Out of you

— …Я не буду это играть, — сердито дернув плечом, Рейта поднялся с места. — В смысле «ты не будешь»? — на секунду Руки показалось, что он ослышался. Акира был упрям и выражался прямолинейно, но, когда дело касалось работы, он почти всегда соглашался, а тут… — В том, котором слышал. — Я не понял, объясни-ка, пожалуйста. Помнится, все одобрили новый материал еще пару дней назад, а теперь ты отказываешься? В чем проблема, Акира? — Ни в чем. Эта песня — полная хрень. — Хрень? — В глазах вокалиста промелькнуло недоумение, взгляд наполнился разочарованием и обидой — взгляд, который всегда заставлял Сузуки сожалеть и идти на попятную, но только не сегодня. Рейта прекрасно знал, что, прежде чем вынести в свет результаты своего труда, Руки переживал за каждую ноту и вымучивал слова, в ущерб себе расходовал кучу времени и сил, страдая недосыпом и депрессией. Он всегда ожидал одобрения всему, что делает, надеясь на понимание окружающих; неприятие близких просто убивало его, действуя подобно удару ножа в спину. Но Сузуки сходил с ума: безмятежное выражение на лице Таканори не давало ему покоя, а потому ему очень хотелось ударить в спину. В песне, что вокалист принес последней, не было ни намека на мрачное начало: легкая печаль и созерцательная лирика, что-то более жизнеутверждающее и светлое, чем обычно. Здесь Руки был счастлив проживаемым моментом, и это умиротворение выводило Рейту из равновесия: он хотел разрушить, похоронить, закопать его счастье глубоко в землю и присыпать сверху известью. Ведь куда привычнее наблюдать Матсумото в состоянии неудовлетворения и безысходности, и подсознательно Акиру вполне устраивал такой расклад, поскольку его бывший парень продолжал оставаться несчастным и одиноким! А сейчас вдруг появился Хара, который слишком успешно удерживает Руки на коротком поводке, а тот и счастлив быть привязанным, хотя раньше постоянно требовал свободы... Что такого делает с ним этот чертов басист, чего не смог в свое время Сузуки? У него никак не укладывалось в голове, как настолько разные люди нашли общие точки и почему вокалист по первому требованию несется куда-то сломя голову, срываясь посреди репетиции. Рейта мучился ревностью и снова чувствовал себя неудачником, а потому старался хоть чем-то компенсировать досаду. — …Честно говоря, твой текст пузырится от розовых соплей, а мелодия напоминает приторный флафф, — пожимая плечами, язвительно заметил он. — Что? — переспросил Руки. Он не мог поверить, что ему приходится выслушивать это. — А по-моему, очень даже гармонично, — вмешался Кай. — Она прекрасно разбавит материал. — Разбавит? — развернулся к нему басист. — Мы что, меняем концепцию группы? Это же откровенная попса! Может, еще и плясать начнем? Станем вести себя, как мальчики из корейского шоубиза. — Он изобразил непристойное движение бедрами. — Я продам бас… — Ну и фантазия! — неожиданно подал голос Уруха. — Продолжай, желаю узнать, чем все закончится. И это… бедрами у тебя неплохо выходит. Повторить сможешь? — Да пошел ты! — Погоди, Кою, — произнес наконец Руки; несмотря на внутренний напряг, внешне он казался абсолютно спокойным. — Мне тоже интересно. Чтобы не было неожиданностей, давай, договаривай до конца, Рей. Допустим, эта песня — дерьмо, но есть еще три. Как насчет них? — Я бы не хотел тебя расстраивать, но… — ухмыляясь, начал Сузуки, и Така заметил, что тот рад — да просто счастлив, что пнул по яйцам, задевая за живое и цепляя самолюбие. — В последнее время все, что ты делаешь... — абсолютное дерьмо! — Дело ведь не в песне, да, Акира? — зло прервал его Руки. — Тебе доставляет удовольствие изводить меня. — Ты никогда не умел воспринимать критику. — Критику, блять? Без оснований назвать все, что я делаю дерьмом — это ты называешь критикой? — Я лишь высказал свое мнение, — удовлетворенно произнес басист. — Твое тупое мнение не авторитетно. Разговор окончен, — вокалист резко отвернулся. Аой молча наблюдал за развитием конфликта, готовый вмешаться в любой момент. В отличие от Руки, гитарист знал, откуда дует ветер и к чему все движется. — Достаточно, Аки! Если хоть один не согласен — песню убираем, — заявляет Кай, — все просто. Далее, — он посмотрел на согруппников, — есть что добавить, говорите сейчас. — А мне все нравится, — негромко и веско произнес лид-гитарист, но, перехватив неспокойный взгляд Юу, он спросил: — Что скажешь, Аой-сан? — Я с тобой, Кою. Плюсую Таканори. — Но Акира против, — заключил лидер. — Перерыв. Как всегда, Уруха немедленно подорвался на выход первым, за ним, разминая плечи, вышел Кай. Аой, в противовес желанию получить свою порцию никотина, не спешил покидать репетиционную, провожая взглядом расстроенного вокалиста, мимо которого вальяжно прошагал Сузуки. Но Руки вдруг обернулся, глядя на Юу с таким страдальческим выражением, что тот поднялся с места: — Ну, чего ты? — Ты не пойдешь? — спросил Матсумото с надеждой, и гитарист отрицательно замотал головой. Конечно, он безумно хочет курить, но останется, потому что это необходимо Таканори. — Падай, — Юу присел на диван, освобождая место рядом. Он вдруг внимательно уставился на друга: — Ты чего, бриться перестал? Вопрос застал вокалиста врасплох, и он опустил взгляд, рассматривая свои ладони, соображая, что бы ответить: — Да как-то вот, не успел, — соврал он. — А что, жутко? Растет неравномерно, кустами какими-то… чешется все… — Слушай, ну, — усмехнулся Аой, но, зная о мнительности Матсумото, не мог не воспользоваться этим. — С усами надо бы поаккуратней, — сообщил он с серьезным видом. — Что? — ужаснулся вслух вокалист. От осознания того, что становится заросшим чучелом, ему стало нехорошо. — С усами, говорю, не переборщи, — Аой изо всех сил сдерживал улыбку. — Твою мать, я не хочу усы! — буквально простонал вокалист. — О, Боже. — Бритву дать? — предложил Юу. — Нет-нет, — Така замахал руками, он помнил, что бриться ему запретили. — Спасибо, у меня своя… дома. Я потом… Ну… — И вдруг его осенило: — Да ты снова ржешь надо мной! — Вокалист сорвался с места и, как ужаленный, понесся к зеркалу. — У меня нет проклятых усов! — завопил он, яростно глядя на Широяму. — Шутка, — ритмиста просто скрутило от смеха. — Но результат один — ты, как всегда, психуешь. — Не ржи, идиот! — зарычал Матсумото. — То я жирный, то усатый! Что плохого я тебе сделал? — Вокалист театрально закрыл пол-лица рукой, наблюдая сквозь пальцы за поведением гитариста. С Юу было порой нелегко, но, несмотря на недостатки, Таканори доверял ему больше остальных: в обществе ритм-гитариста он чувствовал себя комфортно. Аой был ленив и капризен, но одновременно с этим надежно хранил многие секреты, а Руки, хоть пакостил и бесконечно ссорился с ним, — никогда не предавал этот сложившийся альянс. — Эй, не дуйся. Таканори обиженно плюхнулся рядом: — Я тебе отомщу, — коварно произнес он и неожиданно спросил: — Что с басистом? — Ты про Рейту? Забей. — Не понимаю, чего он бесится, — Матсумото снова почесал подбородок. — Ну, ты просто не туда смотришь. — Аой, я тебя умоляю, выражайся на понятном мне японском — крыша едет! — К примеру, тебе нравится небо, и ты так увлечен созерцанием облаков, что совершенно не смотришь под ноги, — многозначительно изрек Широяма. Руки честно пытался найти смысл, но ни хрена не понял — Юу просто обожал метафоры. — Твою мать! И что я должен увидеть под ногами? Рея, что ли? — Да, лапуля. Ты не замечаешь, как Сузуки звереет от ревности и снова превращается в сталкера. — Не смешно. Между нами все кончено. — Для тебя — да, но для Рейты, как выяснилось, нет. — Юу заметил, как у Руки нервно дернулся уголок рта. — И он видел вас с Харой! На улице… после презентации… А если быть точным, то… — Черт, не продолжай! — Все живописные подробности недавних приключений быстренько всплыли перед глазами вокалиста, но мысль о том, что всему этому нашелся посторонний свидетель, привела его в смятение. Ладно бы кто-то левый, а то — Акира. — Что еще? Широяме пришлось поведать о малоприятном разговоре в курилке и о том, что завершилась та беседа, собственно, безрезультатно; но хотя бы теперь Руки осознал, чем именно вызвана агрессия со стороны Сузуки. — Вот дерьмо! Мне что, быть одиноким на роду написано? — возмущался вокалист. — А Ютака в курсе? Всякий раз, когда что-то вырисовывается у меня, то начинает ломаться у других. — Спокойно, они сами разберутся. Юта, конечно, неравнодушен и многое попускает, но он не дурак, чтобы торопить события… Так что там вряд ли пока серьезно. — И что теперь я должен предпринять? — Просто будь осмотрительнее, Ру. И если что — я рядом. *** Хара смотрел на ряды деревьев, аккуратно высаженные вдоль аллей, и думал о том, что Нара с его нескончаемым потоком туристов и оленями, свободно разгуливающими повсюду, больше напоминает деревню, нежели город. И именно здесь, в Нара, басист лишился гитарного процессора: либо кто подтянул, либо сам Тошия недоглядел — «примочка» исчезла без следа, и Хара очень негодовал: подобно персонажу из книги Толкиена, музыкант фанатично трясся над своим эквипментом. Памятуя об этом, он вздохнул. — Малыш никак не забудет о процессоре? — Шинья Терачи, разместившись прямо на земле, отрешенно гладил олененка, трепал его за ушки и кормил булочкой, словно этими действиями мог избавить себя от накопившегося стресса. — Не смотри так, я уже научился понимать значения твоих вздохов, — усмехнулся он. На губах Тошии промелькнула улыбка, и Шинья тут же заработал легкий подзатыльник. — Прекращай копаться в этом. До возвращения в столицу оставалось немного свободного времени, и каждый использовал его по-своему: Дай куда-то усвистал, а Каору, пользуясь одиночеством, решил немного вздремнуть; драммеру неожиданно захотелось погулять по парку, и Тошия, который не придумал себе занятия, составил другу компанию. Эти несколько дней были довольно напряженными, и небольшой променад на природе действовал на музыкантов умиротворяюще. — Лучшие создания планеты — отнюдь не люди, — назидательно выдал Терачи, стряхивая с себя крошки. — Посмотри, какой чудесный! Он так симпатично жует! — Ми-ми-ми, — передразнил его басист. — Какает он тоже симпатично! У Шина имелся один пунктик: он обожал все милое. Все от мягких игрушек, шоколадных зайцев и заканчивая братьями нашими меньшими. Порой на него накатывало, и он занимался благотворительностью, создавая приюты для животных, и как-то навлек немалый гнев Кё своим предложением завести собаку. К счастью, рядом тогда оказался Хара, и, принимая удар на себя, он героически спас хрупкую шейку драммера от всепоглощающей ярости вокалиста Dir en Grey, который был настроен свернуть ее незамедлительно. — Погладь животное, сухарь бесчувственный, — проскрипел Терачи. — Только ради тебя, — Тошия нехотя отлепился от дерева и, подойдя ближе, опустился на корточки рядом с приятелем. В ожидании угощения олень ткнулся мордой в ладонь басиста. — Давай булку, а то эта тварь мне руку отжует. — Да ты сноб! Прикасаясь к бархатным ушкам животного, басист размышлял о том, что вот с Матсумото Шинья точно бы нашел общий язык, особенно на почве маниакальной любви к фауне: Руки тоже, как ненормальный, носился со своей собачкой. Он живо представил себе картину, в которой эти взрослые мужики стали бы на пару умиляться очарованию местных «бэмби». Взглянув на Шина, Хара рассмеялся: он вспомнил, как эта парочка неплохо пообщалась, и причем еще до того, как Тошия заполучил телефон вокалиста. Тогда Руки от чистого сердца так споил Терачи, что тот надолго лишился тяги к алкоголю. — Теперь Матсумото-сан? — спросил Терачи, реагируя на очередной вздох. — Ой, все… — Хара сейчас очень не хотел затрагивать эту тему. После знакомства с Руки Тошия исчез с линии горизонта. Шинья не беспокоился, поскольку такое уже бывало, но, похоже, его друга неслабо затянуло, если на простое «как дела» тот ответил сообщением, что «временно покинул планету, а на Сатурне связь не пашет». Терачи сделал вывод, что в этот раз Хара в своем увлечении зашел несколько дальше, чем нужно, и ему стало интересно. — Малыш, сдается мне, что всем свойственно скучать по кому-то. — Я не скучаю, — сухо произнес Тошия, он не желал обсуждать то, где изначально нет будущего. Гастрольная жизнь оставляет жесткий реализм и никаких шансов на то, что нормальные люди назвали бы отношениями. Он подцепил носком ботинка небольшую ветку, и она с хрустом отлетела в сторону. — И для меня все это не существенно, — заявил он. — А для него? — Шинья поднялся с земли, стряхивая с колен прилипшие листья и кусочки земли. Тошимаса пожал плечами: — Я не хочу об этом знать. — Позвони ему, — ни с того ни с сего заявил Терачи, не принимая во внимание ничего из сказанного другом. — Зачем? Чтобы дать повод надеяться? — Хара даже не предполагал, что встречи с Таканори могут вылиться для него в привязанность. — Просто позвони. — О, нет! — Тошия зачем-то нащупал в кармане телефон. — И не надо разговоров о карме. — А о любви? — мечтательно спросил Шинья, провожая взглядом белоснежное облако. — Посмотри на небо, Тотчи! Иногда стоит его увидеть. Придерживая шляпу, Тошия задрал голову. Расползающееся облако было похоже на собаку. Нет, Хара не считал любовью то, что происходит между ним и Руки. Там был договор, скрепленный сексом. Безудержная, неуемная похоть, диктуемая чем-то извне, которая прилепила к нему Таканори. Любовь — это нечто возвышенное и эфемерное, о чем пишут в книгах из библиотечного раздела фантастики. Именно такое, и никак иначе. Любовь — это там, где серенады, цветы, луна и принцесса, а никак не связанный принц с кляпом во рту. Кстати, кляп — Хара еще ни разу его не использовал: не хотел занимать этот чудесный рот ничем, кроме себя…. Серенады? Ах, да. Иносказательно, наверное, можно было бы применить этот термин к стонам и крикам, в которые он с наслаждением вслушивался по ночам. Эта покорность, с которой Руки отдавал себя, и его тело, раскрытое и такое горячее, имели настройки приватности, но постепенно защита слабела, а права пользования были добровольно и полностью переданы басисту. Мнительность и упрямство, комплексы, уравновешенные твердостью характера, а также чувствительность вокалиста были сравнимы с наркотой: что-то воздействовало на Хару сильнее, а что-то — нет; но это побудило Тошимасу принять все целиком, и эффект неожиданно превзошел ожидания. Пожиная плоды сладострастия, Хара внезапно осознал, что владеет сокровищем, которым не хочет делиться ни с кем. Плохая тенденция, но Тошия умел отпускать. — Я не влюблен, — отрезал он. — Правда? Хара улыбнулся и кивнул: — Правда. — Малыш, без причины у нас, мальчиков, не встает, — съехидничал Терачи. — Я слишком хорошо тебя знаю. — Отвали. На это драммер, презрительно фыркнув, развернулся на сто восемьдесят градусов и, размеренно шагая, направился туда, где их ожидал фургон, а Тошия, чувствуя легкую вибрацию, вновь рефлекторно сжал в кармане шероховатый корпус айфона... *** Нервозность и напряжение дня сказались болезненным желанием абстрагироваться от всего на свете, и Руки поймал себя на мысли, что хочет поговорить с Тотчи. Неважно о чем, он просто захотел услышать голос и поддался импульсу: Хара становился его отвлекающей составной, параллельной вселенной и музой чувственного мира. Привалившись к корпусу своего авто, несколько минут Руки взглядом гипнотизировал дисплей, как будто устройство могло приводить в исполнение мысленные команды. С третьего раза вокалист все же решился больше не сбрасывать и, неуверенно выслушивая зум нудных гудков, нервно обкусывал заусенец. Така был расстроен и не хотел навязываться, и в то же время он до сих пор не знал, чего ожидать и как себя вести: правила диктовал Тошимаса, а вокалист подчинялся; тот запретил ему звонить, но Руки проявлял послушание исключительно в постели. Наконец, ему ответили, и Матсумото услышал долгожданное «Алло». — Хара… — Накажу, — Тошия прекрасно знал, кто ему звонит, поэтому не счел нужным здороваться, а Руки, похоже, вовсе не заботило несоблюдение этикета. — Накажи, — тихо повторил он. — Я же просил не звонить, — произнес брюнет, и Таканори обреченно вздохнул. — Ну, и что с тобой делать? — Не знаю. Все, что захочешь. — Руки не задумывался, что именно ждет от разговора: ему было не по себе, просто до боли захотелось ощутить себя нужным. Вот прямо сейчас, сию минуту. Така не догадывался, зато Хара вдруг что-то почувствовал. Гитарист обещал себе относиться к Матсумото нейтрально, но неожиданно осознал, что не может. — Что-то произошло? — Я знаю, что ты не скучаешь, — Руки нервно хохотнул в трубку. — А у меня тут творческие конфликты... — Ты расстроен? — Нет, то есть да, немного, но это уже не так важно. — Матсумото решил, что не имеет смысла вдаваться в подробности. Они сейчас разговаривали, все же нормально? — Я стал предметом насмешек, поскольку зарос щетиной. — Жажду на это взглянуть, — усмехнулся басист. — Кстати, мы уже едем в Токио. — Вы возвращаетесь? Ура… Мне можно, наконец, побриться и… — Нельзя. — Ты заставляешь меня комплексовать. — Какие ужасающие подробности! — захихикал басист. — Придется подождать еще немного. — Тошимаса! — Ладно, моя очередь для откровений. Ты меня слушаешь? — Да. — Слушай внимательно, потому что я вряд ли это повторю. Хорошо, что ты позвонил, поскольку одними фантазиями сыт не будешь, — глухо проговорил он. — Твой голос звучит так сексуально, что я бы трахнул тебя по телефону прямо сейчас, если бы мог, разумеется. А вот этого Таканори точно не ожидал. — Ты бы что? — сбивчиво переспросил он. Для Хары ситуация была прозрачной, как водная гладь; он чувствовал, что Руки необходимо услышать эти слова, так же, как и ему самому — признать очевидный факт своей привязанности к этому человеку. Уезжая, он не ответил, но сейчас… — Я соскучился, Така, — Хара физически ощутил напряженное ожидание на том конце. — Поэтому, когда я вернусь, мне бы хотелось, чтобы ты ждал меня. Сделаешь это? — Твою мать, возвращайся скорее. *** Человек соблюдал дистанцию, скрываясь за припаркованными автомобилями, и вовсе не испытывал желания быть узнанным. Да какое, собственно, это имело значение для Матсумото? У Руки почти вдвое подскочил уровень гормонов в крови; он ощущал себя влюбленной школьницей перед свиданием, и мысли находились далеко за пределами стоянки. Если бы внимание вокалиста было сейчас чуть менее рассеянным, он бы, конечно, заметил преследователя и почувствовал на себе его пронзительный, с легким прищуром, взгляд, который жадно считывал каждую эмоцию и ловил каждое слово, произнесенное Матсумото в телефон. Вокалист сел в машину и, неспешно выруливая с парковки, нажал на газ и рванул в сторону центра. Мужчина выехал следом, хлопнув дверью «мустанга»; машина, взвизгнув тормозами, четко скопировала предыдущий трек. Таканори не мог знать, что в попытках подавить слепую ревность Акира Сузуки снова терял контроль над собой.