Прерванная лебединая песнь

«Приведи меня к краю бездны, Дай мне смотреть в глаза её, Отпусти к ней в объятья ветром чистым, На облаках, мягких и сонных, Я доплыву к самым высоким звездам» «Сестра моя ночь» Инна Желанная

      Дождь лил, кажется, целую вечность, когда Хью приходил в себя, то слышал его мерный шум за стенами хижины. Перед глазами, словно живые, представали картины хмурых осенних дней, проходящих мимо него. Сколько он уже здесь? Время абсолютно потеряло смысл для того, кто находился при смерти. Все, на что хватало сил, — дотянуться до плошки с водой, оставленной близ лежанки. Кто-то очень смелый и добрый периодически наполнял сосуд, не боясь заразиться от пораженного болезнью соплеменника. Хью все меньше оставался в сознании, поэтому не знал, кто ухаживал за ним. Лишь пару раз он чувствовал, как чьи-то руки переворачивали его тело и меняли шкуры на лежанке, ощущал прохладные прикосновения мокрой ткани к коже.       Хворь была неизлечимой, жар и головная боль явились первыми предвестниками болезни, затем начались припадки и провалы в памяти. Жрец уже ничем не мог помочь, слишком сильны оказались духи, захватившие тело больного. Весь род был напуган странными поступками и видениями Хьюго, и постепенно соплеменники отвернулись от него. Пусть он долгое время прожил и даже стал частью племени Дэнси, но многие все так же считали его пришлым, непонятным, чужим, поэтому настал момент, когда его, впавшего в продолжительное забытье, перенесли из общинного дома в хижину, что стояла за границами селения.       Хью остался один, беспомощный и покинутый приемным племенем. Он понимал, что конец близок, чувствовал дыхание смерти даже в беспамятстве и был безмерно благодарен человеку, что все же не бросил его у порога вечного мрака. Он надеялся, что ухаживал за ним его названый брат, забывший все их прошлые обиды и недопонимания.       Когда Хью ненадолго приходил в себя, и боль становилась не такой мучительной, он много размышлял, преодолевая путаницу в голове. Вспоминал детские годы, проведенные в племени Гронноса, вступление в род Дэнси, женитьбу. В минуты просветления Хью вновь проживал все светлые моменты прошлого, но болезнь брала своё, и из глубин памяти выползали уродливые призраки ушедшего. Они приобретали гротескные образы, гипертрофированные очертания которых становились слишком реальными, чтобы отличить их от истинных, увиденных когда-то. Все чаще он оказывался в том лесу, в котором добывал жертвенного оленя на тризну молодой жены, и большой самец все также бродил в зарослях орешника, а Хью натягивал лук для выстрела. Только вот цель вдруг становилась охотником, и он вынужден был вступать в схватку с оленем. Тот сверкал угольной шерстью и щурил хищные человеческие глаза, скалил морду в мерзкой ухмылке, и вот уже у животного появлялись мощные руки, тело выпрямлялось, разворачивая широкие плечи, и лоснящееся чёрное лицо вперивало тяжелый взгляд в лицо Хью. Леденящий ужас сковывал внутренности, хотелось кричать, но он не мог, и лишь долгожданное беспамятство спасало его от кошмара. Видения становились все более абсурдными и выматывающими, реальность и вымысел смешивались, путались, оставляя Хью молить о смерти.       Он не знал, сколько часов, а может быть дней, вновь блуждал в сером мраке, но сквозь плотный кокон беспамятства просочились звуки. Это были звуки битвы, что сливались с приевшимся шорохом дождя. Хью не понимал реально ли происходящее, или это видение, одно из сотен преследующих его. Он явственно слышал свист и клацанье мечей, танец босых ног в склизкой грязи, крики раненых и умирающих. Перед глазами всплывали картины из детства, когда весь его род полег под мечами пришельцев с Севера. Эти картины намертво въелись в голову, до сих пор оставались яркими и четкими, не поддаваясь забвению. Вот мама сломанной куклой падает в грязь, сраженная вражеской стрелой, младшие братья — порубленные и истоптанные, отец, рассеченный практически пополам. Старший брат успел тогда скинуть его, мальчишку, в старый, врытый в землю сосуд для хранения снеди, а сам сложил голову в бою. Из всего племени в разоренном селении остался лишь Хью, викинги не заметили его укрытия и ушли, уволакивая кого-то из плененных родственников. Он часто жалел, что выжил тогда, его семья погибла, а кому в этом мире был нужен сирота? Хью после продолжительных скитаний обрёл дом и приемный род в племени Дэнси. Здесь поверил в возможность счастья, женился, но злой рок не оставил его. Жена умерла, не прожив и года, а олень, добытый к тризне, принёс болезнь в его тело.       Звуки боя все не смолкали, а лишь становились отчетливей, и вдруг, окрестности огласили жуткие вопли: «Ульфхед, ульфхед!». Хью вздрогнул на своём смертном ложе и понял, что находился в сознании — за всю свою жизнь он не слышал и не видел воина-зверя. Но пусть это будет хоть зверь, хоть злой дух, племя Дэнси сейчас в опасности, и это шанс для него не подохнуть тихо, загнивая в собственном дерьме. Он погибнет, как и пристало воину и охотнику — с честью и мечом в руках. Непонятно откуда взялись силы, но умирающий сполз с лежанки и встал на дрожащие ноги, нащупывая меч в изголовье. За стенами жилища тем временем раздался жуткий человеческий крик, и в унисон ему зазвучал протяжный яростный вой, переходящий в рык. Хью, проклиная свою медлительность, наконец, вытащил меч, но сил одеваться не осталось, да и не во что было. Нагим, каким был рожден, он двинулся навстречу смерти, на пороге жилища практически ослеп от света, резанувшего по чувствительным, привыкшим к тьме глазам. Его обожгло холодными струями дождя, а воздух — чистый, пьянящий закружил гудящую болью голову. Ноги подгибались, реальность перед глазами шла рябью, но все это было мелочью. Он шел навстречу врагу, и весь его погибший род вставал сейчас за спиной. Все, от мала до велика, сплотились осязаемой мощью, что позволяла двигаться вперед. К тому времени, как Хью добрел к пролому в когда-то крепком частоколе, крики предсмертного ужаса раздавались повсеместно. Их становилось все меньше и меньше, а когда ему, наконец, удалось дошагать к месту бойни, совсем стихли. Вряд ли он в полной мере понимал, что творится вокруг, только никто из врагов не заметил его появления, никто не обращал на него внимания, его просто не видели. Даны уже разбрелись по селению, грабили дома, связывали оставшихся в живых. Ульфхеднар сделал за них всю работу, выступив один против всего племени. Старый зверь, весь поход практически не ввязывающийся в битвы, решил, что мужчины Дэнси достойны вступить с ним в бой, но воины-скотоводы оказались беспомощными даже двумя дюжинами против одного.       Хью словно оказался посреди своего самого безумного кошмара, но его сознание в этот момент стало неимоверно ясным. Он стоял у края вытоптанной площадки, что служила местом общего собрания племени. Вся ее территория была усеяна растерзанными телами его бывших соплеменников. Остывающие трупы громоздились бесформенными кучами вспоротой плоти. Дождь как по волшебству прекратился, и вокруг смердело кровью, повсюду виднелись ее ржавые лужи. Ошметки не то мяса, не то внутренностей вместе с грязью липли к босым ногам Хью, когда он продолжил идти, перешагивая через мертвецов, узнавая в них родичей, по выхваченным краем зрения деталям одежды. Его словно влекло вперед, туда, где виднелась сгорбленная полузвериная фигура, издающая утробное рычание. Ульфхед склонился над телом одного из соплеменников и вгрызался в развороченную грудь еще хрипящего в агонии человека. Хью замутило от влажных чавкающих звуков, он приблизился настолько, что отчетливо видел мелко подергивающиеся ноги жертвы. Эти мягкие кожаные сапоги с красивой отделкой из искусно выделанной оленьей шкуры он узнал бы из тысячи: сам когда-то сшил их и подарил названому брату, который сейчас погибал в лапах безумного полузверя. Страха не было, даже гнев не поднимался из глубины души, только какое-то тоскливое чувство обреченности и долга ворочалось под ребрами. Хью стоял на расстоянии удара, не понимая, как ульфхед еще не учуял его. Он из последних сил пытался поднять меч, но руки стали слишком слабыми, поняв, что сделать замах на рубящий не получится Хью, изловчившись, все же вытянул оружие, держа за рукоять, устремляя острие вертикально вниз. Удар в спину — это подло, но перед ним в данный момент предстал не человек, не воин — зверь, людоед. Сейчас бы больше пригодилось копье, меч не был приспособлен к колющим ударам, но Хью это не остановило. Он нацелил острие в самый центр спины ульфхеда и ударил, всем телом устремляясь за движением меча. Резкий рывок выбил дыхание и последние силы, Хью упал в серую муть, надеясь краем сознания, что смерть будет к нему благосклонна.