Карикатура мечты

Red – Hymn for the Missing

А на утро шатаясь, чудом держась на ногах, ломаясь изнутри и про себя скуля, подходить к зеркалу. Вот она какая, оказывается: мертвая; бледная, призрачно бледная. Губы искусаны, в их уголках запеклась почерневшая, в тон спутанным волосам, кровь. И на щеках кровь. Не от него, нет. Просто пыталась заставить себя почувствовать жизнь в венах. А итог? Содранная кожа, что покоится под длинными ногтями, царапины, покрытые корочкой и осознание – существует. Как-то, но, все-таки, существует. Подняв руку, поднесла ее к щеке. Пальцы подрагивают, а на запястье – там, где начинается и идет выше, до сгиба локтя, татуировка – синяки. Большие, багровые пятна. Она помнит его руки. Сильные пальцы, сжимающие запястья; в этот раз на них не было колец. Темные глаза опускаются ниже, к шее и ключицами: темные кровоподтеки. Душил? Не помнит. Была пьяна, как и он. Но жива же, верно? Это главное, да?.. Повернулась к кровати – Джаред спит на животе. Руки обнимают подушку. Так же, как и ее вчера ночью: властно, вдавливая пальцы и не давая шансов на побег. Его кожа бледная, раскрашена черными узорами, татуировками. Но девушка из зеркала все равно бледнее, будто призрак. Ноги такие ватные, колени ободраны и она сейчас так похожа на девочку, которая упала с велосипеда. «Папа, папа, почему ты не помог мне? Папа, где же ты?» - Далеко, - отвечает она за него. А в голове другой голос, не менее родной и несмотря ни на что – любимый. «Кому ты принадлежишь, Диана?» Отвечать так не хочется, да и незачем. Осторожно, больше всего боясь, что разбудит Его, Диана на цыпочках подходит к джинсам, которые вчера он так небрежно кинул на паркет. Запускает пальцы в карман и достает пачку сигарет. Плевать, что она может купить их где угодно. Они – его. Она – его. В этом безумии есть логика. Подошла к окну. Так красиво, безумно красиво. Весь Лос-Анджелес, как на ладони. Разве могла она, девочка из провинции, мечтать об этом? Об этом городе? И не важно, какой ценой. В эти минуты ничто не важно. Или все же?.. Закурила, любуясь ярким солнцем. А окно большое, во всю стену. И квартира его… все белое, как в психлечебнице, но бардак явно противоречит стерильным нормам. Она бы убиралась. Каждый день. Сдувала бы пылинки не только с полок, но и с него самого. Если бы позволил, если бы… Затянулась, глотая дым. И слезы. Странно так, давно она не плакала. Когда сутенер впервые поднял на нее руку, когда клиент пришел с друзьями, когда ей попался какой-то псих-садист, с широкими плечами, эдакий человек-шкаф; ни одной слезинки, даже когда тот, которого она давно любила – почти молилась на его порядочность, доброту – обжег ее щеку пощечиной, грязно выругался…. Диана зажимает рот ладонью, приглушая всхлипы. Он не монстр, нет. Просто потерялся, просто разочаровался, просто любит выпить. Лос-Анджелес блестит, переливается в утреннем солнце. А Диана рыдает, шипя от боли, когда соленые капли задевают порез на щеке. Сигарета дотлела до фильтра и девушка, открыв окно, выкинула окурок. Теплый ветер манит, шепчет что-то. Выход… выход… - Ты что делаешь, идиотка?! Милая картина: увидеть ее с утра пораньше на подоконнике огромного окна, обдуваемую легким ветром, в шаге от смерти. Он, конечно, многое уже повидал за общение с этой девушкой – и истерики, и разговоры, странные разговоры, мысли вслух – но чтобы это хрупкое, почти прозрачное существо в кружевном черном белье стояло на карнизе у самого края – впервые. И он испугался. Отчасти садист, отчасти просто придурок – циник, с душой надломленного романтика – испугался. - Диана! Черт возьми! Вскочил, превозмогая головную боль, похмелье, психологическую усталость и со всей силы дернул девушку за запястье, наверняка оставив на нежной коже очередной синяк. Она, кажется, и своих сорока пяти не весит. Упала в его объятья, продолжая глотать слезы. - Не надо, Джаред. Я не могу больше! Прости меня, я не могу… Пытается вырваться, устало стонет. - Отпусти меня… отпусти… И будь он действительно тем ублюдком, каким привык себя считать, повалил бы ее на постель и грубо трахнул, не обращая внимания на эти всхлипы. Как других, меркантильных пустышек. Но нет. Она уже давно не одна «из». Девочка лет двадцати с наивными зелеными глазами. Жалко ее. Всем жалко. Ему – нет. Сама виновата. Сама. Так почему же тогда так щемит в груди? Откуда этот сковывающий страх? - Зачем? – спрашивает, нет, требует ответа Джаред. - Пусти… - Зачем?! – кричит, срывая голос, заставляя и без того испуганную до смерти, ослабленную и ломанную скатиться вниз. Но Джаред не дает упасть. Крепко прижимает к себе. – Ты хотела оставить меня, да? Хотела бросить, верно?! Диана не понимает: откуда во властном тоне страх? Его голубые глаза блестят, молят о чем-то…. Она понимает – любовь. Джареду всего лишь нужна любовь. Настоящая любовь. И она улыбается, хватаясь за его плечи. - Я люблю тебя, - шепчет ему на ухо и проводит пальцами по небритым щекам. – Люблю… Джаред отпускает девушку. Резко, та чудом удерживает равновесие. Диана затаив дыхание, наблюдает за тем, как он подходит к окну, закрывает его, чудом не сломав ручку, и возвращается обратно. Руки Джареда в волосах Дианы, целует, прижимается лбом к ее лбу и выдыхает в обветренные губы: - Спасибо. Ты спасла меня.