хоть и старый, но хороший. — Это не он старый, — возразила тогда Луна. — Это я опоздала родиться. Девушки переглянулись так, будто давно все поняли друг о друге. Так переглядываются старые друзья, а не соперницы. Ремус Люпин тоже совсем не ревнует, когда я прихожу проведать Лили. Сириус Блэк, конечно, будет сидеть. Люциус обещает, что Поттер сядет тоже, несмотря на всех своих адвокатов и все деньги маменьки и папеньки. В том, что Люциус постарается, я не сомневаюсь. Мы возвращаемся домой. Я и Луна. Мы долго сидим в машине, подняв стекла от назойливого комарья и ночных мохнатых мотыльков. Луна опустила голову мне на плечо и задумчиво гладит по руке. Я думаю о том, что жизнь все-таки справедлива. И Лили, как ни прискорбно это осознавать, получила по заслугам. Но теперь у нее обязательно все будет хорошо — любящие супруг, сын, будет свой дом... И это хорошо, что девочки подружились: ведь я всегда буду повязан с Лили, хоть между нами уже ничего нет и никогда не будет. Такой опыт не забывается, и я по-своему благодарен ей: благодаря Лили я познакомился с Луной и теперь безоговорочно счастлив. И буду делать все, чтобы и Луна была счастлива со мной. — Мы — птицы, Северус, — вдруг говорит Луна, не поднимая головы с моего плеча. — Мы с тобою птицы. Десять крыльев на троих. Да, молчаливо соглашаюсь я. Именно птицы. Именно десять крыльев на троих. В теплице медленно наливаются своей загадочной красотой тугие бутоны лунных лилий.